Double Trouble

Just like always
Still your passenger~

В тот вечер Юнги приехал в необжитую квартиру в Сеуле. Бросил мотоцикл на внутренней стоянке, неспешно поднялся к себе на этаж, и отперев дверь, моментально почувствовал себя здесь чужим. Ничего в этой квартире не говорило о её жильце, да и вообще о том, что в ней кто-то живёт. Разве только сложенные в гардеробной вещи из поездок, да и те были сложены женщиной, которая ухаживает за его квартирой.

Now to calm me
This time, won't you, please
Drive faster?

Юнги положил шлем на тумбочку в прихожей, снял и повесил всю защиту, а штаны закинул на верхнюю полку, где нормальные люди обычно хранят головные уборы. Затем стянул с себя ботинки и прошёл в ванную босиком. Тапки он никогда не любил.

Хотелось по-детски устроить везде беспорядок, раскрасить и завесить постерами мертвенно-белые стены, сломать пару интерьерных украшений, заявить о себе, присвоить это место. Но он лишь смиренно шёл вперёд, чтобы задумчиво помыть руки. прежде чем снять с себя всю оставшуюся одежду, бросить её в стиральную машину и залезть в душ.

Юнги не видел перед собой ничего, кроме лица. Его лица.

С этой его дурацкой вымученной улыбкой. Что-то точно случилось, только вот что, Юнги не имел права спрашивать. Он вообще хотел бы больше никогда не появляться в его жизни. В то же время всей кожей хотел снова почувствовать его рядом. И вот Вселенная, мать её, услышала его. Спасибо, зая.

Внутри всё больно ныло, раздирало, неприятно саднило и крутило. Это было то беспокойное состояние, зарождающееся сейчас внутри, когда человек совершает какую-то совершенно необдуманную глупость.

«Я хочу к нему».

«Но он не примет меня, я не имею права, больше нельзя, никогда нельзя. Он не хочет меня знать и видеть, наверняка жалеет, что мы вообще познакомились».

Юнги и Чимин вкратце знали, что происходило в их жизнях за все эти четыре года. При всём желании они не смогли бы вообще никак не соприкасаться, так как круг друзей у них, к сожалению, был общий. Несмотря на просьбы никак не напоминать друг другу о себе, то тут, то там можно было услышать обрывки новостей, обсуждаемых ребятами. Юнги знал, что Чимин бросил работу в пабе и открыл свою мастерскую, знал, что Бора учится в музыкальной школе, как знал о том, что Хару с Намджуном встречаются, что Хосок стал финансовым директором вместо Чимина, что Джин нанял новых работников к себе в магазин, знал даже о том, что вышла небольшая манга про то, почему Леви Аккерман держит кружку не как нормальные люди. Джин с Хосоком написали ему в «какао». Капсом.

Но Юнги не знал, что происходит в мыслях Чимина, в его личной жизни, о чём он мечтает, какой сериал сейчас смотрит и смотрит ли, что слушает, нравится ли ему его новая работа, всё ли получается, комфортно ли ему в новой квартире. Не знал, как он пахнет, сменил ли он парфюм или кондиционер для белья. Всё так же ли его любимый цвет синий, так же ли он пьёт малиновое пиво, восстановил ли он режим или, как Юнги, страдает бессонницей? А если страдает, то почему?

Юнги не знал, почувствует ли Чимин то же, что чувствовал раньше, когда Юнги касался его, если сейчас он сорвётся и приедет к нему.

Вот бы снова прижаться к его широкой тёплой спине…

Юнги уже давно вышел из душа. Держа кружку чёрного чая в руке, он на секунду застыл.

— Хён, я всегда знал, что ты гей, — как-то сказал Тэхён, странно улыбаясь.

Юнги, только отпивший чай, чуть не захлебнулся насмерть и практически сразу пожалел, что не сделал этого. Чонгук заливисто засмеялся рядом, указывая на то, что Юнги держит кружку так, как нормальные люди держат стакан.

— Потому что у тебя всё через задницу, хён, — смеясь, пояснил Чонгук и сразу смылся, зная, что Юнги не любит такие шутки в свой адрес и всегда очень смущается на них. А когда он смущается, он злится, а когда злится, может и врезать.

Ёбаные неразлучники, бесят пиздец.

Roll the window down
This cool night air is curious
Let the whole world look in
Who cares who sees what tonight?

Нет, ну а если серьёзно. Что если Юнги прямо сейчас возьмёт да и завалится к нему?

Типа:
Хэ-эй, со-олнце~

Это я, твоё оконце, засвети-ка мне за то, что ты открыл мне свою душу, а я в ней наследил и съебался, даже не прибравшись.

