Глава 22
С Машей ведьмак расстался в Коляде, куда он принес ее на руках, завернутую в одеяло из дома Радона. Два главных трофея, - невеста оборотня и его кровь на тряпке придавали Антонию сил, он и не заметил, как пронес их более двадцати километров под ветром и дождем, по ухабистым грунтовым дорогам.
Собаки во дворах обывателей рвались с цепей, кидались на заборы, чуя ведьмака, кошка в доме отца Николая забилась в угол и готова была просочиться сквозь стену, когда Антоний вошел в сени. За ним шел священник, одновременно радостный и неприятно удивленный. Радовался он возвращению дочери, неприятно удивлялся упрямству сына Ивана Крюкова, осмелившегося войти в селение, где ведьмаков отродясь не видели и заочно считали их вестниками несчастья. Это он еще не знал, что на окраине леса Антония поджидала Наина, - в Коляду она не вошла, боялась расправы.
- Неси ее сюда, сюда, - хозяин указывал Антонию на дверь Машиной комнаты. - Она же ни ранена, ни избита...?
- Нет, папа, я цела, - отозвалась Маша из одеяла. - Налей в ванну воды, мне нужно помыться. Потом приготовь поесть. Мы голодны и замерзли...
Антоний улыбнулся, вспомнив, как по-женски командовала в их доме мать. Отец тоже беспрекословно ей подчинялся, несмотря на крутой нрав ведьмака. Остаться бы в Коляде навсегда, стать простым парнем, но вместо этого придется тащиться через лес и болота к священному дубу. Машу он бережно уложил в постель. Та скинула с себя одеяло, забыв о наготе, ойкнула, вскинула на Антония глаза, уже совсем ни такие испуганные, даже лукавые, и попросила:
- Отвернись на минутку, пожалуйста! Я оденусь, - при этом она так игриво махнула ручкой, что ведьмак чуть не расхохотался. Отвернувшись, он рассмотрел комнату: светлая, чистая, настоящая горница с цветастыми шторами, туалетным столиком, зеркалом, шкафом. - Как я рада быть дома! Не представляешь! Начинаешь все это обывательство ценить, только потерявши его...
- Скажи, мне возвращаться к тебе после всего? - задал Антоний мучительный для себя вопрос. - Я подумал, что мы могли бы... попробовать жить вместе, поехать в город...
Он обернулся и увидел совершенно не сказочную Машу в коротеньком халатике, со слегка ободранным ветками лицом. Она была просто красива, как красивы деревенские девушки, и нравилась ему такая еще больше.
- Ну о том, чтобы жить вместе, рано говорить, - ответила Маша, довольная его вопросом. Она заплетала длинные густые волосы в косу и хитренько прятала от него глаза. - И потом, ты ведь можешь измениться там, все говорят, что у дуба люди становятся другими... Посчитаешь меня недостойной себя и все такое...
- Никогда такого не будет! - горячо прервал ее ведьмак. - Не думай об этом вообще! Я люблю тебя, знаешь же...
Девушка пожала плечами, посмотрела в темные беспокойные глаза ведьмака и легко хмыкнула:
- Знаю. Ну ладно, приходи... Я буду ждать... - она подошла к нему вплотную, не обнявши, прижалась к нему грудью и губами. Третий за все время поцелуй получился совсем по-взрослому.
Из дома священника Антоний ушел сытым и почти уверенным в том, что Маша за него переживает, и наведался в дом отца. Все, как обычно, пустой двор, река, старые деревья. Дверь ему открыла давняя знакомая отца, ведьма Селена, тощая, одетая в черное старомодное платье. Она была частью клана, одинокая, бездетная, злая и верная Крюкову-старшему как собака.
- Явился, голубчик, - фырчала тетка, рассматривая его в дверную щель, потом открыла, конечно. - Одни беды от тебя. До чего отца довел?
- Под ноги надо было смотреть и вовремя запретить Степану издеваться надо мной, - огрызнулся Антоний, проходя вместе с ведьмой в комнату отца. Миновав длинный темный коридор, он распахнул дверь и оказался в пыльной спальне, перед отцом, лежащим в груде серых подушек. - Отец, это я! - забыв о вспыхнувшей гневе, он опустился на колени у изголовья отцовской кровати.
- Вижу, вижу, - старый ведьмак едва владел языком, чуть не вывернул глаза, чтобы посмотреть на сына. - Марина, Степан, нету...
- Да, отец, их больше нет, - сын, не поднимаясь с колен, виновато опустил голову. - Я тоже ухожу. Радон тяжело ранен, хочу на его место. Предгорье устало от его мелких пакостей и фокусов!
- Вишь чего задумал, голубчик - забубнила Селена у него над головой. - Худой ты ведьмак, да и не ведьмак вовсе, рожден не знамо зачем. Куда тебе на место Радона? Ступай, попробуй, прихлопнут тебя, не иначе...
Голова отца заметалась по подушкам, ничего больше в его теле не двигалось, - он возражал ведьме и соглашался с сыном. Как тогда, в больнице, увидев рядом с сыном дочку священника, он, чувствуя важность момента, набрался сил и сказал:
- Берегись, я не прошел путь...
Антоний вскинул голову и вскочил на ноги. Он не знал, что отец тоже проходил дорогу до священного дуба, - речи об этом он никогда не заводил. От волнения в легких у молодого ведьмака собрался воздух, который сдавил ему грудь, его он с шумом выдохнул. Ведьма Селена продолжала насмехаться над Крюковым-младшим, беззубо скалясь:
- Беги, беги, снесут тебе башку. Вот уж устроим славные похороны, - она подошла к Антонию вплотную и ткнула кривым пальцем ему в грудь. - Коли вернешься живым, то обретешь многое, но многое и потеряешь...
- Что потеряю? - Антоний сверлил тетку глазами, схватив ее за костлявую руку. - Говори, старая ведьма! Говори все, что знаешь, ничего не скрывай.
- Себя потеряешь! - резко выкрикнула ведьма, выдернув руку из руки Антония. - Ты глаза не таращь, слушай, что тебе говорят. Веревку покрепче бери. Рюкзак с одеждой и водой, есть некогда будет. Кто-нибудь должен тебя проводить и встретить, ну или... понять, что не вернешься...
- Спасибо на добром слове, - грустно ухмыльнулся парень, и, опять опустившись на колени, взял отца за руку. - Отец, я вернусь. Обещаю тебе и Маше... Ты только верь в меня! Помогай мне...
Иван Крюков слабо закивал и промычал что-то ободряющее.