Эффект плацебо

Этот отвратительный сон никогда не закончится. Все вокруг красное и вязкое. Какие-то ошметки разбросаны по полу, свисают с потолка. А еще тут пыльно, очень пыльно. Запах этого места щекочет мне нос. Я шарю руками по полу – он склизкий и холодный. Неживой, как я. Как будто должен дышать, но не дышит.

Пол подо мной – чудовище, что больше не преследует меня во снах. Отныне мой сон преследует чудовище и заставляет меня делать то же самое.

– Грета! – слышу я и тут же поднимаюсь. В комнатке совсем темно, я нащупываю стену, иду вдоль нее, пока не подхожу к пробоине в стене. В конце коридора – свет. Я иду к нему.

– Грета! – голос, от которого разрывается мое сердце.

– Адриан! – кричу я, набирая побольше воздуха в легкие. – Где же ты? Почему ты бросил меня? Почему оставил одну, Адриан?

Он не отвечает, но зовет. Зовет отчаянно, неистово, и я бросаюсь со всех ног. Это нечеловеческий крик, это визг на грани жизни и смерти, и когда я снова выбегаю на свет, лишь чудом успеваю затормозить. Впереди – обрыв, бездонная яма. Адриан – на другой стороне пропасти.

Он смотрит на меня. Он бледный, словно призрак, его глаза – большие и круглые от шока, и он не двигается. Выкрикивает мое имя снова и снова, а я не могу ничего сделать. Мы существуем в разных мирах. Но если прежде я делала это нарочно, специально убегала в другую реальность, где не существовало никого кроме меня, то теперь меня отбрасывает в нее против моей воли. Я запуталась. Я потерялась.

Слезы щиплют кожу на лице. Он шелушится и трескается, становится жесткой, как наждачная бумага.

– Прости меня, Адриан, – шепчу я. Туман скрывает от меня его лицо, полностью забирает его фигуру. Силуэт растворяется в облаке дыма. – Научи меня любить.

Но больше ничего не происходит. Туман добирается до меня и выбрасывает из сна.

***

Я просыпаюсь в подвале, и на секунду мне кажется, что весь вчерашний день мне приснился в каком-то страшном вещем сне. Я умываюсь и выхожу в коридор, заглядываю в кабинет. Люси сидит за столом, склонившись над книгой.

– Что читаешь? – спрашиваю я.

– «Старик и море», – отвечает мартышка. Я улыбаюсь краем рта.

– Salao. Самый что ни на есть невезучий. Это про меня.

– Мне тоже кажется, что это про тебя. Я твой мальчик, Грета, а ты – старик. Все ловишь какую-то рыбу, которую никто кроме тебя не видит. Все ждешь чего-то, хотя уже все давно наплевали.

– Но ты ведь тоже веришь в мою рыбу? – Люси молчит. Смотрит на меня пристально, хмуро, серьезно. На секунду я начинаю чувствовать себя очень глупо, кусаю нижнюю губу, но потом мартышка отвечает:

– Конечно, верю. Иначе меня бы здесь не было.

Она закрывает книгу и убирает ее на край стола. Поднимается, берет меня за руку и ведет за собой.

– Томас показал мне кое-что, идем!

Мы взбегаем по лестнице и оказываемся на первом этаже. Дверь, которая ведет в коридор – раздвижная, как у шкафов-купе, и когда Люси закрывает ее, останавливает меня и просит развернуться.

Ровная стена без каких-либо признаков другой комнаты.

– Генри, это Нарния! Томас придумал нереальное убежище.

Она бежит по коридору, и я едва успеваю за ней. Мы подбегаем к большой резной входной двери и снова разворачиваемся: здесь еще одна лестница вниз. Я хмурюсь.

– Идем, Грета! – Люси снова тянет меня за руку, и мы спускаемся вниз. В этой части подвала совсем иное помещение. Здесь темно и довольно холодно, стены закрыты пластиковыми панелями. У одной стоит старый промятый, но еще достаточно добротный диван и деревянный столик. В углублении в самом конце помещения много полок с коробками и ящиками, тут же – коллекция вин.

Люси стучит в пустую стену, и я оборачиваюсь на звук.

– Это экран, представляешь? Как в детективных фильмах! Только с одной стороны видно, что происходит по другую сторону.

– Томас спрятал свой рабочий кабинет...

– В Нарнию, Грета, в настоящую Нарнию!

