Принятие неизбежного.
Афина несла меня по бесконечным коридорам, мимо картин с надменными лицами и статуй из белого мрамора. В горле стоял ком, душивший меня, а в голове пульсировала одна мысль: девочка. Что с ней будет? Неужели Аро действительно настолько жесток? Я отказывалась верить, что тот вампир, который очаровал меня своей мудростью и галантностью, способен на такое хладнокровие.
В комнате Аро было темно и холодно, как в склепе. Афина молча поставила меня на пол и исчезла, оставив наедине со своими страхами. Я стояла посреди комнаты, чувствуя себя загнанным зверьком. Запах древности и силы витал в воздухе, давя на меня своим величием. Внезапно щелкнул замок, и в комнату вошел Аро. Его глаза, обычно лучистые и любопытные, сейчас горели недобрым огнем.
— Селена, — произнес он мягко, приближаясь ко мне. — Ты должна понять, что я делаю это ради тебя. Ради нашей общей цели. Вольтури — это закон, и этот закон должен соблюдаться.
Я отшатнулась от него, чувствуя, как во мне поднимается волна гнева и отвращения. — Это не закон, Аро! Это садизм! Ты мучаешь невинных людей, чтобы доказать свою власть!
Аро покачал головой, на его лице появилось выражение печали. — Ты еще не понимаешь, Селена. Мир жесток, и иногда приходится делать то, что неприятно, чтобы сохранить порядок. Ты должна научиться быть сильной, должна научиться принимать решения. И я помогу тебе в этом.
— Сильной? Принимать решения? — я усмехнулась, чувствуя, как губы сводит от горечи. — Ты называешь это силой? Подлость и жестокость – вот твоя сила! А я… я думала, что ты другой. Я верила в твою мудрость, в твою человечность.
Аро остановился в нескольких шагах от меня, его взгляд стал твердым и непроницаемым.
— Человечность – это слабость, Селена. Она делает нас уязвимыми, позволяет чувствам затмевать разум. Вольтури не могут позволить себе такую роскошь. Наша ответственность слишком велика, чтобы руководствоваться эмоциями.
Я смотрела на него, пытаясь найти хоть искру того Аро, которого знала. Но в его глазах отражалась лишь холодная решимость, граничащая с фанатизмом. Он словно надел маску, за которой скрывал все свои чувства и сомнения. Я поняла, что передо мной стоит не тот мудрый вампир, а безжалостный правитель, готовый пожертвовать всем ради сохранения своей власти.
— Тогда я не хочу быть частью этого, — прошептала я, слезы вновь потекли по лицу. — Я не хочу быть частью твоей жестокости. Я лучше умру, чем стану такой же, как ты.
В глазах Аро мелькнула тень, он нежно взял мое лицо в свои ладони, они были тёплыми. Нежно убрал пальцами капельки мои слез. И поцеловал в лоб.
—Селена..ты нужна мне. Я бесконечно ждал тебя, а ты всё время так далеко от меня.
Я отстранилась от него.
—Как думаешь с людьми которые дороги, поступают так? Держат ли их взаперти? Нарушают их границы?. – с горечью проговорила я.
Аро замер. В глубине алых зрачков что-то шевельнулось — словно тень той человечности, о которой он так презрительно отзывался.
— Ты думаешь, я наслаждаюсь этим? — его голос прозвучал приглушенно, почти с болью. — Каждый камень этого замка пропитан жертвами, Селена. Но без порядка мы станем теми монстрами, какими нас рисуют смертные. Ты... — он провел снова приблизился и провел большим пальцем по моей нижней губе, — ты единственная, кто заставляет меня сомневаться.
Я отстранилась, чувствуя, как его прикосновение оставляет на коже след.
—Сомневаться? — засмеялась я горько. — Ты убиваешь детей и называешь это порядком. Ты запираешь меня, ломаешь — и говоришь о заботе? Если я так тебе дорога, почему ты превращаешь меня в соучастницу своей жестокости?
Его рука резко сжала мое запястье, боль пронзила кости. Аро притянул меня так близко, что наши дыхания смешались — его пахло лавандой, мое, наверное, страхом.
—Потому что ты сильнее, чем думаешь, — промурлыкал он. — Ты можешь стать моей равной. Не мягкой тенью Маркуса, а истинной королевой Вольтури. Но для этого нужно сжечь слабость в своем сердце.
