Побег
Алекс
По прошествии нескольких дней, когда я уже вполне бодро мог передвигаться, а Громли пришел в себя настолько, что мог давать показания, мы вместе с моими командирами вваливаемся к нему в палату, для того, чтобы подробнее расспросить его, как он оказался в лесу во время заварухи.
— Ну что, Громли, — с усмешкой спрашиваю его, — как там у недовольных? Хорошо кормят? Если расскажешь нам, как они живут, мы, может быть, тебя и… помилуем!
— Я много знаю о недовольных, Эванс, но не потому, что был среди них, а потому, что все это время наблюдал за ними, выслеживал и охотился!
— Пиздеть — не мешки ворочать! — гаркаю я, нахмурившись. — За все то время, что я тебя знаю, от тебя услышать хоть что-то правдивое было проблематично, так что ты ври, да не завирайся.
— Я ушел из Бесстрашия и десять месяцев жил в лесу, выслеживая недовольных, — с угрозой в голосе говорит мне Громли. Я замечаю, что у него совершенно не бегают глаза, что раньше частенько за ним наблюдалось, взгляд его тверд и решителен. Да и вообще весь вид его говорит о том, что он нисколько не боится, так выглядит человек, который принял для себя решение, и от него не отступит. Видеть было это необычно, отчего я неожиданно для себя начинаю злиться.
— То есть ты утверждаешь, что ты в одиночку в течение десяти месяцев выживал в лесу? — я прищуриваюсь скептически. — Если ты хочешь, чтобы мы поверили тебе, придумай что-нибудь более достоверное, а то уж больно фантастическим все это кажется.
— Когда кажется, оглядываться надо, — бурчит Громли, поглядывая на меня презрительно. — А я действительно выживал в лесу, батарейки для передатчика воровал у вас на полигоне, да еще много нужных и полезных вещей можно было прихватить. Сложнее всего было зимой, но я вырыл землянку и вполне себе неплохо перезимовал. Ваша разведка — полное дерьмо, что вы не могли засечь меня все эти месяцы.
Ну вот, кажется, мы и нашли объяснение всей той чертовщине, что происходила на полигоне. Остаётся только понять, куда делась Дани.
— Ты знаешь, куда делась Клейтон? — тревожно озвучивает мои мысли Матиас. — Ты видел, кто ее похитил?
— Про это ничего не знаю. Я пробирался на полигон только затем, чтоб чем-нибудь поживиться, да и то, исключительно когда удалось снять с убитого хантера его исчезающую накидку. Про Клейтон ничего не знаю, однако выяснил кое-что про сопляка, что ошивается вокруг вашего полигона вот уже более полугода.
— Отчего же ты не примкнул к нашей группе, Аарон? — затолкав поглубже свою неприязнь к этому типу, спрашиваю спокойно. — Отчего опять, как в старые добрые времена, откололся и действовал под прикрытием наших спин?
— Это еще надо посмотреть кто чью спину прикрывал, Эванс, — говорит и смотрит исподлобья, кретин. — Ты как всегда видишь только то, что у тебя перед носом, а посмотреть немного глубже не в состоянии, — я предпочитаю не откликаться на провокации, но Матиас бросает на меня предостерегающий взгляд и придвигается ближе к парню, чтобы в случае чего перехватывать инициативу.
— И тем не менее, — с трудом сдерживая гнев, я продолжаю его допрашивать, хотя руки чешутся вмазать ему хорошенько.
— Громли, — твердо вступает в переговоры Матиас, — мы сейчас тут говорим с тобой только по одной причине: ты в момент какого-то неестественного для тебя просветления вдруг решил помочь фракции во время суда. Мы-то, конечно, понимаем, что ты тогда испугался за свою шкуру, но, как бы там ни было, ты помог нам, поэтому мы хотим сейчас получить вразумительный ответ. Что ты тут делаешь и какими судьбами здесь оказался?
— Когда я услышал про хантеров, я понял, что это гениальная идея, — отвечает Громли, обводя нас всех по очереди презрительным взглядом. — У нас очень мало людей, а метод выслеживания и ликвидации опытных бойцов оказался самым эффективным. Буквально десять лет назад шла война новинок, «сверху» оказывались те, у кого оружие новее. Но сейчас, когда открытый бой — это всегда лишь груда покореженного металла, это перестало иметь смысл. Сейчас победит тот, кто перебьет всех живых людей.
— И ты решил взять эту идею на вооружение, присоединившись к недовольным с их гениальной идеей?
— Печально признавать это, Эванс, но ты как был идиотом, так им и остался, — Эйми предостерегающе покашливает, он бросает на нее мимолетный взгляд, который мне очень не нравится, но поток его красноречия относительно моей характеристики прекращается. — Я пришел со своей идеей к командиру разведки, но он только послал меня матерно. — Ну еще бы, Ворон, он может. — Не проникся он, короче. А я за эти месяцы узнал столько, сколько ваша гребаная разведка не узнала за двадцать лет.
Теперь настала очередь сдерживать Кевина.
— Можно я ему въебу? — сжимая кулаки, выцеживает сквозь зубы Гилмор. — Зачем мы вообще выслушиваем этот поток сознания, когда можно просто пустить ему пулю в лоб как предателю, и все? Что еще он скажет, чтобы спасти свою задницу, мы поймали его на месте преступления, какие еще могут быть разговоры?
— Подожди, Кев, мы всегда его успеем расстрелять, — примиряюще говорит Матиас. — Ладно, Громли, хватит предисловий, говори уже, что ты там узнал?
— Тот хантер, что ошивается все это время у вашего полигона — совсем еще сопляк, к тому же, скорее всего, девка, — выдает Аарон, а у меня холодеют пальцы. Не может быть! Да врет он, чтоб себя спасти, не такое он говорил, чтоб вывернуться при явном пиздеце. — Это совершенно новый, другой вид войны, когда вы уже это поймете? У недовольных подросло новое поколение, воспитанное в ненависти, в страшном неприятии Бесстрашия. Они пиздец какие жестокие, они идут на все, ради достижения своих целей, а цель у них одна — убить как можно больше Бесстрашных. Этот хантер очень молод, но у него терпения на десятерых и выносливости на сотню. Он следил за вами долгих шесть месяцев, он всегда действует один. И вот еще что. Безопасность вашего гребанного полигона — это полное, абсолютное и ебасраное дерьмо, рассчитанное только на полномасштабный бой, а от одиночных диверсий абсолютно никакой защиты! Ну как же! «Мы же Бесстрашные, у нас есть экзокостюмы, импульсные гранаты, мы любого завалим!» А оказалось, что вас можно перебить по одному, пока вы упиваетесь своей собственной напыщенностью, и против одиночек у вас нет абсолютно никакой защиты. Я осмелился даже практически в открытую появляться перед вами, как я угорал над твоей охуевшей рожей, Эванс, когда ты не обнаружил свой кофеек в чашке! Я все думал, ну когда же у вас включатся мозги и вы поймете, что против одиночек вы ничто, и не врубите, наконец, какую-нибудь нормальную охранную сигнализацию.
Аарон все вещает, а у меня из головы не выходит его предположение, что «мой» хантер — это девка, если Аарон не врет. Да что же они за люди, если молодые девушки занимаются у них убийствами? Что за войну нам придется вести с этим поколением недовольных, которых так назвать уже не поворачивается язык. Это уже не какая-то там оппозиция власти, это целая диверсия против нашего уклада. Отец еще думает, как бы с ними договориться, а мне уже давно стало понятно, что их нужно уничтожить, и никак иначе.
— Сколько хантеров работает по нашему полигону? — перебиваю его на полуслове, потому что надоело слушать его издевательский тон.
— О, а вот это уже деловой разговор, Эванс, наконец-то до тебя дошло, что я тут тоже не в баклуши бил. По вашему полигону работает только сопляк. А конкретно по тебе, командир. У нее на счету несколько Бесстрашных, но Шона убила не она. На этой территории четверо хантеров, один из них натуральный псих. Я охотился на всех. Одного убил. Девку подстрелил, когда она, ранив тебя, смыться хотела, да вот беда, промазал. Только в руку ранил.
Странные, совершенно неподдающиеся логике эмоции охватывают меня полностью. С рождения я привык, что солдаты — это и парни и девицы, и нет разграничения на войне по половому признаку. Но сейчас… Мне захотелось все отдать, чтобы все было не так. Неправильно это. Не должны девушки воевать. Не знаю, почему вдруг у меня возникает такая мысль, но она внезапно посещает меня и становится нестерпимо горько.
— Почему ты сбежал из Бесстрашия? Вряд ли только для того, чтобы открыть сезон охоты. Какова истинная причина?
Громли смотрит на меня оценивающе, отворачивается и сжимает кулаки.
