ГЛАВА 23.
ГЛАВА 23.
Суд был долгим и напряжённо-изматывающим. Судье приходилось несколько раз объявлять перерыв. Присяжные не выдерживали накала страстей в зале заседания. Особенно затянувшийся перерыв был после показаний Хлои. В силу своего психического состояния она не смогла присутствовать на суде, поэтому было принято решение продемонстрировать её ранее записанные показания. Одной женщине в коллегии присяжных стало дурно, а это означало, что снисхождения обвиняемым не будет. Насильников накажут по полной. И о сделках с правосудием речи идти не может. Так что адвокат Бранза со своими переговорами о смягчении приговора за помощь следствию пролетел.
Ник выступал свидетелем и на каждый вопрос о своих друзьях отвечал чётко, как под копирку. Адвокат у него тоже был хороший. Отец Энтони постарался. Его адвокатская контора за немыслимые гонорары согласилась вытянуть чуть ли не за уши утопающего в собственном дерьме избалованного сыночка медиа-магната Маккензи.
— Вы знали, что ваши друзья устраивали групповые оргии с девушками, которых предварительно накачивали таблетками, содержащими наркотические вещества?
Государственный обвинитель едва контролировал себя, когда обращался к Нику. Он прекрасно понимал, что перед ним такой же преступник, как и сидящая на скамье подсудимых тройка отморозков. Но ничего не мог сделать, только своими каверзными вопросами попытаться изобличить избежавшего наказания главаря.
— Мне ничего не было известно об этом.
Ровным тоном говорил Ник, только вот глаза виновато смотрели в пол и лишь изредка бегло бросались на бывших друзей. В них на доли секунды вспыхивал еле уловимый огонёк ненависти, потом так же быстро потухал, и они снова падали на пол. В дело вмешивался адвокат, громко заявляя, что его клиент такая же жертва этой троицы, как и несчастные девушки. С одной только разницей: мистера Маккензи предали лучшие друзья. Они своими жестокими действиями опорочили его доброе имя.
И так больше часа. Обвинитель задаёт перефразированный вопрос, адвокат тут же накладывает свое вето, Ник молчит.
Бедолаге Нику и вправду нечего было сказать, он же ничего не знал о делишках своих недалёких друзей. Разве он участвовал в спорах на девушек? Конечно, нет! Разве он брал деньги? Нет! И разве он не смеялся над историями парней, как они шантажировали девушек, если те отважатся пойти в полицию? Нет! Ник Маккензи белый и пушистый. Ник Маккензи жертва наговора своих же друзей, которые, как один, указывали на него пальцем и говорили: «он был с нами». Но разве это имело значение? Нет. Ника Маккензи не прихватили на горяченьком. Он немного припозднился. А так бы пошёл со своими дружками паровозом.
Маленькое отступление. Как потом я узнала, видео со мной у Стила выкупил Фил и уничтожил его. Нику друзья этот порно-фильм не показывали. Ведь я была частью другого спора. Маккензи старший поспорил с другом, что я не такая, как большинство девушек, и Стилу с Грегом ничего не светит. Но тот смог доказать: верности Натали грош цена. В нюансы доказательств, конечно же, никто не вникал.
Я не знаю, о чём государственный обвинитель и адвокаты подсудимых спрашивали Чарльза. Меня вызвали в зал суда после него, но перед Ником. Зато мистер Льюис слышал все задаваемые мне вопросы. Я порвала с ним сразу после инцидента с Хлоей, ведь он больше был не нужен. Не то чтобы я ему сказала об этом, просто перестала отвечать на звонки и СМС. А он настойчиво добивался хотя бы разговора со мной и объяснения причин разрыва. Так что в зале суда мистер Льюис увидел меня впервые после того, как я в одностороннем порядке прекратила с ним всякое общение. И, конечно же, он удивился моему щекотливому положению (Ник, кстати, тоже. Мы столкнулись с ним всего на несколько секунд в коридоре). Четыре месяца разбирательства! И шесть месяцев прошло с того момента, как Маккензи изнасиловал меня в раздевалке. Это слишком долгий срок, чтобы в моей жизни произошли некоторые перемены.
Перемены, которым я не скажу, что обрадовалась, но и не стала исправлять. Не смогла… Моя мать никогда меня не любила так, как матери любят своих детей. Она даже на суд не приехала. А знала мамочка, что судят тех, кто и меня изнасиловал.
