Глава 2
Ночью похолодало, запотели окна «форда», спрятанного в лесочке подальше от чужих глаз, капли воды стекали вниз, оставляя кривые дорожки. Катя и Владик спали на разложенных сиденьях, прижавшись друг к другу и укрывшись одним на двоих лёгким покрывалом из багажника.
Лицо жены с плотно сомкнутыми веками было грустным, как у несправедливо наказанного ребёнка, губы сложились в скорбную складку, чуть подрагивали длинные ресницы. Ночью она тихо плакала, чтобы не разбудить Владика, а Олег шёпотом утешал, говорил ободряющие слова, в которые сам не верил.
Пусть спят... Он вышел из машины, распрямляя затёкшее тело, сделал несколько приседаний и махов руками, восстанавливая кровообращение, напился минеральной воды из бутылки, умылся, поливая себе на ладонь.
«Как же я сразу не догадался? Только всё испортил... Олух царя небесного», — поморщился Олег, вспоминая перепуганную мать и злое лицо отца. А кто бы на его месте догадался?
Подъехав к родительскому дому, он остановил автомобиль возле высоких деревянных ворот, сказал сжавшейся на сиденье Кате, чтобы ждала в машине и вышел наружу. Взглянул на ручные часы, затем на чёрные окна, в которых не было видно даже слабого света – мать, конечно, уже легла. Делать нечего, придётся будить.
И вдруг лай, и вдруг радостное повизгивание. Раньше чем Олег успел сообразить, что у матери давно нет никакой собаки, он узнал этот лай, как узнал бы из сотни или даже тысячи. Это был голос Найды.
— Найда?.. — Он легко перемахнул невысокий забор палисадника и очутился во дворе.
Крупная овчарка метнулась к Олегу, забегала кругами, молотя хвостом по ногам, подпрыгивала, облизывая ему лицо.
— Найдочка... не может быть! Я сплю, это всё мне снится...
Маленьким и неуклюжим щенком принёс отец Найду от соседской ощенившейся суки тридцать пять лет назад. Вместе с Олежкой она росла и превратилась в красивую собаку с умными глазами на удивительно добродушной морде. Она прожила долгую собачью жизнь и умерла, когда Олег вернулся из армии. И вот Найда здесь, живая и здоровая. Растворился в туманной дали взрослый дядька-программист с седеющими висками, а остался семилетний мальчишка со сбитыми коленками, худой и тонкий, как тростинка.
— Узнала, узнала... псина ты моя...
Вдруг вспыхнул свет — это зажглась над крыльцом лампочка, скрипнула дверь и раздался сердитый мужской голос:
— Кто там?!
Олег почувствовал, как гулко забухало в груди сердце, а ладони стали влажными: на пороге стоял покойный отец в синей майке и семейных трусах. То есть, не покойный, а совершенно живой и молодой, не старше самого Олега. В ярком свете было хорошо видно его лицо, сердитое и тревожное.
— Папа?
— Коля, кто там? —показалась из-за его плеча испуганная молодая женщина с небрежно заплетёнными в косу волосами, в которой Олег сразу же признал мать. И даже узнал красный в белый горошек халат, наброшенный поверх сорочки, был у неё такой когда-то...
— Нина, зайди в дом! Сам разберусь. — И Олегу: — Кто ты такой и что тебе здесь надо?
Слишком большим потрясением было увидеть живого отца, он перестал соображать здраво, жалко улыбнулся и пробормотал:
— Папа... это я, Олег.
— Слушай сюда, Олег... или как тебя там... Я сейчас зайду в дом за дробовиком, и тебе не поздоровиться, когда вернусь. Уходи по-хорошему, — сурово предупредил отец и, чуть помедлив, скрылся в дверном проёме.
Надо было уходить, он слов на ветер не бросал, его папка. Олег обнял Найду и поцеловал в мокрый нос:
— Я ещё приду, Найдочка.
Озарённый внезапной идеей, он вытащил из брючного кармана телефон, настроил камеру и сфотографировал собаку. И поспешил ретироваться, а то, чего доброго, получит от родного батьки заряд дроби в зад.
Катя топталась возле ворот, испуганно прислушиваясь к звукам за калиткой.
— Что случилось? Кто там был?
— Потом объясню, едем отсюда!
Олег оглянулся на дом и увидел то, на что сразу не обратил внимания: с фасада исчез голубой сайдинг, самолично монтированный им несколько лет назад; стены были оштукатурены и побелены, на окнах — ставни. В темноте не было видно их цвета, да это и не требовалось: он прекрасно помнил, что они синие с белым узором.
— Почему — едем? Где Нина Петровна? Она тебя не пустила? — тревожилась Катя, но тем не менее послушно села в машину.
— Сейчас я всё выясню, — бормотал Олег, включая зажигание, — сейчас...