— Мой суд тогда был назначен через неделю, Алекс. Дав показания против Билли, я дал их и против себя тоже, моя связь с недовольными практически доказана. Сколько я ни говорил, что раскаялся, что хотел стать настоящим Бесстрашным, мне грозил расстрел за предательство, как ни крути. Я давно ушел бы, да вот только…
— Что, Аарон? Почему ты сразу не сбежал?
— Из-за нее, — кивает на Эйми Громли, — я не мог ее так просто бросить, не хотел, чтобы ей было больно. Старался, как мог, доказать свою преданность фракции, но так или иначе меня бы расстреляли. Я подумал, что, если у меня будут доказательства моей преданности, суд пересмотрит свои решения, но потом я понял, что мы давно уже воюем ради войны, Алекс, не ради победы.
Как ни страшно, ни ужасно это признавать, а слова этого придурка не лишены смысла. У меня давно уже зреет подобное чувство, что вся эта война потеряла ту идею, которая у нее была изначально. Я смотрю на Аарона и не узнаю его. То ли жизнь в непривычных тяжелых условиях изменила его, то ли причиной были те откровенные взгляды, коими обменивались Эйми и Громли, но передо мной был совсем другой человек. Он говорит, что раскаялся, хотел доказать свою преданность фракции. Я ему не верю, но меня берут смутные сомнения. Чувствую, что отношение к этому человеку замешано на тех эмоциях, что он вызывал у меня всю инициацию, а сейчас к ним прибавилась еще и… ревность. На меня Эйми никогда ТАК не смотрела. Уж не знаю, что там ждет его во фракции, да только надо его сплавить отсюда побыстрее.
— Как только ты будешь в состоянии перенести дорогу, я отправлю тебя во фракцию. Я опишу твои заслуги лидеру, расскажу все как есть, в том числе, как ты спас меня во время нападения. Если лидеры сочтут эту информацию ценной и достоверной, думаю, они пересмотрят решение в отношении тебя. А пока ты арестован, Аарон, — не обращая внимания на его досадливо-презрительное выражение лица, я киваю ему и, бросив взгляд на Эйми, выхожу в коридор, где на меня немедленно налетает один из диспетчеров.
— Алекс, тебя вот уже полчаса как взывает основной полигон, красный спецсигнал. Что-то случилось у них там!
Вот черт, неужели нападение, черт! Со всех ног, насколько сейчас позволяет мое состояние, бегу к экрану видеосвязи. Первое, что бросается в глаза, так это смертельно бледное, как полотно, лицо матери. Она, как может, старается ничем не выдавать себя, но я вижу, что дела просто полный пиздец. Да ебт твою, неужели лидера… или Трой… или…
— Да что, черт вас дери, случилось! — не в силах совладать с собой, ору я на многозначительное молчание Вайро.
— Эрик пропал, — тихо отвечает командир-особист. — Неделю назад. Просто ушел без объяснения причин.
Спину прошибает холодный пот, а в животе скручивается тугой узел. Чего-то такого я ожидал, особенно после похищения ребенка, неспроста недовольные его захватили, видимо, у них был какой-то план. В голове сразу возникают идеи по перехвату заложников, ведь мы не раз это делали на периметре, у отца был вживлен датчик слежения, может, он решил на этом сыграть, когда его стали шантажировать мальком. А то, что это случилось, у меня сомнений нет, иначе зачем это все было затевать. Так что не время сейчас рефлексировать, только холодный расчет.
— Это могло быть похищение? Вы что-нибудь выясняли?
— Алекс, лидер он… Понимаешь, тут такое дело, — и вот тут мне действительно становится не по себе. Одно дело — операция по вытаскиванию лидера из плена, и совсем другое, когда командир особистов начинает мямлить.
— Вайро. Что с отцом? Ты что-то знаешь?
— Это долго объяснять, факт в том что… мы считаем, так надо. Если он ушел без объяснения причин, значит, у него есть какой-то план, и он никого не хотел в него посвящать.
— Это просто бред какой-то! А датчик? Что с датчиком?
— Отключен. Он сам отключил его. Алекс, ты многого не знаешь, но такое бывало раньше. Это просто надо принять как должное.
— А что, если его похитили? Усыпили, увезли куда-то? Может быть, он в плену! Вайро! Я поверить не могу, что вы так спокойно об этом говорите! — да что там происходит, это просто в голове не укладывается! Все можно пережить, но только не бездействие, когда действовать надо, причем быстро и решительно.
— Я прошу тебя только об одном, без приказа ничего не предпринимай! Оставайся на месте, возможно, ты будешь нужен там. По последним разведданным основной полигон недовольных находится именно в том районе, где вы сейчас находитесь. На сегодня приказ таков: оставаться на месте, ждать новостей и особых заданий. И без глупостей, Алекс, ты меня понял?
Я киваю, а что еще остается. Лидера похитили, у меня нет сомнений, с чего бы ему вот так уходить ни с хуя? Не понимаю, отчего они так спокойны.
— Слушай, тут Эшли хочет поговорить с тобой, наедине. Послушай, что она скажет. Только не очень-то распространяйся.
Изображение на экране сменяется, и я вижу осунувшееся лицо матери. Взгляд тревожный, но весь ее вид говорит об одном: она что-то знает об этом, потому и не психует. Как же у нее расспросить?
— Алекс, слушай меня внимательно и не перебивай, — четко и неторопливо говорит она мне, и я чувствую, как она вся напряжена. — Каким бы бредом тебе это ни казалось, обещай, постараться сделать все, что в твоих силах.
— Говори, Эшли. Сделаю все, что могу.
— Десять лет назад Эрудиты заметили, что скриммены выдают странную реакцию, иногда, когда люди тесно связаны друг с другом, они могут держать связь с помощью этих животных. Как — не спрашивай, я сама мало что понимаю. Мы возили Троя в Эрудицию.
— Он видел лидера? Знает, где его искать?
— Не лидера. Ричи. Трой был присоединен к монитору, мы видели, где это, Алекс. Ворон узнал те места, это ваш полигон. Ричи где-то рядом с вами. Картинки были сумбурные, но очевидно, что это был лес и была погоня, потому что Трой плакал и кричал об опасности. Я так думаю, что Ричи удалось сбежать, и он прячется где-то в лесу. Где-то рядом с вашим полигоном.
— Насколько этой информации можно доверять?
— Мы уже искали людей с помощью животных. Иногда удается увидеть местоположение человека четко, как на голограмме. Алекс, поговори с Вороном, он тебе расскажет точнее, я прошу, проверь там все. Вдруг правда…
На ее лице одновременно отчаяние и надежда. Я понимаю, как она истосковалась по мальку, и мы все уже хватаемся за самые невероятные предположения.
— Мы выходим туда немедленно. Ты скажи, что с отцом? Его что, не ищут? Как так, Эшли? Если его похитили…
— Его не похитили, Алекс. Я думаю, это тоже связано с Ричи. Может быть, ему стало что-то известно, и он решил действовать в одиночку. В любом случае, если бы он хотел посвятить нас в свои планы, хотел, чтобы мы ему помогали и искали его, он обязательно бы дал нам знать. Если этого не произошло, значит, мы не должны вмешиваться.
— Почему ты так спокойна? Ты что-то знаешь? Раньше такое бывало, что он вот так уходил, ни слова не говоря?
Эшли отводит глаза, и мне становится совсем хреново. Значит, такое случалось, но не на моей памяти. Что же было у вас в прошлом, ребята, что вы так тщательно это скрываете?
— Слушай. Все, чем мы можем сейчас помочь лидеру, это не мешать ему. Он появится и все расскажет. А то, что он появится, я уверена. Просто мы хотели, чтобы ты был в курсе.
На самом деле я только еще больше запутан, но выбора особого у меня нет. Раз есть приказ сидеть и ждать, значит, так и будет, как бы это ни было мне не по душе.
— Так, я узнаю этот упрямый взгляд. Алекс, пожалуйста, сделай то, что я прошу, сходи туда, куда указал Трой! Он так эмоционально все это переживает, так ярко. Мы все наблюдали за его видением, оно было такое реалистичное, там что-то есть.
Она умоляюще на меня смотрит, на глаза у нее набегают слезы. Мне становится совсем не по себе, потому что если Эшли плачет, значит, дело серьезнее, чем кажется. Что нам еще остается, если не верить в чудо? Конечно, я схожу, как же иначе. У ребенка видения, я иду проверять, больше ничего не сделаешь. Они нас обошли на всех поворотах, забрали Ричи, а теперь вот и лидера.
— Чего бы ты там обо мне ни думала, что такое приказ, я знаю. Мне был велено — не сниматься с полигона, и я это исполняю. Не уеду, Эшли, обещаю. И прочешем местность вдоль и поперек. Как там Виктор? Он с тобой?
— А ты не знаешь? — ее отчаяние на миг сменяется смущением.
— Что еще? — холодея в который за сегодня раз, сжимаю кулаки.
