Семь дней Жизни

"Когда летишь с моста, понимаешь, что все твои проблемы решаемы... кроме одной - ты уже летишь с моста..."(выживший самоубийца)

Мне снится Сэт, в его руках кирка, он и другие заключенные спускается в рудники. Все они грязные, тощие, их кожа покрыта болезненными язвами и сыпью. Многие их них не доживут и до утра. И все они смотрят на меня, прямо глаза, и в их взгляде я отчетливо читаю мольбу о помощи. Затем кадр меняется, и я вижу заключенных, которые сидят за швейными станками и смеются, какой-то мужчина с фотоаппаратом просит их сделать лица серьезнее. Они тут же хмурятся, но в их глазах все еще светятся смешинки, поэтому они опускают взгляд в пол. Их одежда совершенно новая, сапоги без дыр. Глядя на эту картину, давлюсь собственной злостью. Почему? Почему нас выставляют такими? Почему хотят скрыть правду? Вижу лицо Ларса Вата. Он насвистывает гимн лагеря и позирует перед фотографом. Не могу вытерпеть его довольную физиономию и просыпаюсь...

В номере холодно. Кто-то вчера забыл закрыть окно и сейчас свежий воздух полностью заполнил комнату. Мия спит, прижимаясь ко мне. Осторожно подтягиваю одеяло и закрываю ее голые плечи. Часы показывают 5:40 утра. Не уверен, что свободные люди встают так рано, но, несмотря на то, что жить мне осталось четыре дня, я тоже не стану пытаться подняться с кровати. Мия так мило сопит рядом со мной, что мне не хочется нарушать эту хрупкую идиллию. Я стараюсь не двигаться, чтобы не разбудить ее, но мое тело затекло, поэтому я все-таки немного поворачиваюсь. Мия сквозь сон что-то бормочет и утыкается в мою шею. Боже... это что-то невероятное... она невероятная... еще сильнее прижимаю ее к себе. Была бы моя воля, я бы никогда ее не отпускал...

***

- Мы вчера забыли про кое-что, - прежде чем это произнести, хорошенечко прочищаю горло, не хочу, чтобы голос казался хриплым.

- Ты имеешь в виду презерватив? - без стеснения проясняет девушка.

- Ну, да.

- На счет этого не волнуйся, - Мия замечает мой удивленный взгляд и поясняет, - ну, если ты боишься, что я залечу, то существуют еще и другие средства предохранения, например, таблетки... ну а если боишься, что я могу тебя чем-нибудь заразить, то тебе-то какая разница, умрешь раньше, чем это выяснится, а мне нечего опасаться, у тебя же до меня никого не было. Так что расслабься, - она говорит это очень уверено и быстро, как - будто заранее подготавливалась, но в конце ее голос все – равно дергается. Не понимаю, почему.

Я смотрю на нее с открытым ртом, не знал, что мы могли еще и чем-то заболеть. Уф... как же хорошо, что я не знаю некоторых вещей...

- Знаю, куда мы отправимся сегодня, - с самого вчерашнего вечера, я безумно боялся, что Мия захочет сегодня уйти, ведь я не уверен, что именно она чувствует ко мне, я и в своих-то чувствах до конца не разобрался, но, по-видимому, она решила остаться со мной еще на день. Это безумно радует меня. Не хочу, чтобы она уходила... никогда...

- Куда?

- К морю.

Вот, дурак! Нет, правда, я настоящий дурак! Море... я так много о нем слышал и так долго представлял его в своих мыслях, по идее, оказавшись на свободе, я первым делом должен был рвануть к нему, но... я дурак...

- Мия, - я вскакиваю с кровати, хватаю девушку и начинаю кружить ее по номеру, - ты просто чудо!

- Да что я сделала? – смеется она.

- Нет, правда, ты моя спасительница, ты чудо. Я люблю тебя!

...Тишина...

Я что, только что ей в любви признался?

Это явно было лишнее.

Мия все еще улыбается мне, но прячет свой взгляд, и, оказавшись на полу, уходит в ванную. Ну, вот, раньше постоянно держал язык за зубами, а в такой момент вдруг разговорился. Да, приятель, у тебя явно проблемы с мозгом.

