Глава 10. Чей это ребенок?
Говорят, если в сердце становится слишком больно, значит, счастье близко. Стоит лишь немного терпеливо подождать. Эти правила, верно, обходят меня стороной, ведь моя жизнь состоит из сплошных несчастий. Сколько еще может продолжаться боль? Мои грехи огромны, сколько не вымаливай их у Бога, не ходи на служения, где читаешь наизусть молитвы, ничего не измениться. Я грешила сама, получила наследство от отца, за которое приходиться расплачиваться, и продолжаю накапливать проступки на почётное место в Аду. Скрывать правду, лгать и даже предавать. Страдания лишь усиливаются. Наверное, я их заслужила.
Когда разрывались раны, я стояла со спокойным выражением лица, претворяясь, будто ничего не болит. Но позже меня поселили туда, где запретили показывать свою силу. Запретили, ради моего блага. И я доверилась защите, которую мне предоставили. Не тренируя свою силу и стойкость, они пропадают – помаленьку угасают. От этого становится по–настоящему страшно, ведь отныне я не та Камилла, которая с легкость могла выстрелить во врага, без дрожи в руках, или та, кто не боялась оказаться в одном помещении с самыми опасными мужчинами страны. Теперь мне есть, чего опасаться.
Я так много ошибалась, что окончательно запуталась. В этой чертовски непонятной истории было слишком много подводных камней. Я никогда не жалела о своих ошибках, ведь извлекала из них бесценный опыт, но сейчас что–то неизвестное тяжелым грузом давило на сердце.
Я чего–то не знала и это очень сильно поменяло мою жизнь. Не в самую лучшую сторону.
Я замираю у детской кроватки Оливии, как только чувствую знакомые изменения в воздухе, предупреждающие меня, что с данной секунды в комнате я не одна. У этого человека нет ни капли совести – заходит без стука, как в свои покои. Но сейчас это не так важно – я в любом случае ощущаю его присутствие с помощью непонятных внутренних маячков. Не успеваю я обернуться, как в спальне раздается знакомый глубокий акцент:
– Могу войти?
– Если я скажу «нет», что–то поменяется? – вызывающе говорю я, переводя на него взгляд. – Ты уже вошел, Меттью.
Мужчина ухмыляется – его взгляд выдает его сущность хищника, которой он совсем не боится и скрывать не старается. Он делает несколько уверенных шагов внутрь комнаты, перед этим закрывая дверь. Оставшись наедине со мной, он сокращает между нами расстояние – подходит ближе к балкону, рядом с которым стоит кресло, в которое он и усаживается. Я остаюсь в другом углу комнаты – рядом с кроваткой, где спит моя дочь.
Смотря на Оливию мое сердце наполняется сказочной теплотой. Это моя дочь. Ее отец – моя незабываемая любовь... которая сделала мне больно. Мне не дают спокойно спать мысли о том, что происходило два года назад. Я каждую ночь вспоминаю все до малейшей детали, но не могу найти ни капли подвоха. Слова Нико заставили меня еще больше погрузиться в размышления. Почему он хотел избавиться от меня? И хотел ли?
– Почему ты отказалась от той комнаты и переехала в эту? – задает первый вопрос Меттью, стараясь начать разговор. – Она меньше, чем та, которую я для тебя выбрал.
– Мне здесь комфортнее, – отвечаю я, укрывая малышку и, наконец, садясь на кровать, закидывая ноги в согнутом состоянии на теплый плед серого цвета. Мои руки ложатся на талию, обнимая саму себя. – О чем ты хотел поговорить?
– По–моему, тебе было бы комфортнее в моей спальне, – я бросаю на него осуждающий взгляд, когда из его гениального рта вылетает эта фраза.
Меттью усмехается и закидывает лодыжку на колено, в более раскрепощенной позе располагаясь на кресле. Его взгляд в одно мгновение становится серьезным, а взгляд более твердым.
– Почему ты сбежала? – спрашивает он спокойно, но неуверенно, будто знает ответ, но ему не с чего начать разговор. Важный разговор.
– Почему? – я усмехаюсь, а спустя мгновение мои черты лица грубеют. – Да ты убийца всего рода Фелт. Ты и твоя семья.
В моем голосе чувствуется злоба и горечь. Мне никогда не забыть о том, как жестоко поступили с моей семьей. Я испытывала душераздирающую боль от потери, а когда узнала, что потеряла еще и любовь, захотела умереть и закончить эту муки. Меня остановило одно. Моя дочь.
