Глава 1
Меня звали Аве ван Белль. В ночь с двадцать пятого на двадцать шестое декабря две тысячи семнадцатого, на мое семнадцатое Рождество, меня поджег брат-кузен Монно. Хотя убийцей Монно ван Белля не назовешь. Огонь поразил и его, и меня спящими и пьяными. Правильней считать убийцей сигарету и только.
Все началось с того, что накануне каникул mama решила, что у меня психозы, потому что я все время черкался в блокноте, валялся в кровати, мало разговаривал, а если и разговаривал - ворчал. И двадцать второго декабря я решил удрать от mama и отчима Пима к дяде на север Амстердама, в деревню Шеллингвуд, в надежде, что я останусь там и до Старого-Нового.
Но до Старого-Нового ни я, ни Монно не дожили. Не знаю, как брату, однако мне подарок Керстмана (нашего местного Санты) пришелся по душе. Я сгорел.
Возможно, если б меня не парализовало, если бы Монно не курил в постели, а его предки, Корнелис и Хендрика, не слиняли, я бы жил. Но обвинять никого не стоит - двадцать пятое декабря, по правде, стал лучшим днем в моей жизни. (Это я сейчас понял. )
***
К Рождеству дороги залились гололедом, и по любому каналу, в любой ленте новостей Google твердили, что на десятой автомагистрали у Шеллингвуда мужика занесло в кювет, а мамаша с сыном вонзилась в столб. Благо, все остались живы. Но аварии не повлияли на Хендрику и Корнелиса - даже те отважились съехать на десятую автомагистраль. Не стоит думать, что ван Белли залетели в кювет или в столб в придачу к пожару, однако это вполне могло произойти с ними в Рождество.
Но вот что происходило в Рождество с ван Беллями: в полдень великан Корнелис скрючился на табурете с вчерашним выпуском газеты Фолкскрант и с жаждой приступил за сегодняшний, обсыпая текст крошками, а после уверял всех, что на самом деле он аккуратный мужчина, и что всего-то двадцать два года назад на его кухне не было ни пылинки. А после Корнелис добавил, что ни одному программисту кухня не нужна, и была б его воля, он и сейчас бы ел за компом. Тогда он посмеялся и побежал наглаживать своего единственного друга - лабрадора Кикоя. Корнелис мужик был странный, но завидный - высокий, черноволосый, черноглазый и плотный, статный мужчина. И женился он на красивой, рыжеволосой женщине.
Когда Хендрика красилась, а мы откинулись в углу и плескались колой, Монно косился на меня и последний раз хотел предпринять все возможное, чтобы не ехать к Абигейль, еще и по десятой автомагистрали. Абигейль, как я понял тогда, звали подругу его mama.
М о н н о : Мы с Аве не поедем к Эби.
Х е н д р и к а : Ее зовут Аби. Абигейль, Монно. И ты знаешь, что мы все дружненько («дружненько») едем к Абигейль. Правильно?
М о н н о: Не-ет.
Х е н д р и к а : Ну Монно! А кто будет моим Черным Питом?
М о н н о : Если ты хочешь, чтобы я был твоим Черным Питом, тебе придется подождать до следующего Рождества.
Х е н д р и к а : На следующий год мы вряд ли поедем к Абигейль. И если ты не хочешь играть, то... Аве! Я думаю, дорогой, тебе понравится у тети Аби! Ты же сыграешь Черного Пита?
Я : Эмм... Нет, спасибо...
М о н н о : Ха, видишь! Аве не хочет, я не хочу. Сидеть у этой кочерги и петь псалмы, ей богу, мы лучше тут, этого, посидим, короче.
Х е н д р и к а : Монно! Не смей отзываться так об Аби!
К о р н е л и с : Да пускай остаются, Хендри.
За словами Корнелиса Хендрика стихла. А с Монно в Рождество мы наглели донельзя.
Монно ван Белль был невероятно редким гадом. Использовал все живое и неживое. Единственной гаванью в нем служило чувство юмора и обложка. Парень он был высокий, с прямыми черными волосами, худой и твердый, как камень. И когда Монно шлялся с голым торсом вдоль порта Шеллингвуд, девчонки (которых он, конечно же, использовал) провожали гада глазами.
