Часть 2 глава 7
Хорошее дело браком не назовут
— Нужно повесить выше... и правее... правее, я сказала. — Мириям устало почесала бровь и, отведя взгляд от украшающих зал рабочих, сверилась с бумагами в руках: — Так... еще осталось это и это, — она постучала пальчиком по двум оставшимся пунктам.
Она сама не заметила, как на ее плечи легли обязательства по организации церемонии. Конечно, в таком вопросе Шаку вообще не стоило доверять, так что выбора у нее, будем честны, не было.
Сейчас главный зал, где обычно принимают гостей, проходят слушания и проводятся балы, преобразился. Здесь было размещено много постаментов и ваз с цветами, различные украшения и ленты красно-белых цветов.
Труппой артистов велась подготовка для установки сцены. Они занимались этим с прошлой ночи, поэтому на протяжении продолжительного времени в замке было довольно шумно. Мириям то и дело натыкалась взглядом на рыжую макушку девушки, лицо которой было наполовину прикрыто челкой. Нижняя часть ее лица была под темно-синей защитной банданой, такой же, как практически у всех членов труппы. Это объяснили тем, что на лица многих уже был нанесен долговременный макияж, обещающий проявить себя к началу торжества, а пока показывать его нельзя.
Артисты натягивали тросы и крепили плотные цветные полотна, на которых, как позднее узнала Мириям, будет выступать одна из артисток. Кто-то разминался, жонглируя ножами и небольшими выточенными из дерева палками, похожими по форме на бутылки.
— О, вы уже утвердили их?
Мириям едва сдержалась, чтобы не вздрогнуть. Едва скосив глаза, она увидела рядом с собой Энни в легком небесно-голубом платье.
— Да. Эти артисты достаточно известны как у нас, так и пределами нашей страны.
— Надеюсь, они не разочаруют меня, все же свадьба бывает один раз в жизни.
Мириям едва заметно сощурилась:
— Думаю, эта свадьба запомнится всем.
Энни лучезарно улыбнулась и проговорила самым милым тоном, на какой вообще способна:
— Нисколько в этом не сомневаюсь, — развернувшись, она направилась к выходу из залы. Мириям же спросила:
— Уже уходите? Я думала, вы захотите побыть подольше и понаблюдать за приготовлениями.
— Сегодня я невеста, Мириям, и на кого и будут нацелены взгляды, так это только на меня, а не на этот зал или артистов.
Хоть она и ответила достаточно дерзко, тон все равно был мягкий, словно ее слова не намекали на то, что Мириям нужно заткнуться и знать свое место. Энни вышла из залы и направилась прямиком к своей комнате, в которой служанки уже готовили все необходимое.
Подготовка к церемонии была утомительной не только для Мириям, но и для самой Энни тоже. Ведь теперь приходилось практически не убирать эту фальшивую улыбку, от чего к вечеру скулы сводило судорогой, а лицо болело.
Едва Энни зашла в комнату, служанки принялись расшнуровывать корсет и помогать ей снимать платье. Мысли Энни были довольно далеко — все, по большей части, она делала по инерции. Она стояла на небольшом подиуме в окружении зеркал выше ее роста. Ее взгляд нет-нет да и падал на отражение. Эти служанки хоть и были из Корнела, но уже не подчинялись императорскому дворцу, поэтому их лица никак не изменились, когда, стянув платье, они увидели черную метку, переливающуюся темно-фиолетовым свечением на ребрах Энни. Эта метка изначально напоминала обыкновенную родинку, но со временем меняла форму, словно жила своей собственной жизнью. Она расползалась и становилась больше, и сейчас занимала всю правую сторону ребер, переходило на лопатку и поднималось до плеча, спускалась вниз до предплечья, поднималась вверх, едва не переходя на шею. Энни плотно сжала зубы и выдохнула: «Я должна была догадаться, что слишком слаба для этого договора».
— Что-то не так, госпожа? — подала голос одна из служанок, на что получила взмах руки и вялое:
— Все в порядке, продолжайте.
Энни перевела взгляд темных глаз на отражение. «Сколько еще мне осталось? Полгода? Год?.. Знала, что это билет в один конец, но все равно сделала это, идиотка».