Мия единственная девушка, которая не отпрыгнула от меня, когда узнала, кем я являюсь. И в принципе, она единственная девушка, с которой, я разговаривал больше пяти минут, не считая, конечно, Аманды... но это было скорее вынужденное общение...поэтому не мудрено, что я к ней испытываю какие-то новые для меня чувства... может быть, я в нее влюбился?

Море, вот что всем нам сейчас нужно... любой кому суждено умереть, должен его увидеть. А ведь у Барри не было его в списке.

- Мия! – в ванной тут же выключается вода, - Ты не против, если я позову с нами Барри?

Девушка выглядывает из-за двери:

- Нет, он, конечно, грубый, но довольно милый.

Милый? Она прячется обратно в ванную, а я уже не хочу звать Барри. Что значит «милый»? Он, что, ей нравится? Должно быть, так оно и есть, она вчера на него странно смотрела...

Так... стоп... что со мной? Еще минуту назад я считал Барри своим другом, а сейчас практически ненавижу его. Это что, ревность?

Со мной в лагере находился мужчина, мы не знали его настоящего имени, но все его почему-то называли Каспером. Мы частенько с ним курили солому за бараком. И однажды он рассказал мне, за что он оказался в лагере. Каспер работал механиком в автосервисе и нередко ремонт машин затягивался на всю ночь, и как-то раз, он вновь задержался на работе, предупредил свою жену, что останется до утра и начал ремонт, но то ли у него не оказалось нужной детали, то ли он просто устал, но Каспер решил пойти домой. А когда пришел, то обнаружил свою жену с любовником. Каспер очень красочно описывал свои тогдашние чувства, смесь злобы, горечи и ненависти к собственной жене. Он убил мужчину, а жену сильно покалечил, за все это он и был арестован. Вот, до чего может привести ревность, - сказал он мне тогда, я еще подумал, что, наверное, никогда не испытаю что-либо подобное. Оказывается, я ошибался.

Но я не хочу убивать Барри, и я не ненавижу Мию, наверное, сейчас я ощущаю только сотую часть того, что чувствовал Каспер.

Быстро одеваюсь и выхожу в коридор. Какой номер у Барри? Кажется, двести тридцать четвертый. Это на девятом этаже. Добираюсь туда, за пять минут и еще десять петляю в запутанном лабиринте коридоров, и наконец, нахожу нужную цифру.

Мой стук несколько минут просто игнорируют. Никакого движения. Может, его нет? Уже укатил на какое-нибудь очередное приключение? Собираюсь уходить, но замок щелкает и появляется немного помятое лицо Барри. Кажется, он только, что проснулся.

- Хэл? – он удивленно таращиться на меня, - Ты чего? Хах... это кто тебя так разукрасил?

- Что?

- У тебя немного фейс помят, - он вертит указательным пальцем перед моим лицом.

- Ааа, это... это так, пустяки. Барри, ты когда-нибудь видел море?! – я воодушевлен, меня так и распирает улыбка.

- Да, - бритоголовый не понимает моего восхищения, а я почему-то не подумал, что являюсь, наверное, единственным человеком на земле, который никогда не видел море. Улыбка сползает с моего лица. Ну, конечно же, он его видел.

- Блин.

- А что?

- Да следующий пункт в моем списке – море. А у тебя его вроде не было, вот я и подумал...

- Ты зовешь меня поехать с тобой?

- Ну, еще Мия поедет.

- Та проститутка?

- Да, - кривлюсь от этого резкого слова.

- Она до сих пор с тобой?

- Да. Так ты поедешь или нет?! – не хочу разговаривать о Мии, да еще в таком подтексте.

- Не знаю, даже. Были запланированы кое - какие другие дела... ну и к черту их! Поехали. Да, море надо увидеть, перед тем, как умереть...

- Тогда через пятнадцать минут внизу.

- Как скажешь, брат, - его дверь захлопывается, а я возвращаюсь к себе, по пути раздумывая, смогли бы мы дружить с Барри если бы были обычными городскими парнями, без судимостей и наркотиков? Наверное, все же нет. Мы разные, а вот ситуация у нас одна, это нас и сблизило.