Она позвонила за неделю до суда и сказала: «Зайка, ты уже большая. Давай без меня там, а? Ну не менять же мне планы из-за такой ерунды, как суд?». «Да без проблем, мам», — безразлично буркнула я и отключилась. Через три месяца вечная молодица станет бабушкой, но об этом даже не подозревает. Да и вряд ли мама была бы рада такой новости. К тому же я твёрдо решила не повторять её ошибки. Для своего ребёнка я буду настоящей МАМОЙ, а не в статусе «числится матерью».
Государственный обвинитель меня почти не трепал своими вопросами, а вот адвокаты всё пытались извалять в грязи. Один так и вовсе, не стесняясь, задавал самые непристойные вопросы. Последней каплей стало его утверждение, приправленное сарказмом:
— Не удивлюсь, что мисс Виллоу не вспомнит имени отца собственного ребёнка.
Мой адвокат не успел вступиться. Он и так до хрипоты требовал у судьи, чтобы защитники обвиняемых вели себя достойно и задавали вопросы по существу дела, а не скатывались до уровня сплетников. Судья, скорее всего, из-за собственного любопытства отклоняла просьбы моего адвоката, и мне приходилось отвечать даже на самые интимные вопросы.
- Ваша честь! – знакомый мне голос остановил словесную экзекуцию.
Это был мистер Льюис. Не выдержав беспредела адвокатов обвиняемых, он подорвался с места.
- Ваша честь, это суд или балаган? Почему адвокат подсудимого позволяет себе издеваться над моей невестой и моим будущим ребёнком?
Вот этого никто не ожидал. Даже я. Судья с неохотой сделала замечание хамоватому защитнику Стила. Тот, округлив глаз, поспешил извиниться. Больше меня не мучили вопросами. С высказыванием мистера Льюиса интерес к моей персоне тут же угас, и меня попросили освободить место другому свидетелю обвинения.
На оглашение приговора я не пошла. В перерыве меня ждал разговор с Чарльзом, после которого отпало всякое желание видеть рожи всех участников судебного процесса. Нет, это не Чарльз так расстроил меня. Просто я решила: хватит в моей жизни этой грязи. Да и поберечься надо. Срок уже был не маленький, и любое нервное напряжение сказывалось на моём ребёнке. Малыш каждый задаваемый мне вопрос молотил ножками, выказывая своё недовольство маминым состоянием. Не дай бог, и начались бы преждевременные роды прямо в зале суда. Да, и после нашего разговора Чарльз тоже воспротивился моему присутствию там.
Так о чём мы говорили в коридоре суда? Мистер Льюис сделал мне предложение, от которого я не смогла отказаться. Теперь не смогла…
Слишком многое изменилось в моей жизни.
- Я люблю тебя, Натали, и хочу, чтобы ты стала моей женой, - вот так, без прелюдий и долгих объяснений, сказал Чарльз.
- Как ты заметил, я беременна. И это не твой ребёнок.
В моём голосе не было энтузиазма. Скорее, обычное безразличие происходящим. Да, не скрою, поступок Чарльза в суде впечатлил меня, но не настолько, чтобы наспех выйти за него замуж.
- Я знаю, — ни на секунду не замешкался мистер Льюис и посмотрел мне в глаза, ища в них хоть какие-то чувства, кроме равнодушия.
Видя, что его не отпугивает ни моя подпорченная репутация, ни чужой ребёнок, мне пришлось сказать то, что обычно действует на мужчин отрезвляюще.
— Чарльз, я не люблю тебя. И вряд ли когда-нибудь смогу полюбить.
Он тяжело вздохнул и, собравшись с мыслями, опустился передо мной на одно колено.
— Знаешь, самые счастливые и крепкие семьи — это не те, где любят друг друга до безумия, а как раз таки те, в которых один любит, а другой позволяет себя любить. Натали, я буду любить. Слышишь, милая, я буду любить тебя. А ты лишь позволь мне быть счастливым, любя тебя. Натали, — его ладони коснулись моей руки и поднесли её к губам, — я счастлив, когда ты рядом со мной. Просто скажи «да», пожалуйста. Скажи «да», Натали.
Он шептал моё имя, целуя мою руку, а я туманно представляла себе нашу совместную жизнь. Почему-то я больше видела образ моего будущего сына, играющего на заднем дворе, чем Чарльза в качестве мужа. Он в моих мыслях мелькнул лишь раз, вернувшись с работы и поставив портфель на комод, и тут же сын с криком: «Папа!» бежит в его раскрытые объятья.
И мне хватило этого мгновения, чтобы еле слышно сказать:
- Да.
Чарльз… Может, и вправду, мы будем счастливы.