Она осторожно надела нательную рубашку, приготовленную служанками. А губы нехотя сложились в кислую улыбку. «Если бы я знала, что когда-нибудь я пойду по стопам матери, и тоже буду уничтожать свою душу и тело из-за этого ублюдка, убила бы себя еще в детстве».
Энни окинула помещение взглядом и выдохнула. Хоть она жила здесь уже более полугода и еще до этого несколько месяцев находилась в окружении роскоши, все равно никак не могла привыкнуть. Внутри она все еще была маленькой девочкой, которая ухаживала за своей матерью и пыталась отвлечь младшую сестренку, когда к ним приезжал он.
Всплыло воспоминание, как она сидит за столом и учительница бьет ее линейкой по ладоням за то, что она не может запомнить что-то из геральдического бреда, который ей преподавали. В чем-чем ее отцу не было равных, так это в предоставлении жестоких учителей, которые умели держать рот на замке и преподавать ей все, начиная этикетом и заканчивая экономикой и внешней политикой. Он сознательно готовил ее к тому, что она может побороться за место рядом с Кирианом. Энни не знала, когда и в какой момент ее отцу пришла идея заменить младшую дочь дома Дэ Маркарт в статусе невесты кронпринца, но в одном сомневаться не приходилось: он был одержим этой идеей. Если до того, как о помолвке не заговорили во всеуслышание, ее особо не напрягали, после официального заявления на Энни свалилось разом все. В пять лет ее жизнь кардинально изменилась. Появились бесконечные репетиторы, которые вдалбливали в нее все, что только можно, заставляя девочку заниматься до изнеможения. Ее мать, впрочем, не была против таких занятий. Скорее, наоборот: она сама обучала дочь темной магии, учила ее и была не менее строгим преподавателем, чем посторонние. Когда ей было восемь, на свет появилась еще и ее сестра, и от этого жизнь маленькой Энни стала только невыносимее. Хотя ее сестра Лирия и была как луч солнца в этом темном царстве, и в тот момент у нее еще была мама, почему-то дышать легче не становилось, а непреодолимое чувство беспокойства все равно ни на день не покидало Энни. Ее мама уже ослабела, но все же была рядом, чтобы поддержать дочерей. А через пять лет не стало и ее. Она не отличалась крепким здоровьем, но обладала большим магическим талантом, который она использовала только так, как это было нужно ему. Об этом не знала ее маленькая сестра, но Энни видела и слышала зачастую больше, чем нужно. И иногда очень горько жалела об этом.
После смерти матери Энни и ее сестру перевезли достаточно далеко от самой столицы, вероятно, чтобы они лишний раз не мозолили глаза отцу. С ними так же были слуга и гувернантка, которая и была самым строгим преподавателем. Казалось, госпожа Роули лишена любых положительных чувств. На ее лице вечно было холодно-отчужденное выражение, а в глазах — ненависть и такое презрение, что всякий раз, когда девочки хотели попросить ее о чем-то, слова застревали в глотке.
Если младшую, Лирию, госпожа Роули практически не била, так как та пошла здоровьем в мать, то вот Энни... Ох, тут она отрывалась как могла. Морить голодом неделями, давать только прогорклую корку хлеба и отбирать ее, если девочка недостаточно хорошо рассказала трактат, — это все было так же легко, как заставить ее задушить котенка, которого они вместе с сестрой нашли на улице. Несчастная маленькая жизнь пришла на их участок в надежде на еду и кров, а получила только боль и страдание.
Маленький серый комочек, который болезненно жался к Лирии, когда они увидели его в первый раз. Поддавшись на уговоры своей младшей сестры, Энни забрала его. И долго еще слышала в ушах то жалобное мяуканье и затем — хрип маленького несчастного создания. Он бился в агонии, когда в его крошечных легких оставалось уже совсем мало кислорода, царапал ее ладони тонкими когтями, будто умоляя отпустить. Но госпожа Роули заставляла ее сжимать руки сильнее, заставляла... ломать себя. Это был первый раз, когда Энни отняла чью-то жизнь. На ее руках потом еще долго лежало это крошечное бездыханное тельце когда-то доверившегося ей живого существа. Энни пыталась заставить себя не плакать, но слезы лились из глаз, не желая останавливаться. «Ты должна усвоить один урок, моя дорогая ученица. Ты не человек, а лишь инструмент, который будет делать только то, что ей скажут». Именно это было сказано госпожой Роули и повторялось не раз и не два на протяжении ее жизни в том доме.
