18. Ради чего я буду жить
Прожив почти тридцать лет, я понимаю, что, вместо развития, человечество катится ко дну, несмотря на все предоставленные ему ресурсы. И до какого-то определённого момента я тоже думал, что падаю на самое дно, даже невзирая на то, что построил одну из самых влиятельных строительных империй в стране. На самом деле, я не должен сейчас давать себе спуску, потому что от меня зависит жизнь моей принцессы.
Она так безжалостно заполняет собою все мои мысли, что меня трясёт каждый раз, когда я не рядом. В начале лета, несколько недель назад она сдала последний экзамен и только сейчас пришли результаты. И вот, она прямо передо мной, с таким трепетом и нетерпением смотрит на свои баллы через телефон, что моё сердце сжимается. Блядь, это уже грёбанная одержимость, это вряд ли лечится, от этого хуй избавишься. Мне никогда не приходило в голову, что я могу чувствовать хотя бы каплю из того, что происходит внутри меня в данный момент.
Я преклоняюсь перед этой девушкой, молюсь на неё, на её ангельские зелёные глаза, её бледно-молочную кожу, её смущение и такую неподдельную наивность, которую, как бы она ни пыталась, всё равно не получается скрыть.
Она издаёт печальный вздох, плечи немного опускаются.
— Что случилось, принцесса? — я накрываю её руку своей. Полина поджимает свои пухлые губы и качает головой.
— Ничего, всё в порядке, — лжёт она, поднимая голову и улыбаясь мне.
— Полина, — строго произношу я. И я рад, что больше она не пугается, не смущается от моего подобного тона. Она привыкает ко мне, к нашим отношениям, и больше не ведёт себя слишком зажато, хотя, конечно, полностью её зажатость не прошла.
— Думаю, с такими баллами я точно не поступлю на бюджет, — Полина блокирует телефон и кладёт его на стол. Стоя сзади, я наклоняюсь и прижимаюсь губами к её макушке, прежде чем мои пальцы пройдутся по прядям её шелковистых волос.
— Думаю, тебе не стоит об этом беспокоиться, принцесса.
— Я знаю, что ты скажешь, — с тяжестью в голосе она снова вздыхает, не мешая мне прикасаться к её руке и волосам. Её рука настолько маленькая по сравнению с моей, наша разница в размерах может показаться абсурдной, но при этом она смотрится гармонично. Полина не выглядит нелепо рядом со мной, она выглядит как маленькая королева, ради заботы о которой я должен положить все свои силы.
Ох блядь, как она прекрасна.
— Что я скажу? — я пытаюсь вернуть себя в реальность.
— Что ты оплатишь моё обучение. Что это тебе ничего не будет стоить, и я должна принять это.
Если бы передо мной был кто-то другой, то эти слова были бы сказаны с долей сарказма. Но Полина всегда искренне говорит о том, что её тревожит и беспокоит.
— Да, ты это примешь. И я безумно рад, что ты сама всё понимаешь.
Стискивая челюсть, я трусь своей щетиной о нежную, мягкую кожу её щеки и наблюдаю за тем, как она закрывает глаза от наслаждения. После того раза, как она кончила всего лишь от нескольких моих слов и несильных прикосновений, больше я не смел её трогать так открыто. Всё-таки признаю, что чувствую из-за этого себя ёбанным педофилом.
Да, в очередной раз.
— Будь хорошей девочкой, принцесса. Я не принимаю от тебя никаких отказов, — рычу ей на ухо, целуя в висок. Полина настолько чувствительна, что я могу приносить удовольствие любым прикосновением. И я зверею от одной только мысли, что на моём месте мог быть кто-то из мелких ублюдков по типу её одноклассников или будущих одногруппников.
— А если я буду плохой девочкой? — спрашивает она, открывая глаза, но сразу же прячет взгляд и опускает голову.
— Ты определённо моя хорошая девочка, Полина, — я обхватываю ладонью её за шею, но очень аккуратно и мягко, и целую в уголок губ.
