Danke

Укус до сих пор снится мне в кошмарах. Ну, и не только в кошмарах. Ладно, по чесноку, проснулся я со стояком. Игнорировать это было бесполезно, поэтому я надолго занял ванную. Было очень стыдно дрочить в его душе. Снова. Но уже с первых прикосновений меня захлестнули разные фантазии. И если раньше этого не случалось, потому что я был зол-печален-обеспокоен, то сейчас горячие воспоминания просто захлестнули меня. Я вспоминал, как его жёсткие пальцы ощущались на затылке, и прослеживал следы его касаний, как он оттягивал волосы и царапал кожу. Вспоминал тембр его голоса, слова на немецком, что заставляли заводиться лишь сильнее, вспоминал аромат одеколона, почти убивающего рецепторы и любые попытки сопротивления. А потом представлял как могло бы быть. Как бы он прижимал меня к этой самой стене душевой, как бы сжимал меня, оставляя следы, а я бы задыхался от пара, цепляясь за него и разочарованно хныкая, если бы он хлёстко отказывал мне в этом, припечатав назад. Но больше фантазий было на тему поцелуев. Ох, я хотел узнать, каков его поцелуй. Наверняка это было бы что-то дикое, острое, быстрое. Или нежное, тягучее, медленное. Он тянул бы меня за волосы вниз, чтобы было удобней? Или он бы приподнялся сам? А как много было у него поцелуев? Я наверняка показался бы ему совсем нелепым в своей неопытности. Он бы недовольно порыкивал, направляя меня. Или сам делал так, как надо, лишь иногда позволяя углубить поцелуй. Закончилось всё тем, что я, сгорая от стыда, снова взял с полки яблочный шампунь, щедро вымывая им себя и всё вокруг, куда только могли попасть следы моей страсти. Пока жарилась яичница, а мои мысли собирались вместе после утренней оглушительной разрядки, я, почёсывая влажный затылок, пялился в заявление, которое сегодня мне предстояло сдать классному, проверял на наличие ошибок. Хотя на деле скорее пытался отвлечься от мыслей об одном мужчине. Мало чем помогало. Я всё равно был красным от горячего во всех смыслах душа. Когда яичница начала подгорать, я, не долго думая, отметил обществознание и литературу и тут же нырнул к плите, выключая газ и посыпая свежее блюдо мелко нарезанным укропом и щепоткой соли. Потянувшись к шкафчикам, пытаясь достать до тарелок, вскоре чуть не рухнул от неожиданности. Потому что к затылку прижалось чьё-то тяжёлое дыхание, а холодный запах окатил спину, принося удовольствие мелкими покалываниями распаренной кожи. — Ты чего так рано проснулся, Junge? — проговорил знакомый голос, тут же отстраняясь, будто ничего такого до этого не было. — Вот же пидор! — выругался я, оборачиваясь. Наткнувшись на недовольный прищур немца, тут же остыл, чуть краснея, вспоминая утреннюю дрочку, — Нельзя же так пугать! И вообще. Не думай, что я не заметил, как ты притиснул меня к тумбочке! — Во-первых, когда это мы перешли на «ты»? — он взял моё заявление в руки, не прерывая между тем зрительного контакта, и сел за стол, — А во-вторых, я так и не услышал ответ на свой вопрос. — Ты вчера поздно пришёл, я думал, что сегодня в школу своим ходом пойду, — проигнорировав первое замечание, ответил я, выкладывая свою порцию на тарелку и садясь напротив немца. Некоторое время он смотрел на заявление почти пустым и даже несколько разочарованным взглядом, а потом отложил его в сторону, теперь совершенно бессовестно пялясь на меня. Я пытался как-то интерпретировать этот жест, но у меня не получалось. Он смотрел на меня долго и пристально, так, будто был прекрасно осведомлён об утренней слабости. Или