И вот почти год назад, в день ее восемнадцатилетия, в дом вернулся он — ее отец, канцлер Густав. Правда, в тот момент она не понимала, каким могуществом он обладает. Она думала, что это очередной аристократ, который завел на стороне любовницу и двух бастардов. Но, даже зная о нем ничтожно мало, она понимала, как он влиятелен. И только когда он поставил ее перед фактом, Энни в полной мере поняла, как жестоко над ней посмеялась жизнь. Практически с самого рождения она была не более чем инструментом в руках отца. Инструментом, на который теперь можно было давить слабой здоровьем сестрой и который сделает все, что угодно, лишь бы она не прошла через то же, что и Энни. Чтобы хотя бы одна из них была счастлива. Энни ни разу не показывала своей сестре ту темную сторону, которую в ней старательно взращивали. Она всегда была с ней доброй, открытой и милой. Улыбалась, когда хотела умереть от боли, прятала маленькие тела животных, которых ее заставляли убивать при помощи темной магии, врала, что очередной котенок или щенок просто убежал. И в итоге Энни превратилась в человека, который ненавидит сам себя. Человека, у которого нет выхода, который сделает все, что угодно, ради сестры. Ради того, чтобы она была жива и не знала тех ужасов, которые пришлось пережить Энни.
Энни подняла глаза на отражение. На ней было пышное белое свадебное платье. Ворот закрывал горло, рукава плотно обтягивали руки до локтя, а ниже превращались в воланы.
Платье в талии и груди сидело просто идеально. Хоть оно и было белым, поверх переливающимися нитями был нанесен рисунок, заставляющий ткань искриться, как снег в морозный день. Волосы убрали в простую, но элегантную прическу, несколько прядей у лица закрутили в небольшие волны. На лице —немного макияжа, чтобы хоть как-то скрыть излишнюю серость кожи и глубокие тени под глазами.
К волосам прикрепили полупрозрачную фату, волочившуюся за ней длиннее, чем подол платья.
Приготовления были закончены как раз вовремя — вскоре за ней пришел и сам Алэкрис. Они должны были появиться на церемонии вместе, согласно обычаям страны. Алэкрис был в своем праздничном черном камзоле, который едва ли отличался от его повседневного облачения. Волосы убраны в низкий хвост и перетянуты изумрудно-зеленой лентой, не подходившей абсолютно ни к чему. Заметив ее, Энни сдержанно отчеканила:
— Хороший знак протеста, Алэкрис.
— Выходи, мы не должны опаздывать, — безразлично ответил он, отведя глаза.
Он протянул ладонь, в которую Энни тут же вложила руку. Пока они шли по коридору рука об руку, из головы Энни никак не выходила мысль, что все, что она делала в жизни, было простой пляской под чужую дудку, в угоду чужим желаниям. И ни разу она не делала чего-либо для себя. Даже сейчас она не может прекратить это. Зашла так далеко, сделала слишком много, чтобы просто отступить, особенно зная, что из-за ее действий может пострадать Лирия. Энни вздернула подбородок и едва слышно выдохнула, когда они встали перед золотыми дверьми. Громкий голос разнесся по зале, представляя их. Двери открылись, и они неспешно вошли внутрь зала.
* * *
Анжелика стояла за кулисами своеобразной сцены, которую работники бродячего цирка соорудили всего за одну ночь. Сцена была достаточно большой и полукруглой, так что практически с каждого угла зала можно рассмотреть представление. Им Зэрусом и Виктором не хватило времени, чтобы до идеала отработать номер, с которым они собирались провернуть самую сложную задачу в их жизни.
Анжелика стояла в красно-черном костюме, на котором переливались различные узоры. Она была полностью погружена в свои мысли. Тонкий костюм плотно облеплял каждую выпуклость на теле, подчеркивая изгибы. Она так и стояла, задумчиво прикусив губу, пока кто-то не шепнул ей на ухо:
— Ты уже видела невесту?
