Секунды до грозы Книга #2

— Жива? — донёсся до меня уютный и тёплый голос Камилль. В ответ я пробормотала нечто отдалённо напоминающее «угу» и попыталась сесть, моргая, как сова, которую без предупреждения вытащили на дневной свет.

Огляделась. Пещера. Тьма, тьма, ещё ложка тьмы, и только из проёма — больше похожего на дыру, выдолбленную энтузиастом с косоглазием и лопатой вместо кирки и молота — сочился робкий свет. Причём он явно сомневался, стоит ли соваться внутрь, словно знал, что тут небезопасно.

— О, да перестань ты вертеться, ради всех благородных духов!

— Ай! — выдала я, когда Камилль ткнула меня пальцем аккурат в больное место на ноге. Та тут же отправилась в бегство к подбородку. — Ой! — вторила я правой стороне туловища, которое внезапно решило, что боль — это способ общения. Я выдохнула сквозь зубы, вернула ногу в прежнее положение и приложила ладонь к боку, мысленно посылая Камилль взгляд, достойный грозовой тучи, что собралась снаружи.

— Я, между прочим, уже занялась твоими ожогами, — с достоинством провозгласила она, вскинув подбородок, как будто вручила мне королевскую грамоту. — Но раны твои, увы, ещё не исцели себя вполне, так что, прошу, веди себя осторожнее!

Тело ныло так, будто меня сначала протащили за лошадью по булыжной дороге, потом приложили об ворота, а напоследок уронили с лестницы. И при всём при этом, ноги — вроде целы. Руки — тоже при мне. Хотя вся правая сторона ныла так, словно я добровольно легла в костёр, подлила в него масло, а в конце ещё и покачалась на углях .

Камилль, похоже, не пожалела своих припасов и щедро намазала меня какой-то мазью, пахнущей так сладко, что я сперва подумала — угощение. Мёд, травы, и она была неприятно липкой, стягивала кожу. Глядишь, и мухи соберутся.

Но всё же, я была весьма удивлена, что Камилль — та ещё легкомысленная душа, у которой в голове чаще пляшут весёлые мысли, чем дельные — окажется настолько предусмотрительной, что захватить лекарства. А ведь спасла меня, выходит. Причём и от боли, и от желания выйти в окно, которого в пещере, увы, не наблюдалось.

— Будет шрам, — Камилль пристально посмотрела на мою талию. — На бедре и руке всё должно срастись — мазь у меня от зельеваров. А вот бок... и икра, увы, увы! Там, боюсь, след останется. Но разве это беда? Это ж теперь твой боевой герб! Знаешь, как говорят у нас в Башне: шрамы украшают, если носить их с осанкой и правильной историей.

Я нахмурилась — не столько от слов Камилль, сколько от того, что лицо ощутимо пекло, будто я три дня подряд валялась под луарионским солнцем. Без шляпы. Без тени. И, по всей видимости, без мозгов.

— Это не важно, — буркнула я, отгоняя прочь мысли о том, как теперь выглядит моё многострадальное тело, — главное, что мы живы. Слава Корб... — я тут же прикусила язык. Всё, хватит. Пора переставать славить эту бесячую птицу.

Только теперь я заметила, как вдоль меня на земле валялись клочки обгоревшей одежды. Камилль осторожно вытащила обожжённые лоскуты из ран, прежде чем обработать и перевязать их. И несмотря на то, что запаха палёного мяса не было, тошнота сразу подступила к горлу. Мозг предательски подал сигналы желудку, ведь помнил и знал, как должно пахнуть обгорелое тело, и какую реакцию вызывать.

Затем я на ощупь провела рукой по голове и сразу пожалела. Затылок отозвался жгучей, расползающейся по черепу болью. Правая часть лица и ухо жгло, а волосы, которые должны были сейчас свисать на плечи в виде грязных потрёпанных прядей, куда-то испарились. Слева ещё держалось что-то, с натяжкой похожее на волосы, а вот справа — лишь редкие обугленные пеньки, да волдыри, щедро смазанные мазью.

— Ох, право слово, не всё так ужасно, как может показаться на первый взгляд! — возгласила напарница, сложив руки на груди и кивая особенно активно, добавляя таким образом веса словам. — Уверяю, это снадобье ни разу не подводило. Ожоги спадут, кожа обновится, и всё заживёт, как на дворовом псе после доброй драки! Хотя... сравнение, быть может, не столь изысканное, но, клянусь яблочными вафлями Сержио, действенное!