МНЕ ТОЖЕ МОГЛО ПОВЕЗТИ! Хотя, по секрету, я был не хуже Монно ван Белля и мог похвастаться и кудрявой пашней волос, и синими глазами, и как никто другой мог покорить любую талантами, но об этом позже.
Мы отказались ехать к Абигейль по той причине, по которой летом сбегали сидеть на камушках порта Шеллингвуд. (Пить, курить и еще раз пить.) Несмотря на то, что Монно ван Белля я считал гадом, Монно ван Белль мигом стал моим другом. (По той причине, что камушки, курево, алкоголь, спасение.) И как большинство семнадцатилетних в развратном Амстердаме, мы превратились в «р-разврат» и «б-безумие». А под «мы лучше тут, этого, посидим, короче» Монно ван Белль имел в виду «мы лучше тут, этого, выпьем, короче», и игры у Абигейль мало влияли на желание ехать. Мы. Просто. Хотели. Выпить.
В общем, как хлопки в ладоши Хендрики оказались за дверью (в 21:20), а фары серебристой «хонды» удалились во мглу (21:23), Монно притащил со второго этажа бутыль Джека Дэниэлса.
Не скажу, что с Монно за лето мы превратились в заядлых алкоголиков, но если б тогда триста шестьдесят четыре, а то и пять дней служили каникулами, мы бы точно спились. В конце концов, праздники наступили и должны были свести к зависимости.
Монно доставал стаканы.
- Меня зовут Аве ван Белль. Семнадцать. Я алкоголик. И я кузен этого гада, - взглянул я на Монно. - Хочу вылечиться и пить только по праздникам. Но, судя по календарю, сегодня-завтра - Рождество, тридцать первого - День Сильвестра, поэтому можно спиться. Лей! - я добавил.
- Монно ван Белль. Семнадцать, алкоголик и все такое. Кузен того гада, который назвал меня гадом, - присмотрелся ко мне он. - Да, я гад, использую все живое и неживое. Но и меняться мне несвойственно. Следовательно, я намерен использовать и тебя, Джек Дэниэлс, - добавил кузен.
Мы посмеялись, и Монно ван Белль зарядил стаканы горючим. Повалились по разным сторонам софы, а Кикой скрючился у моих ног. Я любил собак, Кикоя особенно, и, не отрываясь, чесал псу за ухом. Как я говорил, пес был единственным другом Корнелиса, которому так не повезло, ведь за сорок два года тот сумел подружиться с одним мужиком, и то с плюшевым и четвероногим. Только Корнелису Кикоя хватало, и одиноким дядю не считали. Корнелис женился на рыжеволосой красавице, воспитал, гада конечно, но как две капли воды на себя похожего Монно ван Белля и возвел большой дом на окраине Шеллингвуда. Дом напоминал ботанический сад - в каждом углу дерево, на каждой полке цветы, и все мы прекрасно знали, включая Кикоя, что если вместо цветочков и прочего по дому начнет гулять табак, алкоголь и грязные-грязные туши, нам «ха-на».
Пили мы час, по глотку. Монно жадно вливал в себя каждый последующий. Точно то, что пил он больше. Обычно когда я пьянел, вернее, когда готов был отпустить коньки, я начинал хмуриться. Монно же, когда отпускал коньки, начинал пускать постельные шутки. До такой катастрофы мы обсуждали за Джеком и гололед, и газету Корнелиса Фолкскрант, и Черного Пита.
Время стояло 22:28, когда со дна в стакан перелилась последняя доза алкоголя. Я решил перевести тему.
- Тебе правда не нравится Абигейль?
- О, братан, - сказал Монно. Он часто называл меня братаном. - Эта старуха на десяток старше моей mama, она помешана на религии, цветочках и вышивках. Ты не был у Эби?
- Нет.
- Так вот, - Монно отпил, я тоже. - У нее весь дом этим дерьмом увешан. Единственное, что меня привлекает в той семейке - Катрин. Такая зайка. Ты бы видел ее зад, ей богу, я б вдул. Клянусь тебе, если бы не ты сегодня и если бы не Джек, я бы поехал и отодрал ее на кушетке ее мамаши.
- Монно, боже.
- Ты бы знал, какая она классная. Братан, да ты бы взял ее, признай, - кузен толкнул меня в плечо.