Она смеется и смотрит на меня сияющими глазами. Я мнусь. Не нравятся мне эти тайны и игры в детективов.

– Я видела тебя оттуда, когда впервые очнулась. Я так боялась за тебя.

– Мне тоже было страшно, я проснулась на этом диване совершенно одна, но вскоре пришел Том и все объяснил. Сюда приходили плохие люди, он не знал, как лучше спрятать нас, но люди быстро ушли, и вот теперь мы можем спокойно ходить по дому.

– Я смотрю, вы уже много о чем поговорить успели, – медленно говорю я без тени улыбки. В темной атмосфере подвала мне становится жутко.

– Он такой классный, Грета! А еще у него рука киборга! Это ведь он тот ангел? Помнишь, ты говорила...

– Нет, – я поворачиваюсь и смотрю ей в глаза. Получается слишком резко, поэтому я выдавливаю улыбку и говорю мягче, – он не ангел, мартышка. Я ошиблась. Мы всего лишь люди.

Люси хмыкает и отводит взгляд.

– Получается, ты проснулась здесь, и вскоре появился Том? – продолжаю я.

– Угу. Он мне все это рассказал и помог подняться наверх. Я поела, а потом снова захотела спать и уснула.

– Все равно это очень странно.

– Почему?

– Почему он разделил нас? Почему не отправил в кабинет вместе?

– Извини, Грета, – Томас так неожиданно возникает за моей спиной, что я подскакиваю на месте. Кажется, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. – Ты чего так дернулась, я тебя напугал? Прости, – он улыбается, и в холоде подвала меня пробирает паника. – Я ошибся тогда. Ты права, надо было вас обеих отвести в кабинет.

Он наклоняет голову и смотрит на меня так, как смотрел Адриан. Все внутри горит, и я отворачиваюсь.

– Пойдемте наверх, – говорит Том, и Люси убегает первой.

– Так где же ты был все эти годы? – спрашиваю я. – Откуда этот дом?

– Я так и знал, что ты спросишь. В детстве я любил сказки и символы, я очень долго и тщательно обдумывал этот побег. Человек, которому принадлежит этот дом, очень помог мне в свое время. Он взрослый, очень взрослый, довольно богатый, но одинокий человек, и сейчас живет на материке. Он не сразу согласился спрятать меня у себя, поэтому прежде я прожил в отшельничестве больше двух лет.

– Как?

– Так же, как и ты, Грета. Среди бездомных, зарабатывал на еду сам, прятался в другой части острова. И проводил расследование, я хотел узнать о тех таблетках и плантациях. Второй год своей жизни я провел на материке. Жил так же, познакомился с людьми, через которых позже и нашел тебя. Удивительная штука – жизнь. Там же я и встретил моего спасителя, он привез меня на остров, и когда случился пожар, я был там. Я пытался помочь, но не мог.

– Неужели ты ни разу не захотел вернуться? Домой, в семью. Твой отец и Адриан, они скорбели по тебе...

– У меня нет отца, Грета. И уже никогда не будет. Да, я чувствую свою вину перед Ади, но рассказывать все ему было слишком опасно, я надеюсь, когда-нибудь он меня простит.

Томас тяжело вздыхает, и мы еще долго молчим.

– Кто хозяин этого дома?

– Себастиан Карр. Тебе знакомо это имя?

Я хмурюсь.

– Нет.

– Он твой крестный отец, Грета.

Кровь приливает к щекам.

– Что? Я ничего не помню...

– Не страшно, в последний раз он видел тебя совсем младенцем. Твои родители крупно поругались с Себастианом, но за все эти годы он не оставлял попыток узнать правду.

– Я смогу увидеться с ним?

– Всему свое время, Грета.

Томас улыбается и смотрит мне прямо в глаза. Я вздыхаю.

– Можно еще вопрос?

– Конечно.

– Как ты нашел меня? В смысле... ты сказал, что нашел меня через беспризорников.

– Да, верно.

– Кто это был?

Улыбка на лице Томаса искривляется, становится ухмылкой, и он опускает взгляд.

– Майкл Ронган.

Меня пригвождает к полу.

– Он?!

Меня трясет.

– Грета...

Я сжимаю пальцы в кулаки.

– Послушай меня.

Я – извергающийся вулкан.

– Грета! – я смотрю ему в глаза. – Все, что сделал Майк, он сделал по моей просьбе. Все, что он делал, он делал для меня.

