10.
Никогда не понимал, каким же нужно быть двинутым, чтобы вставать рано утром, успевать за день спасти мир или привнести в него что-то новое, а потом вовремя лечь спать. Подобное дурное поведение — явно не про меня. Момент раннего пробуждения вызывает у меня неистовую тягу к убийствам. А лень вообще от множества дерьма спасает. Представить только, как много несчастных случаев мне удалось избежать лишь благодаря ей.
Открыть тяжёлые веки получается только тогда, когда я сосредотачиваюсь на этом сложном деле, подключив все силы. Но вот поднять задницу и встать — кажется, выше моего существа и любых возможных суперспособностей. Так что когда я, собрав волю в кулак, выскальзываю из объятий плотного пледа и опускаю ноги на прохладный пол, то сразу начинаю жалеть о своём решении. Всё-таки утро — самое хреновое время суток. Людям следовало бы собраться снова, чтобы пересмотреть своё решение о том, во сколько начинать свой день.
В доме тихо, даже слишком. Приподнимаюсь на локтях, прислушиваясь — ничего. Должно быть, Люба ускакала по своим важным делам.
Я громко зеваю, потягиваясь, и тяжёлой походкой направляюсь в ванную, не желая открывать глаза. Ощупываю стену, хлопаю по найденному выключателю, и свет в комнате мигает пару раз прежде, чем раздаётся треск лампы и меня окутывает полутьма. Прохожу к раковине, споткнувшись о насадку швабры, быстро умываюсь, а над проблемой с освещением решаю подумать позже. Всё-таки я уже мёртв, бояться что-либо не успеть — глупо, не так ли? Один хрен это ненадолго, а муки совести мне не страшны.
На кухню меня манит запах свежего кофе из кофеварки, который Люба заблаговременно заварила перед уходом. Вчера она пыталась объяснить функционал. Мне понадобился, примерно, час, чтобы понять, как эта штука работает.
Наливаю себе чашечку и подхожу к окну, щурясь от яркого света. Стоит мне его приоткрыть, как всякая сонливость тут же исчезает под гнётом бушующих детей. Их возгласы и истеричные вопли разносятся по всей улице, и я брезгливо морщусь, захлопывая окно. Никогда не любил маленьких кровопийц.
Вообще оставшиеся воспоминания о собственном детстве вызывают во мне лишь едва уловимое чувство ностальгии, но прошло так много времени, что приходится напрячься, чтобы что-либо вспомнить. Хотя некоторые картинки прошлого рисуются достаточно отчётливо. Как, например, мы так же с утра горланили под окнами, раздражая соседей или скатывались зимой на пакетах с крутых склонов за пару километров от дома. Сейчас даже шрамы не напомнят о былых днях — их попросту больше нет.
— Как думаешь... — раздаётся мягкий женский голос за моей спиной. Я сжимаю чашку в руках, радуясь, что не выронил её от неожиданности, и медленно оборачиваюсь. За столом сидит коренастая девушка с огненно-красными волосами, собранными в высокий хвост. — ... если бы я вернула тебя ребёнком, это бы помогло тебе расшевелиться?
Она зыркнула на меня своими неестественно яркими зелёными глазами так, что захотелось отступить или сбежать, но я лишь выпрямился и натянул напускную улыбку, прекрасно понимая, кто передо мной.
— Неужели тебе так не терпится, чтобы я вернулся? — подхожу ближе, не отрывая от неё взгляда и сажусь напротив. — Соскучилась или просто не справляешься?
Девушка хмыкает и откидывается на спинку стула, подперев руками пышную грудь. На ней чёрная рваная футболка с логотипом какой-то группы и большие серьги-кольца, поблескивающие при движении. Не удивлюсь, если она окажется в кожаных штанах.
— Как сестра?
На секунду мне кажется, что я рискую потерять самообладание и накинуться на собеседницу прежде, чем она успеет произнести следующее слово. Но, будем честны, вряд ли это сработает. Скорее, меня скрутят ещё до того, как мне удастся сделать вдох. Я плотно сжимаю челюсть и молча смотрю на неё некоторое время.
— С чего ты взяла, что я стану с тобой трепаться? — наконец, говорю я, когда она многозначительно откашливается.
— Давай выйдем, — она поднимается, шумно отодвигая стул, и я внутренне съёживаюсь.
— Собираешься меня отметелить? — глупая попытка пошутить. Она лишь поднимает глаза к потолку и выходит из комнаты, непринуждённо бросив через плечо:
— Мне стоит только щёлкнуть пальцами, чтобы избавиться от твоей надоедливой задницы навсегда, так к чему марать руки?
Что ж, убедительный довод. Настало время мне показательно закатывать глаза. Я прекрасно осознаю, что она этого не сделает, иначе зачем бы ей нужно было со мной нянчиться.
