Эпилог
Стол слишком велик для шестерых. Хороший повод повысить голос, добавить в него властных ноток — словом, пустить пыль в глаза. Маюми только усмехается, бросает быстрый взгляд на Димитрия: чёртов стол был его идеей.
Впрочем, стоит ли удивляться? Маюми хорошо знает мужчин, обладающих силой. Димитрия, верно, расстраивает, что их здесь всего двое, а женщин — четверо. Ну да ничего, стерпится — слюбится. Или как там говорят?
Серб раздражён — и, сказать по правде, это вызывает у Маюми лёгкую улыбку. Она любит доводить его до яростных вспышек. Уж сколько лет управляют Поднебесьем бок о бок, но всё не надоедает.
И славно. Нет ничего хуже, чем каждый день скучать на работе, пусть и на такой... особенной.
— Неприемлемо, — выталкивает из себя Аджиамбо, тянется в соседнем кресле, точно большая хищная кошка. Золотой макияж искрится в свете ламп на коже столь чёрной, что белки её глаз кажутся даже слишком белыми. — Оливия подставила нас. Этот иммунитет... Дьявол, да можно было бы просто пристрелить девчонку! Тогда всё это...
— Всё это уже закрутилось, сестрица, — Маюми накрыла бы своей ладонью широкую руку Аджиамбо с выпуклым шрамом на тыльной стороне ладони, да чёртов стол... В итоге она лишь тянется в её сторону, давая понять: тебя поддерживают, ты не одна. — А девчонка уже выросла. Ничего страшного в этом нет. Посуди сама: неужели наши люди не смогут поймать соплячку, которой и двадцати не исполнилось? Они способны на большее.
— Твоя правда.
— Поубивать их всех, да и дело с концом! — хлопает ладонью по столу Димитрий.
Как же он любит добавить драмы в простое вечернее собрание. Маюми едва удерживается от того, чтобы закатить глаза. Ноздри у него гневно раздуваются, роскошная светлая грива, которую он обычно столь тщательно укладывает, выглядит немного неряшливо... Похоже, Димитрия не на шутку возмутило, что устроили те четверо в Италии.
Тут он прав, ясное дело. Нельзя спускать с рук подобные выходки. К войне с итальянскими семьями Поднебесье сейчас не готово. А кроме того, они так долго шли к перемирию, что разрушать всё из-за одной только картины Рембрандта...
В одном сестрица Аджиамбо ошибается: Эдриенн подставила их куда сильнее, чем когда-то Оливия с её иммунитетом на двоих. Просто Эдриенн они вшестером уже обсосали до косточек, припомнили каждый мелкий грешок — а после отправили к праотцам, как и должно быть. А вот Оливия Гесс жива. И её племянница Анора, вероятно, тоже.
Насчёт последнего Маюми не уверена. Пока девчонку не удалось засечь ни в её родном Берлине, ни за его пределами.
Хмурится напротив, неспешно допивая вино, Рената. Жительница беззаботной, залитой солнцем Испании, она привыкла притворяться, будто происходящее её вовсе не касается — а ведь одна из Небожителей, как ни изворачивайся. Но сегодня всё совсем по-другому.
— Удивительно, — помедлив, произносит она негромко, — как можно пустить всё под откос из-за мелочи, которая тебе даже не принадлежит.
— Мелочи? — Димитрий резко, всем корпусом разворачивается к ней, и тяжёлое кресло с истошным скрипом сдвигается. — Ты догадываешься, сколько стоит этот поганый Рембрандт?
— Она не продавать его собиралась, душа моя. Хотела повесить на стену и любоваться.
— Тогда она ещё большая идиотка, чем я думал.
Маюми улыбается. Каждого из них к вершине привели разные вещи. Димитрий стал Небожителем, потому что с самого детства вертелся ужом, чтобы выбраться из страшной нищеты и вытащить из неё семью. В первом он преуспел, во втором... Насколько Маюми помнит, последний денежный долг обошёлся матери Димитрия очень дорого, как и его младшему брату, и престарелой бабушке. Тогда хитрый улыбчивый мальчик с жилкой дельца умер, а на свет появилось беспринципное чудовище.
Среди Небожителей Димитрий считался новичком. Всего десять лет на вершине — это разве срок?
Ну да неважно.
Плывёт по широкому залу вишнёвый дым, щекочет ноздри. Маюми втягивает его с удовольствием, а вот Аджиамбо кашляет, недовольно прикрывает нос и рот ладонью.
— Прошу прощения, — без намёка на раскаяние в голосе тянет с другого конца стола Касим.
Его длинные чёрные волосы стянуты в тугой хвост, и Маюми ловит себя на лёгком разочаровании: Касим — обладатель воистину роскошной гривы, которая струится по плечам жидким шёлком, доходит почти до самого пояса. Признать, она любит перебирать его волосы, когда они остаются наедине — Ближний Восток и Дальний, араб и японка, бесконечно далёкие друг от друга на карте, но наяву близкие как никогда.