– Ты с ума сошел?

Я взрываюсь.

– Грета...

– Он мучил меня, Том. Он... он трус, он сбежал, когда в меня стреляли, он подставил всех, он... он...

– Я знаю, Грета, – Томас кладет руки мне на плечи и крепко держит меня, заглядывая мне в лицо. – Все это было нужно, чтобы ты оказалась здесь. Все это правильно, Грета.

Я загипнотизирована его глазами. Я пропадаю.

– Но я не понимаю, Том, – шепчу я. – Почему он? Почему Майк? Что связывает вас?

Снова эта кривая усмешка. Он отпускает мои плечи, начинает говорить быстро и громко:

– Грета, я не тот идеальный мальчик, каким был в детстве. И я... я презираю большинство людей, глупые стереотипы, невежество. В мире так мало искусства, но людей, способных понять его еще меньше. Но искусство – это не только картины и музыка. Это человек. Та неправильная, некрасивая, постыдная его часть.

Я хмурюсь.

– Ты гей?

Томас тихо смеется.

– Грета, я бисексуален в той же степени, в какой и асексуален. Я во многом отличаюсь от тех людей, которых ты привыкла видеть.

– Но Майк, он же...

Томас смеется громче:

– Забавная девочка Грета. Ты много пережила, но видела еще слишком мало, чтобы судить о людях по их внешности. Я покажу тебе мир. Хочешь?

Он протягивает руку, я прохожу вперед, и мы поднимаемся наверх.

Кажется, я окончательно слетаю с катушек.

***

Томас раскладывает на большом обеденном столе карту мира и указывает в самый центр Евразии.

– Ты должна попасть сюда.

А потом он долго говорит, и у меня кипят мозги. Много, очень много непонятных, сложных, незвучных названий. Подводных камней – еще больше, и голова кипит от всего этого. Город, в который мне нужно попасть – совсем небольшой, промышленный.

– Там есть еще одна фармацевтическая фабрика, хотя и довольно старая.

Томас делает кружочки на карте – показывает мой маршрут. Ломаная линия, пересекающая страну. Если все пойдет как надо, мне нужно будет вернуться в Америку, но совсем другим путем.

– Ты ведь поедешь с нами, верно? – спрашиваю я у Тома.

Тот смотрит на меня и качает головой.

– Только первые несколько дней. Дальше я не могу.

– Почему?

– Это твоя часть миссии, Грета. Я должен выполнить иную роль.

– Томас, я не знаю языка, ты понимаешь?

– Но ты ведь хочешь докопаться до истины?

Он странный. С Томасом бесполезно спорить, и меня это выводит из себя. Но я молчу. Не смотрю на него, не смотрю на эту чертову карту. Опускаю взгляд на руки и долго изучаю паутинки вен на запястьях.

– Ты справишься.

Я ухожу. Молчание полностью поглощает дом, так, что сквозь звуки своих же шагов, я все еще могу расслышать, как тикают часы в гостиной.

Я открываю потайную дверь, спускаюсь в подвал и падаю на диван в кабинете. Закрываю лицо руками. Внутри меня – не злость, не отчаяние, не страх, но что-то иного рода, большое и могущественное, что не позволяет мне совладать с собственным телом. Оно пульсирует внутри головы и вызывает мигрень. Мне хочется колотить стены, разбивать вещи и кричать. Но я сижу, согнувшись в три погибели, и мои губы сами собой шепчут:

– Ты мне нужен, Адриан. Верни мне здравый смысл, прошу тебя.

Но Адриан далеко, и он больше не приходит. Никто не приходит для того, чтобы забрать меня в реальность.

Я опускаю голову на подлокотник, вытягиваю ноги на диван и закрываю глаза. Я пытаюсь представить свою историю, пытаюсь объединить разрозненные кадры.

Мое имя – Генриетта о'Нил. Мне восемнадцать лет. У меня светлые пепельно-серые волосы ниже плеч и серо-зеленые глаза. У меня бледная сухая кожа и длинные некрасивые пальцы на руках. У меня тонкие губы и овальное вытянутое лицо, как мне кажется, лишенное пропорций, но оно довольно симпатичное. Я стою перед воображаемым зеркалом и рассматриваю свою внешность в мельчайших деталях. Я разглядываю все, что могу в нем увидеть.