Но несмотря на резонный голос мозга, тупое сердце ныло от понимания, что они сейчас находились в одном городе, чего не было уже четыре года. Нет, конечно, они с ребятами приезжали между гастролями, но торчали целыми днями в студии, а Юнги к тому же был последним трусом, всячески избегая встреч с Чимином.

Но сейчас у него было две недели до нового тура. Две недели ничего-не-делания. Он был свободен. И уже не хотел убегать.

Юнги, совершенно забыв об уже остывшем чае, вдруг вскочил, порываясь надеть мотоциклетную куртку прямо на пижаму и рвануть к Чимину. Кружка, неловко задетая им, упала на пол и разбилась. Неожиданный звук вернул в реальность. Тяжело вздохнув, Юнги принялся собирать осколки, но не успев собрать и половины, резко зашипел, неаккуратно порезавшись.

Куда он поедет?

Разбил, порезался. Куда поедет?

И что они с ним будут делать? Чай пить? Из разбитых кружек?

Внутри не утихало импульсивное желание сделать хоть что-то, лишь бы сбежать от самого себя. В такие моменты Юнги представлял как гуляет по японской деревне. В традиционном доме он мог пожить один хотя бы эти две недели, арендовав его.

Проблема денег в том, что когда они у тебя в достатке, таком, что не считаешь, намного легче совершать необдуманные и импульсивные действия.

Юнги, мгновенно забыв о керамических осколках на полу, встал и с мокрыми от чая руками пошёл в гардеробную собирать вещи. Обнаружив в ней ещё не разобранный после тура чемодан, он решил, что уже собран. Взять только мини-комбик, помещавшийся в ладони, гитару, тетрадь — и он готов.

Roll these misty windows
Down to catch my breath and then
Go and go and go
Just drive me home and back again~

Наспех арендовав какой-то домик в деревне, о которой рассказывала Хару, Юнги купил билеты на самолёт с приземлением ранним утром и попытался убедить себя в том, что это не побег, а желание отдохнуть. Он пахал четыре года без передышки, он заслужил.

Решительно кивнув самому себе, Юнги резко поднялся и стал переодеваться. До самолёта было ещё шесть часов, но хотелось бы успеть поесть. Внизу как раз был круглосуточный магазин.

Побродив между рядов, он замер у прилавка с готовой едой, прижимая к груди две банки вишнёвой колы и пытаясь выбрать, какие онигири лучше взять: с сёмгой или тунцом.

«С тунцом всегда вкуснее», — важно заметил бы сейчас Хосок.

«С сёмгой», — заспорил бы Джин.

И их перепалка дошла бы почти до драки, но Намджун бы тогда встрял между ними, заметив, что ни Хосок, ни Джин в принципе не любили онигири из-за треугольной формы и спорить о том, какие вкуснее, для них было бы глупо. Тогда бы парни перестали шипеть друг на друга, как два дворовых кота перед взбучкой, и добродушно засмеялись бы, похлопывая друг друга по спине. Хару бы с улыбкой молча смотрела на них, прижимаясь к Намджуну плечом, Чонгук с Тэхёном и Борой зависали бы где-то в разделе сладостей, набивая тележки всякой дрянью, которую Чимин потом непременно отправит в мусорное ведро.

Чимин…

А вот чем он сейчас может заниматься? В три часа ночи нормальные люди спят, но Чимин не был нормальным человеком. Это то, что Юнги в нём нравилось. Может, как ненормальный человек, он его не прогонит?

— Здравствуйте, извините за неудобства… — Харли обернулся на молодого паренька, чьё дежурство выпало на сегодняшнюю ночь. — Могу я взять ваш автограф?

— Конечно.

Расписавшись в блокноте и пожав парню руку, он вновь вернулся к трудному выбору: с тунцом или с сёмгой?

Оказалось, Вселенной было глубоко буква ю на его выбор, ведь она уже всё решила.

Утро наступило на него, расплющив лицо в слюнявое опухшее месиво. Может, накопившаяся за годы бессонницы усталость и отрубила его на двенадцать часов? Наверно именно благодаря ей Юнги пропустил самолёт, не успел к заселению и проебал залог за аренду с надбавкой за срочное бронирование.

Раздосадовано промычав в подушку, Юнги решил отрубиться ещё на двенадцать часов. По телу лилась приятно-неприятная расслабленность, в которой хотелось утонуть и больше никогда не выныривать. Господи, насколько же счастливы люди, которые умирают во сне.