— Он на передовой. Они вместе с Кристиной туда уехали, уже месяц там. Взяли в плен недовольного, выяснили, что Ричи жив еще, что он им нужен для исследований. Но когда стали спрашивать где полигон и как пробраться, недовольный умер от сердечного приступа. Они их как-то зомбируют, что ли? Или колют им препараты. Не знаю. Факт в том, что где их основная база, узнать так и не удается. Понятно, что где-то там, возле вашего полигона. У тебя есть какие-нибудь новости о пропавшей девушке?
— О Дани нет, но мы поймали тут одного Бесстрашного, который… долго объяснять, но нашлись объяснения пропажам. Нет тут никакой мистики, на людей, скорее всего, нападали хантеры и убивали их по одному, а вещи, которые пропадали, это наш залетный гость тут орудовал. Так что нам тут больше делать нечего, кроме того, чтобы проверить все предположения Троя. Мне бы все-таки поговорить с ним.
— Ладно, я тебя вызову, как только он сможет. Имей в виду, ему очень трудно, он говорит, что держит связь с братом постоянно, он чувствует все, что с ним происходит, поэтому никакого раздражения и давления. Лучше всего просто слушай его поток сознания и все запоминай. Ясно?
— Предельно. Все, до связи.
Скай
Тяжелые веки никак не поднять. С одной стороны, хочется увидеть что происходит, а с другой кажется, что только взглянув на этот бренный мир, сразу вырвет от его мерзости. Сначала восстанавливается слух, и я слышу, как мерно гудят и попискивают медицинские приборы. Потом постепенно возвращаются и остальные чувства. Я ощущаю резковатый запах лекарств, жесткость кушетки и прохладу простыней. В глазах немного плывет, но это от потери крови и эффекта ренкапсулы. На фоне белого потолка появляется мужчина в белом халате, склоняется надо мной и спрашивает:
— Как ты себя чувствуешь, Скай?
— Нормально, — сипло бурчу я, пытаясь пошевелиться, но каждое движение вызывает у меня лишь новый приступ боли, головокружения и тошноты. Мышцы словно перекручены, в голове туман. Тело тяжелое, просто неподъемное. Рукой шевельнуть больно и трудно, но возможно, значит, уже подлечили. — Долго я тут нахожусь? Лидер приходил?
— Всего несколько часов. Тебе нужно отдохнуть, — проигнорировав второй вопрос, доктор, вкалывает мне в вену какое-то лекарство, и веки мои стремительно тяжелеют. Я вновь проваливаюсь в темную пропасть сна.
В густой темноте я снова ощущаю его присутствие. Тепло тела, срывающееся дыхание, дикий ритм сердца. Здесь он всегда рядом со мной, я знаю, чувствую, что он оберегает меня, заботится обо мне. Защищает. Тревожится. Он никому не позволит причинить мне вред. Он надежный, тот, на кого всегда можно положиться, тот, кого мне так не хватает в жизни. Я дорога ему. Плыву на волне нежности, которая окутывает меня, манит, тянет к нему, я точно знаю, что когда я буду рядом, закончатся все беды. Это он, только он единственный, рядом с которым мне спокойно. Там, где он — нет страха, войны, горя, он никогда не допустит, чтобы я плакала. Мне так хочется быть с ним всегда, каждую секунду ощущать его, потому что рядом с ним я чувствую себя дома. Мои ладони ложатся на прохладную, похоже, слегка намокшую ткань. Я поднимаю голову…
И снова всплываю в реальность все в том же лазарете. На этот раз никого рядом нет, я одна. И снова мне снится какая-то фигня. Сны, конечно, слабое доказательство, но я и так уже сама знаю, что давно сошла с ума. Голова все еще тяжелая, будто свинцом залита. Так, а что собственно произошло, и почему я тут? Ах, ну да.
Услужливые воспоминания окатывают ушатом холодной воды.
Ловушка Бесстрашных. Ахающие взрывы гранат. Летящая в разные стороны каменная крошка. Бой. Жуткий свист автоматных очередей. Вскипающая по венам паника. Страх, пробирающий до самых костей. Грозные крики командира, угрозы и лютая матершина, покрывающая меня с головой так, что становится обидно до слез. Красная лужа крови, растекающаяся по земле из ноги мужчины, а сердце в груди заходится от отчаяния. Выстрел. Дикая боль заливает мозг, аж в глазах темнеет, а потом медленно немеющее тело, изо всех сил старающееся удержаться на байке, чтобы не упасть посреди леса.
В какие-то моменты я почти отключаюсь от действительности и двигаюсь по памяти и вслепую. Невыносимый запах крови забивает ноздри. Пот течет в три ручья, голова раскалывается, и взгляд то и дело застилает мутная пелена. Дьявольскую боль причиняет даже незначительное движение руки. Но мне удаётся собрать остатки сил и сосредоточиться, добраться до ближайшей станции и переместиться на базу. Получается даже самой, придерживаясь за стенку, дойти до штаба, где был отец, чтобы сообщить о случившемся. Холодный, злой взгляд голубых глаз, сжатые в крупные кулаки ладони. Искаженный яростью рот. Я могу поклясться, что он готов убить меня в эту секунду. А мне плохо, меня начинает нехило потряхивать, кровь стекает по руке и около меня образовывается вполне себе приличная лужица.
Лидер что-то орет, а я смотрю, как из меня на пол капает кровь, и это погружает меня в какое-то вязкое оцепенение. Люди вокруг суетятся, стоит страшный гвалт, мне задают вопросы, дергают, трясут, а я только испытываю дикую боль и смотрю, как жизнь из меня выходит вместе с каплями крови, плюхающимися на пол.
— … она весь пол угваздает, — долетают до меня слова отца… А отца ли? В который раз за последнее время у меня возникает этот вопрос. Какой он мне отец? Его дочь стоит перед ним, едва выжившая в жуткой бойне, единственная, которая спаслась, истекает кровью, а он, не обращая на это внимания, задает какие-то вопросы, возмущается, что приказ его не выполнен. Кто я для него? Кукла? Игрушка? Или все-таки чей-то приемыш, причем того, кого он всей душой ненавидел? Ах да, еще его беспокоит пол, ах ты батюшки, заботливый какой! Подкосившиеся коленки, прохлада настигает и темнота. Господи, неужели это всё происходит со мной? За какие грехи мне небеса посылают такие наказания?
Нет, не может этого быть. Никогда в жизни меня так зверски не накрывало чистейшим отчаянием от осознания того, что отец своей реакцией на то, что его дочь, вырвавшись только каким-то необъяснимым чудом из бойни, то ли полумертвая, то ли полуживая, с тяжелым огнестрелом, окончательно расставляет все точки над «i» в наших взаимоотношениях. Как же так? Боже мой, неужели это правда? Почему? ну почему? Что я такого сделала, отчего он на меня так обозлился? Выжила и смогла вернуться? Ему что, было бы лучше, если бы я там погибла? Душу рвет на тысячу клочков от боли. Заскулив, я закрываю лицо ладонями.
Нет! Это не мой отец, не мой! Это самый настоящий монстр. Разве так бывает? Разве родители могут так относиться к собственным детям? Кричать на них, оскорблять, обвинять в предательстве и распускать руки? Почему он меня так ненавидит? Сердце ухает вниз живота и пульсирует, отчаянно пульсирует там. Не бьется. А потом внутри меня что-то вдруг трещит, надламывается, словно я стеклянная, и острые осколки медленно осыпаются в пустоту. Воздух слишком тяжелый, горячий, обжигающий. Горло перетягивает, будто колючей проволокой, и душит, полностью перекрывая доступ к кислороду. Душит. Мне нечем дышать. Я была и вышла вся, осталась одна пустая оболочка. Больная и расшатанная. А где-то там, внизу живота поскуливает ощущение разочарования. Его так много, оно остро вибрирует, так давит изнутри. Там, по-моему, вот-вот сейчас что-то лопнет. От надежды ни следа не осталось. А значит, да черт его знает, что это значит! Но у меня больше нет отца!
День сменяется новым, и больше ничего не происходит. Валяюсь в лазарете почти неделю, уставившись в белый потолок, и развлекаю себя тем, что потихоньку разрабатываю руку, шевелю пальцами, болтаю в воздухе голыми пятками. Силы понемногу возвращаются. Никто не приходит ко мне, кроме медперсонала, и я лежу совсем одна. Отец не только не появляется, чтобы поинтересоваться как себя чувствует его дочь, но и не делает попыток извиниться за свои действия. Слезы скатываются по вискам от невозможной обиды, хоть приятных перспектив от нашей встречи я определенно больше не ожидаю. Он так просто отказался от меня за то, что я не убила никого.