просто пытался заставить меня стыдиться чего-то. Это месть? — Я был на тренировке, — сказал так спокойно, будто этот факт не нуждался в объяснении. Хотя нуждался, потому что моей фантазии не хватало фактов, чтобы представить Попова на тренировке в том виде, в котором хотелось бы, — И я не притискивал тебя к тумбочке, просто пытался понять, чем от тебя пахнет. — Яблочный шампунь. — Точно, — улыбнулся так, что я чуть не подавился, снова пристыженно утыкаясь в тарелку, — Мне нравится этот запах, он тебе подходит, — он продолжал выглядеть таким расслабленным и счастливым, что все накопившиеся вопросы как-то сами собой отпали. На время, — Я подвезу тебя. — Не надо, я и сам.., — решил повозникать, потому что чем дольше он находился рядом, тем краснее становились мои щёки. Ехать в одной машине? Боже упаси! — Это было не предложение, — отрезал мужчина, приказным тоном заставляя все клеточки тела заныть от желания, — Можешь не торопиться, времени много. Заняться было нечем, так что я засел в телефоне, стараясь не смотреть на учителя. Потому что стоило поднять на него взгляд, как я непременно натыкался на внимательный прищур голубых глаз, и почему-то казалось, что это не он меня разглядывает, а я просто не вовремя смотрю на него. И всё ещё думалось, что у меня на лбу перманентным маркером написано «я дрочил в твоём душе, второй раз», что заставляло меня краснеть всё сильнее(хотя казалось бы куда больше) и снова утыкаться в телефон. Я правда не заметил, когда перестал обращаться к нему на «вы». Просто сначала в голове всё поменялось, и воспринимать человека, носящего с собой в магазин очки-лупу и не способного приготовить даже бутерброд, серьёзно стало просто невозможно. Ладно, вру. Я воспринимал его серьёзно, и он всё ещё до чёртиков возбуждал своими повадками и внешностью, и, Господи-Боже, голосом. Но теперь я видел его домашнюю сторону, и это не могло не повлиять на меня. Он был милым, ладно? Очень заботливым и внимательным, хотя временами это превращалось в гиперопеку. Да, забота. Он будто действительно пытался заменить мне отца. Стойте, погодите. То есть он реально пытался быть для меня папочкой? — Ты занимаешься в зале? — в попытке избежать последующих за этим мыслей, даже слишком резко выпалил я. Только недавно свою сексуальность принял, мне не до фетишей было. Пока. Арсений поднял на меня полный недовольства взгляд, сощурился, а потом улыбнулся. И да, свет, солнце, веснушки, спасибо. Будто до этого мне не хватало чувства влюблённости в этого человека. — Ты же не думаешь, что с такой формой можно родиться? — пытливо наклонил голову, рассматривал мой румянец, гад, — Ich weiß, dass du mich gestarrt hast. Gib nicht vor, dass du nichts verstehst.* Кажется, я пискнул, спрыгивая с высокого стула. Неожиданно произнесённая немецкая речь, которая достаточно долго меня не касалась, оказала колоссальное действие на меня, хотя мне только начинало казаться, что это не так. По факту хотелось запрыгнуть на колени немца, слизать эту ухмылку с его лица и... Блять. Хотелось назвать его папочкой. Сука. — Нечестно, Арсений Сергеевич, — чуть запинаясь, побрёл я к выходу, теперь очень радуясь тому, что совсем недавно получил разрядку, — Я же не понимаю немецкий. Мужчина только хмыкнул, пожимая плечами: — Зато ты снова обращаешься ко мне на «вы». — Вот же пидор! Пришлось срочно валить на улицу, чтобы не отхватить люлей от совсем не милой части личности немца. Оставалось только надеяться, что остальная часть дня пройдёт нормально.

