Часть 2
Парни из Отряда говаривали, что Хиганбанский Бог — вообще-то, женщина. Старина Луи Кессен проводил метатехнические ритуалы на крыше Политеха, где каждый желающий мог пустить немного кровушки во славу «Богини». Рене и Джейкоб неоднократно, по их словам, видели «Хиганбанского ангела» во сне и медитационном трансе и общались с ней. Я этим россказням не верил, потому что Бог не может преодолеть ментальный барьер, который окружает Хиганбану.
Так вот, касаемо этого ментального барьера... Элизарезз переслала мне записку некоего Рейна Баума, инженера. Этот инженер участвовал в разработке «Хиганбанского Бога». Россказнями о снах с участием золотокожей Богини Баум был не просто впечатлен. Он, по его словам, «с яростью захлопнул крышку ноутбука», когда уже на десятой борде читал про эротические фантазии «этих недоумков». Баум материл последними словами Кессена – уж насколько я не ханжа в вопросах обсценной лексики, но даже меня его выраженьица покоробили.
Баум был в ярости. Между строк сквозила боль отца, дочь которого вернулась домой с синяками на запястьях; ярость язычника, священных идолов которого свергли христиане. Сквозил и страх. Если Бог способен преодолеть ментальный барьер Хиганбаны, весь прочий, «хаотический» мир находится в огромной опасности. «Боги и другие порождения Зачарованных городов дестабилизируют Землю». Когда я ходил на уроки Старшей еще будучи подростком, эта фраза была написана мелом на доске.
Я просыпаюсь, когда Элизарезз еще спит. Размышляя о ее уроках, маленькой квартирке на окраине Гента, заставленной фикусами и папками для бумаг, я обуваюсь и выскальзываю на цыпочках из квартиры. Книги – пара исторических брошюр и та, роскошная, об огненной магии – со мной.
Город уже проснулся. Сотни лавочек распахнули двери, люди спешат на работу, облаченные в причудливую смесь современной «хаотической» одежды и чего-то совсем средневекового – кожаные плащи и джинсы, треуголки и кеды. Я вижу приоткрытую дверь бара «Омния», захожу внутрь и усаживаюсь за стойку.
Молодой бармен качает головой:
— Прости, друг, кухня открывается в восемь. Могу только лимонад предложить.
— Я буду настойку на сосновых шишках, — неловко бормочу я. Парень щелкает себя пальцем по лбу, и через секунду достает из-под кассового аппарата клочок бумаги.
— Элизарезз мне должна, — совсем другим тоном говорит бармен. Я пожимаю плечами и разворачиваю бумажку с адресом. Говорят, Бауму приходится несладко: информацию о его местонахождении можно узнать только через агентов. Этот бармен, скорее всего, такой же отщепенец Отряда, как и я, только выбрал другую сторону относительно барьера.
— Удачи, хаотик, — говорит бармен и я выметаюсь наружу.
Баум живет недалеко. Хотя здесь все недалеко друг от друга. В Хиганбане проживает всего пятьдесят тысяч человек, она компактна и, если бы находилась вся целиком внутри крупного мегаполиса, сошла за деловой центр. Очень яркий, сияющий золотом и помпезный, но такой же строгий и стремящийся к небесам.
Я сворачиваю с одной улицы на другую, сверяясь с навигатором.
Наконец, вижу покосившийся деревянный дом, похожий на сарай. Он неловко прислонен к двухэтажному строению с черепичной крышей: с нее на крышу сарая спускается лестница. Очень удобно, если нужно сбежать.
В мутных окошках сарая ничего не разглядеть. Я деликатно стучу. Внутри сарая слышится шорох, я прижимаюсь к двери и говорю вторую кодовую фразу, которой научила Элизарезз (и она тоже связана с деревьями):
— Я привез березовые поленья, которые вы заказывали.
Дверь распахивается, и я мгновенно оказываюсь внутри. Бауму на вид лет сорок, он помят, носит огромные очки. Карикатурен до того, что я выискиваю на его носу следы чернил. Дышит глубоко и часто.
