9. Silver Bells
Треск подброшенных в камин дров в сочетании со звоном праздничных колокольчиков обязан был продлить головную боль Хёнджина и добавить к его абсолютно разбитому состоянию. А вместо этого по его телу разливалась необычайная лёгкость.
Пока он был здоров, попросту не осознавал как это восхитительно, но после жара и боли в горле чувствовать себя как положено, было просто волшебно. Настолько, что даже шум гостиной и отдалённые звуки из кухни вовсе не казались мучительными.
Хёнджин приоткрыл глаза и несколько секунд расфокусированным взглядом вглядывался в тени, что отбрасывал огонь. Когда зрение прояснилось, он заметил СоИ, сидящую на коврике у дивана. Её голова была опущена, так, словно она дремала, но руки двигались, связывая серебристые колокольчики с настоящими веточками омелы красными и тёмно-зелёными атласными лентами. На журнальном столике уже лежало с десяток готовых украшений, которые после она собиралась развесить по отелю и заставить гостей целоваться всякий раз, как они проходили бы под праздничной ловушкой.
Как зачарованный, Хёнджин какое-то время наблюдал за ней, пока чары не рассеял мелькнувший в окне свет фар. Вскоре на улице снова воцарилась тьма.
Неужели уже был вечер?
— СоИ, — голос Хёнджина звучал сипло и непривычно даже для него самого.
— О, ты проснулся? — она спохватилась, откладывая все свои дела и поворачиваясь к нему. — Как себя чувствуешь? Лучше? Как твоё горло? А голова?
Внезапно её внимание с омелы перешло к Хёнджину, и её пытливый взгляд, блуждающий не только по его лицу, но и по голым плечам, выглядывающим из-под пледа, вызвал у него что-то похожее на смущение.
При температуре он не соображал, но она буквально сорвала с него штаны и остальную одежду.
— М-мне намного лучше, — он вздрогнул и попытался натянуть плед повыше, но тогда с другой стороны показывались его стопы. — А ты почему здесь? Разве тебе не пора ужинать с другими?
Он не был уверен, но по тому, как сосало у него в желудке, замещая былую лёгкость, казалось, что сейчас как раз нужно было ужинать.
— Мы планировали семейный ужин, если тебе станет лучше, но в итоге перенесли его и опять разделились. Так что мама с БоЫн поедят у себя, папа в отеле, а дедушка с нами. Он сейчас готовит луковые блинчике на кухне.
Укол вины был быстрым и болезненным, но слова СоИ его больше растрогали, нежели огорчили.
— Вы отменили всё из-за меня? — тихо спросил Хёнджин.
— Не обольщайся, — СоИ вовсю гримасничала, всё стараясь донести до него, как раздражена его болячкой. — Сначала ты испортил катание на лыжах, а теперь и ужин. И как моя семья должна узнать, что ты в меня безумно влюблён, если ты всё время увиливаешь, ещё и заставляешь меня за тобой ухаживать?
Хёнджин не хотел доставлять ей и её родным хлопот, но это было неизбежно с его удачей.
— Прости, — его извинения перешли в хриплый кашель, и СоИ сразу же потянулась к складу лекарств на журнальном столике.
Она подала ему детский сироп от кашля, а после него — горькую таблетку, которую нужно было долго и мучительно рассасывать — так, чтобы жизнь сладкой не казалась, даже если о нём заботятся, как никогда прежде.
— Обещаю, что выздоровею до завтра и окружу тебя таким количеством любви, что не только твоя семья, но и весь Пхёнчхан узнает, — сказал Хёнджин, морщась из-за гадкого вкуса, от которого сводило челюсти.
СоИ прыснула, посмеиваясь над его растрёпанным, замученным видом и словами, которые с ним совершенно не сочетались.
— Что смешного? — спросил он с искренним удивлением.
Он был очень серьёзен в своих намерениях и больше не собирался терять ни дня в этом месте, работая как ради СоИ, так и ради себя.
