Безупречные цветы [18+]

Задумчивая гримаса мужчины внушала неописуемое спокойствие. Те же песни в плейлисте повторно проигрывали на фоне, разбавляли пугающе тихую обстановку между нами двумя. Я должна остерегаться его, но ведь ему неизвестно, кто я и из какой я семьи. Собственно, бояться нечего. Папа запрещает нам появляться на публике в образе дочерей самого Вилларе, богатого человека Франции и заклятого врага Моретти. За столько лет я сумела привыкнуть к неизбежному, не горела желанием появляться, зная, что будет твориться хаос: нас убьют и появится чрезмерное внимание со стороны журналистов и, наверное, фанатов. У отца были фанаты со стороны женских лиц. Он не столько уж и старый, в свои годы выглядит очень даже подтянутым, но характер оставляет желать лишь лучшего.

В глуши я наблюдала за ним, и непонятное чувство внутри разъедает по самое побеление кожи, похожее на мраморное изваяние. В мыслях застыл облик Доминика, врага моего отца, о котором он не должен узнать ни в коем случае. Я бы хотела изучить его и взглянуть в эти глаза.

Они вовсе не обычные.

Фиолетовые.

Он аналог матери, не считая безумно красивой пропасти черных волос, манящие в свою глубокую и тёмную дыру, особую в ночи. Освещение лампочек придавали лёгочный блеск шикарным прядям.

— Ваши волосы... — вполголоса я перебрала губами, не разрывая контакт глаз и сногсшибательного тела.

Доминик мигом оторвал загадочный взор от кассового аппарата, перевёл его на меня, и наши глаза встретились. Я вздрогнула и почувствовала тёплую волну по позвоночнику, обжигающая бледную кожу раскалённой лавой. Сердце дёрнулось, застучав настолько бешено, насколько не стучалось перед походом в кабинет отца.

— Что? — понизив голос, спросил он с улыбкой. — Вам не нравится моя причёска?

Дыхание сбилось в упоении. Я словно погрузилась в музыку любимого исполнителя, слушая баритон того, кого должна ненавидеть. Но у меня нет веских причин презирать его, это дело отца.

Я влюбилась?

Нет, бред полнейший.

— Ваши волосы цвета спелой черемухи или спелой ежевики, — договорила я.

Уголки персиковых губ мужчины приподнялись, изображая самовлюбленное удовлетворение комплиментом.

— Ваша кожа похожа на редкую белую жемчужину, к ней страшно прикоснуться — вдруг окажется хрупкой или вдруг выскользнет из ладоней, что способствует потере раритета?

Лицо загорелось заметным стеснением. Я похожа на жемчужину. Глаза прикованы к сильным бицепсам, спрятанным под тканью белоснежного свитера, прямо как мои белокурые волосы, достигающие лопаток.

Улыбаясь словам Моретти, я ощутила облегчение, с плеч упал весь ненужный груз, не позволяющий жить в гармонии и в своё удовольствие.

— Не подлежит ремонту.

Мягкий баритон вывел из красочных фантазий, где я затерялась в коридорах размышлений.

— Придётся покупать новый аппарат. По-другому никак.

— Черт, — внезапно ругаюсь.

Я словила вопросительный взгляд Доминика, он положил несколько купюр на молочную столешницу и очутился передо мной. Лёгкие сдавило в восхищении. О, мамочка, он столь мощный. От его массивного тела веет фиолетовой аурой, внушающая глубокую духовность и умиротворение. В нём можно спрятаться, почувствовать себя в безопасности и вдохновиться на дальнейшую жизнь.

— Доминик, — кусаю я губу, часто дыша через чутка раскрытые губы. — Вы не против прогуляться по площади Вогезов?

Я прозвучала наивно. Офелия, о чем ты вообще думаешь? Что богатый мужчина будет гулять с девушкой, работающей в простеньком цветочном магазинчике? Конечно, мой отец богат, я ношу брендовые вещи, но зачем ему знать о том, кем является моя семья для его семьи? Я лишь хочу жить в спокойствии и ничего более.