– Ты вот так с легкостью поверила словам Мэфолд, котенок? Не разобравшись в моих намерениях?
– При чем здесь Мэфолд? – возмущаюсь я.
Он вопросительно выгибает бровь. Его взгляд читает меня, проникает глубоко в голову и удерживает мое тело на месте – я действительно мечтаю сбежать. Меттью Нерелл знает меня, как свои пять пальцев.
– У меня были более веские доказательства, чем простые слова незнакомцев, – короткий ответ наполнен твердостью, хоть и на душе эти слова звучат так, будто не внушают ни капли уверенности. Я ни за что не предам тайны Мэфолд, несмотря на все мои сомнения. Я никогда не предавала своих друзей. Предавали только меня...
– Хорошо, – кивает мужчина. – Лично моими словами было...
– Твой чертов голос обсуждал мое убийство, – перебиваю я, чуть ли не повышая голос до крика, но тут же вспоминаю про спящего ребенка.
– Это не правда.
Я начинаю истерически смеяться от легкости и уверенности его тона. Почему я не могу отличать хорошей лжи от правды, Господи?! Тогда бы жилось намного легче.
– Это был подстроенный диалог, – продолжает ровным тоном Меттью.
– Маленькие дети, когда что–нибудь вытворят, рассказывают небылицы, чтобы никто не подумал на них, – смеясь, улыбаюсь я, пока рассказывая свой только что пришедший в голову факт. – Но у детей хотя бы аргументы куда прочнее.
– Я могу поклясться на крови и перед Богом, – глаза Меттью мрачнеют; члены Мафии, верные Синдикату, ни за что просто так не будут клясться на крови. Пусть они лгуны и манипуляторы в некоторых случаях, но в своем клане они – люди слова. – Я бы никогда не причинил тебе боли, не говоря уже о смертном приговоре. Я бы ни за что не сделал этого с тобой.
– Тогда хотя бы защищайся! Выдвини хоть одно оправдание тому, что ты говорил Аллесио, тогда – два года назад, в клубе.
Губы Меттью расплывается в грустной улыбке, когда он отводит взгляд. Я сканирую каждую частичку его тела, затаив дыхание, пока в комнате повисает тишина. Такой же высокий, статный, сильный. Жесткое лицо, которое теперь мне кажется еще более взрослым. Но все такое же красивое. До безумия красивое. И родное. Самое любимое и незабываемое. Черные, как смоль, волосы, в которые я прежде любила запускать пальцы в момент наших поцелуев, небрежно рассыпавшиеся по его голове, были чуть длиннее. Кожу тронул легкий загар, сделав его еще более безупречным для меня. Я долго смотрела в его глаза. Удивительные в моем сознании. Карие, меняющие свой оттенок лишь от эмоций в его голове. Они были моими наркотиками. Я могла смотреть в них целую вечность, не отрываясь ни на секунду.
Я могла быть с ним вечность. Я хотела остаться с ним навсегда. С ним и моей к нему любовью... если бы не напоролась на правду.
– Я не могу рассказать тебе всю правду, – с легкой хрипотой шепчет он – его голос меняется из–за... грусти? – Сейчас не могу, котенок.
Я тоже отворачиваюсь от него, теперь смотря на тихо сопящую дочку. Каждый раз, когда я думаю о ней, в голове появляется Меттью. Страх перед ним или, напротив, жажда открыться ему и рассказать правду? Я не знаю... В моей голове происходит столько воин разных вариантов событий, а я все еще не определилась со стороной. Чувства, честь, семья, прошлое... Все смешалось, как в до невозможности запутанном деле у новичка–следователя.
– Ты ведь начнешь жертвовать собой, потому что твой отважный характер не даст тебе стоять в стороне, – вдруг жестко проговаривает он сквозь зубы, возвращая в поле моего зрения свой глубокий взгляд черных глаз – злость. – А я не хочу, чтобы ты погибла!
Кажется, кто–то жаждет запутать меня. Или, на самом деле, защитить?..
– Ты убил моего брата? – резко перевожу я тему, задавая болезненный для меня вопрос.
– Я, – без промедления я получаю душераздирающий ответ, но продолжаю мучить его (или себя?) расспросами.
– Ваши люди убили моих родителей?
– Это были не мои люди, – его голос становится мрачнее, хотя, казалось, куда еще больше? – Они предали меня и моего отца и перешили на сторону Мариани.
– Ты хотел избавиться от меня?
– Нет.