Это – Грета внешняя. Под ее кожей видны все ребра, и сама кожа тонкая и будто бы прозрачная – скелет, а не живой человек. На приплющенном с двух сторон лице видны большие прищуренные глаза, – они внимательно изучают. Руки касаются зеркальной поверхности, но одна дергается, возвращается к лицу. Своей левой рукой Грета внешняя проходит по волосам, по щекам, по плечу, по груди, опускается на живот. Правой рукой – держит отражение, будто оно может сбежать.

Но эта девочка – не все, что у нее есть. Грета внутренняя совсем другая. Она поет внутри головы Греты внешней. Она читает стихи. Она цитирует книги классиков. Она играет на скрипке. Она не способна дышать, но любит отчаянно и сильно, хотя Грета внешняя прячет эту любовь изо всех сил. Это странно, но Грета внутренняя не умеет бояться. У нее нет тела, она не чувствует физической боли, она не страдает, и поэтому способна на все. Она готова сбежать на край света, она способна прыгнуть в бездну, потому что она – вечная. Но Грета внешняя запирает ее внутри себя и не позволяет выбраться наружу, потому что никто из них не знает, к чему это приведет.

Я слышу шаги и вздрагиваю. Открываю глаза – удается с трудом, потому что я уже погрузилась в состояние полудремы. Заставляю себя подняться. Пристально всматриваюсь в дверной проем, пока в нем не появляется Люси.

– Что с тобой? – спрашивает мартышка.

Мои губы дрожат в слабой улыбке.

– Я запуталась.

– Но разве это не то, о чем ты мечтала? – спрашивает она и садится на диван рядом со мной. Смотрит мне прямо в глаза, и ее детский голос звучит очень серьезно. – Ты же мечтала плыть в океане и хватать звезды, помнишь, Грета? Может быть, отправиться туда – это и есть самое верное решение?

– Ты и правда поверила в мою сказку про рыб?

– А ты способна в нее поверить, Грета?

Я молчу. Люси смотрит на меня так, будто ждет ответа, будто бы я способна что-то сказать в ответ. Но я обдумываю ее слова. Мне казалось, что я верю. Рыба стала моим личным тотемом, оберегом, моей мифической историей. Я всегда считала ее своей историей, тем, что придает мне сил. Никто не понимал ее, никто не верил, но я была уверена в том, что верю в нее. Я была уверена в том, что однажды смогу из засыхающей лужи выпрыгнуть в океан, но теперь боюсь этого. На секунду мне кажется, что проще было бы умереть, а не пытаться. Люси будто бы читает эту мысль на моем лице и отводит взгляд, тяжело вздыхает и уходит, больше ничего не говоря.

Я медленно поднимаюсь и плетусь за ней наверх. Я могу погубить свою рыбу, но рыбу Люси буду защищать до последнего своего вдоха.

***

Два дня я провела в стенах дома, но когда Томас начал собирать вещи, он сказал, что теперь можно выйти на воздух. Том говорит, что этот дом находится в самом центре острова, что густые заросли вокруг него – неплохая защита от посторонних глаз, но я все равно сажусь на деревянную скамейку на заднем двое и наблюдаю за тем, как Том переносит вещи и еду в автомобиль.

– Эта машина тоже принадлежит Себастиану? – спрашиваю я. Он кивает в ответ, – как ты смог получить права?

Том усмехается и протягивает мне документы. Здесь и паспорт, и водительское удостоверение, и какие-то справки – все на имя «Томаса Бэйтса».

– Ты изменил фамилию? – спрашиваю я.

– Не совсем так.

– Эти документы что, поддельные?

Томас смеется.

– Это ближе к истине. Я решил оставить свое имя, оно довольно распространенное. Но, как видишь, пришлось стать другим человеком. Мы и тебе сделаем.

– Зачем? – хмурюсь я.

– Да, кстати, – громко говорит он, когда во двор выходит в Люси. – Подумайте над изменением своего имиджа. Вам придется немного изменить внешность. Я перевожу взгляд на Люси. Ее лицо удивленно вытягивается, а потом мартышка начинает радостно визжать.

– Мы будем шпионами! – кричит она.

Томас приносит в машину последнюю сумку, закрывает дом, и мы отправляемся в путешествие.

Через час мы пересаживаемся на паром и плывем в порт Гонолулу, чтобы начать там новую жизнь.