— Это тоже неважно, — буркнула я с холодной решимостью, которую обычно выдают за стойкость духа. Хотя, признаться, за волосы сердце кольнуло куда сильнее, чем за все прочие шрамы. — Не зубы. Помоги лучше с этим.

Я осторожно отцепила от головы несколько прядей, что прилипли к волдырям и провоцировали зуд. Камилль, надо отдать ей должное, постаралась как умела — щедро обработала мазью, вот только вычистить вокруг ран волосню ей в голову не пришло. В итоге я попросила внести небольшие коррективы в мой новообретённый образ.

— Меня больше волнует, кто был тот маг, куда он делся, где мы вообще и как теперь продолжать задание? — мрачно добавила я, заплетая уцелевшие волосы в косу и перебрасывая её на левое плечо. Камилль же взялась за кинжал и с настороженной серьёзностью принялась ювелирно состригать с моей головы всё лишнее, обходя опасные участки ранения.

— Наёмник, — отозвалась она так, словно говорила о таракане, которого только что прихлопнула тапком. — И, смею предположить, охотился он именно за тобой. Никогда бы не подумала, что вороны опустятся до столь... хм... неожиданного манёвра. И всё же, вот оно как — решились! Какова дерзость!

— Наёмник?.. — неприятное осознание масштаба проблемы медленно пробирались в сознание сквозь боль. — Я его в Луарионе видела. У дома... и на пляже.

Всё печально сошлось в единую картинку. На пляже... да, верно! Это точно был он! Скрюченный старик в болотном плаще. О, Святые Архимаги, да неужели это и правда не была случайность?! Водоросли, чтоб их! Ну не могла же я вот так просто взять и запутаться в них, как последняя неумёха! Я же на этих берегах выросла, каждую гальку ногой отпинала — и чтоб вдруг так облажаться? Люди, конечно, тонули по всякому на моей памяти, но чтоб из-за водорослей... Да больше шансов, что морская обезьяна перепутает меня с необычной добычей и украдёт в пучину, чем водоросли.

— Ну надо же, — изрекла Камилль, с благоговейным видом подцепив пальцем мазь с моего пострадавшего лба. — Тащился, значит, за тобой сквозь всю империю... Вот настырность, а! — Она покрутила мазь меж пальцев, присматриваясь к текстуре, а потом благоговейно добавила: — И впрямь чудо-мазь! Почти всё зажило, представляешь? А ведь выглядела ты, прости, как запечённая репа, только без маслица и чеснока.

Ну утешила, конечно. Хотя надо признать, заразная у неё эта жизнерадостность, как весенний насморк. Смотришь на Камилль — и не поймёшь: то ли восхищаться, то ли придушить на месте. В зависимости от угла обзора на ситуацию и степени ожога, пожалуй.

— Часто обжигаешься? — я осторожно оттянула повязку на боку, чтобы хоть одним глазком взглянуть, сколько от меня осталось.

— Ну что ты, словно не знаешь, магия хозяина не ранит, — Камилль фыркнула и вернула мазь обратно на рану так, будто не ожог лечила, а пирог маслом смазывала. — Чтоб моё пламя меня тронуло? Ха! И во сне такого непотребства вообразить не могу! — Она важно всплеснула руками. — Взгляни: после всего этого безобразия — ни единой царапинки! Даже одежда не пострадала. А мазь... мазь, дорогая, я ношу не для себя. Для вас, бедовых душ, что под горячую руку угодить норовят. — Она многозначительно покосилась на мои поджаренные лохмотья. — Так что, можно сказать, я ходячее проявление заботы о ближнем.

— Ясно, — я вернула ткань на место, понимая, что бок и правда выглядел удручающе. — А с наёмником этим что? Что вообще произошло после взрыва?

— О, матушки мои небесные и Архимаги в придачу, — возвестила Камилль с жаром, размахивая руками так, будто собиралась ими небо расчесать, — там, где бабахнуло, воронка такая осталась, словно великан черпаком копал! А тот маг пытался, бедняжка, зарыться в землю, как крот. Да видно, не судьба. Прикопался неглубоко, так его и подрумянило, как булку в хорошей печке. — Напарница многозначительно кивнула куда-то в сторону, где, по всей видимости, теперь витал дух обугленного мага, — А я тебя подмышку, сумку в охапку — спасибо звёздам, цела! — и дёру! Вот до перещер бронекротов и дотащила! А то до сих пор валялась бы на поляне на удачу всякой изголодавшейся живности. И ещё глянь, небеса-то хмурятся! Чую — будет ливень. Лупанёт так, что ни один плащ не спасёт!