— Сколько раз твердил Элизарезз, что эта фраза подозрительная, — гулко заявляет он и освобождает от одежды стул у окна. – Какие поленья?! Весь город электрифицирован. Деревья здесь не растут. Если и есть любители топить печки, то дрова из внешних земель стоят сто-олько...
Он машет рукой. Мы садимся у окна за маленький столик, обтянутый клеенкой. Баум вздыхает и выжидающе смотрит на меня. Я понимаю, что теперь мне можно открывать рот.
— Как вы поняли, господин Баум, я Грант Гарленд, наемник Единого отряда. – Я быстро показываю ему кристалл в оправе – символ отряда и носитель уникальной информации, и продолжаю, — мы с моей Старшей долгое время переписывались о вас, она отправляла мне ваши послания.
— И что вы думаете? – Рейн подуспокоился и начал дышать ровнее.
— Я бы подумал, что вы драматизируете, если бы не знал Луи Кессена лично. Этот пройдоха посвятил Зачарованным городам и их артефактам всю жизнь. Он копает... и докапывается.
Баум начинает шарить по карманам, достает маленькую самодельную трубочку и набивает ее табаком. Медленно закуривает. Комнатушку наполняет преотвратительнейший запах.
— Более того, некоторых экспериментаторов я знаю лично. Например, Джейкоб Валмаа. Элизарезз была и его Старшей. Мы вместе готовились поступать в Отряд, пока я... – я заминаюсь, кашляю, — пока я не решил остаться на вольных хлебах. У меня нет причин не доверять Джейкобу. Он реально видел Бога.
Баум молча курит, разрешая мне продолжать.
— Сейчас... Хиганбанский Бог находится вне пределов нашего познания, — Рейн Баум чуть морщится — ах, он со мной несогласен, ну что ж, — и я понимаю ваше желание покинуть Хиганбану и пытаться остановить попытки Кессена и ему подобных.
— Вы не понимаете, — роняет Рейн, — если бы я мог остаться здесь, я бы остался! Конфликты в институте стали слишком частыми. Меня буквально выживают из него. Говорят, что я параноик, и Бог не может распространяться вне города. Все свидетельства, которые я с огромным трудом нахожу в сети – не забывайте, интернет здесь запрещен! – высмеяли даже мои самые близкие друзья. Если бы не госпожа Элизарезз, такая же бунтарка, как и я, по своей природе... Я бы отчаялся.
Я выслушиваю его тираду, пытаясь рассмотреть сквозь грязное стекло хотя бы крошечный кусочек улицы. Жить в подобном сарае опасно: если Бауму грозит беда, он даже не успеет рассмотреть нападающих. Все эти кодовые фразы — просто комедия.
— Разумеется, мне нужно оказаться по ту сторону ментального барьера, — горько говорит Рейн Баум. – Какое счастье и удача, что Элизарезз – Старшая. Она потрясающий человек. Я верю, что своих учеников она воспитала превосходно.
Я понимаю, что должен изобразить скромность, но Элизарезз и впрямь лучшая из многих. Я киваю:
— Господин Баум, я сделаю все, что в моих руках, чтобы перевести вас. Вы знаете, что попасть в город проще, чем его покинуть: путь в Хиганбану преграждает стража, путь из нее – антиэнтропийный след, который накапливается на нас, хаотиках. А что касается вас, местных... Здесь все куда сложнее.
Баум кивает: я не говорю ему ничего нового. Но он невротического склада, а значит, я должен четко и подробно изложить план, успокоить, настроить на свою эмоциональную волну. Это одна из главных вещей, которым учат Старшие.
— Однако, мы с вами будем придерживаться схемы, которую разработал великий Ван Юнпо еще при создании самого первого Отряда. После прохода через ментальный барьер нас ждет путь по пересеченной местности длиной пятнадцать километров. Затем я передам вас своим немецким коллегам, которые и оплатили вашу экстрадицию.
Я достаю блокнот и делаю вид, будто что-то в нем помечаю. Рейн заинтересован: он смотрит на многочисленные закладки, вложенные в блокнот распечатки и карты. Я ими редко пользуюсь, но жителей Зачарованных городов они увлекают куда больше электронной техники.
