В лесном краю

Одуревший, он брал её, такую же обезумевшую, тогда, когда она едва ли не до потери дыхания стискивала его рёбра между колен. Брал, когда она, выгибаясь и скуля от ласки, лежала к нему спиной и вжималась упругими гладкими ягодицами. Брал в тот миг, когда, казалось, сам был атакован и обезоружен ею — будто лихой наездницей...

Джейми запутался уже во всём, что происходило: сколько было времени, который раз входил он в жаркое тело женщины и не довольно ли уже? Чем вообще было всё это? Ему до смерти хотелось ещё и ещё, зверь внутри неистовствовал как никогда в этой жизни. И лишь сиплый умоляющий девичий стон: «Умоляю, Джейми, довольно!» — заставил заглушённый инстинктами разум встрепенуться, заворочаться, стараясь снова взять верх над разбушевавшейся животной страстью. Он всегда держал (изо всех сил старался держать) это чудовище на цепи и в наморднике, брату внушал (пытался внушать), что жить надо по-людски... но сегодня спустил сам себя с поводка и не заметил даже, как натворил, должно быть, что-то скверное.

Тело, едва послушное от усталости, замерло над волнами женских красот, прохладных и липких от пота и плывущих перед глазами. Джейми что-то хотел сказать их обладательнице, но так и не сумел — в полнейшем изнеможении, без мыслей в голове и ощущений свалился на постель рядом с девушкой. Благо, не на неё хоть. Кажется...

***

Девица по имени Грейс едва продрала глаза и с трудом смогла сообразить, что за окном, небольшим и плотно убранным непрозрачной занавеской, уже светло. Мужская рука совершенно по-хозяйски лежала на её голом животе, ближе к лону. Красивая кисть — в меру широкая и жилистая, но при этом имевшая в себе какую-то сверхмалую, почти неуловимую, но всё же видимую глазу изящность. А ещё непонятные кожаные то ли складочки, то ли щёлочки между костяшками пальцев. Странно. Что это, интересно, такое?

Юнец крепко и сладко спал на измятой и даже кое-где порванной постели, и чёрта с два Грейс поверила бы, что ему двадцать два, как он заверил её вчера вечером. Нет, когда он хмурился, глядя на всех, то можно было б дать и все двадцать пять, но только не теперь, не в тот момент, когда на лице, совершенно безмятежном, вполне уже мужественном, конечно, но всё же милом, не было ни одной складочки, ни одной тени. Нет, тут годами восемнадцатью пахнет, не более. Помладше Грейс, и по сути — мальчик!

Хм... мальчик! Отымел её если и не за десятерых, то уж за пятерых точно. В теле ощущалась ломота, а в промежности противно щипало, но сие неудобство было всё же предпочтительней, чем то, чего Грейс удалось избежать минувшим вечером. Ночь с неопытным, а потому не шибко притязательным юношей, который, помимо всего прочего, пришёлся по нраву, всяко лучше, чем с каким-нибудь старым извращенцем.

— Джейми... хороший мой, пора вставать, — позвала она, погладив спящего парня по взлохмаченной, не очень чистой, но густой и длинной каштановой чёлке.

Тонкие губы, вокруг которых уже довольно густо росла забавная и подходящая к лицу бородка, растянулись и прошептали что-то невнятное, а рука приподнялась по девичьему стану чуть выше, к груди и лишь обхватила крепче. Грейс усмехнулась про себя, но продолжила будить симпатичного молодого клиента.

— Джейми, вставай. Ты и так провёл здесь раз в пять больше времени, чем оплатил. Того и гляди охрана заявится...

От этих слов Джеймс наконец перво-наперво насупил густые нависающие над глазами брови, пару раз недовольно моргнул, привстал на локте и, лишь взглянув на Грейс и на себя, совершенно голого, вдруг резко, точно встрепенувшийся лесной зверь, подскочил и принялся озираться в поисках того, чем можно было бы прикрыть свою наготу.

Стеснительный какой! Ну надо же! А ночью был таким жарким... Девица про себя и посмеивалась над ним, и умилялась ему, и восхищалась им: ох, какой же красивый! Вчера ведь и не разглядела толком. Широкоплечий, поджарый, прямой — вот кого Грейс будет вспоминать, когда клиент попадётся какой-нибудь особенно невзрачный.

Девушка молча встала и подала парню его одежду, небрежно сброшенную накануне на пол.

— Извини, напугала тебя охраной, — видя его смущение и потому деликатно отойдя к окну, промолвила она и тоже стала неторопливо одеваться, — но иначе б ты не проснулся. Я договорюсь с хозяйкой, не переживай, но больше здесь не показывайся, а то с тебя долг потребуют.

— Не боюсь я никакой охраны, — молодой человек уже надел кальсоны и потому, должно быть, чувствовал себя чуточку уверенней. — Ты главное скажи — тебя точно за это никто не обидит?

— Нет, не переживай, — Грейс, уже полуодетая, подала Джеймсу его рубашку и почти что по-детски невинно чмокнула новоиспечённого мужчину в небритую щёку. — У меня тут всё схвачено. А мне с тобой так хорошо нынче было, что на всё остальное просто-напросто плевать. Милый ты, Джеймс... хм... Хоулетт, верно?

И нежные губки скользнули по его губам уже совсем иначе, снова затуманивая сознание.

— Милый?! — недоумённо шепнул он, чуть отойдя от поцелуя и пьянящего запаха любви, которым с новой силой наполнилась комната. Вот каким-каким, а уж милым он себя точно не назвал бы.

— Угу, — девушка с блаженной, почти домашней и немного грустной улыбкой прижалась к его плечу, потом отстранилась, потрепала его по волосам, как будто он был перед ней каким-нибудь недорослем, и добавила. — А ещё очень сильный и горячий. Я таких ещё не встречала.

Джеймс, обескураженный всем, что было ночью и происходило сейчас, довольно неуклюже, но заботливо помог девчонке затянуть корсет и вышел вместе с ней из дома терпимости, который, похоже, ещё спал после очередной развесёлой ночи.

— Как ты сюда попала? — только и успел спросить он, пока девица не вытолкала его за дверь борделя, который при свете дня отчего-то показался Хоулетту отвратительным.

— Папаша в карты проиграл, — чуть прохладнее, чем прежде, хохотнула Грейс и всё же выставила парня на улицу.