Мы спускаемся в тишине. Она лишь пару раз бросала на меня вопросительные взгляды, когда я раздражённо выдыхал. Перспектива предстоящего разговора удручала, хоть и понимал, что это неизбежно. Какофония звуков моментально оглушает, стоит только открыть дверь. Мимо нас пробегает пара детишек с палками, и громко верещат. Те, что постарше, сидят поодаль на лавочках, пялясь в телефоны. Я слегка завидую их осведомлённости в освоении данных устройств, ибо сам разбирался с этой приблудой дня три.
— Зачем ты пришла? — спрашиваю я, запрокидывая голову к небу и прикрываю глаза ладонью от солнца. Говорить о сестре желания совершенно не было, но других логичных причин её визита было меньше, чем хотелось бы. Вряд ли столь великой и всевидящей особе приспичило поболтать на отвлечённые темы.
Мы размеренно шагаем в сторону металлической ажурной лавочки слева от подъезда. Мне хочется ускорить шаг, чтобы поскорее растянуться под тенью высокой ивы. Её длинные пушистые ветви стелются по земле, а наверху в своём гнезде притаился ремез, периодически завывая свои птичьи песни.
Когда мы подходим, я тут же сажусь, вытягивая ноги и прикрывая глаза. Мимо проносятся дети, весело переговариваясь и толкая друг друга.
— Помнится, ты как-то говорил, что не большой любитель тяжёлых, изнуряющих диалогов, так что я по-быстрому, — она вальяжно присаживается на скамью рядом со мной, положив руки на плотно сомкнутые колени. — Ты должен знать, что не единственный, кто отправился на землю.
Я озадаченно пялюсь на неё, отрыв рот, но та поднимает руку, останавливая меня.
— Мне кажется, я вас разбаловала, — комично надувает губы, пристально глядя в глаза. Только мне не до смеха.
— Чего ты пытаешься этим добиться? Вряд ли решение наших старых проблем решит твои.
Вообще мало, что решит для всех нас. Мотивы Всевышнего так и остаются для меня загадкой, что нисколько не облегчает задачу.
— Ошибаешься. Мне как раз и не хватает в вас той самой решительности. Ваши сантименты выходят мне боком, — непринуждённо проговаривает она, будто мы тут не судьбу мира решаем, а планы на вечер строим.
— Разве у тебя есть начальство, которое может наставить втыков за провинность? Ты ведь грёбанный Бог, какие у тебя могут быть проблемы? — искренне недоумеваю я, а та лишь хмыкает.
— Видишь ли, на мне огромное количество других проблем, причём всемирного масштаба...
Не выдержав, я перебиваю её громким смешком. Её красноречивый взгляд раззадоривает меня ещё сильнее и вот я уже не могу остановить свой истеричный гогот. Даже те дети, что втыкали в телефоны, обернулись к нам, смущённо улыбаясь и переглядываясь, мол что за идиот.
— Чего смешного? — серьёзно спрашивает она, когда я чуть успокаиваюсь, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.
— Действительно, с чего бы начать? По всему миру ведутся войны, колоссальное количество природных бедствий, полнейшее загрязнение, исчерпание ресурсов и процветание терроризма. Какие из этих проблем ты решила? — с ноткой иронии парирую я, положив локоть на спинку скамьи и подперев рукой подбородок.
Она возмущённо смотрит на меня, приподняв бровь, будто я ляпнул полную хрень.
— Ты заблуждаешься, если думаешь, будто я должна спасать человечество, которое само себя губит, — решительно заявляет таким холодным тоном, что я даже маленько теряюсь и мешкаю с ответом.
— Мир, который ты создал, рушится, а тебе наплевать? Ни один из нас не сможет этому воспрепятствовать, кроме тебя, но ты нихрена не делаешь. Думаешь, они сами справятся? Их загубит собственная алчность и гордыня.
— Их спасёт вера и трудолюбие, — отмахнулась она.
Вера. Забавно, как она рассуждает о верующих, главным образом превозносящих её над всем живым, и ожидающих вечности в раю, которого нет. Мне плохо удаётся скрыть своё раздражение, но продолжать бессмысленный диалог не хочется и я поспешил сменить тему.
— Мне несказанно повезло с семьёй, которая живёт в нашем старом доме. Но что, если бы Дарина вышвырнула меня за дверь? Ты бы позволила мне жить на улице?
Рыжая самодовольно наклоняет голову, хитро улыбаясь.
— Она бы не вышвырнула, не в её власти.
Секунда заторможенности и меня осеняет.
— Так это ты.
— Ну конечно. Кто ещё в здравом уме так просто пустил бы твою задницу за порог?