Наверное, это ошибка. За почти тридцать лет на вершине у Маюми не было интрижек с другими Небожителями, а сейчас... Поддалась искушению, впустила в свою постель мальчишку, едва ставшего мужчиной.
Сильно сказано. Маюми опускает голову, пряча усмешку: на самом-то деле между ними чуть больше десяти лет разницы, но и только. К тому же кто, взглянув на неё скажет, что Маюми вот-вот исполнится пятьдесят?
Тренированное тело убийцы изнашивается медленно. Она выглядит хорошо если на тридцать пять.
— К чему вообще весь этот разговор? — цедит Вигдис, привычным жестом перебрасывает на грудь толстую светлую косу. Выглядит она как настоящая валькирия, и на неё Маюми нередко глядит с затаённой грустью: всё же они с сестрицей Вигдис обе ошиблись эпохой.
Одна из них могла стать лучшей гейшей в округе, недоступной и прекраснейшей, о которой гости лишь грезили бы. Вторая ходила бы на драккарах в неизведанные земли, вооружённая топором. Эти роли подходили Маюми и Вигдис как удачно сшитый костюм.
— Как это «к чему»? — не унимается Димитрий. — Мы пытаемся просчитать, чем нам грозят маленькие итальянские каникулы, разве нет?
Вигдис даже не смотрит в его сторону. Презрения на её лице столько, что хватило бы на десятерых. Она не считает Димитрия равным себе, и это слишком очевидно — и, спроси кто мнения Маюми, она сказала бы, что Вигдис ведёт себя опрометчиво.
Обозлённый донельзя мужчина способен на любую подлость. Даже если вы сражаетесь рука об руку.
К тому же когда они в последний раз действительно выходили на поле боя? Маюми не помнит, пусть и проводит в тренировочном зале добрую половину дня каждые сутки — без пропусков. Нельзя давать слабину, нельзя позволять телу расслабляться.
Димитрий зло щурится, и Маюми в очередной раз думает мельком, до чего у него красивые глаза — ярко-голубые, как сапфиры высочайшего качества, и густо подведённые. Признаться, она не ожидала страсти к чёрному кайалу от выходца из Восточной Европы. Но как же ему к лицу...
— Не думаю, что они нам чем-то грозят, — наконец бросает Вигдис. — Всё Поднебесье ринулось за головами этих недоумков. Совсем скоро их принесут нам на серебряном блюде.
Касим позволяет себе негромкий смешок.
— Большое же должно быть блюдо, сестра.
— Куда я без твоих остроумных замечаний, брат, — говорит Вигдис в тон ему, щедро льёт в голос побольше яда.
Традиция называть друг друга братьями и сёстрами среди Небожителей появилась давно — и почему-то не отмерла, как змеиная чешуя, а пустила корни. Маюми всегда считала это правильным. Они и есть семья — больная насквозь, откровенно пугающая, но всё же семья.
— Я бы, — включается она в разговор, — предпочла увеличить охрану. Просто на всякий случай, и...
— Бога ради, Маюми, — Димитрий фыркает прямо в бокал вина, — мы и раньше поступали с другими так, как с этой шайкой. Убивали их родных, чтобы поставить зарвавшихся мудаков на место. Добавляли их самих в алый список. Что изменилось?
— Изменилось то, что я чувствую угрозу.
Роковые слова произнесены — и Маюми никогда не признается остальным, что предпочла бы взять их назад. Да, она и впрямь ощущает угрозу, хотя на Поднебесье работали сотни наёмников. И умирали тоже сотни. И все без исключения трепетали перед Небожителями, а те, кто осмеливались пойти против них, умирали долго и в муках.
Так почему именно эти четверо — среди которых трое их людей, а четвёртая даже облако не получила? Почему, ками? И почему именно сейчас?
Ей сорок семь. Она ровесница Мишеля Дюфура, возвращенца, который предал их так легко, не подумав о жизни любимой сестры Катрин. Шансы на зарождение в ней нового человека составляли один процент. Один жалкий процент.
Против воли Маюми кладёт ладонь на живот — пока ещё плоский.
Как причудливо порой издевается над ними судьба...
— Ты не одна, сестрица, — низкий голос Аджиамбо разносится по залу, эхом отдаётся от стен. — Мне они тоже не по душе. Не знаю, что в них особенного — но моя мать сказала бы, что они служат злому духу.
— Злых духов не существует. Но угроза, исходящая от четверых — да.
— Пусть так, — Аджиамбо не спорит. — Что ты предлагаешь?
Маюми обводит быстрым взглядом остальных. Они подобрались, а лица стали злыми, сосредоточенными. Давненько Небожителям не приходилось объединяться против врага, пусть его реальные силы до сих пор неизвестны.
На первый взгляд, безусловно, известны. Понятны до прозрачности. Но Вендетта Гарсия выжила, получив нож под ребро — чем это обосновать?
Тяжело вздохнув, Маюми выпрямляется в кресле.
— Предлагаю поступить так...