— Я предлагаю вам стартовать сегодня в восемь вечера, после захода солнца.
— Начнутся выбросы, — кивает Баум. Романтическую золотую пыльцу и свет, что окутывают Хиганбану вечером, инженер называет «выбросами».
— Выбросы шифруют ваш след, — я подхватываю его манеру, чтобы еще больше настроить на себя, — если вы читали Александру Голдберг, то наверняка помните...
— ...Что на выбросах был построен ее побег из Лиополиса, — заканчивает мою фразу Рейн. Он улыбается. Великолепно: я попал в точку, вспомнив книгу, которую он знает. Баум сложный, но не самый сложный из всех, кого я выводил. Я справлюсь. Даже все неучтенные факторы – козни коллег, не до конца понятные касперовы следы, которые я толком не мог пока считать – не так уж опасны.
Я довольно усмехаюсь.
Баум предлагает мне поесть, и я перекусываю зачерствелыми булочками. Сам он начинает сборы: я выдаю ему фирменный «отрядовский» бланк со списком вещей, которые он может взять с собой. Рейн копается в ящиках с книгами и всяким барахлом и снова начинает нервничать. Я решаю не наседать на него, а дать инженеру время побыть наедине со своим прошлым и отправляюсь на прогулку.
Я не обнаруживаю вокруг сарая следящих устройств. Ничего подозрительного нет и в помине. Окна соседних зданий темны: жители заняты работой, квартиры пустуют. Увы, я самый слабый в плане магии среди всех учеников Элизарезз, и не могу почувствовать метафизических схем. Приходится опираться на старую добрую психологию, да парочку технических приемов.
К шести я возвращаюсь к сараю Баума. Тот уже упаковал вещи в большой тканевый рюкзак.
— Я вижу, что вы отлично справились, — говорю я. Рейн кажется печальным, он сидит на своем стульчике у окна и рассматривает потертые плакаты на стенах. Я бы не стал скучать по такому жилищу ни секунды. Время поддержать Баума. Я достаю из сумки книгу об огненной магии и протягиваю ее инженеру.
— Как вам удалось заполучить ее у Элизарезз? – его глаза будто освещает невидимый свет, Рейн с трудом открывает обложку, поскольку пальцы трясутся.
— Ее можно уговорить, — простодушно отвечаю я, прекрасно зная, что Бауму не важен ответ.
Мы с ним пьем кофе, еще раз проверяем комнату. На часах без пятнадцать семь, и я и Баум покидаем сарай и идем внутрь города.
Я веду Баума к часовой башне. Это высокое здание, выглядящее, как шпиль, на вершине которого находятся крупные часы, также выполняющие функцию ментального и метафизического датчика. Датчик передает информацию директору: директором Хиганбаны является госпожа Санкта Десятая, предки которой участвовали в разгерметизации Хиганбаны еще пятьсот лет назад.
Мы подходим к башне, и я нахожу возле нее утопленный в асфальте круглый люк. Он закрыт на замок, но мне хватает тридцати секунд, чтобы взломать его отмычкой. Место не людное, а стража ленива, как всегда. Еще до того, как они повернулись в нашу сторону, я ныряю в люк и утаскиваю Баума вместе с его рюкзаком под землю.
Мы долго спускаемся вниз. Наконец, мои ноги касаются тоннеля, и я включаю фонарик.
Баум смотрит на меня ошалело.
— Нам придется идти по тоннелю? Как... Крысам?
— К сожалению, моя работа нелегальна, и вы это знаете, — я напускаю самоуверенность и шагаю вперед. Полуоборачиваюсь, давая Рейну возможность продемонстрировать свое нахмуренное лицо, — то, что вне закона, иногда требует дискомфорта. Не беспокойтесь, долго мы здесь не пробудем.
Я коридорами веду Баума к месту в точности под башней. В нужной точке достаю сканер, вытаскиваю из него щуп и втыкаю его в трещину в бетонном потолке.
— Вы уже выводили людей из Хиганбаны, не так ли? – вдруг спрашивает Баум. Я понимаю, что Элизарезз много ему рассказывала обо мне, но сейчас Рейну важно услышать чей-то голос. Моя задача успокоить его любым способом, и я терпеливо отвечаю:
— Да, троих. Еще двоих из Лисополиса и одного из Ледянска.