— Ты похож на ощипанного цыплёнка, — она прикрыла рот ладонью, заглушая хохот.
— Цыплёнка? — он чуть приподнялся на локтях, больше не беспокоясь о том, что плед соскользнёт. Он даже хотел, чтобы это произошло, и СоИ ещё раз взглянула на него, чтобы убедиться, что никакой он не цыплёнок. — В каком месте?
— В этом, — ладонь, ещё секунду назад прижатая к её губам, теперь легла на его голову, и её пальцы ещё больше растрепали его волосы.
Это напомнило ему обо всех тех разах, когда она проверяла, не спала ли температура, рукой или губами. Кажется, он чувствовал это даже сквозь сон.
— Можешь будить своего парня — блинчики уже готовы и чайник закипел, — голос господина Юна донёсся из кухни, заглушая треск в камине и шипение масла на сковороде.
— Слышал? — СоИ переместила руку, упираясь ею в диванную подушку, чтобы оттолкнуться от неё и встать с пола. — Блинчики готовы, и сейчас я заварю для тебя чай.
Она обошла диван быстрым шагом, собираясь первой сбежать на кухню.
— Подожди, СоИ, — Хёнджин полностью сел, дрожа всем телом после того, как плед упал на бёдра, обнажая грудь и спину.
— Можешь поблагодарить меня и сказать, что влюбился ещё сильнее, при дедушке.
— Нет, я... — он собирался сделать это попозже. — Я хотел попросить тебя выделить мне ещё немного одежды...
Нигде на диване или вокруг не было ни стопки новых вещей, ни свалки того, в чём он был утром, как и пижамы. А идти за стол в одних трусах было бы некрасиво.
— Просто замотайся пледом, — посоветовала СоИ. — Дома всё равно никого, кроме нас с дедушкой.
— Вот именно, господин Юн...
— Сказал, что болячка выходит с потом, и что мазь, которой я намазала твои грудь и спину, слишком вонючая, чтобы портить ею папину одежду.
Глаза Хёнджина распахнулись от таких подробностей.
— Ты что сделала?!
— Натёрла тебя мазью, — повторила она. — И сделаю это снова после ужина, так что вставай и иди кушать.
Она не стала ждать его и исчезла на кухне, а Хёнджин попытался принюхаться, не понимая, о каком запахе речь. Из-за насморка он не чувствовал ничего, даже запаха луковых блинчиков, который, как если верить СоИ, «сводил с ума». Она уплетала их за обе щеки, без конца благодарила дедушку, а Хёнджину оставалось только поддакивать — он не мог сказать наверняка, вкусно это или нет, ведь после лекарств вкусы казались искаженными.
— Сразу видно, что ты городской, — усмехнулся господин Юн, наблюдая, как дети едят. — Как ты умудрился простудиться на второй день здесь?
— Я плохо переношу холод.
— Должно быть, ты рос в тепличных условиях...
— Не совсем. Я просто с Чеджу.
Это оказалось новостью не только для старика, но и для СоИ. Почему-то она была уверена, что он родился и вырос в Сеуле.
— С острова Чеджу? — дедушка ахнул. — Ну ничего себе! Никогда там не был. Там и зимой плюсовая температура, верно?
Хёнджин как раз сунул в рот горячий блинчик, потому нормально ответить не смог и просто кивнул.
— Так ты жил на побережье? Плавал в море или в океане всё лето?
СоИ говорила себе, что ей вовсе не любопытно, но уже давно не жевала, прислушиваясь к их разговору в ожидании подробностей.
На Чеджу она была всего раз — во время университетской поездки. Тогда стояло лето: жара и проливные дожди, — так что насладиться островом как следует не получилось. Кажется, после той поездки она сама слегла с температурой, и это оказалось куда хуже, чем простуда зимой. Болеть летом — настоящий ад.
— Я жил в горах, — сказал Хёнджин. — В храме. С монахами.
— С кем?! — переспросила СоИ.
— С монахами.
— Ты не знала? — удивился дедушка.
