Враг мой

Яйцо, немного покачавшись, с сухим щелчком треснуло и из него, оттолкнув ставшую ненужной скорлупку, неуклюже, путаясь в своих крыльях, показался дракончик. Он уселся на камень, изогнув правильной дугой длинную изящную шею, склонив узкую голову на выпуклую грудь, оплетая хвостом передние выпрямленные лапы. Существо было покрыто, слепящей глаза, чешуей глубокого сапфирового цвета с чётким рисунком. Голова дракона была почти правильной треугольной формы, из-под верхней губы торчали два ещё маленьких, но очень острых изогнутых белых клыка. Когти на лапах были почти чёрными и зазубренными по внутренней стороне. Поведя по сторонам своими огромными золотыми глазами, малыш расправил широкие кожистые крылья и замер неподвижно, как бы требуя, чтобы им любовались. Он был не больше кошки в длину, но в нём уже чувствовались достоинство и благородство. Костяные пальчики издали напоминали страшные растопыренные когти. Цепочка невысоких, пока мягких шипов, тянулась вдоль хребта ящера, от основания черепа до кончика хвоста.

— Он прекрасен. — прошептала мама в восхищении, её тёмные волосы крупными кудрями рассыпались по плечам и спине, глаза лучились восторгом. — Я так горжусь тобой. — она погладила огромную голову, склонённого к ней легендарного змея. — Подойди, сынок, не бойся.

Я несмело приближался к маленькому существу, ощущая на себе внимательный взгляд огромных глаз взрослого дракона, робко протянув руку, погладил мягкую шкурку новорождённого, сразу же отдёрнув её, когда малыш заурчал. Мама ласково рассмеялась на мой испуг.

— Мама, он тёплый! — поражённо выдохнул я, ещё раз касаясь малыша.

Дракончик урчал от удовольствия, подставляя под незатейливую ласку то один, то другой бок.

— Драконы мифические существа и очень редкие. — мама присела передо мной на колени, заглянув в глаза. — Их осталось совсем мало, мы должны беречь их, сынок.

— Я буду беречь, я обещаю. — я смотрел в мамины глаза и видел в них целую вселенную, полную удивительных сказок, легенд и баллад.

Тихий звон металла, почти неуловимый, привлёк внимание большого дракона, заставив насторожиться и поднять свою треугольную голову вверх. В его груди зарождалось глухое клокотание, готовое вырваться наружу огненной волной. Мама резко поднялась, развернувшись в сторону звука, вынимая из ножен небольшой клинок, я в испуге замер, прислушиваясь к шуму листвы. Краем глаза я выхватил движение справа, мимо меня просвистела стрела, слегка задев щёку и по ней тёплой струйкой потекла кровь. Я смотрел, как на поляну крадучись выходят варвары, как сверкают на солнце мечи, их лица, обезображенные страхом и решимостью, блестели от пота.

— Беги, сынок! — эхом прозвенел в ушах мамин крик.

— Я сейчас, я позову папу! — я побежал в лес, задыхаясь.

Лёгкие разрывались от нехватки воздуха, сдавленные всхлипы выталкивали ужас из груди, ноги подкашивались от усталости, когда сзади полыхнуло пламя, поглощая всё вокруг себя.

Чонгук резко сел в постели, хватая ртом воздух, он провёл рукой по лицу, равнодушно отметив, что она стала мокрой. Юноша встал, подошёл к распахнутому окну и посмотрел на алеющий горизонт. Один и тот же повторяющийся сон выматывал его, раз за разом заставляя просыпаться в беззвучных рыданиях.

Чонгук не любил приходить в покои отца, предпочитая встречаться с ним в столовой или зале приёмов, конюшнях, дворе, площадке для поединков, да где угодно, только бы не натыкаться взглядом на огромный портрет, что висел на стене в изголовье кровати. На нём мама была такой, какой её запомнил Чонгук, молодая, красивая, с сияющей улыбкой. Юноше казалось, что женщина смотрит на него с мягким укором в глазах и от этого в душе поднималась волна глухой ненависти, ставшей привычной. В ранней юности Чонгук спросил отца, зачем мужчина повесил у себя её портрет, на что получил сухой ответ «Чтобы помнить». Чонгуку не нужны были изображения, день смерти мамы огнём дракона был выжжен в его памяти и на сердце, оставляя огромный шрам.