— Говорят, Ледянск охраняется войсками Союза...
— Да, задача была не из простых, — я вытаскиваю щуп и подключаю сканер к портативной лаборатории размером с кофеварку. Усаживаюсь на корточки и запускаю центрифугу.
— У вас столько техники с собой... И как все влезло в сумку...
Я вижу, что ему не по себе.
— Все будет хорошо, Баум, — я перестаю заниматься сканером и смотрю ему в глаза. Рейн трясет головой:
— Не подумайте, что я боюсь, — заявляет он. Я усмехаюсь:
— Рейн, я наемник Отряда, а значит – высокочувствительный эмпат. Вы прекрасно знаете, что ваше эмоциональное состояние важно во время преодоления ментального барьера. Я помогу вам.
Баум сосредоточенно молчит, пока я вожусь с лабораторией. Запускаю создание микса, и пока центрифуга крутится, готовлю для присоединения шприц.
— Это еще зачем? – Рейн снова напрягается.
— Это состав для шифровки... Вас, — я жду, пока жидкость из центрифуги наполнит шприц. Баум бледнеет, — мы же не хотим, чтобы Санкта нас поймала. Я считываю сегодняшнюю шифровку датчика, чтобы настроить ваш организм...
— Да понял, понял, — бурчит Баум. Я вижу, насколько ему дискомфортно, но что еще хуже, он презирает себя за слабость и за то, что демонстрирует ее незнакомцу. Я встаю, и, насвистывая, показываю Бауму, чтобы он закатал рукав и приготовился.
Пока я ввожу в его кровь шифратор, Рейн хмурится. Как только я убираю шприц, я слышу в конце коридора легкий гул – будто кто-то очень аккуратно, профессионально открывает люк. Я умею делать так, чтобы взломанный замок выглядел закрытым. Значит...
— Рейн, мы с вами должны будем пробежаться, — я подхватываю с земли оборудование, беру Баума под локоть и гашу фонарь. Мы быстро-быстро идем вперед: я ступаю неслышно, но Рейн топает слишком громко. Запах его пота меняется.
— Я же говорил, что за мной следят, — стонет он.
— Вы можете назвать конкретные имена? Организации?
— Если мог бы, назвал бы.
Мы быстро идем вперед. Я хорошо знаю это место, и довольно быстро довожу Баума до выхода – такой же лестницы наверх. Мы лезем. Сзади слышны еле различимые шаги, и я сам начинаю чуть нервничать, то ли заражаясь от Баума – стыд и позор! – то ли подсознательно понимая, что гладким это дело не будет. Я вожусь с отмычкой чуть дольше положенного, и когда замок открывается, мешкаю – роняю его. Баум шипит внизу. Я выныриваю наружу, выпихиваю Баума, пластом валюсь на кафельный пол. Я хорошо знаю это место – лаборатория номер шесть Инженерного института.
— Как вы догадались, что замок будет навешен изнутри? – спрашивает Баум.
— Я знаю эти ходы, — устало отвечаю я, пытаясь сообразить, как заколотить люк снаружи, раз я потерял замок. Ничего не придумав, я вновь хватаю Баума под локоть и выбегаю с ним в коридор.
— Но постойте... Это же мой институт! – ахает Баум. Мы бежим мимо доски почета, мимо фикусов, наконец залетаем в лифт. Его двери закрываются, и я перевожу дух.
— Ваш институт – самое крупное сооружение на территории Хиганбаны. Неудивительно, что он просто пронизан тайными ходами и выходами, — отвечаю я. – Как вы себя чувствуете?
— Нормально, — Баум чуть успокаивается. Его зрачки не расширены, кожа лица ровного цвета, дыхание размеренное. Шифратор оказывает побочные эффекты в десяти процентах случаев. Нужно всегда быть уверенным, что клиент не потеряет сознание по дороге.