– Тогда к чему было все это?! – я встаю на ноги, не в силах сдерживать порыв переполняющих эмоций. Непонимание, гнев, боль – все смешивается и превращается в слезы в моих глазах. Я пытаюсь сопротивляться им, но не могу. Меня затрясло – изнутри и снаружи. Грудь разрывал безмолвный крик. Пульс зашкаливал и отдавал толчками по вискам.
– Я не могу тебе сказать, котенок, – все так же спокойно отвечает мужчина, но его спокойствие не помогает мне.
– Тогда пошел вон! – кричу я, не сдерживая гнева, тем самым прерывая сон Оливии.
– Прости меня, Камилла, – Меттью не двигается с места.
– Прощаю, иди к чертям!
Малышка плачет, и мои слезы тоже не заставляют себя долго ждать. Я подхожу к кроватке, пытаясь успокоиться сама, прежде чем успокоить дочь. Стирая руками слезы с щек, я слышу, как Меттью встает на ноги и начинает подходить ближе.
– Мама, – малышка тянет ко мне руки из своей кроватки, но услышав это слово я замираю.
Мое сердце останавливается от теплого зова, который сейчас может убить нас обоих. Я не двигаюсь, слезы у нас обоих останавливаются, оставаясь непролитыми. На лице Оливии недоумение, а на моем – ужас.
– Мама?.. – повторяет Меттью, но в его голосе присутствует некая уверенность, словно он не так сильно удивлен.
Я не рискую отвечать на его вопросительный тон объяснениями. Беру на руки дочь и отворачиваюсь в противоположную сторону, пытаясь прижать маленькое тельце к своей груди еще сильнее. Верю ли я, что этот мужчина способен сделать что–то нашей дочери? Может и не верю, но у меня отсутствует всякое доверие к своим мыслям.
– Уходи, пожалуйста, – дрожа, шепчу я, прижимаясь лицом к макушке Оливии, укачивая ее на руках. Вдыхаю родной запах и пытаюсь успокоиться, чтобы не зареветь от боли и безвыходности прямо сейчас. Чуть позже – обязательно. Но когда никто не будет видеть, никто не будет над этим насмехаться, никто не сможет посчитать меня из–за этого слабой.
– Камилла, чей это ребенок? – мой слух улавливает шаги за спиной.
Я молчу, но, когда чувствую твердую мужскую ладонь на своем плече, вздрагиваю. Сердце болезненно бьется в груди. Чувствую каждый удар, мысленно считая их, чтобы не обнажить все свои эмоции. Ощущая его сильную крепкую грудь за своей спиной, мне остается лишь пытаться выровнять дыхание и успокоить себя.
Я чувствовала беззвучный страх Оливии. Она поднимала на меня глаза, пытаясь понять, что со мной происходит и как мне помочь. Я чувствовала это. И хотела защитить ее. От всего мира. От всех, кто может сделать ей больно. Моей девочке.
– Меттью, оставь меня... – практически бессвязно промямлила я.
Он разворачивает меня к себе лицом, мягко удерживая перед собой за предплечья, и выжидающе сканирует взглядом. Этот мужчина не станет отступать, пока не услышит правду.
– Камилла, кто родители этой девочки? – спокойнее, но тем же властным голосом требует он. – Я повторяю вопрос последний раз, чей это ребенок? Говори. Сейчас.
Он переместил свои руки вверх по моему телу. Робкое прикосновение его пальцев к моей шее, а потом и щекам вызвали волну дрожи. Я смотрела в его глаза, как ненормальная – с желанием стать ближе к нему и одновременной жаждой выбросить его из своей жизни.
– Мой, – внезапно отвечаю я. Мои руки дрожат, в голове нет предположения, что делать, но я не могу сказать ему правду, потому что все еще не знаю его.
– Кто ее отец? – глаза Меттью становятся затуманенными пеленой собственных рассуждений, а руки чуть ослабляют хватку, продолжая более невесомые прикосновения. Оливия тоже поворачивается к нему лицом, и мужчина переводит свой взгляд на ее невинное личико. Мое сердце окончательно останавливается.
Ты. Но осмелюсь ли я сказать об этом в слух?
* * *
Раскроется ли правда? Может, Камилла предпочтет ложь? Или вовсе — молчание? Сможет ли Меттью самостоятельно догадаться о том, что является не чужим человеком для малышки? Или предпочтет недоверие Камилле?
Телеграмм канал, где выходят новости о частях и эксклюзивная информация - Кристи Минк.
Проявите актив, чтобы я знала, что вам интересно читать мои произведения 🤍