***

- И сколько до моря? – спрашиваю я, когда мы усаживаемся в машину, которую взяли напрокат. Это красный мустанг – кабриолет. Крыши нет совсем. Мы специально ее взяли, чтобы почувствовать все прелести быстрой езды. В прокате машин, мы проделали тот же фокус, что и вчера. Мия сняла своей карточкой деньги с наших микрочипов и уже ей расплатилась. Мне кажется, если бы владелец проката знал, что мы заключенные лагеря, то не видать бы нам красного мустанга – кабриолета, а так, очередные детишки богатых родителей, притом одеты мы под стать. Барри выпендрился и нацепил на себя, наверное, самые дорогие вещи, которые нашлись в его шкафу, названия, брендов так и бросаются в глаза. Я же обошелся вчерашними джинсами и белой рубашкой, Мие мы выбрали в магазине легкий сарафан и широкополую шляпу.

Девушка оформила машину на себя и первая села за руль, хотя они с Барри чуть из-за этого не подрались, успокоились только тогда, когда я предложим им рулить по очереди, меня, ясное дело, на водительское кресло сажать никто не собирался. Как говорится, не тот стаж вождения...

- Часа четыре.

- Эх, - вздыхает Барри, - потратить восемь часов только на одну дорогу.

- Ты же знал, куда мы едем, мог бы и не соглашаться, - Мия и Барри сидят впереди, а я примостился на заднем сидении. Здесь очень удобно, я практически лежу на кожаном кресле.

- Ага, я же должен был проследить за тобой, чтобы ты не увезла Хэла куда подальше.

Мия фыркает и выруливает на шоссе. Этим двоим просто нельзя находится рядом друг с другом. Наверное, если бы не было меня, то они переругались бы.

- Можешь, вычеркивать машину, - смеется Барри, мы уже едем довольно долго, ноги немного затекли, и я уже начинаю жалеть, что приходится столько времени просто сидеть в машине без дела. Но все меняется, когда я слышу голос Мии:

- Хэл! Смотри!

Кручу головой и сначала не понимаю, на что именно мне смотреть, но потом мое сердце замирает. Машина спускается с горы, и перед нами открывается потрясающий вид. Море... Мои глаза расширяются, сказать, что я в шоке, это ничего не сказать. Оно просто огромное. Со всех сторон одна сплошная голубизна, которая, не прерываясь, уходит в небеса. Границы между голубым небом и водой практически не видно. Это создает поистине сказочное ощущение.

Барри оборачивается ко мне и смеется:

- Мия, ты только глянь на него. Он в ступоре.

Это правда. От восторга, который просто захлестнул меня, я даже привстаю. Сильный ветер яростно пытается усадить меня обратно, но куда ему против меня... против человека, который впервые увидел море...

- Это... просто... не-ве-ро-ят-но!!! – ору я, что есть мочи, но в ушах такой свист, что я практически не слышу свой собственный голос.

Барри тоже встает, он одной рукой держится за лобовое стекло, а другую выбрасывает вверх и пытается поймать ветер. Мия прибавляет скорость, и теперь мы летим... летим по-настоящему... Каждый из нас, что-то кричит, но мы не слышим друг друга, но это неважно. Мы все сейчас чувствуем одно и то же. Чувствуем собственную ничтожность...

Боже, и зачем, ты только, создал эту красоту? Ведь мы, жалкие существа, не достойны ее.

Подхожу к береговой линии, и море окатывает мои голые ступни холодной водой. Передо мной распростерлось бескрайнее море, а с холмов позади, дует теплый полуденный бриз. Я с восхищением смотрю на чарующую бесконечность волн. Вот гигантский завиток только формируется, а через несколько мгновений он уже с грохотом разбивается о берег. Соленая влага оседает на лице, ноги практически утопают в белой пене. В горле у меня все пересохло, а в глазах стоят слезы. Красиво... В это невозможно не влюбиться. Белые птицы с громкими криками летают над самым водным зеркалом, в воздухе пахнет солью и невероятной свежестью, солнце превращает все вокруг в одно большое сверкающее пространство. Стою, раскинув руки в стороны, ветер развевает мою рубашку, создается впечатление, что позади меня неожиданно выросли крылья, и я превратился в птицу. Как много раз, находясь на черных полях лагеря, я пытался почувствовать что-то подобное, но ощущение полета и полной свободы, накрывает меня с головой только здесь.

Замечаю Барри только тогда, когда он уже подходит ко мне вплотную:

- Ну, что, приятель, нравится?