***

Люси в восторге от того, что вольна делать все, что вздумается. Прибывая в Гонолулу, мы первым делом идем в салон красоты, чтобы измениться до неузнаваемости. Я нервничаю. Я никогда не представляла Грету внешнюю какой-либо другой девушкой. Люси принимает вызов и обстригает волосы, красит их чуть темнее и рыжее, и становится совершенно другой. У меня отваливается челюсть от одного лишь вида отрезанной косы – от нее остается лишь короткое каре и челка, не доходящая до бровей.

Она много болтает с девушкой-стилистом. У той – выбритые виски, пирсинг, татуировки и скрипучий голос. Она смеется немного в нос, и так самозабвенно работает с волосами Люси, что я начинаю ей завидовать. Меня же девушка-панк старательно игнорирует.

Томас ушел. Он сказал нам развлекаться самостоятельно, а сам отбыл по каким-то очень важным делам.

Я не знаю, что смогу изменить в своей внешности. Я не знаю, что смог изменить в себе.

Девушка-панк заканчивает с прической Люси, высушивает и выпрямляет ей волосы и берется за сундучок с косметикой. Люси смеется.

Я боюсь, что мартышку превратят в разрисованную куклу, но девушка-панк творит чудеса, и слой косметики практически не заметен на лице Люси. И, тем не менее, вид ее становится чуть взрослее: лицо кажется более овальным, скулы выделены, да и глаза становятся еще больше, чем прежде. Она безумно красивая, моя маленькая Люси. И никакая она не маленькая, старше нас всех вместе взятых, это видно по одним лишь глазам.

Как только мартышка поднимается с кресла, я сажусь на ее место. Люси занимает все зеркало, разглядывая новую прическу со всех сторон. Она восторженно ахает, девушка-панк усмехается и переводит взгляд на меня.

В ее ассиметричной улыбке виднеются очень белые, хотя и не слишком ровные зубы.

– Что будем делать? – спрашивает она своим скрипучим голосом.

– Не знаю, – отвечаю я. От ее взгляда мне становится неловко и неуютно. То ли линзы неестественно глубокого изумрудного цвета придают ее взгляду жути, то ли я все еще боюсь людей и все время пытаюсь спрятаться от них. – Я не хочу терять себя, – говорю тихо. – Сделайте что-нибудь необычное, но пусть это останусь я.

Девушка хмурится, но усмешка остается на ее лице, будто бы намертво прирастая к коже. Люси касается ее плеча, девушка-панк наклоняется, и мартышка что-то шепчет ей на ухо. Я подаюсь вперед, чтобы тоже услышать, что она говорит, но Люси лишь начинает смеяться.

Девушка-панк кивает, Люси садится на диванчик позади, и я встречаюсь с ней взглядом в зеркале. Потом снова смотрю на себя. Мешки под глазами, болезненно бледная кожа, сухие волосы, висящие вдоль лица, глаза, прикрытые наполовину тяжелыми веками. Я не знаю, что такого можно сотворить с этим лицом, чтобы оно стало похоже на человеческое, но девушка-панк уходит в работу с головой. Она держит во рту несколько заколок, в то время как ее руки ловко и быстро стригут волосы на моем затылке.

Я закрываю глаза, чтобы не смотреть. Пусть это будет сюрприз. Пусть это будет новая Грета, которая никогда больше не вспомнит о своем прошлом.

Когда я открываю глаза снова, в зеркале и правда совсем другая девушка. Красивого, будто бы седого, платинового цвета волосы в форме удлиненного каре до плеч. Они такие правильные, живые, настоящие, что мне хочется потрогать их руками, но мешает накидка. И я ерзаю на месте, жду, что же будет дальше, потому что на это ступени я реинкарнирую в совершенно новое для меня существо.

Закрываю глаза во второй раз, силясь, чтобы не чихнуть, когда на лицо опускается толстый слой пудры. Чувствую, как девушка-панк подводит мне брови, красит глаза, ресницы, губы, и когда она отдаляется, чтобы взять что-то новое или посмотреть со стороны, я чуть приоткрываю один глаз, чтобы подсмотреть. Но не успеваю. Мне становится смешно с самой себя.

– Все! – объявляет девушка-стилист и сдергивает с меня накидку. Очень быстро оказывается сзади и двигает кресло на колесиках ближе в зеркалу.

Внешняя Грета силится улыбнуться. Впервые за всю свою жизнь она чувствует себя красоткой. И я понимаю ее.