***

Это действительно было так. Ну, до последнего урока. Мы благополучно сдали наши заявления классному, он что-то пробасил вдохновляющее, а потом отправился в столовую, заливать горе учительской повседневности кофейным напитком. Диму мы не видели почти целый день: то его не было, то он был на допах, то помогал кому-то. Оксана всё спрашивала, как прошёл мой вечер, но я лишь отмахивался, прекрасно понимая, как она отреагирует. К последнему уроку она уже грозилась устроить мне забастовку, как Позу, если я не расскажу то, что должен. Так что пришлось поведать о собственном наваждении. — Ты что сделал?! — Оксана схватила меня за рукав и как следует потрясла. — Укусил его за жопу, — тяжело выдохнул я, от нахлынувших воспоминаний потирая саднящий глаз. — Ты! Ох! Это! Бляяяяя, — девушка была очень многословна в своих высказываниях, чуть ли не хватаясь за волосы от разочарования, — Это так тупо! Нахрена?! — А я-то блять откуда знаю?! — в отчаянии привалился к стене, пару раз стукаясь головой. Спросила бы что попроще. — И что потом? — Это, — поднялся, чтобы показать фингал, и даже немного скорчился, выражая собственную боль, — Он дёрнулся и врезал мне... — И правильно! — поддержала девушка. — А потом долго извинялся за это и лично менял холодные повязки! — Оу, как мило, — выдохнула тут же, щуря глаза от умиления. Потом задумалась ненадолго и недовольно пожевала губу, — Получается, твой радикальный ход сработал, — досадливо заметила, наматывая прядь на палец нервно, — Хотя мы и говорили этого ни в коем случае не делать, ты это сделал, и это действительно помогло вывести ваши отношения на новый уровень. — Какой ещё, блять, уровень? — Нежность, — пояснила, улыбаясь так мило и мягко, что аж и я сам поверил в то, что всё хорошо и будет только лучше, — Конечно, до чего-то серьёзного всё ещё далеко, но он уже проявляет к тебе свои скрытые чувства. Это прогресс. Она наверняка хотела что-то ещё сказать, а я хотел послушать, но. — Братан, хули меня из беседы выгнали? — неожиданно появился рядом Дима. Он выглядел действительно удивлённым, а я, предвидя небольшое представление, пожал плечами и, еле сдерживая смех, откинулся на спинку стула. Внимательно проследил за сменой эмоций на лице Оксаны. Сначала она закатила глаза, и её ресницы очаровательно дрогнули, а потом она смерила друга таким уничижающим взглядом, что я бы на его месте слился бы нахуй. Секунду спустя она картинно повернулась ко мне и показательно замахала рукой, будто отгоняя назойливую муху. — Ты слышишь это, Антон? — с придыханием заговорила она, — Какой-то писк. Похоже на предателя, который не поделился инстаграмом Матвиеныча. Надо было окна закрывать, поналетели тут всякие. Я так разоржался, что в какой-то момент испугался, что лопну. Дима смотрел как-то загнанно и уныло, что-то мямлил, краснел, и даже его очки, кажется, запотели. А Окс продолжала делать вид, что его просто рядом не было. В какой-то момент мне даже стало его жаль, но потом я решил, что он это заслужил. Разозлить Оксану. Ух, это надо постараться. — Ладно, Антон, пойдём, — она схватила дрожащего от икоты меня за локоть и потащила в сторону. — Вы куда? — всполошился Дима, делая попытки поплестись за нами, но девушка была неумолима: тащила меня локомотивом вперёд и даже бровью не дёрнула в сторону друга. — Предатель забыл, что у нас допы по немецкому? Опрометчиво, но ожидаемо. Не прощаюсь, скотина очкастая, — от смеха я даже не успел разглядеть лицо Димы напоследок, но не страшно. Я видел, как Оксана улыбалась, всё ещё утаскивая меня на первый этаж, а это значило, что ей самой было смешно. Она не злилась по-настоящему, но собиралась как следует вынести Позову мозг. Загадочная женская душа. Нас разместили в кабинете младших