Год на Двоих

Особняк Кастелло, куда они прибыли сразу после свадьбы, был роскошным до абсурда. Белоснежные лестницы, зеркальные стены, колонны, антиквариат, мрамор. Здесь всё кричало о деньгах, власти и неподъёмной холодности. Здесь не было места чувствам. Здесь царила дисциплина. И показная любовь.

Лука молчал всю дорогу от церемонии до дома. София сидела рядом с ним в лимузине — прямо, как статуя, держа руки на коленях. Ни один из них не знал, что говорить. Ни один не хотел притворства... но оба были вынуждены.

Они вошли в спальню. Первая спільна ніч. За правилами — супружеская. По-настоящему или в театре — не имело значения. Главное, чтобы в это поверили все.

Лука снял пиджак, расстегнул верхние пуговицы рубашки. Его движения были чёткими, будто отрепетированными. София стояла у двери, не двигаясь, в своем свадебном платье. Она казалась потерянной, но внутри себя собирала каждый нерв в кулак.

— Нам нужно поговорить, — тихо сказала она, не глядя в его сторону.

Лука кивнул.
— Я слушаю.

Она обернулась. В её глазах была смесь злости, стыда и решимости.

— Родители сообщили, что... в случае чего... можно подтвердить мою девственность. Либо по-настоящему.
Она сделала паузу.
— Либо я просто порежу руку, и ты смахнёшь кровь на простыни.

Молчание.

Он подошёл ближе, глядя ей прямо в глаза.

— Ты говоришь об этом так, как будто это не касается твоего тела.

— А что меняется, Лука? Мой отец уже продал меня. А твой — расписал наш брак как часть сделки. Здесь давно не осталось ни уважения, ни выбора. Только... необходимость.

Он смотрел на неё молча. Долго. Будто оценивал, что за человек стоит перед ним. И вдруг заговорил.

— Я не прикоснусь к тебе без твоего согласия. И я не позволю тебе порезать себя ради чужого спокойствия.

— Тогда что мы скажем всем утром?

— Что всё было, как и должно быть. Простыни покажут, что нужно.
Он подошёл к ящику у кровати, достал маленький швейцарский нож, протянул ей.
— Я сам не могу сделать это с тобой. Но если ты решишь, что это легче — сделай. Только не глубоко. И я позабочусь о всём остальном.

София взяла нож. Её рука дрожала, но она сдерживалась.

— Это безумие. Это унизительно.

— Это не ты унизила себя, София. Это сделали они.
Он сел на край кровати.
— Я не враг. Не стану врагом. Но и не герой.

Она медленно подошла. Присела рядом. Посмотрела ему в глаза. И вдруг — совсем тихо:

— Я не хочу, чтобы ты думал, будто я боюсь тебя.

— А ты боишься?

— Нет, — прошептала она. — Я просто... никогда не была с мужчиной. И не хочу, чтобы моё первое случилось вот так. Как часть бизнес-игры.

Он кивнул.
— Тогда ты всё сделаешь правильно.

София взяла нож, прижала лезвие к ладони. Едва заметный надрез — тонкая линия крови проступила, как знак жертвы.

Лука аккуратно взял её руку, завернул в белый платок, затем взял простирадло й мазнул краплю в центр. Они оба смотрели, как белое становится алым.

— Завтра все будут довольны, — сказал он тихо.

— А мы?

Он поднял на неё глаза.

— А мы проживем этот чёртов год. И каждый из нас сделает вид, что это любовь.

Они легли в постель — каждый на своей стороне, с километром невысказанного между ними. Но в этой тишине уже начинало рождаться нечто большее, чем просто сделка. Потому что с такой честностью не говорят даже в браке по любви.