Danke

 — Ебать, Дим. Ты с солнцем подрался? Позов раздражённо фыркнул, усаживаясь на стул напротив меня и полностью снимая лёгкую куртку. — Просто заснул на пляже, — его плечи были ярко-красными и кое-где уже покрылись пузырьками, на лице чётко отпечатался контур солнцезащитных очков, а щёки горели так ярко, что казалось, будто его накрасила детской косметикой младшая сестра. Я смеялся, смотря на него, а он щурился, сверлил меня взглядом и недовольно кривился, — Ты лучше расскажи, что такое случилось? Почему выглядишь так, будто тебя целую ночь заставляли горох перебирать. — Спасибо, что не сказал, что трахали. — Я собирался. Лишь ухмыльнулся, наклоняясь над зеркальным столом и мимолётом смотря на свой вид, сразу теряя маску веселья. Огромные фиолетовые круги под глазами, бледная кожа, спутанные волосы и ярко-красные губы. Уже молчу о мятой одежде. — Просто всю ночь заснуть не мог. Да и утром домой зашёл только для того, чтобы деньги взять из заначки и маму предупредить, что школу пропущу. В торговом центре всё ещё было тихо. Не работали магазины и закусочные, молчали динамики, свет был приглушён, только кондиционеры слегка шумели, и иногда мимо проходили спешащие на работу продавцы. Мы с Димой приходили сюда именно в это время, когда было мало людей и можно было спокойно что-то обсудить, не боясь быть услышанным случайным любопытным прохожим. Что-то вроде секретного места и секретного времени. — Что произошло, Тох? Ты что-то недоговариваешь. Дима выглядел обеспокоенно, и я знал, почему. Мы не очень часто прогуливали. Ещё реже приходили в это время сюда. И деньги из заначки я брал только в крайних случаях. Кусал губу, пряча глаза в своём отражении. Хотел бы я знать, что произошло. Хотите знать моё мнение? Это полный пиздец. Я слышал, что жизнь подростка полна неожиданных поворотов и необоснованной драмы. Но не настолько же! Смену ориентации ещё можно было стерпеть, но влюблённость в учителя. Блин, я вот прям очень сомневаюсь, что это — норма. Не уверен, что это настолько часто происходит, что детишки в розовых очках и с бабочками в животах находят друг друга на анонимных собраниях. С блядскими подставными именами и психологом. Тоже блядским. Больше похоже было на сюжет для дурацкого романа, рассчитанного на аудиторию школьного возраста. Я не хотел влюбляться, ладно? Не хотел чувствовать всё это в свой последний школьный год. Хотел гулять с друзьями, бесить учителей, заботиться о маме, рисовать вечерами и ранними утрами. Хотел смеяться над похождениями Макса и шутить с Оксаной над Позом. Не хотел я ночами не спать от мыслей о своём учителе немецкого, с которым у меня ничего не получится. Или получится? — Попов странный, — неожиданно крикнул я. Дима вздрогнул, видимо, я долго молчал, — Разве станет нормальный учитель забирать ученика к себе домой? — Вопрос спорный, — через некоторое время, когда понял, что вопрос не был риторическим, проговорил Позов, — Смотря какой учитель. Тот же математик такого делать не стал бы. А вот Сергей Борисович мог бы и прописать на своей жилплощади. — Тебя? — вздёрнул я бровь, нервно вскакивая с места. Дима нахмурился, тоже вставая, накидывая куртку на плечи и морщась от соприкосновения ткани к болящей коже: — При чём тут я? Я лишь отмахнулся, быстро шагая в сторону Икеи. Друг еле поспевал за мной, а я и не думал сбавлять темп. Слишком много мыслей. Нужна разрядка. Свернул за угол, не доходя до главного входа в мебельный магазин, и нырнул в пахнущее древесиной и акрилом светлое помещение. — Это так глупо, — несдержанно пробурчал вслух, ныряя в один из многочисленных коридорчиков. Здесь пахло древесиной особенно остро, а ещё лаком и каким-то неуловимым ароматом благовоний из соседнего отдела. — Что глупо? — нагнал меня Дима, еле дыша от слишком быстрого передвижения. Я молчал, перебирая холсты и напряжённо прикусывая язык, поджимая губы. Когда вытянул из стопки холст нужного размера, посмотрев на цену, раздражённо фыркнул, со злостью (но аккуратно, а то ещё платить