Почему он требует от меня смерти этого командира, там же есть и другой, и тоже сын лидеров Бесстрашия, насколько мне удалось узнать при слежке за полигоном — высокий смуглый мужчина, не отходящий от командира ни на шаг? Почему именно этот командир ему так мешает? И в кого он меня вообще превратил? В убийцу. Почему мне даже не предоставили выбора: участвовать ли в этой войне или нет? Ведь меня всю жизнь натаскивали, чтобы убивать. Всю жизнь кормили ненавистью к этим людям, утверждая, что они враги, захватчики, агрессоры. Но ведь я не слепая. Я же вижу, что мы ничуть не лучше. Мы такие же агрессоры. Мы играем не по правилам и уже непонятно за что боремся. Недовольные по самую макушку погрязли в своей ярости, гневе и ненависти, что человечности в них ничего уже не осталось. Стали гнилые насквозь, подлые и очень жестокие. Но я не хочу быть такой. Я хочу выбор, как мне жить. Потому что уже не знаю, как я еще существую в этом обществе, и сердце все еще исправно в груди выстукивает, когда так больно, пусто и мерзко.
Из медкорпуса меня вообще не выпускают до полного восстановления. И Ричи я не вижу, ему никто не позволит ко мне прийти. А больше никому я не нужна! Ну почти никому. За мной приглядывает только местный доктор, который курировал меня после ранения. Именно он старательно, но пока с переменным успехом лечит мою неврологию после травмы — головокружения, обмороки, галлюцинации. Сначала, конечно, все лечение было направлено на то, чтобы физически восстановиться, и на голову мою больную никто особого внимания не обращал. А вот когда пришло время и я ни с того ни с сего в обморок завалилась, вот тут, само собой, медики забегали, и началось — пичканье меня всякими сосудистыми препаратами, ноотропами, нейропротекторами. Фу-у, гадость, короче.
Совершенно молча доктор перемещается из угла в угол, перекладывая лекарства. Одной мне кажется, что ему как-то не по себе, или все-таки в этом что-то есть?
— Док, может, скажете, что происходит?
— А что происходит, Скай? Все хорошо.
— Со мной что-то не так? Уже можно начинать паниковать?
— Все идет своим чередом, твоя томография в пределах нормы, когда-нибудь все эти обмороки прекратятся.
— Но-о-о… — я выжидательно сверлю его взглядом, от которого у мужчины начинают бегать глаза, а мне становится совсем не по себе. Что со мной такое?
— Скай, тебе просто надо отдохнуть. Извини, мне надо идти, — и он поспешно покидает палату, пока я провожаю его недоуменным взглядом.
Все интереснее и интереснее. Поначалу, то есть когда я более или менее физически восстановилась, а голова продолжала болеть и подводить меня по-черному, я засыпала доктора вопросами, что это такое и когда кончится. Мне не нравилось в моем состоянии все: что я себя ощущаю какой-то искусственной куклой, которую сляпали на коленке, что все, что я помню, выглядит так, будто мне зачитали мой собственный некролог. Воспоминания не сказать, что не мои, я прекрасно помню свой первый бой, свою первую вылазку, как с киборгами «дружила», как с отцом «общалась», все это на уровне ощущений, а вот как быть с остальным? С тем, что меня посещают невероятно реалистичные сны о том, чего со мной никогда не происходило. Во всяком случае я этого не помню. Как быть с визуальными, а теперь еще слуховыми галлюцинациями? Которые со временем не только не хотят исчезать, но даже учащаются.
Через пару дней, когда док закончил свои манипуляции, а я вся извелась от тоски на корню, я все-таки решаю попытать удачу еще раз.
— И все-таки, что вы можете сказать о состоянии моего здоровья?
— А что именно тебя беспокоит, Скай? У тебя появились какие-то новые ощущения?
— Ну… не знаю насколько они новые, — себе под нос бурчу я, — они скорее похожи на старые.
— Что ты имеешь в виду?
— Бывает так, будто я смотрю на что-то, а потом вдруг в голове всплывает картинка, которую я будто уже где-то видела. Или как-будто она мне уже снилась когда-то давно, а вот теперь наступила наяву. Те же люди, то же место.
— А-а-а, — мне кажется, или док выдыхает с облегчением? — Это всего лишь эффект дежавю, это бывает у весьма впечатлительных особ, который ты несомненно являешься, Скай. Не бойся, станешь взрослее, и это пройдет.
— Ты уверен? У меня такое впечатление, что от меня что-то скрывают. Ты не знаешь с чем это связано?
— Нет, — док пожимает плечами и поспешно отходит в шкафу с лекарствами. Бля, и все-таки мне не кажется. Что-то готовится, и происходит это без меня.
— Док, почему меня не выпускают? Я что, арестована?
— Да нет, что ты, Скай, — слишком быстро отвечает мужчина, — просто ты не самый примерный мой пациент, никакого режима не соблюдаешь, хотя в твоём случае это важно. Потому тебя и держат здесь почти насильно, для твоей же пользы, — мямлит Бенсон, набирая из прозрачной ампулы в шприц лекарство. Ну вот, опять уколы, блин, я их боюсь до потери пульса. Да уж, конечно, для моей пользы. Мне сейчас очень пошло бы на пользу, если бы у меня был пистолет и патроны к нему.
— И все-таки это странно, док! — продолжаю я пытать мужчину. — Вот свое детство, даже немного юность, я помню хорошо и ярко, как набор картинок, а вот что касается нападения и ранения, все образы какие-то неясные и воспоминания обрывочные.
— Ты вспомнила что-то про нападение? — спрашивает док таким тоном, будто я узнала тайну мирового масштаба.
— Да я и не забывала вообще-то. Просто каждый раз, когда я думаю о нападении, меня начинает тошнить от головокружения, и почти всегда все заканчивается обмороком, поэтому я стараюсь об этом не думать, меня больше напрягает то, что у меня в голове какая-то неудобоваримая каша из ярких воспоминаний и смутных образов. Разве так бывает?
— Ох, девочка, ты даже себе не представляешь, что бывает. Человеческий мозг совсем не изучен, какие иногда он выдает реакции это просто уму непостижимо. Ты выжила в такой мясорубке…
Перед глазами опять все плывёт, на сознание наползает противная белая пелена, от которой страшно тянет в сон и мерзко тошнит. Я перегибаюсь через бортик кровати, но так как завтрак был давно, а обед еще и не думал начинаться, все обходится. Голова совсем чумная, думать не получается. И вот так всегда, когда я начинаю вспоминать про то нападение.
— Что? — суетится док. — Что случилось, опять плохо? — А я только и могу, что мотать головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от ужасного ощущения. Внезапно все как рукой снимает, и в голове возникает яркая в своей четкости картинка: взрывающееся здание, горящие люди, выбегающие из него — ужас затопляет меня. И перед тем, как меня поглощает тьма, я успела подумать, что наконец-то я хоть что-то вспоминаю.
***
Спустя еще несколько дней, когда моя рука уже совсем зажила, я вся извелась в догадках, что же все-таки происходит, а док ходил с таким загадочным видом, что у меня окончательно лопнуло терпение от любопытства и тревоги, я все же решаю сделать вылазку «на большую землю», а проще говоря — сбежать из лазарета. Не могу я больше тут высиживать как курица, да и Ричи я давненько уже не видела. От беспокойства за него уши в трубочку сворачиваются, поэтому мне надо срочно отсюда сматываться. И вот когда все уже было готово, и я, выглянув в коридор и убедившись, что там никого нет, была уже почти на свободе, меня перехватывает док и заталкивает обратно в палату.
— Ты куда это собралась? А?
— А что такое? Я уже неделю послушно лежу, плюю в потолок и ничего не делаю. Когда меня уже отсюда выпустят? Я же в порядке, и рука зажила. Что там вообще происходит? Есть какие-то новости?
— А ты разве не знаешь? — спотыкается на ходу док, от моего вопроса. Во дает, а откуда мне знать, если ко мне никто не приходит, кроме него.
— Что? Что случилось? — в груди холодеет, а в животе заворачивается паника и проходит ноющая судорога. Неужели с Ричи что-то?
— Наши схватили лидера Бесстрашия. Вернее, он сам сдался. Теперь он у нас в тюремном блоке сидит, — почти шепотом выдает мне информацию Бенсон.
— А с мальчиком что? Его отпустили? Отправили в Бесстрашие? — я тревожно смотрю на этого немолодого мужчину, и во мне закипают не самые радужные чувства. — Что еще надо, мы схватили лидера, это означает практически победу! Что они сделали с ребенком? — почти выкрикиваю я, а док зажимает мне лот ладонью.
— Тихо! Слушай внимательно. Я понимаю, что ты молодая девушка и тебе всех жалко, но это враги и они… — док оглядывается, смотрит куда-то в сторону, а потом берет меня за локоть и тащит в угол палаты. — Мальчика, скорее всего, убьют. Но лидер им нужен не для победы. Для чего-то еще.
— Мне надо срочно выбраться отсюда, док, — тихо и медленно говорю я с угрозой в голосе. — И поверь мне, если ты сейчас будешь мне препятствовать, я применю все навыки, которым меня обучали с детства.