- Угу, - я настолько взволнован, что ничего существенного выговорить не могу.

- А я когда-то жил у моря.

- Счастливый человек. Ты мог смотреть на эту красоту каждый день.

- А знаешь, все когда-нибудь надоедает, и даже моря.

Я искривляю губы и выдаю первое, что приходит мне на ум:

- Ну, тогда ты самый несчастный человек.

Барри смеется и медленно бредет по мокрому песку.

***

- Ты это видел? – я протягиваю Барри буклет лагеря, который он несколько минут увлекательно просматривает.

- Что это?

- Это наш лагерь.

- Да, ну... я подумал, что это санаторий какой-то.

- А они утверждают, что это Бишерон.

- Чепуха какая-то.

- А то...

Мия дает мне сигарету, а Барри достает свои косяки и предлагает нам, но мы отказываемся. Я не хочу затуманивать свое сознание, когда передо мной море.

- Вы должны все рассказать, - Мия встает и сверху вниз смотрит на нас.

- О чем?

- Я всю ночь думала, - Что? Она всю ночь думала??? – ваши тюремщики сто пудов не хотят, чтобы кто-то узнал истинное лицо лагеря Бишерона. Вы должны все рассказать...

Мы с Барри непонимающе переглядываемся:

- Кому рассказать – то?

- Ну, я не знаю. Людям.... Журналистам, а еще лучше мэру, он к этому очень серьезно относится.

Барри нервно хихикает и вновь затягивается, в принципе, я с ним согласен:

- Нам запрещено общаться с журналистами, а к мэру нас и на километр не подпустят, - пытаюсь объяснить Мии, что ее идея совершенно невыполнимая.

- Но вы просто обязаны! Ведь там умирают люди!

Барри тоже поднимается, теперь они оба нависают надо мной:

- Никому мы ничем не обязаны! Мы что, единственные семидневники? Почему, мы должны думать об этом? Пусть думают другие...

- Эгоисты!

- Да, мы такие, но если ты забыла, нам умирать через два дня, - ну кому через два, а кому и через три, - зачем нам тратить свое время на твоего мэра?

Мия вспыхивает, как спичка. Она злится, и я закрываю глаза, не хочу слушать их крики, которые заглушают шум прибоя.

- Он не мой мэр! Но люди должны знать! Кто-то ведь ждет своих близких домой, надо сделать так, чтобы они их дождались! Хэл, ну скажи же что – нибудь!

Распахиваю глаза и молчу. Кто-то кого-то ждет, интересно, а мама тоже меня ждала?

- Хэл? – Барри проводит своей ладонью у меня перед лицом, - Что ты дала ему покурить?

- Обычные сигареты.

- Да нормально все, - отмахиваюсь я, - просто, я всегда считал, что люди, попавшие в лагерь, уже никогда не должны оттуда выйти, оказывается, такая возможность существует. Почему тогда, я не вышел? - пытаюсь придумать хоть одно нормальное оправдание, - Я пробыл в лагере восемь лет, неужели за распространение наркотиков дают такой срок?

- Они про тебя, наверное, забыли.

- Или убили, - понимание приходит уже после того, как я произношу эти слова, - когда я смотрел биографию своей мамы, то нашел и свою, в ней сказано, что я умер восемь лет назад, в лагере.

- Правда?

- Да. Не знаю, почему они посчитали, что я погиб.

- Может, поэтому они, и пытались тебя убить. Может быть, пришло время тебя отпускать, а обнаружив свою ошибку, они не захотели, чтобы все о ней узнали и оставили тебя, а потом, когда сменился мэр и начались все эти разговоры о проверках, тебя и решено было убрать.

Я и Барри с широко распахнутыми глазами смотрим на Мию.

- Тебе, детка, только детективы писать.

- Возьму на заметку, - фыркает девушка, - но, а что, если это все правда?!

- Если это все правда, то Хэл самый невезучий человек на свете.

- Спасибо, - я не совсем верю в верность этих предположений, уж слишком все запутано, если бы кому-то нужна была моя смерть, то надзиратели могли просто меня застрелить без объяснений, как делали это сотни раз с другими заключенными, как сделали с Филом, зачем им надо было вмешивать сюда Джека? Не понятно...