Я трогаю волосы, провожу пальцами по щеке, по носу, по лбу, перебрасываю серые пряди то на одну, то на другую сторону. Невероятно. Это не могу быть я.

– Я Карен, если что, – говорит девушка-панк и садится на диванчик рядом с Люси. – Я еще татуировки набиваю, приходи.

Я киваю, даже толком ее не слушая. Поворачиваюсь к Люси и вижу ее незнакомый удивленный взгляд.

– Ну и что ты думаешь?

Она чуть наклоняет голову в бок.

– Кажется, нам нужно это отпраздновать.

***

Прежде, чем мы добираемся до места с едой, обходим еще с десяток магазинов. Люси заставляет меня расслабиться, и мы смеемся, когда решаем разыграть друг друга. Я выбираю новый стиль ей, она – мне, и никто из нас не смеет отказаться от выбранных вещей.

Я превращаю Люси в девочку с ретро-постеров. В широких джинсах и коротком полосатом топе, с большими круглыми очками и в кедах. Она наряжает меня в короткое светлое платье из легкой струящейся ткани и бежевые сандалии.

Мы покупаем еще очень много всего, поэтому, когда я оказываюсь наедине с Томасом, не могу не спросить:

– Откуда у тебя такие деньги?

Он чуть наклоняет голову в бок и улыбается краем рта.

– Я много работал.

– Где?

Люси возвращается и кружит вокруг меня, рассказывая очередную историю.

– Я работал вместе с Себастианом, поэтому он ни в чем мне не отказывал.

Я киваю, будто удовлетворена его ответом, но на самом деле это не так.

Томас везет нас еще в одно место, где парень с обесцвеченными волосами и пушистыми серыми бровями усаживает меня на стул, чтобы сфотографировать.

– Вам нужны новые документы, – говорит Том.

Светловолосый парень подмигивает мне несколько раз, пока мы не уходим из темного полуподвального помещения-фотостудии, и я говорю Люси, что у него, наверное, тик, и она смеется. Мы вообще много смеемся в этот день.

Мы гуляем еще пару часов, до самого заката. Мы бродим по городу, съедаем не одну порцию мороженого и выпиваем не один литр колы. Томас совсем другой, не как Адриан. Адриана можно читать, как раскрытую книгу, все его чувства написаны на лице, он – искренний. Лицо Томаса – тщательно выведенная маска. Кажется, он много лет старался спрятать свои мысли глубоко внутри себя, и теперь достиг совершенства. Этот Томас – даже не тот, какого я знала в детстве, он мало говорит, практически все время улыбается краем рта и пристально следит за всеми моими движениями, будто в любой момент я могу сбежать.

Но Люси все равно от него без ума, хотя по моей спине бежит холодок.

Через два часа мы возвращаемся в фотостудию и Том протягивает мне документы. Удивленно смотрю на свою новую фотографию и совершенно чужое имя:

«Лиза Хэтфилд».

Беру документы Люси и читаю надпись там, она гласит:

«Рита Хэтфилд».

– Мы что, теперь сестры? – спрашивает Люси. Я поддерживаю ее вопрос недоуменным взглядом. Томас кивает.

– Но ведь мы совсем не похожи! – говорю я.

– Ты думаешь, кому-то будет дело до этого?

Не остается доводов, чтобы спорить. Пытаюсь привыкнуть к Лизе Хэтфилд и поселить эту новую личность в своей голове.

***

Мой дом изнутри оформлен в таких же кофейных оттенках, как и рабочий кабинет Томаса. Я спускаюсь по лестнице на первый этаж, крадусь тихо-тихо, замечаю Тома со спины и пригибаюсь, прячась за прутьями перил.

Он сгребает осколки разбитой вазы и прячет их за цветочным горшком. Он отряхивает руки, отряхивается сам и прячет маленькие осколки под ковер. В это время входная дверь открывается, Том вздрагивает, выпрямляется и отскакивает к противоположной стене. Замирает, хмурится, вздрагивает.

Из гостиной к нему выходит Адриан, в такой же чистой, выглаженной, аккуратной одежде, с таким же миловидным лицом, но среди них двоих Том все равно держится по-королевски, а Адриан – горбится и мнется.

В дом врывается прохладный ветер, я чувствую его на своем лице. На пороге появляется моя мама, она что-то рассказывает своим щебечущим голосом.. Проходя мимо мальчиков, она обращает внимание на горшок с петуньей, и тут же замечает осколки вазы.