Отец юноши, уже немолодой человек, так и не смог оправиться после смерти своей любимой жены, замкнулся в себе, стал чаще болеть и практически возложил все обязанности по воспитанию мальчика на плечи слуг. Чонгуку рутинные дела замка и подвластных земель по малолетству были неинтересны, навевая на него скуку и желание сбежать куда-нибудь подальше, он часами мог болтаться по окрестностям замка, изредка отлавливаемый учителями и приговорённый, в наказание, к занятиям. Единственное, к чему лежала его душа, это постоянные тренировки, мальчик мог часами изнурять себя маханием мечом, стрельбой из лука, скачками на конях и боевыми поединками. К двадцати годам он имел натренированное тело, природный острый ум и колкий несносный характер.

— Вы хотели видеть меня, отец? — юноша смотрел в суровое лицо мужчины, глядящего в окно на суетливую возню во дворе.

— Чонгук, сегодня приедут вассалы. — Отец надсадно закашлялся, приложив платочек к губам. — Ты должен присутствовать на встрече и это не просьба.

Мужчина видел как поморщился парень и вздохнул. Его сына совсем не интересовали дела правления, юноша предпочитал пропадать в бесконечных походах, вылазках в окрестные поселения, его нередко видели в домах простолюдинов, на рыбалке или в лесу, как какого-то босяка.

***

В большом зале замка слуги уже установили огромные столы и устлали полы ворохами душистых цветов. Ароматы скошенных трав перемешивались с ароматами блюд, расставленных на столах. Гости разместились на скамьях, покрытых коврами и подушками, отец с Чонгуком сидели на возвышении в креслах под балдахином за отдельным столом. Перед началом трапезы протрубил рог, оповещая о начале пиршества. После зажаренных целиком оленьих туш, подавались окорока дикого кабана, медвежатина, жареные павлины и лебеди, громадные пироги с начинкой из дичи, мясо поливали соусом из перца и гвоздики. Гости ели руками, используя вместо тарелок большие ломти хлеба, пропитанный мясным соком и соусом, хлеб бросали после еды собакам, которые неизменно крутились среди ног трапезничающих.

Чонгук с отвращением смотрел на всю эту вакханалию, лениво ковыряя вилкой в своём блюде, он не любил эти собрания местечковых баронов, предпочитая свежий ветер полей и свободу общения с простыми людьми. Юноша с тоской бросил взгляд на двери, мечтая поскорее убраться из душного зала, краем глаза зацепив пристальный прищур, устремленный на него. Темноволосый мужчина, с орлиным носом и шрамами от ожогов на половину лица не отводил глаз от Чонгука. Улыбка зазмеилась на тонких губах наблюдателя, когда он обнаружил, что Чонгук заметил его, он медленно склонил голову в поклоне, но в нём совсем не чувствовалось почтения. Чонгук, моргнув, отвёл глаза от неприятного лица, он не мог объяснить себе, почему с такой неприязнью относится к одному из влиятельнейших вассалов их дома, мужчина всегда подтверждал верность, заверяя в своей дружбе отца Чонгука.

Пожилой менестрель самозабвенно исполнял балладу о славных рыцарях и Прекрасной Даме, голосом выводя переливы. Гости между переменами блюд выходили потанцевать, пытаясь безуспешно втянуть в свой круг скучающего Чонгука. Юноша, в очередной раз, очерчивал глазами ставшие привычными за столько лет узоры на потолке, когда его внимание привлекли слова песни, вырвав его из задумчивой скуки. В середине зала стоял мальчишка, прикрыв глаза он пел о легендарных драконах, их благородстве, силе и мощи, тоненький голосок звенел, разносясь по залу, не прерываемый ничем. Чонгуку показалось, что весь воздух из его лёгких выдавили, а новый он вдохнуть не может из-за стянувшего грудь обруча боли. Расширившимися глазами он в слепой ярости уставился на мальчишку, выводящего песню, дрожащими руками юноша шарил вокруг себя в поисках орудия, чтобы метнуть, заставить замолчать, заглушить этот голос и эти слова.

— Чонгук! — голос отца привёл его в чувство.