— У меня и в мыслях не было тебя задерживать, Скай. Только… Береги себя.
Я кладу руку на плечо дока и стрелой мчусь в коридор. Не знаю уж что там и как, а кое-что я умею, а именно, быть незаметной. Пока я пробираюсь по хорошо изученным коридорам, у меня в голове бьется только одна мысль: отсюда надо валить. И я имею в виду не лазарет, а вообще. Когда именно оформилась эта идея, я понятия не имею, может, в тот момент, когда лидер вмазал мне по роже, а может, в тот, когда пол ему показался дороже дочери, а может, когда док проникновенно сказал, что от ребенка они хотят избавиться. Но мысль эта возникает так явно и четко, что остается только продумать детали. А для этого необходимо в первую очередь посетить свою комнату.
Потом я вдруг думаю: «А чего я прячусь собственно?» Меня официально никто не арестовывал, я могу спокойно перемещаться по базе, так что я, перестав таиться, уже не скрываясь, бегу к себе. И когда цель становится близка настолько, что я расслабляюсь, чутье подводит, и я врезаюсь в широкую, монолитную грудь. Неприятную и отвратительную, хотя многие наверное и поспорили бы с этим. Керри, блядь.
— Что, принцесса, уже поправилась? Как твоя рука? — с ехидной полуулыбочкой вопрошает парень, а у меня волосы стягивает на затылке от страха. — Доктор Бенсон уже отпустил тебя? Решил, что тебе уже пора?
— Что тебе надо от меня, Керри? Когда ты успел стать моим личным телохранителем?
— О, моя дорогая, с твоим телом я многое мог бы сделать, не только его сохранить. Хотя мысль о сохранении давно не дает мне покоя. Ты когда-нибудь мумифицировала тело заживо? Нет? Вот и я нет, а попробовать очень хочется.
— Повторяю для тупых: что тебе от меня надо? Ты не даешь пройти мне в свою комнату.
— Лидер приказал мне следить за тобой, Скай. И я не просто буду за тобой следить, я глаз с тебя не спущу, я буду, как тень, ходить за тобой по пятам, а знаешь почему? — он наклоняется так близко, что я чувствую фруктовый запах его зубной пасты. — Я тебе не верю, принцесса. Думаю, нет, я даже уверен, что ты самая настоящая мерзкая маленькая сучка, захотела нас предать и свалить к Бесстрашным. Лидер не поверил мне, он любит тебя, Скай, — Керри делает несчастное лицо, — но мы-то с тобой знаем о твоей внезапно возникшей любви к нашим врагам, а значит, мне не остается ничего другого, как найти доказательства твоих привязанностей, и я их найду, принцесса.
— Кто ищет, тот всегда найдет, Керри. Желаю тебе удачи, — пока придурок-живодер разглагольствует, я успеваю одной рукой расстегнуть лечебный браслет и теперь держу его наготове. Когда я окончательно уверена, одним движением всаживаю ему в шею весь свой запас пилюлек, которыми меня, как больную на голову, щедро снабжает доктор Бенсон, не забывая заряжать мой браслетик, в котором есть и снотворное. Чтоб два раза не бегать, ага. Вот и сгодилось лекарство. Лицо Керри принимает такое зверское выражение, что если бы укол не подействовал молниеносно, то он, я уверена, снял бы с меня кожу прямо тут, в коридоре, не сходя с места. Но док не подвел, и уже через пару секунд на полу мирно похрапывает теперь уже мой кровный враг. М-да, с нашим везением у нас и враги соответствующие. Теперь у меня есть всего ничего, а именно пару часов, пока живодер дрыхнет, значит, придется успевать.
Отдаленные шаги в конце коридора подталкивают к действиям, и я перестаю изображать из себя каменное изваяние, проворненько затаскиваю Керри в свою комнату, не тут же ему разлеживаться. Пока я пыхчу, пытаясь как можно быстрее передвинуть неподъемное тело, из-за угла выруливает лидер собственной персоной в сопровождении Элайи. Они о чем-то громко переговариваются, я по-началу, поглощенная перетаскиванием спящего ублюдка, даже не понимаю, про что это они говорят. Но стоит мне прислушаться, как все внутри леденеет и пропадает последняя надежда на то, что у меня судьба может сложиться хоть как-то, не надо уже даже хорошо…
— Почему ублюдочный сопляк до сих пор не утилизирован? — голос лидера приглушенный, но по мере его продвижения мимо моей комнаты я все отчетливее слышу то, что предпочла бы никогда не слышать и не знать. — Элайя, я тебе давал такой приказ или нет? Или ты решила пополнить ряды бунтовщиков?! Ты что себе позволяешь?
— Все в порядке, мальчишка будет утилизирован, однако ты понимаешь какой резонанс может вызвать его смерть? Может, нам усыпить его по примеру остальных? Или обязательно нужна его физическая ликвидация?
— Послушай ты, сучка уебищная! Мои приказы не обсуждаются, никогда! Если я сказал, что его надо уничтожить, значит, это надо сделать без промедления! Мало того, что эта психованная девица, которую ты определила мне в дочери, делает что хочет и вносит разлад в наши ряды, так и ты еще медлишь здесь! Как это понимать? — Притаившись за своей дверью, почти не дыша, я закрываю глаза и стараюсь загнать слезы обратно.
— Отчего же тогда ты сам не пустишь ему пулю в лоб, а, Райн? — голос женщины становится едким. — Отчего все перекладываешь на мои плечи?
— А ты, что же, — медленно проговаривает лидер, — пожалела ублюдка? — голос его удаляется, и я уже с трудом разбираю некоторые слова. Надо бы высунуться, а у меня совсем сил нет.
— Нет, просто я подумала, что будет больше пользы и достовернее, если мы наш план немного переиначим, и произойдет настоящее воссоединение. Чтобы ни у кого не было даже тени сомнений. А с девицей просто нужно найти общий язык. Райн, столько времени возиться для того, чтобы…
— Некогда уже тут разводить соплежуйство! Время поджимает. Эрик уже у нас, пора заканчивать с этой семейкой! А девка становится слишком опасной. Мне кажется…
Да чтоб вас черти побрали! Что там ему кажется, я уже не слышу, они из коридора ушли. Я медленно ускользаю в небытие от ужаса. Кажется, перед глазами снова все пляшет, и сердце пропускает удар. И еще один, и опять, блядь, пропускает.
Значит, я была права, ну что ж, уже легче. Выходит, я ненастоящая дочь ему, и весь этот спектакль нужен был для отвода чьих-то глаз. Хоть что-то проясняется. Однако никто из нас не справился с ролью, хоть я со своей стороны очень старалась. А этот урод не старался, выходит, совсем. Так вот почему он меня так не переваривает. А нужна я им была, стало быть, чтобы похитить ребенка. Значит, просто воспользовались мной. Мной? Так, стоп! Если я не его дочь, то чья тогда? Где мои родители? Откуда тогда в моей голове яркие воспоминания о том, какой он отец, о моей прошлой жизни? То-то они мне всегда казались какими-то ненастоящими, но я думала, что это у всех взрослых так, детские воспоминания кажутся слишком хорошими и радужными. Я вообще ничего не знаю, голова пухнет, и меня снова начинает подташнивать. По коже проходит волна мурашек, а внутри что-то ёкает так сильно, что ребра сдавливает обручем и становится трудно дышать. Ох, как трудно, невозможно практически. Заставив себя успокоиться, чтобы не начать тихонько плакать и скатываться в панику, прокручиваю в голове услышанное. Да ёбт вашу-то мать, что он сказал? Утилизировать ребенка? И немедленно. Значит, это правда, не обманул док.
Быстро оглянувшись и перешагнув через мирно спящего Керри, я стягиваю дурацкую пижаму и облачаюсь во все черное. Это хреново, очень хреново, ни маскирующей накидки, ни защитного шлема, ни жилета у меня тут нет. Повезло еще хоть толстовка с капюшоном, светлые волосы в темноте прекрасный ориентир для преследователя. Ладно, где наша не пропадала, другого-то выбора все равно нам не представили. Хорошо, что я ножны тут оставила, хоть какое-то оружие имеется. Выковыриваю из недр шкафа темную толстовку для Ричи, отыскиваю запрятанные ключи от его комнаты, дубликат которых я уже давно себе сделала, и ужом выползаю за дверь, прячась по слепым зонам от камер. Тенью шмыгаю обратно к лифтам, пока меня никто не заметил, уже твердо зная, что буду делать: мой выбор был не просто правильный. Он был единственно возможным. Иначе просто нельзя. Надо бежать отсюда и Ричи спасать, его убить этим выродкам я не позволю.