придётся, не дай Боже) впихнув его обратно. Развернулся, спиной опираясь на полки, сложил руки на груди и упёрся взглядом в пол. — Моя влюблённость, — буркнул. Дима встал напротив, нервно поправляя очки, я чуть смягчился. Полумрак магазина успокаивал, запахи тоже, а поддержка друга ощущалась так незримо и тонко, что я расслабился, открываясь и звуча бессильно, — Разве это нормально, Дим? Влюбиться в незнакомого мужчину? — Он не незнакомый, — возразил Позов, — Ты видишь его почти ежедневно, у тебя кинк на его произношение, а на уроках между вами почти искрит. — Я его не знаю, — надавил я, чуть срываясь от злости на себя, — Я не знаю, кем он был, не знаю, кто у него был, не знаю, о чём он думает, не знаю, что он любит, что презирает, не знаю его политических взглядов в конце концов. Разве это не странно, что я мечтаю о человеке, который не должен для меня ничего значить? — Любовь вообще странная, — схватил меня за плечи Позов, — Нет ничего странного в том, что ты чувствуешь. Тох, — он встряхнул меня, а я взглянул на него разбито и просяще, — Не считай себя странным, ладно? Влюбляться — нормально. В его глазах не было и намёка на неодобрение, не было ни капли лжи, и даже очки не мешали мне увидеть ту обволакивающую поддержу, что была мне необходима. Я улыбнулся, борясь с желанием обнять друга. Он улыбнулся в ответ и, видимо, тоже не хотел обниматься. Его телефон зазвонил. Дима достал аппарат и, взглянув на экран, тут же ответил: — Да, Сергей Борисович, — и выглядел так счастливо, будто ему только что сообщили о крупном выигрыше в лотерее. Как щеночек, встретивший хозяина после долгой разлуки, только ушек и хвостика не хватало. Он ещё что-то там балаболил в трубку, а я только ухмыльнулся, щёлкая его на телефон. Это отправилось Оксане. Пусть умилится, может, выздоровеет быстрее от переизбытка положительных чувств. — О, Антон, — послышался сзади знакомый голос. Я обернулся и обнаружил зевающего консультанта, повязывающего фирменный фартук, — Как тебе удаётся приходить на мою работу раньше меня? — О, Игорь, — широко улыбнулся я. Настроение постепенно становилось всё лучше, — Не рассчитывал тебя сегодня увидеть. — Расписание нам похерили, — облокачиваясь плечом о железную полку, проныл парень, — Никто работать не хочет: кто уволился, кто отпуск взял, — он мимолётно глянул в сторону щебечущего Димы, а затем снова повернулся ко мне с заметной усмешкой, — А ты тут какими судьбами? — У мамы скоро день рождения. Хочу ей портрет нарисовать, а у вас холсты, как всегда, как две мои почки стоят. Игоря я знал уже несколько лет. В первый раз, когда пришёл сюда за набором акриловых красок, меня консультировал именно он, ещё только начавший работать. Мы оба тогда ещё мало что понимали в художественных принадлежностях, полчаса стояли в отделе пряжи и гуглили разные марки красок. С тех пор я часто наведывался в этот магазин, докупая кисти, растворители, альбомы. Перезнакомился здесь со всеми, но персонал часто менялся. Кроме Игоря. Он, как олицетворение среднестатистического работника любого учреждения, постоянно жаловался на график, хлебал энергетики кубометрами и никогда не открывал глаза полностью. Говорил, что обязательно уволится скоро, но не увольнялся уже пятый год. — Холсты? — неожиданно оживился он, — А у нас на складе завалялись два бракованных. На них следы от чьих-то ботинок остались, на продажу уже не пустишь, а переть их на переработку в падлу. Заберёшь? — лукаво глянул на меня, уже заранее зная ответ и доставая ключи из кармана. Я кивнул, и мы двинулись в сторону тыла магазина. Игорь быстро отпер дверь, с щелчком включил свет и прошёл внутрь. На складе пахло коробками и сыростью. И пластиком. Вокруг царил бардак, чудом не поселились крысы, и вряд ли кто-то когда-то мог подумать, что именно здесь хранились все товары с виду чистого и приличного магазина. Я поморщился, думая о том, что никогда в жизни не устроился бы сюда работать. Ни за какие деньги. Уж лучше бомжевать. Пока Игорь рылся в залежах