классов, где было чуть меньше матов, нацарапанных на партах, которые и сами были чуть меньше. Мы сидели некоторое время без надзора, шумели, естественно, но не боялись этого делать, потому что в это время на этом этаже никого не было. Да и одиннадцатый класс. У нас льготы, нам можно. Допы. Фу. — Ты как потом назад? — отвлеклась от своего телефона Оксана. С широкой улыбкой на губах. Сука, всё время забывал её спросить об этой штуке, из-за которой она всё время улыбалась. Что это? Кокаин? Мет? Героин? Ладно, позже. — Геич обещал подождать с допов, — буднично промямлил я, проверяя сообщения. Дима Позов Бро ты то хоть меня не кинул? Усмехнулся, быстро отвечая «нет», а потом продолжил: — Подозреваю, что он придёт посмотреть на наш позор. — Не исключено, — согласилась Оксана, от усталости укладываясь на парту всем телом, — Кстати. Что ты выбрал экзаменом? Я поморщился, будто съел лимон целиком и сразу, параллельно залез в переписку, где Дима слёзно умолял меня помочь ему задобрить подругу. Ответил так быстро, как только мог, чтобы девушка не успела залезть своим любопытным носиком в мой телефон:

Антон Шестун Побольше вкусняшек + поменьше тупежа + фоточка с допов по биологии И ты прощён

— То, что подходит для большинства факультетов, - отложил устройство, тоже укладываясь на парту, — Куда баллов хватит, туда и пойду. — Меня пугает твой пофигизм, — и она действительно выглядела обеспокоенной, я понимал, почему. Ей наверняка было неприятно видеть то, как я, имеющий выбор пойти туда, куда хочу, выбора не делал совсем. Ей такого сокровища не было дано. Я даже не успел в ответ что-то сказать. В кабинет влетел Попов, принося с собой аромат морозной мяты и заставляя всех волшебным образом замолкнуть. Я уже было чуть инфаркт не схватил, подумав, что допы вести будет он, но немец заговорил быстро и чётко, и почему-то в стенах школы его акцент казался мне ещё более заметным: — Думаю, вы будете рады узнать, что вам нашли преподавателя младшей школы, — улыбнулся, осматривая класс и будто намеренно меня взглядом избегая. А мне и не нужно больше твоё внимание, пидорасина. Ишь какой важный граф, я ж с тобой живу, хорош ломать комедию, — Знакомьтесь. Катерина Ивановна. Серьёзно? Нет, погодите. Серьёзно?! Это реально была Катя. В красивом белом платьице она осматривала класс, пока Попов ещё что-то балалакал, изредка переходя на немецкий, и улыбалась приветственно. Потом она наткнулась на меня взглядом, чуть вздрогнула от неожиданности, а затем улыбнулась ещё шире, одним кивком однако будто спрашивая что-то о мужчине рядом с собой. Я не понял, что произошло, но спустя буквально секунду она снова кивнула, удовлетворённая ответом. Только потом я узнал, что ментально общалась Катерина не со мной, а с Оксаной. Дебил. Занятие началось, и Попов ушёл в конец класса, как я и думал, желая понаблюдать за нами. Катя сначала делала перекличку, потом сама себе что-то пробурчала, отошла к доске и открыла задание на сегодняшний день. — Эти слова вам задавал Арсений Сергеевич к прошлому уроку. Они из первого параграфа учебника. Нужно всего лишь вставить пропущенные буквы, — пояснила она. И блять. Это было задание с тех самых листиков, которые я проверил раз сто. Не бывает таких совпадений! — Кто хочет пойти ответить? — наивно было такое спрашивать у класса, и, похоже, она это поняла, потому что тут же подошла к столу, где лежал список, а потом улыбнулась так недобро, что я сразу понял, что дело было плохо, — Пусть Шастун пойдёт. — Schlechte Wahl**, — донеслось с задних парт саркастично, и я даже не оборачивался, и так прекрасно зная, кто это был, — Антон у нас не горит желанием немецкий изучать. Вот же сука. Сказал так пренебрежительно, будто из-за этого я могу врагом народа