Он перевел глаза на наручные часы, и я занервничала в сию секунду. Делительные секунды казались удушающей вечностью, из-за неё хотелось провалиться сквозь землю и не вылезать никогда в жизни.

— Не против.

Моретти искренне улыбнулся и снял с вешалки пальто, а после и моё. Он держал пальто, принадлежащее мне, и стойко дожидался. Расслабленно выдыхаю и сую руки в рукава, позволив мужчине помочь накинуть мантию, прячущую от излишнего холода.

Внезапно вопрос застрял глубоко в голове: «Что я чувствую?»

И на автопилоте я принялась отвечать на гнетущие вопросы в своей же голове.

Я чувствую спокойствие. Мы не знакомы близко, но я уже начинаю понимать, что Доминик не тот, которого нам внушает отец. Я смотрю на него и вижу в глазах тлеющее разочарование, словно его мир растоптали и заставили ощущать себя неполноценным человеком. Сердцебиение участилось, покрывая кожу мертвеца жизненным пигментом персика.

Мы шли по узкой тропинке площади, направляясь к одному из четырёх замерзших фонтанов. Летом обильно течёт прозрачная вода, и зачастую собираются школьники и студенты: общаются друг с другом, рисуют в скетчбуках, набираясь вдохновения благодаря природе, проводят свидания и просто наслаждаются беззаботной жизнью.

Я взглянула на дома из красного кирпича с отделкой белого известняка, одинаковых сомкнутых в каре зданий с высокими кровлями и мансардными окнами образуют правильный квадрат вокруг площади, изолированная от излишней суматохи и транспортов. Клауса я предупредила, что ушла гулять, и попросила его уехать домой, я позвоню, когда потребуется помощь.

— Я надеюсь, тебе не четырнадцать, — дотрагивается Доминик до фонтана, произнося с усмешкой. — Не хочу чувствовать себя педофилом.

Я сдвинула брови, напрягла нос и лоб, образовав еле заметные морщинки.

— С четырнадцати нельзя работать, только с шестнадцати, — грубо сказала. — А с четырнадцати лишь в летние каникулы и с разрешения «Inspection du travail»*.

— Получается, тебе шестнадцать?

Мужчина продолжал расспрашивать с издевкой. Лицо опухло и покраснело в некой злости. Черт, можно я пну его под зад?

— Мне восемнадцать!

— Маленькая, однако, — ухмыляется Моретти и зачем-то лезет в карман пальто.

— У тебя маленький.

Он потихоньку начинает раздражать и жаждать поскорее дать тому хорошенького пинка. Лучше сразу тщательный подзатыльник, и, будь лето, я бы окунула столь прелестную мордашку Моретти в фонтане.

— О, мы можем проверить, маленький ли для тебя, Офелия.

Поймав дикий взгляд с хорошо заметным вожделением. Доминик стоял на месте и не смел приблизиться и на миллиметр. Я поднимаю голову скользящим взглядом по широкому телу и сливаюсь с лавандовым проклятием. Ахаю и едва ли не хватаюсь за грудь, его глаза пронзают насквозь, его пристальный взгляд заставляет приятно дрожать позвоночник и испытывать дикий жар, словно при высокой температуре в июле.

— Ты невыносим, — на выдохе говорю. — Я знаю тебя сутки, но уже раздражаешь.

Улыбка коснулась наших лиц. Он вздернул подбородок и с лёгкостью затянул дым сигарет. Ранее мы обменялись номерами, и я надеюсь, папа не узнает, что я повадилась с самим Моретти.

— Люблю бесить. Ты мило злишься.

Темноволосый скептически усмехнулся и выдохнул табачный дым мне в лицо, я поневоле сглотнула его носом и ртом одновременно, изображая пассивное курение. Ему подходит запах никотина, смешанный с вкусным ароматом кровавых роз, букет которых он держал в левой руке. В тишине зимней мы наслаждались гармонией. Снежинки прилипали к волосам и ресницам, превращая их из черных в белые, кожа порозовела и едва не потрескалась.

