Сады Ябоневни

Я верну свою Ратчадемноен той музыкой, кото-

рая звучала в огромном молле с кинотеатром, фуд-

кортом и ресторанчиком, где можно жарить мясо

и морепродукты прямо на углях, на таких малень-

ких жаровнях, и греться рядом с ними в тепле глаз

своих любимых, а кругом Азия, сезон дождей,

и темнеет рано, потому что близко экватор,

и дождь может идти месяцами. Твой уютный съем-

ный дом стоит почти у самого моря, и из дома на-

до ехать в молл, который находится на противопо-

ложном конце города, почти на выезде, если дви-

гаться в сторону аэропорта. Ты выключаешь

кондиционер, закрываешь стеклянные раздвиж-

ные двери, выкатываешь байк из-под крыши, за-

водишь его и выруливаешь под успокаивающее

тарахтение двигателя на узкую асфальтированную

дорогу, прорезающую банановые плантации. Эта

дорога приводит тебя на переполненную транс-

портом «королевскую магистраль», мокрую от

дождя. В лужах отражаются огоньки заправок,

реклам и ламп дневного света. Ты видишь мимо-

ходом — картина мелькает на скорости и пропада-

ет — разбитый новенький байк, так неестественно

выглядящий: вокруг какие-то осколки, и обнажив-

шаяся лампочка поворотника мигает белым из-под

треснувшего оранжевого пластика, и зеркала ос-

лепли, — и в этом байке столько боли и внезапно-

го горя, которые невозможно вместить. Ты видишь

красные блики от мигалок машин «скорой помо-

щи», пляшущие на изорванном дождевике в крас-

ных, что ли, пятнах, и дождевик этот скрывает что-

то несуразное, как сломанная механическая иг-

рушка. Что-то, что казалось таким реальным, но на

самом деле уязвимо и мимолетно. Ведь когда

странная и таинственная сила уходит, то мир пус-

теет, тело пустеет, холодеет, как луна, теряет гиб-

кость, и упорядоченное движение становится раз-

нонаправленным движением распада, форма про-

седает, теряет четкие очертания, уходит в землю,

превращаясь в жидкость, биомассу, удобрение для

цветов и пищу для животных. Жизнь снова берет

свое, бесстыдно, не спрашивая мнений и разреше-

ний, и даже в выбеленных дождями костях, в глаз-

ницах и под сводами черепа, в котором сияли ког-

да-то твои глаза, поселится змейка или жучок

и спрячется в них также, как раньше прятались

в этом черепе нейронные схемы различных кон-

цепций и нейронные схемы боли и любви.

Все это промелькивает на скорости и оседает

тревожным чувством, от которого встреча с лю-

бимыми становится еще теплее и приятнее. Повы-

шается внимание, зрачки расширяются чуть боль-

ше, чем обычно, кругом так много света, и весь

огромный молл оживает, наполняется волшебс-

твом, и благодаря этому волшебству что-то трево-

жащее и безымянное не может войти в эти свет-

лые кондиционированные залы из влажной, душ-

ной внешней темноты. И оно, это непроявленное

беспокойство, прячется где-то на границе воспри-

нимаемого и иногда возникает проблесками на

ночных трасах, когда идет дождь (уже не первую

неделю), морские ветра гнут пальмы к земле,

и гекконы скрываются от дождя под потолком —

караулят насекомых, а потом — мгновение! — ты

вцепляешься в руль и весь становишься дорогой,

и пытаешься вытеснить поглубже в хранилища

памяти по инерции вращающееся колесо, которое

никуда уже не едет, кроме как в безвременье, на

другую сторону, на свидание с самим Господом

Вседержителем или, может быть, в бархатную

тьму.

— Хочешь, я пожарю тебе морского угря? —

спрашивает Ратчадемноен и поднимает палочка-

ми кусочек морского угря.

Я киваю и смотрю на мерцающие угли, а потом

на тоненькую, хрупкую китаянку с ярко накра-

шенными губами. Ратчадемноен перехватывает

мой взгляд, улыбается. Я вижу восходящие терра-

сы рисовых полей, скалы-столбы, Цзяо Жаня и Юй

Вэнься.

Здесь, в азиатском безвременье, что может с на-

ми произойти? Особенно на пустых освещенных

автострадах, уходящих в глубь острова, где в тем-

ноте затихли джунгли и ночной воздух пахнет оке-

аном, на глади которого видны яхты с огоньками

и плоты морских цыган с длинными ртутными

лампами.

Ратчадемноен собирает свои волосы в хвост —

черный, как крылья тех птиц, которые галдели ут-

ром под окном, — и я понимаю, что все это уже

было. Прошлое сливается в моем сознании с на-

стоящим, но будущее не наступает, потому что

когда-то давным-давно, несколько сотен чашек

крепкого утреннего кофе, множество вечерних

монашеских служб, пару десятков воскресных ноч-

ных рынков и шумных боксерских матчей назад,

Ратчадемноен лежала на темно-синих шелковых

простынях, и пряди белого дыма вплетались в чер-

ные пряди ее волос.

Это были тихие жаркие ночи, и иногда мы вы-

ходили на крышу многоэтажки, в которой снима-

ли апартаменты, и там, наверху, было прохладно

и свежо, и холодный свет ртутных ламп делал про-

странство каким-то нереальным, наводя на мысли

о ночных автобусных станциях, затерявшихся где-

то в джунглях. Станциях, полных холодного света,

где можно поесть острой холодной еды практичес-

ки задаром и наконец-то покурить.

Лара курила и рассказывала мне подробности

своего гороскопа: Марс в Скорпионе, Луна

в Стрельце, огненные знаки преобладают или вро-

де того. Я ни черта в этом не понимал. Иногда она

плакала, когда я спрашивал ее о детстве. Про де-

тство она всегда говорила так, что я совершенно

не воспринимал образы, как если бы ее слова бы-

ли пустыми морскими раковинами, из которых

жадные ловцы жемчуга выковыряли весь жемчуг.

Но я помню, как крепко Лара обнимала свои заго-

релые колени, когда говорила. Она была ранима,

так же как и я.

По утрам Лара в одиночестве бродила по пляжу,

будто ждала, что приплывет корабль со всем поте-

рянным за жизнь или, может быть, океан вернет

ей все утраченные сокровища. Возвращалась она,

когда солнце поднималось в зенит, и загар ложил-

ся краснотой на ее тело, оставляя светлые следы от

купальника. Кода я целовал ее кожу, мои губы де-

лались солеными, а ноги у нее были в песке. Од-

нажды она залезла в постель с такими ногами, и я

снял с нее ту одежду, которая оставалась, и повел

в душ, где пахло джунглями из крохотного окна,

прикрытого полупрозрачными стеклянными жа-

люзи. Лара стояла под душем, и поток воды разби-

вался об ее голову и плечи, падая брызгами на пол.

В нескольких сантиметрах от ее босой ступни при-

таился маленький черный скорпион. Ларины гла-

за были закрыты, она переступила с ноги на ногу,

потом начала поворачиваться. В глазах у меня по-

темнело, а секунду позже мы с Ратчадемноен уже

лежали среди белых асфоделей, голые и обесто-

ченные, как будто на нас было наложено заклятие

молчания, сверхчувствительности и неослабеваю-

щего беспокойства. Казалось, что Лара спит, но по

ее щекам катились слезы. Ее сердце билось в уни-

сон с Темным Сердцем Ночи.