За дверью послышался шорох. Аро отпустил меня, отступив на шаг. В проеме возник силуэт Маркуса, его ледяной взгляд скользнул по моему запястью, где алели следы пальцев Аро. Теперь у меня вся рука была в следах от пальцев, сначала Рафаэль,а теперь и Аро.
—Тронный зал требует твоего присутствия, — произнес он бесстрастно, но в голосе вибрировала сталь. — Другие члены клана требуют объяснений, почему смертная была на суде и почему она всё ещё человек.
Аро усмехнулся, поправив манжеты.
—Как вовремя ты всегда появляешься, старый друг. — Он бросил на меня последний взгляд, полный обещаний и нежности. — Подумай, Селена. Мир вне этих стен куда страшнее моей «жестокости».
Когда дверь закрылась за ним, Маркус шагнул ко мне. Его рука коснулась моего запястья, и холод сменился странным теплом — боль прошла, а синяки исчезли.
— Он не изменится, — прошептал он, глядя в ту точку, где исчез Аро. — Но ты... ты уже меняешь всех нас.
—Почему ты защищаешь меня? — спросила я, чувствуя, как дрожь возвращается. — Ты же ненавидишь его да?.
Маркус повернулся к двери, открывая вид на его широкую спину.
—Я уже говорил, что это не ненависть.
В коридоре зазвучали шаги. Афина стояла на пороге, ее лицо было бледнее обычного.
—Девочка... — начала она, но голос сорвался.
—Сто с ней? — сердце упало.
—Аро убил её, быстро она даже не поняла, что произошло.
Мир поплыл. Я схватилась за спинку кресла, чтобы не упасть. Маркус молчал, но его кулаки сжались так, что костяшки побелели.
—Она не страдала.– коротко произнес Маркус. И ушел.
—Она была ребенком, — прошептала я, глотая слезы. — Даже став вампиром...
—Дети не становятся вампирами, — Афина перебила резко, поворачиваясь ко мне. Ее вишневые глаза горели как раскаленные угли. — Они превращаются в монстров.
Она сделала шаг вперед, складки ее черного платья зашелестели, словно крылья ворона.
— Представь голод новорожденного вампира, умноженный на детскую незрелость. Они не умеют контролировать жажду. Не различают друзей и жертв. — Ее голос дрогнул, обнажив трещину в броне равнодушия. — Последний ребенок, обращенный двести лет назад, вырезал целую деревню за ночь. Даже Вольтури не смогли его остановить — пришлось сжечь вместе с лесом, где он прятался.
Я закрыла глаза, представляя девочку с кровавыми слезами — ее хрупкие пальцы, сжимающиеся вокруг горла жертвы. Аро мог солгать о многом, но не об этом. Закон имел корни в костях невинных.
—Почему ты мне раньше не сказала? — спросила я, чувствуя, как гнев смешивается с отчаянием.
Тепло. Неожиданное, почти обжигающее. Афина обняла меня, ее руки крепко сжали плечи, как стальные обручи. От нее пахло пергаментом и полынью — запах вековых секретов.
— Потому что ты все равно попыталась бы спасти ее, — прошептала она в волосы. — Как спасаешь всех. Даже тех, кого не должна.
Я вцепилась в ее плащ, сдерживая рыдания. Каменный пол под ногами колебался, но Афина держала твердо — якорь в бушующем море.
—Это не оправдывает его, — пробормотала я в складки ткани. — Аро наслаждался ее страхом.
—Нет. — Она отстранилась, держа меня на расстоянии вытянутой руки. Ее пальцы впились в мои предплечья, заставляя встретить взгляд. — Он боится. Каждый раз, когда нарушают закон, он видит свое прошлое. Когда он создал свой первый клан, а его уничтожили румынские вампиры, они создали армию из детей и отправили убивать всё вокруг, их не остановить они слишком сильны. Поэтому он чтет законы, чтобы ошибки прошлого не повторились. Убив её сейчас, он спасает миллион обычных смертных.
Аро, боящийся? Невозможно. Но в глазах Афины не было лжи — только давняя боль, похороненная под слоями дисциплины.
— Мы все монстры, Селена. — Она отпустила меня, поправляя серебряную брошь на груди. — Но некоторые из нас помнят, каково это — иметь сердце.
Тень мелькнула за дверью. Маркус? Аро? Неважно. Я потянулась к Афине, обняв ее за талию, прижавшись лбом к ее плечу. Она замерла, затем медленно опустила руку мне на спину — неловко, будто забыв язык прикосновений.
—Спасибо, — прошептала я. Не за утешение. За правду.