Лика вздрогнула и повернула голову. Взгляд уперся в широкий оскал и янтарно-золотистые глаза эльфа. Анжелика покрутила головой и, убедившись, что ни Зэруса, ни Виктора нет поблизости, схватила Кэро за запястье потащила за собой. У нее не было ни малейшего желания видеть, как кто-то из ее друзей может вступить в конфронтацию с этим эльфом. Если в своих товарищах она была уверена, то в этом явно не особенно психологически устойчивом мужчине — нет. Он мог спровоцировать их, и все пошло бы насмарку. Кэро не сопротивлялся — наоборот, следовал туда, куда она вела, не сводя взгляда с ее затылка и широко ухмыляясь.
— Ты прячешь меня, будто любовника.
— Заткнись.
— Мы будем делать что-то незаконное? Или ты собираешься меня изнасиловать? — почти томно промурчал Кэро, не переставая ухмыляться. Анжелика издала звук, напоминающий фырчанье. Она вела его туда, где никто не мог помешать, старательно обходя людей, которые могли бы заметить их вдвоем. Отпустив его запястье только когда они зашли в темный угол за сценой, где никто не мог им помешать, Анжелика развернулась и прошипела:
— Что тебе нужно?
— Ничего, — он снова растянул губы в ухмылке и, протянув руку попытался поправить ей челку, но Анжелика отшатнулась:
— Ты собираешься помешать мне или доложить Энни, что я здесь?
Кэро наклонился к ней и нарочито мягко проговорил:
— Я же говорил, что не расскажу о тебе. Неужели ты, Хани-Бани, не веришь моим словам?
— Я не верю тебе, — отрезала Анжелика.
— Ох, как это жестоко, я поражен в самое сердце, — хоть он и попытался сделать лицо оскорбленной невинности, но нездоровый блеск в глазах только усилился.
— Не думаю, что у тебя есть сердце.
— Это грубо, ты так не думаешь, Хани-Бани?
Она замолчала на мгновение и затем выпалила:
— Зачем ты все это делаешь? Зачем ты в прошлый раз оставил меня в живых и зачем ты... Я не понимаю. Что ты хочешь от меня?
— Я ничего не хочу от тебя. Я хочу просто получить тебя.
— Получ... — Анжелика хлопнула глазами. — В каком смысле?
На губах Кэро снова появилась ухмылка, от чего колечки в уголках губ чуть дрогнули:
— В самом прямом. Я уже говорил тебе: хочу владеть тобой, Хани-Бани.
— Владеть? — она прищурилась и угрожающе спросила: — Я, по-твоему, вещь?
— Я хочу, чтобы ты принадлежала мне.
Девушка тряхнула головой, заставляя челку чуть раздвинуться, и, округлив глаза, посмотрела на этого странного мужчину.
— Ты видишь меня третий раз в жизни. И это первый раз, когда ты не напал на меня с намерением убить...
— Второй раз, — перебил Кэро.
— Что?
— Я второй раз не нападаю тебя с намерением убить. В прошлый раз я просто хотел поиграть с тобой.
— Черт с ним, — Анжелика сжала челюсть и выдохнула. — Это не меняет того факта, что ты несешь какой-то бред. Владеть? Ты сейчас серьезно? Ты наставил засосы по всей моей шее в прошлый раз, — она злобно зашипела, вызывая у него лишь самодовольную ухмылку, — и называл «моя Хани-Бани». У тебя с головой явно не все в порядке.
— Я совершенно серьезно. Я мог бы еще тогда перерезать тебе глотку и ты умерла бы еще в Корнеле, но я не стал этого сделать, так как ты заинтересовала меня.
— Чем? — логичный вопрос, который постоянно всплывал в ее голове.
— Ты не мыслишь так, как другие. Ты не боишься рисковать и ставить на кон свою жизнь. Ты зла и агрессивна, хоть и стараешься не показывать этого. И мы, в некотором смысле, похожи, Хани-Бани.
— Мы не похожи.
— Да неужели? — Кэро прищурился.
— Я не знаю, кто ты, — Анжелика чуть приблизилась к нему, — действительно ли ты эльф с гор Ригуирра или лжец, притворяющийся тем, кем не являешься. Действительно ли я тебе приглянулась, как ты говоришь, или ты пытаешься запудрить мне голову, чтобы использовать в своих целях. Но вне зависимости от того, что тебе от меня нужно, я могу тебе сказать лишь одно: тебе лучше держаться от меня подальше.
— Обычно такое говорят про меня.