- Я даже не видел ее, Монно. Да если б увидел, вряд ли полез к ней. Для первого раза лезть к незнакомой... Это же слишком!
- Ромео Чертов, - он глотнул Джека. - Аве, если ты до выпускного не отдерешь какую-нибудь зайку, я тебя прикончу, ты труп, понял? А лучше, братан, - Монно встал, шатаясь, схватил мобильный. - Давай все-таки вызовем тебе телку.
- Монно, хватит... Ты перепил.
- Ну давай, - он сказал.
- Чувак, у меня есть девушка, брось.
Я опорол голову на ладонь, Монно вскочил и по-идиотски развел руки.
- И че, ты ракету не запустил еще?
- Братан...
Мне было не по себе.
- Она из Нью-Йорка.
Прошла минута молчания.
- Тогда... - Монно присел, хлебнул Джека. - Если через год ты не увидишь ее и не выполнишь свой долг, я клянусь, я выполню свой долг и убью тебя.
Как выяснилось со временем, Монно не лгал. Только и года ждать не пришлось.
- Ты же тащишься по этой телке? - он спросил.
- Не называй мою девушку телкой, - я попросил.
- Хорошо, хорошо. Ты любишь эту де-вуш-ку?
Я промолчал и кивнул.
- Как ее зовут? - Монно спросил.
- Эль.
Я пошел и достал из куртки пачку Мальборо, зажигалку, допил виски, подумав, что Монно вдул в себя больше, чем пол бутыли, и мы пошли курить в кухонное окно.
Ее звали Эль Люци Сантана. И она жила в Нью-Йорке. Рано рассказывать, как семнадцатилетний подросток-голландец влюбился в девушку восемнадцати лет вопреки океану, но это вверх дном перевернуло его, то есть меня. Но и об этом позже. Сейчас речь о Рождестве.
Мы курили в окно, время стояло 23:05. Мои веки смыкались, а я силой их размыкал, голова кружилась. Меня, Аве ван Белля, и брата-кузена, Монно ван Белля, одурманивал никотин, а смех сменялся грустью. Мы оба это заметили. Монно стал человечным, его уже не занимали левые «киски» и «зайки», он насторожился, посматривал на фонари, вяло курил. От него пахло виски и табаком. От меня тоже. Обычно от меня пахло яблоками, но тогда от меня пахло табаком. И виски. Да, табаком и виски, что в доме ван Беллей, как я говорил, было недопустимо.
Я бы выкурил оставшиеся две сигареты, но, хоть и был пьян, понимал, что они пригодятся утром. Вскакивая с постели, одни берут телефон, другие - сигареты. Я брал сигареты.
- Дай мне, пойду у себя покурю, - сказал Монно.
- Утром не будет же.
- Да черт с ними, дай покурю.
Я согласился, отдал Монно Мальборо, помню, заметил, что «Монно» и «Мальборо» начинаются с одной буквы. Я сделал конечный шаг, отдав Монно Мальборо. Тот потащился наверх, шатаясь, споткнулся об последнюю ступень, и его стрясло. Кикой спал, а я схватил пустого Джека Дэниэлса и поднялся тоже. Джек полностью излился в меня и в Монно.
Тогда я почувствовал, что меня не существует. Существует туша, набитая виски. Грубо сказано: туша. Но так я себя и чувствовал - тяжелым, пьяным, ненужным. Монно тоже ощущал себя тушей, наверно.
Я поднялся с Джеком по лестнице, увидел Монно, скрючивающегося на коленях перед унитазом. До меня дошел запах рвоты.
- Фу, Монно.
- Я тебе не собака, - сказал он, проблевавшись.
Я промолчал, повернул направо и зашел к себе. Мне выделили соседнюю от Монно комнату. Я знал, что днем там все выкрашено в белый, но тогда комната была темной. Я услышал пьяный шаг Монно. Он вошел к себе и открыл окно. Я повалился с бутылью подмышкой на кровать, которая скрипела. Монно наверняка слышал это, курив в окно Мальборо. Я наблюдал из своего окна за вьющимся дымком из его окна.
Я решил, что завтра уберем этот гадюшник.
Время стояло 23:22. Я сковал глаза и уснул.