Она кивнула, отступая к двери. Ее силуэт растворился в полумраке, оставив лишь шепот:
— Не дай ему превратить твое сердце в камень.
За окном завыл ветер, неся с собой запах грозы. Где-то в глубине замка зазвучали шаги — тяжелые, мерные. Шаги судьи, палача, тирана... Но теперь я знала: даже у монстров есть шрамы.
Аро вошел без стука — тень, материализовавшаяся из полумрака. Его алые глаза казалось светились изнутри . На нем был простой черный камзол без украшений, волосы собраны в низкий хвост — непривычно человечный образ для короля Вольтури.
—Ты ненавидишь меня, –произнес он, останавливаясь в двух шагах. Не вопрос, а констатация. —И все же сегодня ты будешь со мной.
Я сжала край платья, все еще чувствуя на губах призрак его прикосновения.
—Зачем? Чтобы показать, как сжигать сердца?
Он рассмеялся тихо, словно делился секретом.
— Чтобы показать, из-за чего их стоит жечь.
Его рука скользнула в воздухе — жест, полный магической грации. На столе появился серебряный поднос с гранатами, их зерна блестели как капли крови.
— Завтрак. Ты сегодня явно ничего не ела.
—Я не голодна.
— Ложь. –Он поднес зерно к моим губам. –Твой пульс участился при виде фруктов. Смертная слабость — потребность в пище.
Я откусила, не сводя с него глаз. Сок стекал по пальцам, оставляя липкие дорожки. Аро наблюдал.
—Первый урок: сила — не в отказе от желаний, а в их контроле.
—Как ты контролируешь жажду власти? — выпалила я.
Его веки дрогнули.
— О, Селена... – Он поймал каплю сока на моем подбородке пальцем, втянул ее в рот. – Я утоляю ее ежедневно. Чем хочешь заняться в такой откровенный день?.
—Покажи мне город? Я давно не видела никого кроме вампиров, давно не ощущала запаха улиц и людей вокруг, а сейчас как раз дожди. – С надеждой посмотрела на него.
Вампир задумался, но согласно кивнул.
Дождь струился по старым черепичным крышам, превращая Верону в акварель размытых силуэтов и переливчатых бликов. Я шла, запрокинув лицо к небу, ловя капли губами, как будто могла впитать всей кожей эту хрупкую свободу. Каждая молекула воздуха казалась мне драгоценной — пахло мокрым камнем, дрожжами из пекарни, чьи-то духами с ноткой фиалки.Все запахи были усилены из-за дождя и они сводили меня с ума. Мозг переполнился эмоциями. За спиной слышался мерный шаг Аро, бесшумный, но ощутимый, как давление атмосферы перед грозой. Он смотрит на эти улицы и на людей вокруг, сколько раз он здесь бывал? Стоял ли на этом мосту, когда по нему шагали легионеры?
— Твое восхищение дождём трогательно и наивно, — произнёс Аро, его голос прозвучал так близко, что я вздрогнула. Он держал над моей головой чёрный шёлковый зонт, сам оставаясь в тени. — Для тебя это чудо. Для меня — всего лишь повторение. Этот дождь был таким же и сто лет назад, и двести.
Я протянула руку за пределы зонта, наблюдая, как капли оставляют на коже узоры, словно невидимый художник рисует карту мимолётных рек.
— Повторение — это как основа музыки, — ответила я, улыбаясь продавцу, выносившему на улицу ящики с апельсинами. — Ты слышишь одну и ту же ноту, а я — новую мелодию каждый раз.
Он замедлил шаг, изучая меня взглядом, в котором смешались любопытство и досада.
— Ты говоришь, как поэты, которых я знал. Здесь, пять веков назад, я встретил поэта. Он писал сонеты о любви, а умер в нищете, преданный той, ради которой слагал стихи. — Он повернулся ко мне, капли дождя стекали по его щеке.
Я ничего не ответила размышляя над его словами.
Мы свернули к площади Пьяцца делле Эрбе, где дождь превращал рыночные тенты в барабаны. Я завороженно наблюдала, как старуха в цветастом платке спасает от ливня горшки с базиликом, её морщинистые руки двигались с грацией, которой позавидовала бы балерина.
— Ты прав, — неожиданно сказала я, останавливаясь у фонтана с потускневшей бронзовой наядой. — Люди строят песочные замки. Но разве не в этом красота? Они знают, что волна придёт, но всё равно лепят башни с башенками. С такой же любовь как и раньше.