— Я ей не говорил, — Хёнджин неловко улыбнулся после непродолжительного кашля. — Я одновременно рос в храме и с приёмными бабушкой и дедушкой.
— Приёмными... — повторила СоИ за ним, как будто не сразу понимая, что это значит.
Но господин Юн быстро схватывал, и совсем скоро его лицо приобрело сочувствующий вид.
— Так ты рос без родителей? — спросил он, подкладывая в тарелку Хёнджина немного домашнего кимчи. — Наверное, было непросто...
Непросто, но Хёнджин справился и крайне редко оглядывался назад, на своё прошлое.
— А твои бабушка с дедушкой правда не будут переживать, если ты не приедешь на Рождество? — господин Юн выглядел всерьёз обеспокоенным стариками, которых не знал. — Если ты хочешь, мы могли бы пригласить...
— Они оба умерли ещё до моего выпуска из университета, поэтому ничуть не обидятся, — продолжал улыбаться Хёнджин, пытаясь смягчить слова и дать понять, что давно пережил это. — Да и они не были фанатами Рождества — никогда не отмечали его. Как и Новый Год. Для них всегда важнее был Соллаль.
Теперь СоИ чувствовала себя глупой из-за того, что осуждала Хёнджина за полное непонимание Рождества и всей этой праздничной суеты. Пока она росла с верой в чудеса и особенный вечер в году, он рос вдали от этого.
— И к тебе никогда не приходил Санта? — спросила она, выпячивая пухлую нижнюю губу и выглядя так, словно готова разрыдаться была от такой несправедливости в любой момент.
— Бородатый старик в красном костюме? — Хёнджин хохотнул с хрипом. — Нет, к счастью. Боюсь, кто-то получил бы инфаркт, если бы в наш домик в горах среди ночи ворвался дед с мешком...
Он смеялся и кашлял, а потом кашлял и смеялся, а в промежутках отщипывал по чуть-чуть от остывшего блинчика.
Было немного приятно знать, что СоИ им всё-таки интересуется. Что он может увлечь её чем-то, кроме сказочек о их любви, в которую никто из них не верит.
— Что ж, тогда у нас не остаётся другого выбора, — господин Юн пожал плечами. — СоИ, напиши своему отцу, что в этом году он снова влезет в тот пыльный костюм и раздаст подарки как в детстве. Нашим гостям с детьми, Санмину и Хёнджину наверняка понравится...
— Но де-едушка, — застонала СоИ, — они уже слишком взрослые для такого, а папа всё ещё не достаточно толстый для костюма...
— Обязательно напиши ему, — повторил господин Юн, по секрету рассказывая Хёнджину: — Он каждый год ноет, что не хочет этого делать, но ты бы видел, какой он счастливый после всех этих «хо-хо-хо» и раздачи подарков из мешка.
Хёнджин мог себе представить. Ведь если бы Санта и его эльфы действительно существовали, семья Юн точно была бы их представителями среди людей.
— Если ты доел, возвращайся на диван, — СоИ собрала пустые чашки из-под чая со стола, параллельно указывая Хёнджину. — Я сейчас возьму мазь и приду тебя мучить.
Она говорила, что он взрослый, но вела себя с ним, как с ребёнком. Хёнджин же все силы потратил на ужин, поэтому не стал спорить с ней. Поблагодарив за еду, он вернулся в гостиную и плюхнулся на подушки, которые СоИ потом перекладывала десяток раз, чтобы было удобно.
— Я не знала, что ты буддист, — сказала она, откручивая крышечку с мази.
— Я не буддист, — ответил Хёнджин. — Предпочитаю держаться подальше от всего этого.
Под «этим» он, видимо, подразумевал религию.
— То есть ты атеист?
СоИ зачерпнула пальцами немного светло-жёлтой мази, что пахла ментолом, эвкалиптом, травами и ещё какой-то ядрёной гадостью, от которой глаза начинали слезиться, а тогда жестом приказала Хёнджину повернуться на бок и откинуть плед, чтобы она могла добраться до его спины.