— Спасибо, — быстро вставила я, пока Камилль не решила рассказать ещё и о погоде на следующую неделю. Голова и так гудела, а её поток слов, пусть и был информативен, но добивал последние работающие извилины.

— Только смотри, свет не разводи, будь благоразумна, — предупредила Камилль, ловко подчищая мне волосы за ухом с такой сноровкой, будто всю жизнь не магии обучалась, а бороды бандитам ровняла. — Тут, кроме кротов, водятся ещё и крикуны. Глашатаи подземные! Как завоют — кроты сбегутся, как на ярмарку, и затопчут нас одной лапой. Срам-то какой! Представляешь, как в хрониках напишут? «Скончались доблестные маги молнии и огня, утоптаны... кротами». Бесславная погибель. Уму непостижимо.

— Не уверена, что хочу такого развития событий... — пробормотала я, бросив осторожный взгляд на зев туннеля. — Но всё же... Насколько большие эти твои кроты? Мне начинать переживать по поводу размера тех следов, которые мы видели?

— Не то слово, начинай. Те следы — это были милые малыши. А взрослые... о, если ты желаешь себя успокоить, то вообрази жирную свинью. Только слепую, покрытую шерстью, злобную и размером — клянусь всеми своими бальными платьями, включая те, что с золотыми пуговками, — размером с хижину охотника. Да-да, мы сейчас как раз у самого входа в их подземное логово! А ведь раньше, между прочим, бронекроты были вполне уважаемыми обитателями Святого Леса, да и Шторморский их терпел, что севернее. Но нет! Отправился Сержио на задание и бац — переселил всю стаю в Пустырь. Как? Почему? Зачем? Тайна, покрытая мраком. Утверждает, что случайно. Но ума не приложу, как можно «случайно» переселить стаю гигантских, слепых и крайне недовольных землероек. Что он там делал с ними, одним Богам известно.

— А людские побрякушки-то им зачем сдались?

— Ах, с такими вопросами тебе, дорогая, лучше к Филиппу, — вдохнула Камилль. — Я же ни в травах и ни в зверюшках не разбираюсь. Я по части огня и удачи! А эти кроты... может, им по душе побрякушки. На ощупь милы. А может, это у них такой тонкий намёк на ухаживания: «Прими, свет очей моих, засаленную перчатку, трофей с последнего налёта». Ишь, ухажёры мохнатые! — Камилль поёжилась, потом погрозила пальцем в воздух. — Но одно тебе скажу, Софи: ни тебе молний, ни мне огненных шаров, — прищурилась она. — Хотим жить — сидим незаметно, как скользкий слух во дворце.

Камилль, наконец, перестала возиться у меня на голове, и я осторожно провела рукой по новым «владениям», стараясь обойти стороной волдыри и липкую мазь. На ощупь всё это напоминало не столько прическу, сколько поле боя. Справа — выбритый висок, слева — уцелевшие волосы, переброшенные через плечо, как последний оплот женственности.

— Ах, умыться бы тебе да серёжку в ухо надеть — и станешь ты выглядеть, право, как матёрый маг молнии! — восторженно изрекла напарница, усевшись напротив. — Как ты себя чувствуешь? Отдохнуть бы часок-другой, а затем в путь домой, в Шатодор.

— Нет, — отрезала я, сама немного удивившись, откуда во мне взялась такая решимость. — Говоришь, кроты виновны в кражах? А мы как раз на пороге их логова. Предлагаю проверить и завершить задание, как положено.

— Уверена ли ты в этом, дорогая? Мазь, конечно, сделала из тебя более-менее ходячую, но выглядишь ты так, будто тебя дракон жевал... и недожевал.

— Спасибо, — если бы сарказмом можно было травить крыс, то моего бы хватило на всю башню в помощь Сержио.

Придерживаясь за стену, я поднялась на ноги, правда, без особой грации. А Камилль, почуяв иронию, тут же всполошилась, заверещала, что вовсе не хотела обидеть, и вообще, имела в виду исключительно мою «героическую усталость».