– Кто это сделал? – строго спрашивает она.

Томас чуть наклоняет голову и с прежним видом кивает в сторону Адриана. Он стоит удивленный, раздосадованный и робкий, он не понимает, что происходит, но мама строго тычет пальцем в его сторону.

– Нет, мам! – кричу я. – Это Том, а не Ади! Ади не виноват!

Я подбегаю к ней, пытаюсь дернуть за руку, но не могу – мои руки проходят сквозь ее тело, будто я – самый настоящий призрак. Никто меня не видит, никто не обращает на меня внимания.

Адриана наказывают. И когда все уходят, Томас напоследок оборачивается и смотрит мне прямо в глаза.

***

Несколько часов до вылета. Люси спит на моей кровати, но я спать больше не могу и, кажется, уже не буду. Томас курит на небольшом балкончике, что выходит из нашего номера. Я выхожу к нему, упираюсь руками в перила и смотрю на звезды, разбросанные по небу. Здесь их совсем немного, можно по пальцам сосчитать.

– Почему жители острова так странно ведут себя? Как будто бояться чего-то.

– Они боятся за свою жизнь и благополучие своих семей. Остров живет за счет сельского хозяйства, и там выращивают далеко не только селекционную коноплю, – Том хмыкает. – И крупнейшими фабриками по переработке, и землей владеет корпорация IDEO.

– IDEO? – спрашиваю я. – Что это?

– In-depth Experiment Organization. Сердце американской науки. Влиятельнее них, пожалуй, только военно-промышленный комплекс, хотя как по мне, они скоро могут объединиться.

– IDEO связана с той фармацевтической фабрикой, что производит таблетки?

Томас кивает, но больше ничего не говорит. Я закусываю губу, думая, что еще можно спросить, но в голову ничего путного не приходит.

– Я думаю, тебе еще нужно немного поспать перед вылетом, – наконец говорит он, докуривая сигарету. – Я вкратце расскажу о том, что тебе предстоит сделать. Мы выходим в коридор, и Тома открывает дверь своего номера. – Ты должна найти человека по тому адресу, что тебе оставили родители. Его кличка Монсун, настоящее имя неизвестно, но оно тебе и не понадобится: все зовут его именно так. Он знает, куда тебе надо будет двигаться дальше.

– До какого момента ты будешь со мной?

Томас вздыхает.

– Я не смогу быть рядом все время, Грета. Это твоя дорога. Я буду рядом до тех пор, пока не пойму, что ты не умрешь от голода и сможешь двигаться дальше.

– И надолго затянется мое пребывание в России?

Томас улыбается краем рта:

– Все зависит от тебя, Грета, от того, как ты будешь адаптироваться. Это может затянуться и на несколько лет.

– Томас, я...

– Да?

– Я не понимаю, что случилось с Адрианом. Я бы очень хотела увидеться с ним, поговорить хоть немного.

– Боюсь, что это уже невозможно, Грета. Нельзя поворачивать назад. Адриан сейчас с отцом, он очень переживает, что бросил тебя, это верно. Но однажды ты вернешься.

– И ты тоже вернешься, Том.

– Да, это точно.

Мы еще молчим с минуту, и Томас внимательно разглядывает мое лицо, отчего я отворачиваюсь. Слишком пристальный взгляд.

– Иди спать, Грета. Впереди сложный путь.

Я выхожу из его комнаты, даже не задумываясь. Но я не иду к себе, спускаюсь вниз, навстречу прохладному ночному ветру.

В голове крутятся какие-то вопросы, которые я не могу поймать, как и не могу вернуться к Томасу и спросить все, что меня мучает.

Я достаю из кармана новенький телефон, и спустя два гудка слышу совсем не сонный голос.

– Алло?

– Карен, привет, – говорю я. – Извини... я разбудила тебя, наверное. Просто мы улетаем через несколько часов, и я подумала...

– Что? – спрашивает она, но я молчу, подбирая слова. – Я слушаю.

– Может, ты сделаешь мне татуировку?

Я слышу, как она хмыкает в трубку и отвечает, уже смеясь:

– Ну что ж, приезжай, если надумала.

В темноте города я опускаю взгляд на руку и представляю, как совсем скоро на ней появится кит, что гонится во тьме за ничтожно маленькой рыбешкой вроде меня.