Он погнал машину в центр тихого ночного города, с редкими проезжающими мимо жигулёнками и «москвичами», с магазинами без пышных названий, без сияющих огнями реклам, с разбегающимися трамвайными рельсами, которые окончательно демонтируют в две тысячи первом году, как «небезопасные для эксплуатации состояния инфраструктуры».
— Что происходит? Почему здесь всё так странно? — шёпотом, боясь разбудить спящего сына, спросила Катя.
— Сейчас... погоди.
Киоски и магазины были закрыты, улицы пусты и безлюдны, если не считать неспешно прогуливающихся трёх парней, внимательно поглядывающих по сторонам.
Олег заметил их, притормозил и вышел из машины:
— Товарищи, товарищи, подождите!
Те сразу остановились, переглянулись и приблизились, подозрительно глядя на поблёскивающий в фонарном свете «форд». На рукавах светлых рубашек темнели повязки с надписью: «дружинник».
— Здравствуйте. Мы не местные, из... из Польши приехали. — Скажите, сколько сейчас времени?
Один из парней понимающе улыбнулся, поднёс руку к глазам и сказал:
— Час тридцать.
— А число?
— Уже шестнадцатое.
Олег нащупал пачку «Винстона», вытряхнул сигареты и, принимая вид богатого простака, щедро предложил:
— Курите? Угощайтесь!
Один отказался, двое других молодых людей осторожно вытянули по одной.
— Так вы из Польши? — спросил некурящий паренёк, разглядывая Олеговы мокасины и голубые джинсы, перевёл взгляд на майку с головой медведя в шапке-ушанке.
— Да... — улыбался во весь рот Олег. — Ми только что приехать, — добавил он с акцентом, коверкая слова. Назвался груздем, как говорится...
— А-а-а... вы в Москву на Олимпиаду едете, наверно? — озарилось догадкой лицо паренька.
На Олимпиаду!
— Да, в Москву, — вымученно улыбнулся Олег.
— А я сразу понял, что вы не отсюда, машина у вас такая красивая... Вот, держите на память. Сувенир. — Он вынул из кармана рубашки чуть помятую открытку с олимпийским мишкой с букетом тюльпанов.
— Спасибо.
Дружинники пожелали счастливого пути и отправились дальше выискивать нарушителей порядка.
— Олег, о чём он говорил? — жалобно спросила Катя. — Какая Олимпиада? Та, что будет в Сочи?
— Мы попали в июль восьмидесятого года... тысяча девятьсот восьмидесятого. СССР готовится к летней Олимпиаде.
— Что? Это шутка?
— Это правда. Я видел в доме своего молодого отца и мать. И там же, убеждён в этом, спал я сам, в той маленькой комнате, где жил Владик. Вот такие пироги, Катюха...
***
До утра решили не светить в городе нездешней машиной, не привлекать ненужного внимания милиции. Заехали в ближайший лесочек и устроились на ночлег в «форде», разложив сиденья. Катя и Владик спали, а Олег почти не сомкнул глаз, только на какую-то минутку задремал.
«Может, мне это приснилось?» — подумал он, поморщился и потёр лоб. Снимок Найды в смартфоне ясно говорил, что это не сон и не галлюцинация, значит и остальное тоже реально.
Обидно, что батя принял Олега за воришку, теперь никак нельзя попадаться ему на глаза. Правда, есть ещё крохотная надежда, что в темноте он не рассмотрел ночного визитёра как следует.
Все эти годы Олег сильно тосковал по отцу, временами не веря, что его больше нет; часто думал, как бы поступил и что сказал отец, что одобрил бы, а чего — нет. Как хотелось снова обнять его, поговорить... Показать внука Владьку, которого он никогда не видел: умер от рака лёгких ещё до его рождения.
Шесть утра. Оживлённо щебетали, свистели и щёлкали птицы, перепархивая с ветки на ветку, радовались, должно быть, солнцу и новому погожему дню. Мокасины Олега стали влажными от росы, майка за ночь измялась. Он потрогал подбородок — колючий. Эх, побриться бы и помыться, да негде. Вот попали так попали: ни документов, ни денег. Съедят они соленья, варенья и помидоры с яблоками из багажника, а потом хоть с протянутой рукой ходи, как Киса Воробьянинов: "Месье, жё не манж па сис жур". Хотя... Ну конечно, как же он мог забыть!
Олег почти бегом вернулся к машине. Вот они, альбомы с золотыми гербами на красных обложках, засунутые впопыхах между сиденьями. Монеты пусть себе лежат дальше, а вот купюры очень даже пригодятся! Он вытащил из кармашков все подходящие по годам банкноты, пересчитал. Шесть сотенных, семь пятидесятирублёвых бумажек, две десятки, пятирублёвка, потёртая трёшница и рубль. Итого — девятьсот семьдесят девять рублей, почти тысяча.
Олег закинул руки за голову и тихо рассмеялся. Вот так нежданно-негаданно пригодятся опальные деньги.