Я в смятении. С одной стороны, она права и сильно помогла мне. А с другой, напрягает мысль о том, что она может так легко подчинять себе людей. Решаю оставить этот разговор, всё равно противопоставить тут нечего.
— Так кто ещё из наших влечёт своё бренное существование в мире живых?
Девушка поворачивается ко мне с сочувственной улыбкой, но глаза её непроницаемы.
— Я распустила группу.
Я давлюсь воздухом от неожиданности, пока она, ехидно усмехаясь, наслаждается моим замешательством.
Мир вокруг нас резко теряет очертания и расплывается, вращаясь вокруг, вызывая рвотный рефлекс, который мне с трудом удаётся подавить. Схватившись за перекладину, дабы не потерять равновесие, жмурюсь, пока не чувствую мягкое прикосновение к своей руке.
Полная тьма. Я вижу только её, нагло ухмыляющуюся, и невнятную дымку в дрожащем воздухе, тесно обволакивающую нас со всех сторон, как в дешёвых старых фильмах ужасов.
— Какого хрена?
— Успокойся, для остальных мы всё так же сидим и мило беседуем. Не хочу, чтобы нас кто-то услышал, — мурлычет она, растягиваясь в снисходительной улыбке.
— Срать мне на это, что значит — распустила? Все сейчас на земле?
— Не все. К чему этот драматизм? Считай, я дала вам отпуск, — говорит она с задумчивым видом и облокачивается на невидимую спинку, прикрыв глаза. — Раз уж вы владеете силой, то должны уметь пользоваться ей с умом.
— Ага. Кто бы говорил, — фыркнул я, на что она резко повернулась, гневно сверкнув глазами. Я прочищаю горло. — Так кто выполняет нашу работу? — задаю вполне резонный вопрос, на что она горделиво задирает нос, разводя руки в стороны. — Ты шутишь.
— А похоже? Поработаю сверхурочно, пока вы ищете себя, — отвечает насмешливо и встаёт.
— Оказаться здесь было не нашим решением, но ты ведёшь себя, как охуевший праведник, недовольный поведением детей своих.
— Так и есть, недоволен, — театрально вздыхает и щёлкает пальцами. Мир вокруг вдруг вновь оживает. Я сдерживаю себя от того, чтобы не прикрыть уши от звонких голосов и общего шума. — Поторопись, если хочешь вернуться, моё терпение не вечно.
— Снова хочешь сказать, я могу не успеть? И что тогда, сгину? — встаю, заглядывая в её малахитовые глаза. Она замялась прежде, чем ответить.
— Ты не хочешь этого знать.
Сомнения в её голосе сквозили в каждом слове, буквально стали осязаемы. Она смотрела куда угодно, но только не на меня.
— Твою мать. Ты и сама не знаешь, — озарило меня. Я вдруг резко повеселел.
— Мы можем проверить, — раздражённо бросила она, наконец, обернувшись ко мне, злобно сверкнув глазами.
— Я твой любимчик, ты меня не убьёшь, — попытался придать голосу больше уверенности.
— Не будь так убеждён. Иногда чтобы создать что-то новое, приходится избавляться от старого, — она провела рукой по шее, словно та затекла. — Мне пора.
— Есть ли смысл переспрашивать о сути моего пребывания здесь или опять скажешь, что я сам должен что-то там понять? — процедил я, приближаясь к ней вплотную.
— Оставь свою ирритацию, прибереги её лучше для осуществления цели.
Я закрыл глаза, сжимая кулаки. Моё волнение делу не поможет, а этот старый хмырь всё равно ничего не скажет.
— Самовлюблённый ты кусок... — прошептал я, распахнув глаза, но рядом уже никого не было. — Вот же индюк.
— Ты разговариваешь сам с собой?
Оборачиваюсь на голос и вижу Любу. Она стоит в паре метров от меня, смущённо улыбаясь. В руках у неё небольшой пакет, в длинные волосы вплетены непонятные цветные ленты, которые сразу привлекают мой взгляд. Она в чёрной мини-юбке и топе с рукавом.
— Да, а что? Иногда полезно пообщаться с умным человеком, сама попробуй, — подхожу ближе, забирая пакет.
— То есть, ты сам себя индюком назвал? — усмехается она, заглядывая мне в глаза.
— Получается, так. Никто не любит выскочек, — подмигиваю, разворачиваюсь и направляюсь в сторону нужного подъезда. — А ты где была? В свободное время подрабатываешь в цирке?
Она цокает, поравнявшись со мной.
— Вообще-то я работаю няней, — отвечает, хватая меня под руку. Я отмечаю про себя, насколько она сегодня радостная.
— Сочувствую, — искренне говорю я, на что она тихо посмеивается.