Святые Архимаги, да я же пошутила! Вот же и правда суетливая мартышка. Причём с обострённым чувством вины.

— Моя сумка, я так понимаю, превратилась в дымящуюся горку угля? — осведомилась я с той же степенью надежды, с какой спрашивают у лекаря, можно ли вернуть ногу, если её сожрала акула.

Камилль согласно мотнула головой. Увы.

Эх. А ведь в ней были и ромашка от нервов, и сушёные абрикосы, за которые сейчас я душу бы отдала. Живот урчал громче моих мыслей, что весьма осложняло принятие серьёзных решений. Организм только и намекал: геройствовать на пустой желудок — не только глупо, но и вредно для здоровья.

Я тяжело вздохнула, оплакала в уме абрикосы и уставилась в тёмную глотку пещеры. Оттуда веяло сыростью, дурными предчувствиями и стойким ощущением, что идти туда — идея сомнительная. Но разве меня теперь останавливали подобные мелочи?

— И как же, прошу прощения, нам идти в этой тьме без света? — поинтересовалась Камилль, заранее зная ответ и заранее им недовольная.

— Так и пойдём. Вдоль стеночки. Наощупь. С верой в лучшее и одним кинжалом наперевес.

— Всю пещеру лапать руками?! — возмутилась она, упрямо уперев руки в бока. — Мы ж, боюсь, так до самой старости её на ощупь изучать будем!

— А как ты думала выполнять задания до этого?

— Говорила я тебе, говорила! — вздохнула она, перебирая руками в воздухе, будто прогоняя мысли. — Откуда ж мне было знать, что всё из-за этих проклятых кротов? Вот бы сейчас мага земли — такого, что вслепую лабиринт пройдёт без проблем! А что мы имеем? Два мага, искры силы которых взбунтуют всё жилище! Это безумие!

— А ты потише будь, — шикнула я. — А то с таким успехом, мы и без крикунов привлечём кротов и до старости не доживём.

— Ах, злая ты, когда раненая, — пробормотала Камилль, понизив голос. — Ещё раз скажу... надеяться, что мы тут вслепую что-то отыщем — всё равно, что ожидать с неба не дождя, а вишнёвого сиропа. Чрезвычайно маловероятно!

— А мы на твою удачу полагаться будем, — отрезала я. — Ты же у нас маг огня. Вот и проверим в очередной раз.

Сама толком не понимала, зачем так упрямилась. То ли потому, что не хотела возвращаться в башню побитой и с пустыми руками — стыдно же, — то ли из принципа: надо было довести задание до конца, ведь это была первая миссия, где начальника надо мной не было. Мы с Камилль были на равных, хоть у неё и опыта побольше. И я хотела, прежде всего, самой себе доказать, что справлюсь и нянек мне больше не нужно.

— О, милая, это не так работает, — бросила она с лёгкой усталостью и раздражением, словно объясняя то, что должно было быть очевидно даже для меня.

— А как?

Я вполне понимала, почему Камилль моя затея не нравилась, но спорить дальше она не стала — и, признаться, я была этому несказанно рада. Не уверена, что смогла бы здраво аргументировать свой порыв. Интуиция говорила, что всё получится, и всё тут.

И вот я шагнула вперёд, а когда свет снаружи окончательно уступил место сырой темноте, остановилась и выцарапала кинжалом Камилль на стене небольшой крестик. Будем возвращаться, подсказки послужат нам тактильным ориентиром, что идём правильно.

Затем мы прижались к левой стенке и начали двигаться боком — грациозно, как крабы. Руками ощупывали мягкие, влажные, подозрительно податливые стены, то и дело натыкаясь на корни, торчащие из земли, как чья-то неприбранная прическа. Я, по доброй наивности, сначала пыталась их запоминать, как подсказки к выходу, но минут через десять поняла, что они все одинаковы и ориентироваться на них бессмысленно.

Однако повороты считала при любом раскладе. И про метки-крестики не забывала.

Два налево.

Тишина в пещере стояла такая, что уши начинали подозревать заговор, реагируя на шорох тех самых крикунов — кем бы они ни были.

— А Филипп, между прочим, на тебя глаз положил, — Камилль бросила это умозаключение, словно бабка на рынке: громко, выразительно и так, чтобы их сплетни случайно услышали все, но не в коем случае не подумали, что весть пошла именно от них. Да уж, молчать напарнице явно было тяжело. А шли мы и впрямь утомительно долго — мои ожоги уже почти не ныли, только бок напоминал о себе стабильно и настойчиво.