— Не боишься заболеть хроническим бронхитом или раком легких? — укоризненно задала вопрос.

— Нет.

Его ответ прозвучал решительно. Голос напомнил жёсткую металлическую сталь. Я даже вздрогнула, но спокойствие не покидало грудную клетку, она активно вздымается в светлом пальто, показывая всеми силами, что ей легко.

— А чего-нибудь боишься?

Доминик посмотрел насмешливыми глазами. Он задумался и потер пересохшие или даже чрезвычайно влажные персиковые губы тыльной стороной ладони, спрятанной в чёрных перчатках. Я нервно кусаю холодную губу и молча наблюдаю за мимикой мужчины. Не понимаю, почему мне настолько комфортно около того, кого я должна остерегаться всеми возможными способами? В целом, это принципы папы, а не мои. Я вынуждена скрывать связь со средним сыном Данте Моретти, не сметь заикаться о нем при других посторонних людях. Я могу размышлять о нем только в мыслях и рассказывать Лоран, она обязательно поддержит и в случае чего поможет справиться с чувствами.

— Я бесстрашен. У меня ни единого страха, — ответ прозвучал так резко, что я пошатнулась, выйдя из волны мыслей.

— Даже потеря родных? — удивилась я.

— Офелия, — мужчина склонился над моим белоснежным личиком и ядовито выдохнул исходящий пар, обжигающий ледяную кожу. Мурашки пробежали. — Я сказал: у меня ни единого страха.

Я подавилась слюной, скопившейся в горле. Она неприятно стекала по задней стенке и вынуждала едва ли не задыхаться. Его мощь внушала загадочность и восхищение.

Мне хочется разгадать эту загадку, которая прячется внутри бесстрашного мафиози.

— Эгоистично, — с трудом выпалила я.

— Справедливо.

— Не бывает людей без страха.

— Даже если и так, — сладко воркует брюнет и выпрямляется. — Ни один зрелый человек не станет раскрывать свои слабости. По ним легко ударить.

Умно.

Я замолчала.

Доминик отвернулся в сторону фонтана и обвел глазами букет вкусно пахнущих цветов. Я сделала шаг ближе, нарушая личное пространство непоколебимого человека. Он словно пуленепробиваемый. Закрылся толстым слоем щита и притаился в невидимых доспехах, закрывающих слабости и сердце. Я бы хотела дотронуться и избавиться от них, заставить его раскрыться и позволить впустить меня в его внутренний мир, наполненный кровью и жестокостью, а может, и наоборот — лаской и заботой.

Повисло напряженное молчание. Людей в этой стороне парка по какой-то причине нет. Неудивительно, ведь сегодня понедельник, семнадцатое января 2084 года. Я отбросила шею назад и поймала очередную снежинку яркими ресницами, я не смогла сдержать улыбку, и Доминик заметил это, ответно улыбаясь. Он повторил действие и также хотел поймать их ресницами, но они попадали прямиком в рот.

— Твою мать, холодно, — негромко выругался он.

Меня охватил смех.

И он подхватил смешинку.

Мы столкнулись взглядами и вместе залились заливистым хохотом громче прошлого.

— С тобой приятно проводить время, жемчужина, — неожиданно произнёс Доминик. Смеха будто бы и не было! Он умеет так быстро и незаметно переключать эмоции?

Стоп.

Жемчужина?

— Жемчужина? — переспросила уже вслух.

— Я говорил, что твоя кожа напоминает белую жемчужину?

Я призадумалась, но это лишь облик, я прекрасно помнила каждое его слово.

— Говорил.

— Потому ты и жемчужина.

Я захихикала, вызвав у него поистине прекрасную улыбку, растянувшуюся в тонкую длинную полоску, а уголки губ вздернулись повыше.

Моё счастье разорвало приход сообщения.

Желудок в неприязни скрутился. Скорчившись, я вынула телефон из кармана и взглянула на источник нарушения покоя.

Папа.

Я открыла переписку и чуть отвернулась от Доминика. Он не должен видеть переписку и моё волнение, в том числе.