считаться. Обидно. Ну, хорошо. Щас посмотрим. Я вышел к доске с такой уверенностью, будто собирался заново родиться, теперь точно зная весь механизм. Мел лёг в руку так легко, что аж душа вознеслась. А потом я даже не заметил, как написал всё, что было нанесено аккуратным женским почерком. Не успел от шока отойти, как Катя оказалась рядом, громко, показательно хмыкнула и провозгласила: — Всё верно. Садись, пять. Я ахуел. И, похоже, не один я. — Шастун, я не понял, ты чего тогда на моих занятиях выёживался? — возмущённо порыкивал Арсений, чуть привстав со стула и прищуриваясь, внимательно читая написанное на доске, проверяя, действительно ли всё правильно. — Это я флиртую так! — смелости мне было не занимать, хотя, наверное, было заметно, как я покраснел, увидев взлетевшую бровь немца. Мельком взглянул на Оксану, но она лишь подняла большой палец одобрения. Отлично, направление верное. — Так, шутки в сторону, — лишь ответил он, будто и не было моих тупых попыток пошутить, отмахнулся как от мухи, — Тряпку в зубы и пошёл её вымыл. Вот сука. С козырей зашёл. Опять тряпка. — Мучает, фашист, — пробубнил я машинально, откладывая мел. — Что ты сказал? — как он услышал? Хер его знает. Но потом я совсем не думал, наверное, когда сказал: — Будет сделано, мой фюрер! Оксана за первой партой активно жестикулировала, намекая на то, что я идиот, но это мне и так было известно. Класс замолк, Катя еле улыбалась за своим столом, всеми силами пытаясь это скрыть, а я просто замер испуганным кроликом. Потому что на другом конце кабинета была лиса, хищно скалящаяся и уже готовая броситься на меня и вцепиться зубами в шею. Не такой уж и плохой расклад, но я не дал себе развить эту мысль и сбежал от греха подальше. Да-да, Арсений Сергеевич, от Вас подальше. Уже в туалете, помыв тряпку раз сорок и убедившись, что за мной не было погони, отпустил себя. — Идиот, — стукнулся головой о дверцу кабинки, — Придурок, — и ещё раз, — Тупица, — и ещё, — Ничтожество.. — А ещё крайне некультурный молодой человек, — донеслось из-за двери, и я ударился случайно сильнее, чем хотелось бы, тут же придерживая свой синяк. Так погоня всё же была? Я замер, даже не поворачиваясь, боясь наткнуться на ярость в чистом виде. Понимал, что отвечать за свои слова придётся в любом случае, но наивно полагал, что удастся избежать серьёзной взбучки, как и в прошлый раз. — Тебе провести лекцию о том, как ужасна была твоя шутка с моральной точки зрения, или ты и сам всё понимаешь? Мысли о пощаде просто исчезли, когда к затылку снова прижалось чьё-то дыхание, и мурашки прошлись по телу, а колени затряслись. Тепло чужого тела окутало, и ощущение касания было где-то совсем рядом, стало действительно жарко, и даже отвратный запах из кабинок не помогал прийти в себя. Может, мне всё это чудилось? Надо было проверить. — Только если лекция пройдёт на твоих коленях, а вместо слов ты используешь ремень. Было так стыдно это произносить, что, возможно, мне просто почудился лёгкий смешок и быстрое движение вперёд, заставившее меня впечататься в холодную дверь. — Warum hältst du nie pünktlich die Klappe? — было произнесено мне на ухо так хрипло, что кроме писка из лёгких ничего не смогло вырваться, и мурашки были всё крупнее, что-то закручивалось в животе, — Mach weiter so, und ich lese dir wirklich einen Lektion aus.*** А потом он будто телепортировался(или это я из реальности выпал), потому что когда очнулся, немец уже стоял возле двери с таким видом, будто ничего не произошло, и это не он мне что-то шептал, греховно близко прижавшись. Только.. Оу, только штаны его немного топорщились, пусть он и делал вид, будто всё ещё был мной недоволен. Но я-то знал, что он был доволен. Очень даже доволен. Дай мне сил, Боже.