— С чего ты взяла? — буркнула я. — Он просто мой наставник.

— Ах да, наставник, — протянула Камилль с таким жирным намёком, что я вполне отчётливо смогла представить, как расползлась на её лице ехидная ухмылка. — Наставник, говоришь? Тот самый, что на тренировках таскает тебе вафли, ловит тебя под локоток, как только ты изволишь споткнуться, и взирает так, будто перед ним не ученица, а корзинка с пушистыми котятами, и каждый с бантиком!

— Это элементарная вежливость!

Ну вот, ещё и покраснеть от смущения не хватало! Великолепно. Хорошо, что темно и Камилль не видела этого, а то бы точно вцепилась в эту идею своими цепкими умозаключениями. И хотя я прекрасно понимала, что мелет напарница откровенную чепуху, всё равно повелась на эти сладенькие словечки, как наивная десятилетняя дурёха.

— Он со всеми тактичен и галантен. Или ты хочешь сказать, тебе он руку не подаёт?

— Подаёт, — невозмутимо отозвалась Камилль. — Но при этом не глядит на меня так, словно сам не знает — то ли к алтарю тебя проводить, то ли самому сбежать в лес и умирать от тоски.

Тьфу. Глупости какие. Если бы Филипп действительно за мной ухаживал, я бы уже давно заметила... и пресекла.

— Святые Архимаги, Камилль, ну хватит выдумывать того, чего нет!

Напарница в ответ только фыркнула — коротко, хищно, по-лисьи. Почерк Сильвена. Затащил всё же её в секту ехидных многозначительных фырков.

Я упрямо уставилась в темноту, проклиная и тему разговора, и туннель, и рыхлую почву, которая норовила подставить мне подножку. Земля под ногами то твердела, то проваливалась, и я искренне надеялась, что в следующую секунду можно будет провалиться и самой, лишь бы не продолжать разговор.

Поворот направо.

— Намучаешься ты с этими двумя, — вздохнула Камилль, будто не просто предсказала мне скорую гибель, а уже выбрала место под памятник, заказала надпись и присмотрела горшок под цветы на заднем дворе башни.

А шорохи крикунов тем временем где-то впереди добавляли атмосфере перца. И соли. И ещё целой приправы тревожности. Гораздо легче было бояться того, чего в глаза никогда не видела, но оно было.

— Пусть между собой махаются сколько влезет, — буркнула я, сразу поняв, о каких «двух» речь. — Только меня в свой балаган втягивать не позволю.

— Уже позволила, — хитро и с жирным намёком хихикнула она.

Поворот налево. Потом ещё направо.

Ещё чуть-чуть — и я начну оставлять метки на стенах не кинжалом, а зубами. От злости.

— У меня сестра с детства с мальчишками дружит, — уверенно заявила я, решив, что пора в наш разговор внести хоть каплю здравомыслия. — Поддержка, забота, взаимопомощь — всё это бывает и без ахов, охов и лунных соплей. Это называется дружба. Такое, знаешь ли, тоже существует.

— Ну-ну, — фыркнула Камилль, и я представила, как её глаза закатились аж до затылка. — Дружба между мальчиком и девочкой? Ха! Не бывает её, не бывает! Это всё иллюзии.

— А как же Сержио? — сразу метнула в неё весомый аргумент. — Вы же с ним дружите.

— Ой, ну нашла тоже, кого в пример привести! — сразу заявила Камилль. — Это совсем другое! Он мне в отцы годится — и по возрасту, и по степени заботы и доверия, как ты выразилась.

— Фууу, мерзость какая! — передёрнулась я и, как оказалось, весьма кстати.

Потому что в тот самый момент моя рука нырнула во что-то... жутко подозрительное. Туда, где всё было склизко, мягко и... тёпло? Причём по самый локоть. И, судя по ощущениям, эта... масса ещё и дышала.

— Ну полно тебе, — начала было Камилль, видимо, решив, что я всё ещё про её «дружбу». — Двадцать лет разницы, не прям же меееерзость...

— Камилль, — прошипела я, застыла и сглотнула. — У меня плохие новости. Очень плохие. Очень... скользкие.