Аро коснулся ладонью мокрого лица статуи, и мне показалось, что камень под его пальцами на миг ожил, вспомнив руки создателя.
— В твоей метафоре есть изъян, — произнёс он, и в его голосе впервые прозвучала усталость, древняя как подземные реки. — Песок не страдает, когда его размывает. Люди же цепляются за иллюзии, рыдая, когда реальность отнимает их игрушки. Это только в сказках люди с радостью воссоздают замки вновь и вновь, на самом деле всё намного сложнее и неоднозначнее. Всё дело в тебе, ты молода и полна света и любви, у тебя в голове не может возникнуть даже мысли о жестокости людей, которые воздвигают замки, какую цену они платят за это каждый раз.
Ливень усилился, загоняя нас под аркаду старинной лоджии. Я прижалась спиной к стене, украшенной фресками с потускневшими золотыми нимбами, и вдруг осознала, как мала моя жизнь в сравнении с его вечностью. Он видел, как рождались эти росписи. Стоял здесь, когда художник, чьё имя стёрлось из истории, наносил последние мазки. А теперь смотрит на них, как на детские каракули.
— А ты? — спросила я, смелее, чем следовало. — Тебе никогда не хотелось снова стать тем, кто верит в башни из песка?
Его пальцы сжали рукоять зонта так, что костяшки побелели.
— Верование — роскошь смертных, — прошипел он, но вдруг резко выдохнул, будто смиряясь с тем, что не может скрыть всё. — Я… забыл. Забыл вкус веры. Есть ли смысл верить во что-то кроме власти?.
Я не ответила, ошеломлённая его признанием. Вера – роскошь? Звучало горько и жалко, словно он сам себя лишил чего-то жизненно важного. Я смотрела на его лицо, пытаясь разглядеть хоть искру сожаления, но видела лишь маску отрешенности, выкованную веками. И все же, сквозь эту броню прорвалось секундное замешательство, словно он случайно обронил кусочек себя, настоящего, уязвимого. И вдруг, меня осенило. Он не просто забыл вкус веры. Он боится его вспомнить. Боится, что хрупкие башни из песка снова воздвигнутся в его сердце, а потом будут безжалостно смыты волной вечности. И тогда, его боль станет невыносимой.
Я чувствовала, как его взгляд прожигает меня насквозь, словно он пытается прочитать мысли, выудить сочувствие, которое я сама еще не успела оформить. Но в его глазах не было просьбы, лишь вызов, сталь, отполированная тысячелетиями. Я указала пальцем куда-то вдаль намекая о том, что нам пора идти дальше.
Мы шли вдоль канала, где дождь выбивал на воде таинственные письмена.
— Ты ошибаешься, — прошептала я, останавливаясь перед витриной, где пожилая пара пила капуччино, их руки соприкасались на столе и сколько таких мгновений мы встречаем в жизни? Держание за руку, теплота солнечных лучей или мокрый нос собаки только что принесшей мяч.Эти мгновения и помогают людям жить и создавать. — Они не просто строят башни. Они плетут паутину из мгновений. И когда ветер или волна уносит одну нить, они сплетают новую. Потому что иначе — нельзя. – Он подошёл ко мне и наше отражение на витрине ,как ни странно смотрелось гармонично, дополняя друг друга. Взгляд Аро скользнул по старикам, потом вернулся ко мне. В алых глазах мелькнуло что-то похожее на голод — не к крови, а к чему-то, что нельзя назвать.
— Ты говоришь так, будто сама сплетаешь эту паутину, — произнёс он, и в его голосе зазвучал странный резонанс, будто слова повторяло эхо из глубин его памяти.
— Я смертна, — пожала я плечами, чувствуя, как дождь просачивается под воротник. — Мне остаётся только это. Любить мир, пока он не отнял у меня дыхание.
Он вдруг резко шагнул вперёд, закрывая меня от порыва ветра своим плащом. Ткань пахла дымом, лавандой.
— Опасная философия, — прошептал он, и его дыхание коснулось моего виска, холодное, но уже не пугающее. — Она заставляет… завидовать. Ты вся продрогла идём домой, иначе заболеешь.
У ворот замка я обернулась, в последний раз глядя на город, утопающий в серебристой пелене. Аро стоял в двух шагах, его профиль на фоне грозовых туч казался высеченным из обсидиана. Он несёт в себе целые эпохи, как река — песок. Но сегодня, кажется, этот песок заструился меж пальцев, показав дно.
Я зашла в замок и направилась в свою комнату, смыть этот тяжёлый день, который устроил мне Аро.