Стигмалион

2019 год. Мне семнадцать лет. Февраль.

Я впечатал этого подонка в борт, а затем разбил ему лицо и покалечил шею хоккейной клюшкой. Игру остановили, меня отправили на скамейку до конца игры, а Расмуссена увезли на скорой в больницу. Отличное завершение сезона.

Ну, не считая того, что мать плачет третий день…

Мои родители и брат всю жизнь поощряли мои занятия хоккеем.

Я пошел в спортивную школу в шесть лет. Мне нужна была социализация, нужны были друзья, нужен был спорт, чтобы снимать стресс и не быть размазней. И хоккей был одним из тех немногих видов спорта, где мне не пришлось бы носиться по полю в коротких шортах и майке, рискуя заработать ожоги от прикосновений с другими игроками. Я выходил на лед, завернутый в экипировку с ног до головы. В ней я чувствовал себя защищенным, свободным, таким, как все. Если бы у меня забрали хоккей, у меня бы забрали жизнь.

Но после случая в доме Макбрайдов меня все чаще одолевали вспышки беспричинной агрессии, которую не могли утихомирить ни доводы здравого смысла, ни мой психотерапевт Линдхардт, ни мольбы матери, ни частые ссоры с братом. Эта агрессия стала сопровождать меня повсюду, включая лед. Я всегда играл жестко, но с холодной головой. Но после происшествия в доме Макбрайдов что-то переключилось в моих мозгах.
Какое-то колесико сдвинулось, нарушая ход всех остальных.
Холодная голова? Уважение к противнику? Честная игра? Вежливость в бою?

Пф-ф, что дальше? Начнем дарить друг другу конфеты и котяток? Вперед, я не буду. Я скорее размажу по борту любого, кто встанет мне поперек дороги.

Тренер сначала порадовался такой перемене. Мол, один отчаянный сорвиголова в команде еще никому не мешал.
Потом, после того, как меня регулярно начали выкидывать на скамейку, тренер потребовал «играть чище». И я играл так чисто, как мог: крови на льду нет – значит, чисто…

Пока одному засранцу из клуба не вздумалось потягаться со мной. О Джереми Расмуссене я знал только то, что он самый здоровенный и задиристый игрок в команде противника и у него отпадная старшая сестренка, которая не пропускала ни одного матча.

«Я вертел твою мамочку на своем члене, и вагина у нее все еще ничего. А после твоей мамки, я оттрахал рот твоему брату. Он так кашлял от моей спермы во рту, что тебе обязательно стоило видеть это», — сказал мне Джереми глядя прямо в глаза, когда мы разыгрывали шайбу. Это было последнее, что он произнес в тот день. Правда, еще были хрипы, которые он издавал, когда поперхнулся собственной кровью…

«У твоей сестренки, думаю, вагина тоже ничего. Хочешь, я расскажу тебе, как только проверю?» — прошептал я Джереми, перед тем как нас наконец разняли. На льду после этой игры осталось огромное красное пятно, которое так и не смогли оттереть до следующего матча.

У людей кстати, были вопросы на счёт этого пятна. Тренер рассказал, что это пролили клюквенный сок, а кровью здесь даже и не попахивает. До чего ж я гордился тем, что оставил след в истории хоккея своего клуба.

— Том, у Джереми сотрясение и травма шеи, — сказала мать следующим утром. Она связалась с его семьей и даже ездила в госпиталь проведать этого выродка. — Парень вообще мог остаться калекой, ударь ты его чуть сильнее. Если это будет продолжаться, то хоккей для тебя закончится.

«Рассказать тебе, на чем он хотел тебя повертеть?» — возразил про себя я, но вслух ничего не сказал. Моя мать слишком добра, чтобы слова вроде этих касались ее ушей.

Пусть думает, что это просто беспричинная жестокость…

Меня дисквалифицировали, отстранили от тренировок, хорошенько проехались по ушам, вынесли мозг родителям, обязали пройти курс по управлению гневом и даже предложили проведать в больнице Расмуссена, взывая к моей совести.

— Том, ты должен быть сдержаннее. — однажды заявил мне Билл. — Ты не можешь поступать так с Джереми. Я понимаю, что вы не друзья, но можно же было просто поговорить... Я не узнаю тебя...

«Сказать тебе, как он хотел использовать твой рот, Билл?!..» Но я ему так и не рассказал, ведь как и мама, Билл очень трепетно относится ко всем словам, которые говорят у него за спиной. Будь то комплимент, или ужасное высказывание против собственных родителей..

Моя совесть была нема и глуха, но к Расмуссену я все-таки заехал, опасаясь окончательно испортить отношения с тренерским составом.

И не зря.

У Джереми в палате сидела его сестра собственной персоной. Я видел ее издалека несколько раз, но еще никогда так близко.

Да, она оказалась не просто симпатичной, а такой, что просто дух захватило:

девочка-кошечка с хвостом на макушке, светлые волосы и глаза, черные, как смоль. Ощущение было такое, будто меня столкнули с обрыва, и теперь я стремительно падаю: сердце где-то в желудке, кишки узлом…

— Посмотри, что ты сделал с ним! — сказала она, резко поднимаясь с кровати, – аж волосы в стороны разлетелись. — Урод!