Чей-то звонок прервал абсурдные мысли, заставив вновь ухватиться за уплывающее сознание.

— Юнги, — мягко прозвучало в трубке.

— Хару, — ответил он на странное приветствие.

— Спишь?

— Да.

— Тогда просыпайся, сегодня с ребятами встречаемся.

Спросонья Юнги не сразу понял.

— Репетиции же только через две недели? У нас отдых, никаких сборов, отъебались от меня, — слабым голосом проворчал тот, слюнявя подушку. За японскую деревню всё ещё было обидно.

— Юнги. Хосок, Джин, Намджун, Бора? Помнишь их? Я про них говорю.

Сердце резко дало под дых. И Чимин?

— И Чимин.

— Хару, ты читаешь мысли? — засуетившись на кровати, недовольно спросил Юнги. — Ёбаная ведьма.

— Я тоже тебя люблю, — добродушно усмехнулись в трубке. — Сегодня в семь, не опаздывай.

— А где?

— Помнишь тот бар, где мы познакомились? Вот там.

И отключилась. Она, как и Намджун, не любила ни здороваться, ни прощаться. Благодаря этому общение с ней будто никогда не заканчивалось, что в переписке, что по телефону.

Зажмурившись и почувствовав, как от вчерашних онигири вздуло живот, Юнги болезненно сжал губы. А нахера было жрать перед сном? Вообще, он же не планировал ложиться. Как он оказался в кровати?

Юнги сел, отбросил мокрую подушку подальше от себя и наскоро утёр щёки рукавом свитера. Опухшие от сна глаза мешали что-либо рассмотреть с комфортом. Ничего необычного вокруг не было. Мразотные белые стены, тумбочка, лампа, окно, шторы, плазма напротив кровати, дверь.

Блять, даже ковра нет…

Вспомнил. Съев онигири с чаем, он убрал осколки чашки, подмёл пол, а затем сел на кровать, чтобы залипнуть в телефоне, пытаясь скоротать время до самолёта. Юнги вспомнил как начал листать фотки с Чимином из прошлого и устыдился самого себя. Вспомнил пару таких, что были сделаны с целью подразнить… Юнги закрыл лицо руками, желая провалиться сквозь пол. Как быстро тогда встал член, стоило ему скользнуть взглядом по чужому торсу с красивым прессом и талией, вспомнить чужой голос и стоны, движения, запах. Юнги тогда почувствовал себя школьной сопливой фанаткой, которая дрочит на чужие, вполне себе невинные фото, лишь бы там было видно хотя бы какой-то участок кожи. И, как любую уважающую себя фанатку, фотография широко расставленных бёдер в свободных штанах со стояком бросила его в жар фантазий, разрешая там же и сгореть.

Ясно, Юнги. Взрослый успешный мужчина дрочил на мужика и потом, расслабленный двумя оргазмами, уснул. Да, двумя, блять.

Он неприязненно поморщился от ощущения засохшей в штанах спермы. Как же противно, ей-богу, как школьник, кончил в трусы. Захотелось помыться и помыть себе изнутри мозг, который, как Юнги приехал в Сеул, начал творить какую-то хуйню.

Вот она, проблема людей с обсессивным мышлением. Юнги пытался не думать о Чимине, но почему-то именно сейчас в городе, где они наконец находятся вдвоём, где у него нет графика, где он уже успел повстречаться с ним, гоняя на мотоцикле, все его мысли так или иначе возвращались к нему. Как тупо. Как бесит. Возможно, действительно было бы лучше, если бы они вообще не знакомились ближе. Юнги бы просто поблагодарил его за помощь тогда, пять с половиной лет назад, поклонился и ушёл. Навсегда ушёл. Нет, рассказал же зачем-то всю историю того, что случилось, а потом принёс в подарок сет рукодельных моти. В благодарность за помощь, потому что мама с папой воспитали хорошего сына, окей, да?

И вот вопрос, зачем надо было соглашаться остаться тогда на чай с этими же моти? Нельзя было просто пойти к себе в бар, взять дополнительную смену, чтобы скорее уже начать снимать квартиру? Ведь депозит и первые два месяца он уже мог оплатить, оставалось только накопить сумму на личные расходы, чтобы было комфортно жить, а дальше с работой и подработками на концертах он бы уже смог протянуть. Нет, он согласился, остался. Потому что Чимин улыбнулся ему, принимая из рук небольшую коробку. Улыбнулся так, как Юнги никогда ещё не видел. Не то, что бы он в принципе часто смотрел на него во время работы в пабе, а когда смотрел, то в голове всегда рука об руку были две мысли: какой красивый и какой же скучный. Юнги бесили его вечно выглаженные однотонные рубашки, штаны со стрелками и начищенные туфли. Вот туфли, пожалуй, он вообще терпеть не мог. Но ему нравились часы на запястье, ремень и прическа — андеркат, хоть и аккуратно уложенный, привносил в образ хотя бы немного стиля, что ли, бунтарства, жизни, в конце концов. Какая жизнь может быть в официальных душных костюмах и притворных улыбках в разговорах с коллегами, в бумажках, сметах, совещаниях, однообразной рутине?