Мы едем на самый верх – на тринадцатый этаж с минус восьмого. Лифт прекрасен: привычное золотистое дерево отполировано до блеска, в круглом зеркале показывают морские пейзажи. Грубо со стороны проектировщиков: большинство жителей Хиганбаны никогда не увидят моря. Я касаюсь зеркала и вижу собственное бледное до синевы лицо.
Внезапно динамики лифта щелкают.
Сквозь мягкий треск слышен бесполый голос, который льется в уши, как патока.
— Рейн, мне так хотелось ошибаться на твой счет, — произносит голос. Я резко оборачиваюсь на инженера, и волна его паники обдает меня льдом.
— Мне не верилось, что ты решишься убежать, — продолжает голос. – Я могу прямо сейчас рассказать о тебе Санкте.
— Ты не сделаешь этого, потому что презираешь ее, — вдруг отвечает Рейн. Он смотрит в пол.
Я понимаю, что творится что-то очень, очень странное.
— Ты прав, — голос мягко смеется, — на моей стороне Система. Мои личные стражи-люди и сеть моих компьютеров не дадут тебе покинуть город...
— Ты что, не понимаешь? – Баум резко вскидывает руки и мечется по лифту. Я вжимаюсь в угол. – Они разрушают тебя! Тебе нельзя распространяться дальше Хиганбаны! Энтропия...
И тут до меня доходит, с кем он говорит.
С Богом.
— «Энтропия», — передразнивает Хиганбанский Бог. – Рейн, ты идиот.
Вновь раздается шипение. Лифт замирает, и я вижу, что приборная доска с лампочками и номерами этажей погасла. Пока Баум судорожно вдыхает и выдыхает, я пытаюсь разжать пальцами двери. Сначала получается узкая щель, а затем я пропихиваю в нее фонарик и умудряюсь развернуть его. За дверями лифта – темное помещение.
Я выбираюсь наружу, и протягиваю руку к Бауму, одновременно ногой придерживая двери. Тот рвется ко мне, и в этот момент лифт приходит в движение. Я слышу треск рвущейся ткани, зажмуриваюсь и просто тяну.
Я лечу на пол, сбоку падает Баум и его рюкзак, от которого оторвался карман и часть верхнего клапана. Мы переглядываемся: двери лифта остались раскрытыми, а за ними – чернота. Глубоко внизу шахты раздается грохот – кабина упала вниз.
Я встаю и осматриваю темный зал, в котором мы оказались. Старая мебель, покрытая тканью, ряд окон, в которых светятся городские огни. На стекле, как на мониторе, проступают яркие буквы: «В следующий раз ты не убежишь, Баум».
— Что это значит, Рейн? – я с трудом себя сдерживаю. – Ты говорил Богу, что собираешься сбежать?
— Мы поддерживали общение, — сердито отвечает он. – Я был в команде инженеров, что создали его! Конечно, я несу за него ответственность! Но в ней... нем... Слишком много человеческого. Поэтому мы ограничиваем его возможности с помощи Системы. Это сеть технических устройств...
— Я знаю, как устроен Проектор, — отрезаю я. Я стараюсь выглядеть более рассерженным, чем есть на самом деле: я хочу чуть припугнуть Баума, чтобы он перестал что-либо скрывать от меня.
— Она не выпустит меня, она нас угробит! – говорит Рейн.
— Что вы предлагаете делать?
— Мне нужно пробраться к Проектору и взломать Систему, — отвечает Баум. Это звучит претенциозно, и я фыркаю.
— Вы хоть понимаете, насколько это опасно?
— Я такой же профессионал своего дела, как и вы, господин Гарленд. Вы можете бросить меня и вернуться во Внешний мир – я все равно попытаюсь сбежать, с вами или без вас. Другое дело, что теперь Бог может начать охоту и на вас тоже.
В словах Рейна есть смысл. Бог наверняка меня запомнил.
— Так Бог и Система – это одно и то же или нет? – решаю уточнить я.
— Нет, — Баум смотрит на меня так, будто я сморозил фантастическую глупость, — Бог — это Бог. Это создание вне хаоса и порядка: квинтэссенция зачарованности. Система – это глупая машина, лишенная интеллекта. Но она сдерживает Бога, как корсет тело, и влияет на ее решения.