Юноша невидящим взором обвёл столы с сидящими, переговаривающимися гостями и, резко оттолкнув от себя кресло, опрометью бросился вон из зала. Вечерняя прохлада остудила разгорячённое лицо, забралась за ворот рубашки, рассыпав мириады мурашек по всему телу. Чонгук стоял, тяжело дыша, не в силах поверить, что кто-то осмелился вспомнить о драконах под сводами этого замка, в стенах его дома.

Чонгук несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая ярость, глаза его сузились и он неторопливо направился обратно в замок, пугая встречающихся по пути слуг своим бледным видом.

— Мальчишка менестрель где он? — юноша остановил за плечо пытавшегося незаметно проскользнуть мимо слугу.

— На кухне. — пролепетал несчастный.

Чонгук, сдерживая порыв, осторожно открыл дверь в кухню, обведя взглядом помещение. Большая, мрачная, с вечно суетящимися поварами, буфетчиками, мальчишками для разных поручений, Чонгук не любил кухню в замке. Огромный камин, в котором можно было запечь целиком быка, с прогорающими внутри бревнами, отбрасывал колеблющиеся кровавые отблески на серые каменные стены. Котлы и сковородки, над которыми поднимался пар, собираясь под потолком и срываясь вниз тяжелыми каплями, кованые ножи и топоры, развешенные по стенам, всё это создавало для юноши гнетущую атмосферу. Даже запахи свежей выпечки нисколько не смягчали неприязни Чонгука к этой части замка, а может быть юноша не любил сам замок, частенько предпочитая ему блуждания по окресностям и ночёвки в домах простых людей.

Он неслышно двигался между разделочных столов, стараясь рассмотреть в полумраке худенького мальчишку-менестреля, он нашёл его у бака с водой. Паренёк прислонился к тёплому боку печи и с жадностью макал хлеб в миску с похлёбкой, слизывая капли соуса, стекающие по его пальцам.

— Ты! — Чонгук задохнулся от новой волны ярости, рванув мальчишку за ворот рубахи. Ветхая ткань треснула, обнажив худенькое плечо. — Как ты посмел петь про драконов?!

Мальчик вздрогнул, испуганно уронив кусочек хлеба в миску, и в ужасе посмотрел на разгневанного Чонгука. Слуги, сновавшие по своим делам, на секунду замерли и быстро растворились в колеблющемся полумраке кухни, опасаясь гнева наследника.

— Я, я, я. — заикался мальчик. — Нас позвали, нас пригласили.

На глазах молодого менестреля выступили слёзы, он стоял перед Чонгуком, трясясь как осиновый лист на ветру.

— Господин, господин пощадите его! — пожилой мужчина вынырнул из-за спины юноши и повалился на колени перед ним. — Сон Ли не хотел прогневать Вас, молодой господин, он просто глупый мальчишка!

— Я вас не знаю. Откуда вы? — Чонгук отпустил мальчишку, повернувшись к человеку, распростёртому перед ним.

— Мы бродячие певцы, господин. — мужчина не поднимал головы, отвечая сапогам Чонгука. — Пели в таверне за еду, знатному господину понравились наши песни, он позвал нас в замок и хорошо заплатил.

— Поднимись. — Чонгук рассматривал изборождённое морщинами лицо старика. — Кто пригласил вас в замок?

— Мы не видели его лица, господин, он прятал его под капюшоном, но он заплатил нам золотую монету, у бедняков таких денег нет. — мужчина протянул дрожащую руку, в которой лежала золотая монета с отчеканенным драконом.

Чонгук скривился как от боли. Сколько раз он просил отца поменять чеканку, убрать ненавистное изображение, но отец упрямо поджимал губы, и всё оставалось по-прежнему.

Ярость медленно отступала, сменяясь чувством стыда и сожаления за свою несдержанность. Чонгук отвернулся от менестрелей и произнёс в полумрак.

— Выдайте им новую одежду, накормите, заплатите десять золотых, ночь могут провести в замке, а утром проводить вон, чтобы я их никогда больше не видел. — юноша знал, что каждое его слово услышано и будет исполнено в точности.

Он уже почти покинул кухню, когда его настиг тоненький голосок маленького менестреля.

— Я его видел, господин, он парил в небе, Белый Дракон!