Папа
Где ты?

Офелия
Дома.

Папа
Не смей лгать мне, Офелия. Где ты, ещё раз спрашиваю?

Офелия
Прости. Я гуляю.

Папа
С кем же?

Офелия
Одна.

Папа
Ты опять врешь мне, Офелия. Я вижу тебя с каким-то мужчиной.

Офелия
Зачем ты следишь за мной?

Папа
Максимально тупой вопрос. Ты моя дочь и твоя безопасность превыше всего.

Мысленно я закатила глаза. Вдруг он стоит где-нибудь спереди и заметит? В итоге мне значительно сильно влетит.

Офелия
Это всё?

Папа
Живо вышла из парка и к машине. Немедленно, Офелия. Достаточно разгульной жизни.

Офелия
Но, папа, я и без того постоянно сижу дома! И ещё рано домой, только утро.

Папа
Разговаривать будем дома. Живо. Я за себя не ручаюсь, Офелия.

Разочарованная ситуацией, я убираю айфон в карман и вновь поворачиваюсь к Доминику. Я не хочу уходить, а остаться не имею никакого права, невзирая на полную дееспособность.

Я лицезрела приятную картину: Доминик продолжал схватывать снежинки и улыбаться обыденной вещью. Не хотелось бы нарушать его покой, но я должна предупредить об уходе. Я набираю полную грудь, обогащая её морозным кислородом, и с уверенностью говорю:

— Мне пора.

Доминик бросил непонятливый, отчасти рассерженный взор. В ожидании некого оскорбления, я не дождалась.

— Сорок минут, — напомнил Моретти. — Всего-навсего.

Я огорчённо вздыхаю. Да, мы погуляли сорок минут максимум, и ни секунды больше.

— Знаю. Папа сказал идти домой.

И меня ждут нравоучительные воспитательные беседы.

— Тебя проводить, жемчужина? — спросил Доминик.

Мило с его стороны.

— Спасибо, но нет. Папа уже ждёт меня у выхода.

— Отправь сообщение, когда доберёшься до дома.

Я киваю.

— Увидимся.

Возможно.

Доминик аналогично попрощался со мной, я направилась в сторону арки, ведущая прочь из площади. Периодически я оборачивалась и боковым зрением поглядывала на Доминика, он до сих пор стоял у фонтана и наслаждался прохладным утром.

Это была последняя капля расслабления.

Ноги едва слушались. Я не хотела идти в машину и слушать лекции от злого папы. Ладно, Киллиан не такой строгий, как папа, он ещё совсем цветочек. Тяжело вздыхая, я подхожу к суровой машине папы. Дверь открылась самостоятельно, без какой-либо помощи, это марка дорогая и довольно умная, что-то похожее на программу умного дома, но в этом случае умная машина. Я села на заднее пассажирское сиденье и опустила голову, пряча взгляд в сапогах.

Глушь напрягала. Ситуация и атмосфера накалялась не в самую лучшую сторону, хочется убежать в спальню и спрятаться глубоко под покровом пухового одеяла. Папа вёл машину, он не вымолвил ни единого, даже кроткого, словечка.

— Мне следует наказать тебя, Офелия.

По спине пробежал холодок страха. Слова папы впились в меня настолько болезненными шипами, что я едва слышно взвыла.

Нет, он не посмеет меня ударить, этого никогда не было. Но ожидать мимолётного и быстрого наказания крайне не стоит. Он ни за что и никогда не будет милостив.

— Папа, — я попыталась говорить ровно, но голос предательски задрожал, словно в Сибирскую зиму тело. — За что?

— Ты была без телохранителя — во-первых. Во-вторых, гуляла с тем, с кем тебе строго-настрого запрещено. Даже просто взглядом пересечься уже равно нарушению, Офелия!

— Но...

— Никаких «но». Продолжим дома, не хочу отрываться от дороги.

Inspection Du Travail (француз.) — инспекция труда. Орган, контролирующий соблюдение законодательства о труде и занятости.