Мне не импонирует то, как жестко он проводит границу между материальным и эфемерным, но я молчу.
— Будь по-вашему, Баум.Если за сутки – пока не сменится шифровка часовой башни и вы снова станетеразличимы для официальных городских властей – вы взломаете Систему и дадитеБогу выпустить нас, это будет чудо. Но я верю в вас, — профессионально отвечаюя. Мы с Рейном обследуем зал и находим лестницу. Полный мрачных предчувствий, я начинаю спускаться.
Пока мы спускаемся, я обкладываю — разумеется, про себя — Баума всеми матерными словами, какие только существуют в природе. Мне кажется, я начинаю ненавидеть его. Он самый сложный из всех клиентов, что у меня были; но суть даже не в этом. Цели Баума слишком претенциозны.
Плюс ситуации в том, что Баум знаком с планировкой здания: он отсчитывает три этажа от того, на котором мы были, и на нужной лестничной площадке сворачивает в коридор.
— Как же нам повезло, что нет охраны, — цедит он.
— Ваша Система куда опаснее, чем люди, — отрезаю я. Мы идем по полутемному коридору – по обе стороны ряды двойных стеклянных дверей. Баум замечает, что Проектор за поворотом, и мы наконец утыкаемся в тупик. Стена выстроена из кирпича, а не из золотистого пластика, как все здесь; дверь не стеклянная, а металлическая. И открывается она карточкой. Рейн достает из кармана свою, но замок мигает красным.
— Что неудивительно, — бормочет Баум. Я вздыхаю:
— И что вы теперь предлагаете делать?
Мы в растерянности смотрим друг на друга. Баум дышит ровно и глубоко: достойная стрессовая реакция для человека, который вздумал сбежать из закрытого города, а потом чуть не был убит собственным творением.
— Проектор так близко, — говорит Баум. — И так далеко.
Я пожимаю плечами. Я понятия не имею, как этот безумец собирается выпутываться из тупика. Но Баум внезапно заявляет:
—Тогда применим грубую силу. Можете подождать меня здесь.
Я не успеваю сказать и слова, как Баум исчезает. Может быть, таки решил сбежать и оставить меня на растерзание этого треклятого института. Я сажусь на пол и изучаю золотистые кирпичи, пытаясь понять, из какого материала они сделаны. Между прочим замечаю, что глаза слипаются — я чертовски устал.
Наконец, минут через пятнадцать появляется Баум. В его руках я вижу несколько стеклянных пробирок, заполненных жидкостью.
— И как же нам повезло, что я знаю это место как свои пять пальцев, — замечает он. – Химическая лаборатория имеет два входа. Первый закрыт, а вот второй, через подсобку...
Дальше Баум начинает неразборчиво бормотать. Я устало тру рукой лицо. Баум льет на замок жидкость то из одной пробирки, то из другой. Валит вонючий дым. Я закрываю нос ладонью и отворачиваюсь.
— Готово, — провозглашает Баум и открывает дверь.
Мы входим в полутемное помещение и я сразу вижу установку: на беглый взгляд, более тридцати корпусов с системами охлаждения. Баум кидается к клавиатуре, а я привычно замираю у дверей, чтобы проследить, не будет ли желающих помешать нам. Но я понимаю, что угроза здесь исходит только от Бога, но она, кажется, с чего-то решила оставить Баума в покое. Или затаилась.
Я вижу лишь согнувшуюся над клавиатурой спину Баума: его пальцы летают над клавишами со страстью одухотворенного пианиста. Я немного завидую ему. Он безумен в своей жажде создавать и изменять.
По тусклому экрану за спиной Баума несутся строчки кода. Я прислоняюсь к стене и готов задремать, как вдруг раздается голос:
— Рейн, остановись, пока не поздно.
Это Бог.
— Тебя не должно волновать то, что я делаю с твоей Системой, — огрызается Баум, — ты сама виновата в происходящем.
— Ты всего лишь человек, — в ее голосе слышится усмешка. — Одна маленькая ошибка, и я могу вырваться из Системы, как зверь из клетки. Распространиться в стороны от Города. И мне плевать на энтропию. На ваши порядки и ваши хаосы. Неужели ты этого не знаешь?