Наконец она бросает на меня несмелый взгляд, позволяя заглянуть в её глаза и наполниться её энергией. Она сидит в моём кожаном чёрном кресле, совершенно расслабленная и счастливая, искорка в её нежном взгляде увеличивается.
Если бы я был ублюдком, я бы запер её дома, чтобы никто не мог смотреть на неё. Потому что один взгляд в её сторону может сделать одержимым кого угодно, а я, блядь, знаю, о чём говорю.
— Стас, я люблю тебя, — шепчет она, хватаясь ладонью за мой бицепс, слегка просвечивающийся под белой рубашкой.
— И я люблю тебя, принцесса. Я хочу, чтобы на этой неделе ты переехала ко мне, — вновь повторяю я, как делал это на протяжении всего лета. Она закончила учёбу в школе. Она уже почти поступила в университет, и больше я не в силах проводить так много времени не вместе.
— Я не знаю, как сказать папе об этом.
— Тебе нет нужды говорить ему самой. Я об этом позабочусь.
— Ты х-хочешь с ним встретиться? — удивляется она, её голос заикается.
— Конечно я хочу встретиться с твоим отцом.
Как бы я ни презирал его за неспособность защитить дочь, он отец Полины, и она его боготворит, любит так сильно, что не может оставить. Мне не нужно его признание или одобрение. Мне нужно, чтобы он не препятствовал мне своим состоянием.
Конечно, от своего лица я сделаю всё, что ему потребуется. Найму сиделок, или даже оборудую под него, блядь, дом и весь район. Лишь бы Полине было спокойно оставлять его.
— Я должен узнать, кто составляет мне конкуренцию в списке твоих любимых мужчин.
Она хихикает, морща нос.
— Ты ведь не ревнуешь меня к моему отцу? Правда, Стас?
— Лучше бы мне солгать.
— Ответь честно.
— Тогда я ревную тебя даже к стакану, из которого ты пила воду, принцесса.
Она снова опускает голову, не сдерживая смеха. Видимо, не до конца понимая, что я действительно помешан и не шучу.
— Я буду очень рада, если вы познакомитесь.
— И я буду рад, потому что сразу после этого я забираю тебя.
♡ ♡ ♡
Полина хотела нашу предстоящую встречу с её отцом, но при этом очень волновалась. И, когда я сижу за столом в их гостиной, прямо напротив её отца, она безостановочно трёт ладони друг о друга и покусывает свою нижнюю пухленькую губу.
Насколько я понимаю, Вера слишком сильно не хотела встречаться со мной. Потому что, узнав у Полины, что цель моего визита — это встреча с её мужем, она ушла ещё до моего прихода и просила Полину извиниться за её отсутствие.
В последние месяцы она не пьёт, или делает так, по крайней мере, чтобы Полина об этом не знала. Её призрачное присутствие меня устраивает. В любом случае, я заберу Полину в ближайшие дни, если не сегодня.
— Вкусно? — спрашивает она, переключая внимание от меня на отцаи обратно. Она приготовила мясо в духовке и салат.
— Д-да, милая, очень, — отвечает Леонид и выдавливает из себя улыбку, сидя напротив меня. На самом деле, я ожидал от себя более адекватной реакции на их взаимодействия. Мне хочется встряхнуть его и ещё раз переломать ему ноги.
Да, я уже тысячу раз осознал, что я псих касательно всего, что связано с Полиной. Я, блядь, готов убить его, даже несмотря на то, что этот человек участвовал в её зачатии. Мне достаточно того, что он мужского пола и занимает место в её сердце.
Полина смотрит на меня, ожидая моего ответа.
— Да, принцесса. Очень вкусно.
Из рук Полины я могу выпить даже яд — и даже при условии, что буду знать о содержимом. Умереть от её рук — высшая степень наслаждения.
Я смотрю на свою девочку слишком долго, когда до меня доносится голос.
— Стас, я м-могу поинтересоваться, кем вы работаете? — спрашивает мужчина, с трудом отставляя вилку в сторону. Уверен, за годы, проведённые в инвалидном кресле, он привык и приспособился к своему положению, и может делать хотя бы минимум. Я рассматриваю его буквально секунды три, прежде чем ответить:
— У меня строительный бизнес, охватывающий весь город, большую часть нашей страны и нескольких других.