Однако сперва необходимо хоть немного скорректировать свой грандиозный замысел, чтобы не наделать непоправимых ошибок. К Ричи мне пробраться не проблема, но куда бежать? Сама я не смогу обеспечить ему безопасность, а вот его брат — сможет. Блин, а мне туда совсем нельзя, он же меня убьет, как только увидит. А чего делать-то? Авось и не убьет сразу. Ага, держи карман шире, забыла, кто в тебя подленько выстрелил? Может, я смогу вывести Ричи к самому полигону, а там уж и сбежать выйдет. Только вот куда? Да хрен знает, для начала нужно до него добраться через лес.
Нет, не так. Перво-наперво надо подумать, как отсюда выбраться. Через верхний уровень к главным лифтам, ведущим на поверхность, нам незамеченными не пройти, значит, только телепорт. Но у меня нет ни боевого ренбраслета с инъекциями, ни личного оружия, его забрали перед тем, как отправить меня в лазарет. И до оружейки мне теперь не добраться, блядь. Но вот еще одна проблема — камеры. Диспетчеры сразу сообщат, если я зайду к мальчику, выходит, что валить надо будет непосредственно оттуда, но где мне взять инъекции телепорта. В лазарете есть, у дока. А если Бенсон попробует мне помешать или позвать охрану? Один раз он меня выпустил, второй раз может не повезти. Я его тогда висящем на его же шее стетоскопом придушу. Ого, а ведь и правда же придушу, если понадобится!
Но на мое, или же его счастье, дока в лазарете я не обнаруживаю и, порадовавшись такой прухе, шустро копаюсь в ящиках, выуживая нужные ампулы и шприцы. Ха, я не я б была, если бы за неделю тут все не обшарила. Интересненько, «не я». Ведь я и так не знаю, кто я. А ладно, потом разберемся. Но только я успеваю набрать две инъекции, замести все следы преступления и, развернувшись на пятках, готовлюсь стартовать, как в дверях застаю дока, подпирающего косяк и серьезно меня рассматривающего. Черт, идиотка, прошляпила все на свете! А все так неплохо начиналось!
— Что ты делаешь, Скай? — негромко спрашивает Бенсон.
— Ухожу, — как можно безмятежнее сообщаю я ему, надеясь, что заныканные в кармане шприцы он не заметил.
— Ты уверена, что сделала правильный выбор? — его взгляд такой внимательный, что я теряюсь. Док определенно догадывается, что я задумала, но не делает попыток мне помешать. Звуки беспорядочного биения сердца болезненно отдаются в ушах, и я с трудом перевожу дыхание.
— Абсолютно, доктор Бенсон, — киваю я, направляясь на выход. Почему-то я убеждена, что он не станет вызывать охрану.
— Подожди, — окликает меня медик и быстрым шагом уходит в свой кабинет, пока я в недоумении топчусь на месте, не решаясь уйти, не дождавшись его. Он возвращается через минуту, сгребает мою руку и вкладывает что-то мне в ладонь. Браслет, по виду серебряный. — Вот, возьми, это твоё. Он был на твоей руке, когда тебя привезли сюда.
— О чем вы говорите, док? Откуда привезли? Кто? — пытаюсь я ухватиться за краешек информации, возможно, хоть что-то проясняющей.
— Этого я не знаю, Скай.
— Вы знаете, кто я на самом деле? Ведь я же не дочь лидера.
— Нет, но имя твоё настоящее, ты сама его назвала. Это единственное, что ты помнила.
— Помнила? Что со мной произошло, док? Почему я помню то, чего не было? Почему у меня воспоминания ненастоящие? Кто и когда меня сюда привез? Скажите мне хоть что-нибудь? Это было после ранения, да? — Бенсон согласно кивает. Ну, хоть что-то становится понятно. Значит, ранение было, и после него… что-то случилось, а потом меня определили в спиногрызы лидеру.
— Она жива, найди ее, — очень тихо говорит док, глядя мне в глаза.
— Кого? — мой голос дрожит и губы мгновенно пересыхают. Блядь, как же задолбали эти загадки. — Кого я должна найти? Я не понимаю ничего, док. Объясните мне, — меня уже начинает потряхивать от неизвестности и идиотизма всей этой ситуации.
— Ты всё поймешь, когда придет время. Найди ее, Скай! Она здесь, тебе просто надо ее найти! — Да охуенно, ничего не скажешь. Может, у дока тоже с головой что-то не так? Кого найти-то? В каком смысле-то? Что вообще все это значит, у меня сейчас припадок случится от всей этой неизвестности. Блин, да я его убью просто, если он мне всё нормально не объяснит. Но только я собираюсь уже вытряхивать из него информацию, как врач разворачивается и порывается уйти, тихо бросив мне через плечо: — Тебе пора. Поторопись, Скай, у вас мало времени.
Срань Господня! А ведь он прав, пора ронять отсюда тапки, обо всем остальном можно и потом подумать, ну, если доживу. Я змеёй выскальзываю за дверь и, прячась по слепым зонам от камер, отправляюсь к Ричи. Чем позже меня обнаружат, тем больше времени у нас будет на отрыв, если пустят погоню. А ее наверняка пустят, ведь я знаю о месторасположении тайного прохода к базе, только за одно это знание, меня наверняка убьют. Да я лакомый кусочек, куда ни кинь — всюду клин. И что же мне делать? Что-что? То же и будем делать, что всегда, — выкручиваться своими силами, как умеем. Самое главное, дайте мне оптимизма и вторую нервную систему, пожалуйста.
Пока мой неисправный чердачок крутит свои мысли, я удачно добираюсь до нужной двери и шмыгаю внутрь помещения. Запираю дверь изнутри и подтягиваю к ней комод, чтобы забаррикадировать проход. Пусть повозятся уроды, пока сюда войдут. Над дверью этой комнаты точно есть камера, нам необходимо торопиться. Помещение освещает тусклый ночник, а на кровати виднеется худенькое тело мальчишки, завернутое в одеяло. Время уже позднее и, скорее всего, Ричи уже спит, надо его будить. Но он не спит и тут же поднимает голову, растерянный, неуверенный, замирает, сидя на кровати и доверчиво улыбается, когда я, все еще не отошедшая от тревоги, кидаюсь к нему. Крепко обнимаю мальчишку и сразу же начинаю натягивать на него толстовку. Отстраняюсь слегка, вглядываюсь в его бледное личико, убеждаясь, что он не плачет, а улыбается, и облегченно утыкается головой мне в грудь.
— Скай, ты пришла за мной. Я знал, что ты придешь.
— Ричи, послушай, нам срочно нужно уходить. У нас мало времени.
Я стараюсь говорить как можно спокойнее, чтобы его не напугать, выуживая из кармана шприцы, но он совершенно серьезно кивает, глядя на меня своим из смышлеными глазами и обувается, а мне почему-то начинает казаться, что мальчик меня действительно ждал и был готов к побегу.
— Это инъекции телепорта, будет немного больно, но ты же у меня храбрый, правда? Не испугаешься?
— Что я, маленький, что ли, совсем, — почти обиженно выдает сорванец, подставляя свою руку для укола. — Бесстрашные ничего не боятся, а я Бесстрашный! — Ох, малыш, да, ты — Бесстрашный. А вот я нет, и кто бы дал мне волшебную пилюльку, чтобы не бояться.
Я вкалываю нам инъекции почти синхронно и зажимаю мальчишку в своих руках, а вокруг нас тихонечко клубится мерцающий воздух, отсвечиваясь слабым голубоватым сиянием. Вспышка. Расплывчатое помещение комнаты превращается в густые заросли со всех сторон подступающего леса, практически полностью накрытого отблесками заката. Нас окружают сумерки, и в другой ситуации, это было бы нам на пользу, ведь в темноте если кто-то будет в нас целиться, то может промазать, но и я ничего толком не вижу без шлема. Ладно, эту местность я прекрасно знаю, до полигона несколько километров и нам нужно бежать.
— Ричи, — я натягиваю на его голову капюшон, потом на свою, чтобы в темноте не особо выделялись мои волосы и наши лица, и зажимаю его ладошку в своей. — Теперь только бегом и не останавливаться.
— Куда мы пойдем, Скай?
— Тут есть полигон, я отведу тебя к Бесстрашным, там твой брат, он сможет о тебе позаботиться и защитить.
— А ты? А как же ты? — продолжая ко мне приглядываться, словно хочет убедиться, что я не растворюсь в воздухе он сильнее вцепляется в мою руку. А что я? А я не знаю! Гениальные мысли посещают меня сегодня довольно неохотно.
— Ричи, мне нельзя с тобой к Бесстрашным, я для них враг. Понимаешь? — пытаюсь я объяснить ребенку.
— Но ты же не такая, как недовольные, — облизнув губы, шепчет он. — И мне помогаешь. Почему ты не можешь пойти со мной, Скай?
Ну и что мне ему ответить? Я не могу пойти с тобой, потому что охотилась за твоим братом, а он в свою очередь мечтает меня пристрелить?
— Мой брат нам поможет, он хороший, — продолжает убеждать меня мальчишка, а я только закатываю глаза. О да, вот уж обрадуется командир моему появлению. Даже не сомневаюсь, судорожно вспоминая его обещания и угрозы.