— Агностик, — сказал он. — А ты католичка?
С его губ сорвался прерывистый выдох из-за холодной мази, которой СоИ мазнула у него между лопатками.
— Не уверена, — ответила она, подключая вторую руку и начиная водить ладонями у него по спине, щедро смазывая его плечи, лопатки и понемногу спускаясь к пояснице. — Я не то чтобы верю во что-то такое.
— Но Рождество...
Она знала, что он собирался сказать, и перебила его прежде, чем он успел:
— Для меня это не про религию и чьё-то рождение, а про семью, традиции, тепло, уют, — стала перечислять она. — Раньше ещё и про возможность отдохнуть и восстановиться.
СоИ присела на краешек дивана, таща Хёнджина за плечи, чтобы он повернулся к ней лицом и новая порция обманчиво-холодной мази, что начинала греть уже через десять секунд после нанесения, капнула ему на грудь.
— Больше ты тут не отдыхаешь? — спросил он, опуская голову, чтобы видеть, как она натирает одно и то же место мазью, а потом укрывает его пледом, чтобы оно было в тепле.
— Нет. Сейчас поездки на Рождество выматывают. И вовсе не из-за помощи в отеле.
Он думал, что она уйдёт, но она забрала баночку с мазью и пересела к его ногам.
— А из-за БоЫн? — предположил Хёнджин, очень стараясь не реагировать бурно на щекотку, когда она смазывала его стопы и натягивала на них огромные белые носки её отца.
— Не только. В последние годы я езжу сюда, чтобы повидаться с дедушкой и опозориться перед остальными, — выжигающая глаза мазь заставляла её шмыгать носом, а Хёнджину казалось, что это из-за темы разговора. — Мама, папа, их новые семьи, соседи, бывшие друзья — все ждут новостей и успехов, но я... Ты знаешь, я упустила хорошее место, на побегушках у козла и мой заклятый враг притворяется моим парнем, потому что хочет отобрать у меня то единственное, что держит нашу семью вместе хотя бы на Рождество...
— Так я для тебя заклятый враг? — Хёнджин вовсе не был удивлён, но сам он никогда не думал о них так.
Дразнить СоИ было весело, но даже во время стажировки он не воспринимал её как врага или как соперницу. Раньше они оба были просто новичками, а потом просто коллегами, пускай и не в том плане, в котором ей того хотелось.
— Именно, — от досады она ткнула пальцем ему в пятку. На этот раз Хёнджин не сдержался, дёрнул ногой и спрятал её под пледом. — Где это видано, чтобы кто-то заботился о своём враге так, как я? Разве я не заслуживаю чего-нибудь хорошего за свою безграничную доброту?
Она покачала головой, осуждая мироздание за то, что её всегда обделяли этим «хорошим».
Закрыв мазь, она вернулась на ковёр и тщательно вытерла руки влажными салфетками с запахом лимона. Её ждали бубенчики и омела вместо сказочного богатства или истинной любви.
— Спасибо.
Хёнджин пока не мог одарить её всем, что обещал, но поблагодарить её за всё казалось правильным.
— Спасибо в карман не положишь, на ёлку не повесишь и перед остальными не похвастаешься, — заметила СоИ с шуточным высокомерием.
— Да-да, — Хёнджин закивал, смутно припоминая кое-какие её условия. — Я обязательно куплю тебе что-нибудь дорогое в качестве извинений за неудобства, как только ко мне вернутся мои карманы и бумажник. А пока я — голый король и могу дать тебе лишь «спасибо».
СоИ снова сжала в ладонях колокольчики, и вместе с её смехом разлился тихий, переливчатый звон. Эта смесь весёлого хохота и искрящегося звука вызывала у Хёнджина тепло в груди. Но СоИ, конечно, сказала бы, что это всё лечебная мазь.
— Что-нибудь вроде новенького снегохода? — предположила она.
— Может, сразу волшебные сани Санты? С оленями в комплекте?
— Так ты не стопроцентный Гринч, ты ещё и Скрудж...