— З-звучит масштабно, — он поджимает губы в тонкую линию. Не уверен, что это не один из признаков травмы или нервного тика. Его мимика, по большей части, спокойна, не учитывая редких подёргиваний губ.
— Это не предел.
— В-видимо, у таких людей, как вы, слишком в-высокий предел.
— Его нет. Ставить предел — значит загонять себя в рамки. Рамки не дают роста и результатов.
По вздымающейся груди и приоткрытому рту понимаю, что Леонид хочет что-то ответить, но он не даёт словам сорваться с губ и замолкает. Возможно, ему нечего ответить — и жажда ответа всего лишь условный рефлекс: если собеседник что-то говорит, ему нужно отвечать.
— Я сейчас вернусь, — лепечет Полина, вставая со стула. — У меня просто пирог в духовке. Нужно проверить. Думаю, он уже готов.
Её хрупкая фигура исчезает за дверью.
— Я так п-понимаю, у меня нет права г-голоса, — говорит он. По крайней мере, я могу уважать его за то, что он это понимает и не собирается играть в строгого родителя.
— Всё верно.
Ты потерял его, когда позволял своей маленькой дочери ночевать чёрт пойми где, когда мать избивала её.
— Это в-ведь твоих р-рук дело, да? Эта к-квартира.
Да, он обо всём знает, но ничего не предпринимает. Не то чтобы он мог что-то сделать, но я предпочитал думать, что за неё будет бороться хотя бы один из родителей.
— Моих рук дело всё, что происходит в жизни Полины.
— Яне смогу н-ничего сделать против тебя.
— Отлично, что мы оба это понимаем. Не стоит и пытаться, ты не смог ничего сделать даже со своей женой, когда она причиняла ей боль. Я позабочусь о ней, с твоего позволения или нет — меня не волнует, — я прочищаю горло, прежде чем продолжить. — Я предупреждаю... Ставлю в известность, что на этой неделе забираю её, поэтому можешь потратить время на прощание, но не на то, чтобы удержать её здесь.
— Я ж-желаю своей дочери то-олько добра. И я у-уверен, что ты наиграешься ею и б-бросишь. Для людей с такой вла-астью и деньгами человеческая жизнь — ничто.
Всё своё самообладание я пытаюсь собрать в кулак, ради Полины. Я могу уничтожить этого человека даже не одним словом, а взглядом.
— Ты прав. Для меня человеческая жизнь — ничто. Любого человека, кроме неё. Полина тебя любит, как бы мне это ни нравилось. И я не буду препятствовать вашим последующим встречам и общению, но, если ты посмеешь настраивать её против меня, я не посмотрю ни на что и уничтожу всё, что ты любишь. Ты не увидишь больше ни Полину, ни её мать, которую я запихну в психушку до конца её дней.
Это нужно было сделать давно, но Полина — воплощение доброты и всепрощения. Хоть она и понимает, что её мать — пьяное чудовище, она всё равно не может допустить мысль о том, чтобы ей было плохо.
Его зелёно-карие глаза вспыхивают злостью и неумолимым страхом. Возможно, мне стоит быть не таким жёстким с ним. В конце концов, это не мои подчинённые, это отец Полины, и я должен был проявить к нему уважение.
Да, должен был, но чёрствость и неумолимая, неадекватная в каком-то роде нужда быть единственным, кто может претендовать на любовь его дочери, взяли надо мной вверх.
Полина возвращается с пирогом в руках, от которого на всю квартиру исходит запах ванили и ягод.
— Всё готово, — улыбается она и ставит блюдо посередине стола. Вся моя только что кипящая в венах жёсткость и жестокость испаряются, только она попадает в поле моего зрения. Она единственная, кто может помочь мне остыть, прийти в себя и успокоиться. Одним лишь присутствием утихомиривает любую бурю моих внутренних демонов.
Вокруг нас повисает молчание, пока Леонид не обращается к ней во время десерта:
— М-милая, ты всё-таки решила поступать на факультет со-оциологии?