— Ладно, сейчас самое главное — добраться до них, а там уж и будем решать, что делать, — оптимистично заявляю я, утягивая Ричи через дебри, окутывающие глубокий овраг. — Идет? — он отчаянно кивает, заглядывая мне в лицо. Ну и ладненько, вроде верит.
Сосредоточенно вглядываюсь в какую-то глухомань в поисках знакомых ориентиров, тащу за собой постоянно спотыкающегося об ветки и корни деревьев ребенка, направляясь на запад. Двигаемся почти вслепую, темнеет все стремительнее, а свет луны не пробивается через густые кроны, но этот квадрат я хорошо знаю. Не заблудимся. Легкие сжимает от нехватки воздуха, пот струится по вискам, но останавливаться нельзя. Нужно как можно скорее покинуть зону перемещения и выйти хоть на мало-мальски освещенный участок леса, чтобы понять, куда нам дальше. Тишина в округе разбавлена только нашим срывающимся от бега дыханием и треском сухого бурелома под ногами, но я все равно придирчиво прислушиваюсь к каждому шороху. В глазах рябит от разглядывания тонувшей в густой ночи местности. Всё тело перенапряжено, а по лопаткам ползет тревожный морозец. Неужели мне так страшно?
Продираясь сквозь колючие заросли кустарников, мы выскакиваем на небольшую полянку, где я уже с уверенностью могу сориентировать дальнейший маршрут. До полигона еще часа три, а Ричи заметно вымотан, загребает ногами влажную траву, но не жалуется, не позволяя усомниться в своих силах. Он сильный мальчик, справится. В горле совсем сухо, пить хочется невозможно. Надо бы отдышаться. Мышцы сковывает навалившаяся усталость, но мы упрямо пробиваемся вперед, раздвигая низко висящие ветки. В какой-то момент, ребенок спотыкается на торчащей кочке и летит на землю, я тяну его за руку, помогая подняться, и тут меня словно в спину толкают.
Кровь набатом бьёт в висках, и сердце заходится пулеметом. Несколько секунд я ошарашено смотрю перед собой, отмахивая от себя смутное ощущение накатившего дежавю, а перед глазами всплывают обрывки странных кадров. В голове резко вспыхивает: «Погоня!»
Матерь божья, страх медленно расползается по венам, ощущение опасности внутри вибрирует так остро, я его лопатками чувствую. Мы погибнем здесь. Откуда знаю? Понятия не имею, но я все это видела уже где-то. Перед глазами мелькают смутные образы, ощущение такое, будто я уже была тут когда-то. Черт, как же настоебала вся эта чертовщина, кто бы хоть что-нибудь бы объяснил! Меня убьют, а следом и мальчика. Так! Стоп! Панику прекратить! Никто никого не убьет, если мальчишку спрятать как следует и увести их за собой подальше.
Сколько прошло времени, наверняка уже обнаружили наше исчезновение и пустили отряд по следу. Хорошо, если только киборгов, они неповоротливые и не умеют бесшумно передвигаться, а после бури вся земля усыпана сломанными ветками. Зато вот с хантерами особо не повоюешь, но никто лучше меня не знает эту местность. «Керри знает», — взвизгивает в мозгу, но пока этот сурок проспится и доберется сюда, я успею передать ребенка Бесстрашным. А если нет?
Зону телепорта мы уже давно покинули, у меня еще есть немного времени, чтобы спрятать мальчишку. Думай давай, думай же! Если этот живодер до него доберется, страшно подумать даже об этом. Да есть и еще пара хантеров, которые когда-то охотились на этой территории. Вот дура! Ну конечно, аллилуйя! За пролеском, чуть меньше чем в километре отсюда, находится мой тайничок, там Ричи никто не найдет. Я всегда соблюдала максимальную осторожность и ничем не выдавала его месторасположение.
Бегом припускаемся в нужную сторону, хрипло глотая кислород. Ничего, потерпи, еще чуть-чуть осталось, потом ребенок будет в безопасности, а тебе нужно только увести за собой погоню подальше от него. Остается надеяться, что Бесстрашные восстановили все свои цепи датчиков движения после суровой непогоды и патруль оперативно сработает, отправившись проверить оживленный квадрат, если мы будем передвигаться через маячки. Тропа Бесстрашных проходит почти рядом с тайником, они смогут найти мальчика и забрать на полигон.
Вытолкнувшись из очередных кустов, уже изрядно расцарапавших мое лицо, мы стрелой вылетаем на опушку, заросшую дикими, несъедобными ягодами, намеренно стараясь задеть каждую отметку датчиков, и где-то дальше должно быть полусгнившее бревно, а за ним совсем немножко осталось. Ноги стали непослушные, я приваливаюсь в широкому стволу дерева, прижимая к себе худенькое тело мальчишки, мотаю головой, чтобы сбить всплывшие круги перед глазами. Сердце срывается в дикий пляс, стремясь проломить грудину. Ну же, ну же… Взгляд скользит дальше, в надежде быстрее найти в этой непроглядной мгле лапистый кустарник, а спину жжет обострившееся чувство тревоги. Они близко, не знаю почему, но я в этом абсолютно уверена.
Пройдя еще десяток метров, наконец удается облегченно выдохнуть скрутившееся напряжение. Вот оно. Свалившись на коленки, живо разгребаю пальцами налепленный слой искусственного мха, приклеенного к крышке люка, чтобы подцепить её и открыть небольшое убежище, когда-то сооруженное для снайперской засады. С виду это обычный пень, а на самом деле замаскированная резиновая покрышка, прикрывающая двухметровую узкую яму с маленьким окошком для винтовки, прикрытым корой. В пне ребенка искать никто не станет, а он сможет слышать через проёмчик все, что происходит вокруг.
— Ричи, давай полезай, — шепчу я, захлебываясь от ужаса, а он округляет глаза, вроде бы не поверив. — Здесь тебя они ни за что не найдут, это надежное место, а я их отведу к болотам и вернусь.
— Нет, вместе прячемся! — начинает упрямиться сорванец, но я командую:
— Быстрее, Ричи, времени мало. Слушай внимательно, что я тебе скажу. Вон там, — показываю ему рукой в направлении тропы патруля, — скоро должны появиться Бесстрашные. Мы задели все их маячки, и они уже, скорее всего, направляются сюда. — Ёбт твою мать, командир, никогда не думала, что буду так отчаянно надеяться, что ты придешь меня ловить. Ты только приди, найди мальчишку, ну, пожалуйста. Ты же умный, должен сообразить, что неспроста в том квадрате появилось такое необычайное оживление. Да и упертости тебе не занимать, не сможешь проигнорировать сигналы датчиков. Ты же придешь, правда? — Здесь, — тыкаю на стенку пня, отдирая кусок коры, — ты сможешь услышать их и позвать. Но только когда убедишься, что это именно Бесстрашные. Ты все запомнил?
— Что я, тупой? Да понял я всё, понял, — накуксивается он, хорохорится, а в глазах целый океан паники. Вот идиотка, напугала ребенка. Никакого дара убеждения у тебя нет. — Скай, не ходи туда, их же много, — морщит мальчик носишко, готовясь вцепиться в меня ручками.
— Тихо, тихо, — говорю я, обнимая его. — Ты ж взрослый парень, а не трусишка. У нас нет защиты, а киборги видят в темноте по приборам, поэтому нужно сбить их со следа. Давай, полезай скорее.
— Ты же меня не оставишь, правда? — шепчет он, уткнувшись мне в шею. — Скай, обещай, что вернешься, они же тебя не…
— Чего мне сделается? Киборгам придется очень постараться, чтобы меня поймать, — убедительно проговариваю я, пряча дрожь в голосе, а ребра стягивает словно ремнями. — Ричи, я вернусь, слышишь? Я обещаю, что не брошу тебя!
— Скай, а как же… — малек смотрит на мое правое плечо, и тут до меня доходит, что я не озаботилась о передатчике от скримменов! Вот идиотка, забыла совсем! — Пока я рядом, скриммены тебе ничего не сделают, но как же ты одна?
— Рич, ты забыл, что я охотник? — как можно беспечнее и убедительнее говорю я, все время держа в голове что погоня близко и передатчик — не самая моя большая проблема! — В этих местах нет скримменов, полигон близко, а дальше мы не пойдем — ведь твой брат сейчас появится и все закончится! — ага, только надеюсь для меня не фатально. — Так что полезай скорее, преследователи не дремлют!