Напарница настороженно замолчала. Субстанция, в которую я угодила, вежливо чмокнула меня изнутри и издала звук, с которым обычно высмаркиваются во время болезни.

— Камилль... — хрипло уточнила я. — Я, кажется, засунула руку в нос?

— Куда?! — кашлянула она.

— Святые Архимаги... в чей-то огромный нос.

И тут нечто вдохнуло. Смачно. Глубоко. Затягивая внутрь мою руку по плечо. А потом...

Оно чихнуло.

Чихнуло с такой мощью, что меня швырнуло назад, как пробку из зелья, простоявшего триста лет в подвале. Я впечаталась в Камилль, обе мы повалились, и в завершение нашего чудесного бутерброда нас обдало соплями.

Много соплей.

— Камилль... это... крот?

— Бежим! — рявкнула она, не забыв прихватить меня за раненую руку.

И правильно — в такой ситуации главное не терять ни голову, ни чувство самосохранения, ни подругу, покрытую слизью.

Свободной рукой Камилль создала пару шаров огня и послала их вперёд, чтобы осветить путь. Мы помчались, а за нами — визг крикунов, которые, судя по звукам, считали себя ужасными хищниками, хотя на деле были всего лишь цветами. Чёрные бутоны хлопали, распускаясь в звёздное небо лепестков, а затем захлопывались, издавая новый пронзительный писк, режущий слух. Стебли-лианы цеплялись за потолок и бодали ещё не проснувшихся соседей, предупреждая об угрозе.

— Направо! То есть... левее! — крикнула я на развилке, понимая, что удача — хорошо, но я больше доверяла памяти, когда был выбор.

— Так куда? — спросила Камилль.

— Налево!

Крот дышал нам прямо в спину. А из туннеля справа, который мы уже миновали, донёсся хрюкающий звук, как будто что-то большое и злобное копошилось в нашу сторону и оттуда.

Мы бежали изо всех сил, крикуны орали, кроты за нами, и судя по звукам, они даже сталкивались друг с другом, что замедляло их и давало нам преимущество. Но грохот стоял оглушающий.

— Направо! — указала я при следующей развилке.

Я на ходу сварганила крохотную молнию и швырнула её в этих раздражающих крикунов. Земля с потолка обвалилась, преграждая путь кротам. Но вместе с ней и крикуны, словно дождь посыпались нам на головы, цепляясь за волосы, руки и одежду своими жёсткими стеблями и корнями.

Ладно, идея вышла не самой удачной. Особенно если учесть, что земля — это не преграда для крота, чья профессия — рыть норы и подкапываться со всех сторон. А вот эти вечно вопящие крикуны, сидящие прямо на голове добавляли остроты ситуации.

— Налево! Потом два раза направо! — напомнила я Камилль, хотя та и так уже уверенно лавировала в этом лабиринте.

— Почти! — отозвалась она и рванула вперёд. Я тоже уже видела серое небо впереди, ещё чуть-чуть... Вот-вот!

С истошным криком мы выбрались наружу и в последний момент отскочили в сторону, едва увернувшись от гигантской лапы, которая с силой врезалась в землю там, где ещё секунду назад были мы.

Чудовище помчалось дальше, тяжело перебирая своими когтистыми лапами, оставляя глубокие борозды на сухой земле. Спутанная густая шерсть покрывала всё тело, а короткий хвост отчаянно пытался замести следы. За ним выскочил ещё один, и ещё... Вскоре целая стая из десяти, включая детёнышей, бронекротов мчалась прямо в сторону Шатодора.

— Нам конец, — проворчала Камилль, злостно сбрасывая с плеча крикуна, который тут же, как улитка, пополз обратно в логово. — Лучше бы они нас сожрали, потому что хуже этого, наверное, только попасть на ужин к мадам Люсиль в качестве главного блюда.

— За платьем вернёмся? Задание, всё такое... — я с сомнением глянула в сторону входа в лабиринт, где наверняка жила ещё какая-нибудь живность, кроме той, что мы с себя стряхнули или отправили в столицу империи. Случайно.

— Да ну это платье к Святому Корбо, — вспылила Камилль.

Что ж, весьма доходчиво. Тогда самое разумное, что мы могли сделать, это отправиться в башню, отчитаться о миссии и принять наказание. А со своей интуицией, которая в этот раз подвела, я проведу отдельно воспитательную беседу.

К ночи будем дома.