— Я бы хотела, — отвечает она, переводя смущённый взгляд от меня. — Или на факультет изобразительного искусства.
Недавно я узнал, что в детстве она увлекалась рисованием и ходила в художественную школу, пока её отец не получил травму. После этого она перестала посещать занятия, но продолжала рисовать дома. У неё явно есть природные способности к этому делу, потому что мельком я видел её рисунки в тестовых тетрадях, когда она занималась при мне. Поэтому я хотел сделать для неё сюрприз. В своём доме, который в скором времени станет и её домом тоже.
— Тебе не нравится? — спрашивает Полина, взглядом указывая на тарелку с почти нетронутым пирогом.
— Нет, принцесса. Если честно, я просто объелся. Всё было очень вкусно. Но, к сожалению, мне уже пора.
— А, хорошо, конечно. Спасибо, что ты пришёл сегодня к нам, я очень рада, что вы познакомились, — она встаёт со стула вместе со мной, когда её отец начинает говорить:
— Р-рад был с тобой познакомиться, С-стас, — медленно он протягивает мне дрожащую руку. Я жму её, стараясь делать это не сильно жёстко. Хорошо, что он не показывает своей неприязни при Полине. Надеюсь, у него хватит ума не делать это и наедине с ней. Потому что ничто не помешает мне сделать её своей, забрать её. Ничто и никто.
— Взаимно, — отвечаю я.
— Я сейчас вернусь, пап, — предупреждает Полина, ступая за мной к выходу из гостиной. Она сильно нервничала, покраснела, но я знаю, что у неё стоял этот пункт, она хотела нашего знакомства. И я не мог оставить без внимания это, хоть и презираю её отца.
— Тебе точно понравился обед?
— Конечно, принцесса. И знаешь, что ещё больше мне понравится?
— Что?
Прикоснувшись к её подбородку большим и указательным пальцами, я поднимаю её голову так, чтобы она смотрела на меня.
— То, что завтра ты будешь у меня.
— Уже завтра? — в её глазах беспорядок и страх неизвестности. Я могу понять его. Я забираю её от родителей, какими бы они ни были. Волнение в данной ситуации — совершенно нормальная реакция, хотя я хочу уничтожить, истребить, разрушить всевозможное волнение, когда она рядом со мной.
— Да, милая. Уже завтра. Потому что я не могу больше ждать. Я не могу не видеть тебя.
— Стас, я понимаю, просто... Не знаю, как мне объяснить это папе? Так скоро?
— Пока тебя не было, я кое-что ему объяснил. Уверен, он не будет против. И не бойся, я сделаю всё, чтобы обеспечить ему комфортную жизнь. Тебе не придётся волноваться об этом.
— Ты говоришь так, словно я не смогу больше с ним видеться, — удручённо замечает она, хмурясь.
Возможно, я бы сделал всё, чтобы так оно и было, но я не могу лишать её этого.
— Ты сможешь делать всё, что захочешь, принцесса. Всё, что пожелаешь, я буду исполнять. Это то, ради чего я буду жить, — обещаю я, целуя её в лоб. Это прикосновение вызывает лёгкую, еле заметную дрожь в её теле. Она краснеет, ещё больше, чем обычно. Сутками напролёт, без перерыва на сон, я могу наблюдать за тем, как она краснеет от любых моих касаний. Это лучшее зрелище, которое я мог видеть за всю свою блядскую, ничтожную жизнь.
— Стас, боюсь, я не успею собрать все вещи к завтрашнему дню.
Я вижу, как она нервничает. Её вещи можно собрать за полчаса.
— Я куплю тебе новые вещи.
— Стас... Можно мне чуть больше времени. Хотя бы пару дней...
Иногда человек может чувствовать свой предел. Эти прошедшие с нашего знакомства девять месяцев —больше, чем просто предел. Это, блядь, невыносимая пытка.
Настолько невыносимая, что пара дней закончат дело и окончательно сведут меня с ума. Но вопреки своим неадекватным мыслям, я говорю ей:
— Пару дней, принцесса. Я даю тебе пару дней. В эту субботу ты заснёшь уже в моём доме. Не здесь.