Мальчишка, пыхтя и сопя, лезет в укрытие, я быстренько все замаскировываю и срываюсь с места обратно, чтобы перехватить следопытов и направить по новому курсу. Когда квадрат с укрытием остается довольно далеко, я залегаю в маленьком овражке и затаиваюсь, стараясь по слуху определить, насколько близко подошла погоня. С несколько отстраненным видом пытаюсь проанализировать происходящее, даже не сомневаясь, что я окончательно сошла с ума, и где-то внутри меня словно разливается холодная ярость. Я как будто застываю и превращаюсь в ледяную, безэмоциональную скульптуру, неспособную больше ощутить ни страх за себя, ни боль, даже отчаяние испарилось. Только отчетливое чувство тревоги за ребенка и понимание того, что единственный выход, чтобы спасти мальчика, это увести от него погоню как можно дальше, насколько хватит сил. Киборги не устают, в отличие от людей и будут продолжать передвигаться, пока не закончится заряд питания. А еще у них есть тепловизоры, устройства ночного видения и оружие, в отличие от меня. И стрелять они будут, безусловно, на поражение. Но так надо. Иначе нельзя. Но я же не боюсь? Нет же, правда? Я же быстрее их и шустрее, всегда смогу увернуться. Самое главное верить в свои возможности и не сдаваться! Иначе, кажется, любая вскипевшая во мне эмоция обреченности просто заставит мою душу разлететься на миллион ломких осколков.
Ночью звуки разносятся на приличном расстоянии, и вскоре нестройное эхо шагов выдаёт приближение киборгов, а я резко выскакиваю им наперерез, швырнув в шлем одному избранному камень и громко топая, мельтешу мелкими перебежками, прячась за деревьями. Давайте, за мной, имбецилы искусственные! Тут недалеко, у меня есть для вас приятный сюрприз. От куста к кусту, зигзагообразными перебежками, внимательно вглядываясь в окрестности, я приближаюсь к болотной местности. Под ногами противно чавкает, возвещает о месте назначения, только вот только темно, как под мышкой. Да похуй.
— Ку-ку, уроды! — голосистенько выдаю я на всю мощь своих легких, отправляя еще один булыжник в сторону погонщиков и перемахиваю через препятствия.
Бегом вперед, перескакивая с кочки на кочку, перебегая по бревнышкам, словно первобытное лихо, сквозь треск веток и шума своего дыхания я слышу какой-то странный звук, знакомый и вместе с тем не обнадеживающий. Стреляют, бляди! Но игра в кошки-мышки не даёт возможности расслабиться и испугаться по-настоящему, хотя мурашки жути посещают мое тело набегами. На невероятной для себя скорости я несусь в темноту, надеясь, что смогу удержаться на очередной кочке и не влететь в неожиданно возникшее на пути препятствие, или не угодить в топь.
Однако, хоть и не без труда, но различаю дорогу и смутно проявляющиеся силуэты, неотступно направляющиеся за мной, щедро сдабривающие свинцовыми осадками наш забег. В глазах у меня на мгновение темнеет. О, мои механические друзья, как вам мой сюрприз? Понравился, да? С каким-то самодовольством наблюдаю, что несколько киборгов хорошенько увязли в бузе, словно саженцы, и не могут выбраться, медленно, но верно уходя в воду. Пуля, взвизгнув, вышибает очередной фонтанчик в стволе, я добираюсь до твердой земли и ныряю за кусты, проползая за ними, переходя на галоп, и зеленую листву шинкует очередью. «Бах-бах-бах» — отдается под ребрами, сливаясь в одну симфонию с выстрелами.
Киборги гуськом плетутся по проходам за мной, словно крысы за Гамельнским Крысоловом, играющим на флейте. Хех, куда он там их увел из города, заворожив волшебной музыкой? Кажись, в реку Везер. А болото чем хуже, а? Воспряв духом от воодушевляющей перспективы, захожу на новый вираж, к более разлившейся части болота, готовясь еще разок попрыгать по кочкам. Глаза совсем свыкаются с темнотой и теперь намного легче, но долго это продолжаться не может. Я скоро выдохнусь, уже начинает колоть в боку, а ноги наливаются свинцом. Пару раз споткнувшись, навернувшись, пропоров ковер из травы ладонями, петляю дальше, ощущая, как под ногами вновь зачавкало. Вот и прелестно!
— Давай, конструктор, веселее шевелим шестеренками! — подвякиваю я хрипловато, в горле саднит и пить ужасно хочется.
Железяки поворачивают на источник шума и прут по моим следам, поливая темноту патронами так, что мне приходится выворачиваться, как акробату, размазываясь по всевозможным укрытиям. Где-то за спиной гремит граната, потом еще парочка, запуская минутный тремор по моим конечностям. Охуеть можно, это они в меня ими кидаются? Такое ощущение, что не просто отовсюду стреляют, а будто все пространство прошивает смертоносным градом. Господи, да сколько же их тут?
«А ведь меня сейчас убьют», — подозреваю я и злюсь. Чушь, не забивай себе голову всякой херней, ты уйдешь! Там, в лесу, ждет мальчишка, которому ты обещала вернуться, и если Бесстрашные не придут, ему придется просидеть в землянке до утра, он может заболеть и схватить воспаление легких. Ты обязана что-то сделать, ты справишься и с киборгами, и со всей чертовщиной на свете! Кстати, звучит отлично, но самой себе я не очень верю. Однако попробовать стоит, ведь когда надо соображалка у нас включается на «ура». На мое удивление, ощущение погони не вызывает дрожь ужаса, я только чувствую, как холодеет спина, и бросаюсь через очередной бурелом, семеня и петляя по болотной местности, изредка громко посвистывая и швыряясь в них всем, что попадется под руку.
Проредить погоню мне все же удаётся весьма неплохо, определив пустоголовых в топь, но сколько отправил за нами киборгов горячо любимый родитель, я не знаю. Плюхнувшись в прохладную водичку и хорошенько приложившись обо что-то твердое рукой так, что она сразу же принимается жутко ныть, я чуть сама не окочуриваюсь и, отдуваясь и тихонько поскуливая от боли, выползаю из топи, снова ныряя в ближайшие заросли. Блин, щас сдохну!
В ушах стоит затяжной гул. Мне бы перевести дыхание и набрать в лёгкие воздуха, но останавливаться нельзя. Да и спрятаться тут от их приборов негде. Пробежав еще с километр, так некстати примечаю еще несколько силуэтов за листвой, оцепляющих местность. Они окружают, что ли, суки, но кажется, меня еще не замечают. Э-эх, мне б гранатку, да в самую б гущу её!
Я продолжаю кружить среди дебрей, потеряв счет времени и уводя отряд за собой. Сколько времени прошло даже по ощущению определить не могу. Мне кажется, что часа три, на самом деле могло пройти минут десять. Несколько раз преследователи вроде бы теряют меня, и я начинаю надеяться на удачу, но когда сквозь кроны лесного массива пробивается слабый предрассветный отблеск я понимаю, что играю в прятки с киборгами уже несколько часов! Глаз выхватывает небольшое скопление серых фигур, неотступно замыкающих кольцо, и надежды исчезают, потому что силы мои на исходе.
Снова грохочет кавалькада выстрелов, а я закатываюсь в канаву, ползком рвусь вперед, прикрывая голову, и тут понимаю, что везению, как видно, наступает пиздец. Паника обливает меня холодным потом, расползаясь по телу, заставляя все мышцы мелко дрожать, как от озноба. Как же я устала, просто чертовски! И рука болит, и ноги гудят, а голова вообще кружится. Калека, долбанная! Шаги все ближе и ближе, капкан захлопывается, а мне не высунуться. Ну и че теперь делать-то, а? Сердце ухает в желудок и пульсирует, ладошки взмокают насквозь, а по позвоночнику ползёт мороз. Вот уроды, будь у меня ствол, поплясали бы вы, а так… Мать-перемать, погибать, так с музыкой!
Когда шаги раздаются совсем рядом, рывком бросаюсь к одному под ноги, сшибая его на землю, но кто-то успевает навернуть мне по ребрам так, что я охаю — больно же, подскакивая и укрываясь от грохнувшего выстрела за спиной другого киборга, а дальше становится совсем паршиво. Сил у меня нет совсем, да и киборги-то железные и непробиваемые, меня просто сносят с ног и наставляют оружие. Последней мыслью, перед тем, как душа окончательно укатывается в пятки, то, что до Ричи им теперь точно не добраться, увела я их далеко оттуда, и Бесстрашные вот-вот должны его найти. Да ради этого и умереть не обидно.
Щелчок перезарядки уплывает в воздух, черный глаз дула вглядывается мне в лицо, может, если быстро, то и больно не будет. Но силуэт в серой форме недовольных мгновенно отлетает в сторону, как будто его сшибает тараном, а сквозь шум крови в ушах пространство наполняется звуками странного лязга и рвущегося металла. Густая темнота рассеивается от искрящихся деталей механизмов киборгов и вспышек плазменных батарей питания, искусственные останки разлетаются в разные стороны и смачно хрустят под чьими-то ногами. Мотаю головой, отгоняя звон в ушах, и только тут вижу разразившуюся адову мясорубку. Йопрст, а че тут происходит-то? Ну вашу мать!