Конечно, от рутины никуда не убежишь. Даже на гитаре хуй что выучишь, не повторив раз этак сто… Наверное, поэтому Юнги никогда не стать хорошим гитаристом: терпения не хватит. Вот Тэхён и Хару в этом спецы, они часами напролёт сидеть могут.

Уже стоя в душе, добавив к вчерашней одежде в стирке новую партию, он словно заново обретал над собой контроль. Помутнённое неожиданной встречей сознание потихоньку обретало ясность. Вода всегда помогала смыть лишние эмоции и мысли, но сейчас она будто заново дарила Юнги рождение, давала возможность ухватиться за что-то внутри, что представлялось его истинной сутью. Это было похоже на долгую медитацию, после которой тебя больше ничто не тревожит. Хару как-то поделилась своим сборником в момент, когда Юнги буквально задыхался от тревожности в преддверии их первого тура. Признаться, давление он всегда ощущал сильнее остальных, как и, возможно, любые другие эмоции. Тэхён с Чонгуком и Хару тоже переживали, но Чонгук умел отвлекаться и фокусироваться на мыслях, которые давали ему силы:

— Мы живём жизнью нашей мечты, ребята! — как-то крикнул он перед выходом на сцену. — Так давайте зажжём!

Тэхён переживал эмоции всегда где-то внутри, сам с собой, похоже, долгие годы без слуха научили его уходить в себя и изнутри че́рпать силы. По крайней мере, Юнги никогда не видел, чтобы тот проявлял сильные эмоции. Если ему было трудно, он иногда просил его обнять, но ничего больше. Не хотел выговориться или заплакать, уткнувшись в плечо. Он будто даже никогда не злился, что для Юнги всегда было удивительно.

Хару. Блять, а вот про Хару хер что скажешь. Она непонятная пиздец. Маленькая, худая, а стойкая, как скала. Наверное, Намджун и не мог влюбиться в любую другую девушку. Хару будто всегда видела всё, что ты хотел бы скрыть, но никогда не осуждала, а всецело принимала тебя таким, какой ты есть. Поэтому, хотя и иногда становилось не по себе от её проницательности, рядом с ней было комфортно, потому что ты знал, она не отвернётся от тебя, каким бы отвратительным ты ни был. Может, выдержку ей давала японская кровь, может, воспитание, а может, сама себя так вырастила. Наверное, самые сильные люди — это те, кто был рождён самым слабым и закалил себя сам. Ведь…

— Без слабости не существует силы, — сказала она однажды, когда Юнги, заплаканный, пробормотал что-то о своём жалком виде, — только из слабости она появляется, понимаешь? Это всё твой выбор.

— Мой выбор?

— Твой выбор как отвечать на свою слабость. Разрешать ей расти или трансформировать её в свою силу. Ты очень чувствительный и ранимый, Юнги.

Тот пристыженно отвернулся, продолжая обнимать свои колени. Хару мягко положила ему ладонь на плечо.

— В этом твоя сила, — тепло произнесла она и ушла, оставив рядом с Юнги кружку с его любимым чаем. Чёрный с вишнёвыми и с недавнего времени мятными листьями.

Вот такая была Хару…

А Юнги, только выйдя из душа, снова стал переживать. Вопреки своей любви к глэму, чёрному цвету, подводке и серебряным украшениям, он почувствовал желание одеться максимально просто. Наверное, когда внутри раздрай, хочется сбалансировать себя хотя бы через внешнее. Он надел свободные тёмные штаны и иссиня-чёрный свитшот, мягкий и тёплый. Его любимый. Он надевал его в моменты, когда хотел почувствовать поддержку и спокойствие. Почти всегда становилось легче, по крайней мере, ощущение его ткани приятно отзывалось на коже и было похоже на объятие.

Пять часов вечера. Ждать осталось не долго. Вот только не понятно было, чего именно. Из еды остались только онигири с тунцом и онигири с сёмгой, но после сегодняшней боли в животе Юнги выбросил их в мусор и просто пил чай.