Баум замирает, вздыхает, вытирает пот со лба.
— Слишком поздно, дорогая.
Меня передергивает.
Внезапно воздух странно мерцает, и я резко трясу головой, будто желаю сбросить липкий сон. Но мерцание не уходит – лишь усиливается.
В воздухе появляются еле заметные, тонкие, будто паутина, линии. Они дрожат и перемещаются. Я сильно щипаю себя – я галлюцинирую, других объяснений быть не может – как вдруг резко меняется освещение: холодноватые лампы будто покрывает желтый фильтр, и все вокруг заливает золотом.
Баум оборачивается ко мне. Я вижу его огромные, лишенные всякой эмоции глаза сквозь пульсирующее золотое сияние.
— Беги, Гарленд, — говорит он.
— Что случилось? — Спрашиваю я, но голос не слушается. Температура в комнате резко начинает падать, и из моего рта вырывается пар.
—Я все испортил, — Баум трясет головой, совсем как я недавно, — ошибка в коде. Я сохранил забагованную версию. Она была права.
—Это же Система. Она никак не может влиять на физические законы, — возражаю я. — Ты не...
— Это Зачарованный город, черт тебя дери, — кричит Баум, — треклятая Хиганбана! И этот Бог...
Он продолжает кричать и что-то печатать на клавиатуре, но пол внезапно кренится. С громким треском начинают отваливаться лампы от потолка, и я понимаю, что совет Баума был совсем не так уж плох.
Я пытаюсь пробраться к нему сквозь сияющие в воздухе нити и куски штукатурки, которые парят в нем, но неведомая сила отшвыривает меня в сторону.
Я слышу, как Институт рушится: возможно, Баум каким-то образом поломал и весь город. С огромным треском золотистая стена разлетается по кирпичику, а затем каждый из них взмывает вверх, пробивая потолок. И я бегу.
Я несусь по коридору к лестнице. На ней тоже полно паутины и странных сверкающих сгустков, и ощущение, будто я сплю, усиливается. Я начинаю быстро-быстро спускаться: пытаюсь прыгать через несколько ступенек, но поскальзываюсь и лечу носом вниз. Я с трудом поднимаюсь, преодолевая боль во всем теле, и продолжаю свой спуск.
Наконец, я вылетаю в холл, в котором хаотически движутся туда-сюда шкафы и стулья. Многие из них поросли сияющим серебристым мехом, и меня передергивает. Дверь отвалилась и разбилась на множество фрагментов, и я выбегаю на улицу.
На ней полно народа. Люди толпятся вокруг института, очертания которого дрожат, будто в жару. Все переглядываются, трясут фонарями, переговариваются лишь шепотом, будто боятся кого-то разбудить.
Я нахожу Элизарезз.
— Не повезло тебе, — замечает она. – Баум оказался тем еще идиотом.
— Ему просто не повезло, — мои ноги трясутся, и я сажусь прямо на брусчатку. — Ну, и заводить близкие отношения с богами – так себе идейка.
Элизарезз кивает, будто бы благодушно, но между ее бровями остается складка.
— Что теперь будет? — глядя на дрожащий Институт, спрашиваю Старшую я. Та вздыхает:
— Черт его знает. Думаю, Бог отладит Систему — подобные баги ей самой не нужны. Ну а Баум... Боюсь, он уже не жилец. В самом эпицентре оказался. Обычно сознание такие выкрутасы не выдерживает.
— Интересный контракт был, — вздыхаю я.
Старшая кивает.
Я сижу на брусчатке и обвожу толпу взглядом. Эти люди привыкли к тому, что их реальность нестабильна, изменчива, будто весенняя погода, и любые законы плавятся, будто воск, в жаре чужой фантазии и страсти к созданию нового.
Я поднимаю взгляд выше. Низкое серое небо; думается, такое бывает только зимой. Надо же, кажется, оно давит так сильно, что даже руки не поднимешь. Как это, оказывается, хорошо, даже не признаешься в своей капитуляции. И как плохо — ничего не хочется делать.
Но, впрочем, я заслужил передышку.