Я отшатнулся, опасаясь, что девчонка съездит мне по лицу, а загреметь в больницу с ожогами совсем не хотелось.

— Еще шаг, и я сделаю с тобой то же самое, — сказал я.

— Будешь угрожать ей, ублюдок, и я из тебя крылышки сделаю, — очнулся Джереми.

Очень смешно было слышать это от парня, чья голова торчала из ортопедического воротника, напоминая огромное мороженое на вафельном рожке.

Девчонка смотрела на меня с таким испугом, словно я уже вынул пистолет из кобуры и приставил к ее виску. Я пренебрежительно хмыкнул и свалил из палаты.

Какие черти занесли меня сюда? И зачем я сказал ей все то, что сказал? Угрожать девчонкам – такого со мной раньше не случалось… Ее брат – мудила, но она-то тут при чем?

— Эй, — окликнули меня. — Постой!

Я развернулся и увидел сестру Расмуссена, шагающую следом за мной по коридору и одергивающую короткую юбку на бедрах.

— Думаешь, наезжать – это круто?

— Ты первая начала.

— Раз уж на то пошло, первым начал ты, когда врезал Джереми клюшкой! У всех на глазах!

— Раз уж на то пошло, то первым начал Джереми, когда открыл свой рот. Твой брат – говнюк и просто получил по заслугам.

— Тогда зачем ты здесь? Ни с того ни с сего решил проведать говнюка? — насмешливо сказала она. — Ради галочки в личном деле?

— Как тебя зовут? — перебил ее я.

— Кейси, — ответила она.

— Кейси, передай Джереми, что мне жаль. Но если он еще раз откроет свой гребаный рот, то я распилю его клюшкой пополам. У всех на глазах.

Я ждал очередного взгляда затравленной зайки, но Кэйси вдруг улыбнулась, кокетливо накручивая волосы на палец. Потом рассмеялась. Потом посмотрела очень заинтересованно.

— Может, все-таки сам скажешь ему? Раз уж ты здесь. А потом, может быть, помиритесь? А потом… может, выпьем кофе в холле? Если ты не спешишь.

***

Кэйси просто предложила мне выпить с ней кофе, а я уже видел, как впиваюсь в нее губами, как погружаю пальцы в ее волосы, как натягиваю презерватив и вторгаюсь в нее – нетерпеливо и резко. Как мы трахаемся до потери пульса. Как лежим потом на кровати с переплетенными руками и ногами…

Но все это тебе не светит, мальчик с аллергией на прикосновения.

Я отказался пить с ней кофе.

Краснея от собственных мыслей, с отвердевающим членом в штанах и сбитым дыханием, напридумывал отговорок и свалил из госпиталя, едва не рыдая.

Наверно, я так и умер бы печальным девственником, если бы бог не послал мне ангела-хранителя.

Ангела-хранителя по имени Лукас Андерсон. То, что мы вообще нашли друг друга на этой Земле, до сих пор кажется мне невероятным.

Однажды я серфил в Интернете, выискивая любые крупицы информации по запросу «аллергия на прикосновения», и наткнулся на коротенькое сообщение пятилетней давности на каком-то заброшенном форуме, посвященном кожным заболеваниям. И вот там-то, среди покраснений, бородавок и фотографий всевозможных прыщей, которые пользователи выкладывали туда в надежде получить диагноз без врача, – сиротливым особнячком затесалось сообщение от некоего  Лукаса:

«Мне тошно вас всех читать. Моя рука приклеилась к лицу в жесточайшем фейспалме, и я не могу оторвать ее уже полчаса. Вы правда думаете, что прыщи – это крест на личной жизни, а папилломы на члене – повод покончить жизнь самоубийством? Что за чушь? Даже такой уникальный и неповторимый фрик, как я, обрел свое счастье, а у меня – аллергия на прикосновения, черт побери. Я покрываюсь ожогами там, где ко мне прикасается другой человек. Моя жизнь – хуже жизни вампира.

Тот боится только света, чеснока и креста, а я могу сдохнуть практически от всего, включая рукопожатия и поцелуи в щечку. Страшно? О да. Однако я набиваю это сообщение, держа на коленях самую горячую красотку во всем Сиднее. Как вам это, нытики с прыщами и бородавками на члене?»

Мои пальцы дрожали, когда я наспех регистрировался на этом уже заброшенном форуме, чтобы получить доступ к личной информации Лукаса. Я молился, чтобы он оставил там хоть какие-то координаты. Чтобы боженька сжалился надо мной хотя бы один раз.

И Он сжалился, приподнял стакан и подмигнул мне, улыбаясь в седые усы. В профиле Лукаса, в строке «о себе» был прописан адрес электронной почты.

__________________________________
По братски подпишитесь на тгк: belwwies или я не буду выкладывать вам проду, а в следующих главах будет пекло😶