художественного мусора, я думал. И что обидно до самой глубины души, не о великолепном друге, что у меня был, не о бедной Оксанке, болеющей и требующей внимания и конфет, и даже не об экзаменах, будь они трижды прокляты. Я опять думал о Попове этом ёбанном. Ну, реально. Мне же не показалось? Он меня прижал. Ненадолго, но прижал. Не мог же я это выдумать своим отравленным влюблённостью мозгом? Да? И, если прижал, значило ли это, что он тоже что-то чувствовал ко мне? Ясен хуй, да. Мужики просто так другими почти-мужиками тумбочки не протирают. Да? — Как понять, чувствует человек к тебе что-то или нет? — неожиданно выдал я. Парень обо что-то ударился, кинул из-под коробки недовольный прищур на меня, а затем снова нырнул в пыльные залежи. — Нужно испытать её терпение, — пробурчал он, а затем пояснил, — Это как с дёрганьем косичек, чувак. Ты начинаешь бесить её, и в конце концов она делает что-то, что раскрывает её отношение к тебе. — Звучит бредово, — фыркнул я, вытягиваясь, чтобы увидеть радостную макушку Поза. — Моя невеста так не считает, — ехидно заметил Игорь, доставая наконец холсты. Он скептически оглядел их, сдул пыль, протирая фартуком. Потом выругался, заметив на ткани тёмные пятна, вылез из коробок и направился ко мне, жестом выгоняя из служебного помещения, — Она тогда так орала на меня, думал, сейчас ударит. Но нет. Поцеловала. — Ого, — проговорил я, отходя, — И как же ты её бесил? — Ну, ругался на неё, шуточки мерзкие отпускал, не выполнял просьбы или выполнял так, что она просить больше и не хотела, — он улыбнулся мечтательно и тепло, а я даже позавидовал. Он выглядел так счастливо, не часто я его таким на рабочем месте видел, — Всё зависит от твоей изобретательности. Мы подошли к кассе, я поздоровался с кассиром, сонно считавшим выставленные акционные блокноты. Игорь что-то недовольно говорил парню за аппаратом, упаковывая холсты в пакеты, тот кивал и наверняка не слушал, всё ещё пребывая в царстве Морфея, а я искал взглядом Диму. Куда он мог пропасть? — Антон, держи, — всучили мне внушительный пакет, — Не забудь отправить мне на почту фото того, что получится, хорошо? Улыбнулся, собираясь поблагодарить парня всеми возможными словами, когда рядом появился Позов, бледный и до ужаса серьёзный. Я нахмурился, хотел расспросить друга, узнать, что случилось, но заметил в его руках телефон, из которого вскоре послышался до боли в ширинке знакомый строгий голос: — И почему же ты не явился на урок, Junge? — Арсений Сергеевич? Друг мимикой изображал искреннее раскаяние, а я даже не злился на него. Я думал. — Я ожидал услышать сегодня твой ответ. Объяснись, Шастун, — продолжал грозно напирать учитель. Мои коленки предательски дрогнули от этого тона, но я держался. Шестерёнки в сознании упорно вертелись с непривычной для них высокой скоростью. Итак, я влюблён. И я не знаю, влюблены ли в меня. Мы с ним не в ладах, так? Может ли стать хуже? Безусловно. Будет ли мне от этого хуже? Вряд ли есть что-то хуже неразделённой любви, так? Возможно, стоит воспользоваться советом? Чем плоха правда? — Я не знаю и знать не хочу немецкий. Слова не учил и собираюсь и дальше болт на это класть. Идите нахуй, Арсений Сергеевич. Не дожидаясь ответа, нажал на кнопку сброса вызова и довольно оскалился, чуть прокручивая пакет в руках. Игорь хмыкнул одобрительно, похлопал меня по плечу и удалился в сторону появившихся посетителей. Я гордо выпрямился, испытывая необыкновенное облегчение. — Шаст, нам пизда, — не разделяя моего торжества, с серым лицом (что было крайне пугающе, зная о цвете его сгоревшей кожи) проговорил Дима. Я недоумённо уставился на друга, — Там ещё и классный наш был. Он тоже это слышал. Кассир рассмеялся, просыпаясь окончательно. Окинул нас смешливым взглядом и, показав большие пальцы, удалился, всё ещё посмеиваясь, в сторону служебного помещения. Я проводил его пустым взглядом, на почти бессознательном уровне понимая, сколько подколок на меня посыпется в следующий раз, когда приду сюда. — Блять.