— Отвали от меня, Кэро, — выдохнула Лика, проходя мимо него.
— О, — Кэро схватил ее за запястье и приблизился к лицу, — мне нравится, как звучит мое имя из твоих уст, Хани-Бани. Скажи еще раз.
— Отпусти меня.
Он сжал запястье крепче, нависая над ней. Подняв свободную руку, он мягко прикоснулся к рыжим волосам, чуть отодвигая густую челку и заглядывая в зеленые глаза.
— Ты же что-то задумала, я прав? Ты хочешь попытаться освободить этого дракона от темной магии, так?
Она попыталась выдернуть руку из крепкой хватки:
— Не твое дело.
Кэро прошелся по ее скуле кончиком когтя указательного пальца, опускаясь к щеке и переходя на челюсть.
— Не думаешь, что нужно быть немного вежливее с тем, кто может нарушить твои планы одним словом?
Она снова прищурилась и резко ударила рукой по его ладони.
— Убери от меня свои руки.
— Уф, — он снова оскалился и прикусил губу.
— Да что тебе, черт подери, надо от меня? Тебе так нравится заставлять меня задыхаться от страха и играть со мной в кошки-мышки?! Не думай, что я просто буду стоять и молча терпеть это!
Она выпалила это ему в лицо, приблизившись и почти встав на носочки, чтобы заглянуть в глаза. Кэро же смотрел на Лику во все глаза. Прикусив губу, он едва слышно простонал:
— Ох, как же мне нравится твое лицо, когда ты такая... — он потянул Анжелику на себя, заставляя навалиться на него. — Может, повеселимся прямо здесь, а? Только ты и я, как в прошлый раз, только теперь я бы зашел немного дальше. Я уверен, что нам вдвоем будет веселее, чем если вы все же заварите эту кашу.
У Анжелики по спине пошли мурашки, заставляя волосы на затылке вставать дыбом. Вот только она в одно мгновение осознала, что это было далеко не от страха, а от голоса Кэро и его вкрадчивого шепота. Его янтарные глаза смотрели на Анжелику, и она могла поклясться, что увидела, как расширяются вертикальные зрачки.
— Как же ты бесишь, — выпалила она прямо ему в лицо, не скрывая взгляда, в котором плескалось что-то помимо злости и агрессии, что-то, что она сама еще не до конца осознала. Но его реакция была уже довольно привычная: осоловелая улыбка и розовый язык, облизывающий тонкие губы:
— Ты так меня заводишь, когда злишься. — Он наклонился так близко, что теперь их лица разделяли считанные сантиметры. Кадык Кэро дернулся вверх-вниз, словно он сглотнул, и затем он хрипло произнес: — Как же мне сложно сдержать себя, Хани-Бани. Ты, глупенькая, даже не представляешь, как же это, блядь, сложно. — Анжелика сжала челюсть практически до скрипа зубов, словно в эту самую секунду сама себя пыталась огородить от ошибки, которая впоследствии может выйти боком, когда внезапно мужчина отступил от нее на полшага и, отпустив ее запястье, выдохнул: — Я буду наблюдать за тем, что ты будешь сегодня делать, моя Хани-Бани. Думаю, что ты очень удивишь меня.
* * *
— Отец!
Темноволосая молодая девушка подбежала к отцу и улыбнулась:
— Я не думала, что вы сегодня приедете так рано! Вы уже закончили со своими делами в министерстве?
Мужчина мягко прикоснулся к волосам дочери:
— Да, Жозефина. У нас сегодня важный вечер, я не мог опоздать.
Девушка чуть наклонила голову и спросила:
— Но, отец, вы так и не сказали, по какому случаю собираетесь праздновать.
— О, моя милая дочурка, — он легонько щелкнул пальцами по кончику носа, — это сюрприз.
— Ну я уже не маленькая, чтобы так делать!
— Да меня ты всегда будешь моей милой дочуркой.
Он едва слышно рассмеялся, когда подошла личная служанка Жозефины:
— Моя госпожа, нужно пойти подготовить вас к вечеру. Если не пойдем сейчас, то можем не успеть вовремя.
Девушка посмотрела на отца, и тот лишь мягко улыбнулся:
— Иди, у меня еще есть дела.
Жозефина чуть поклонилась отцу и в сопровождении служанки направилась прочь, о чем-то оживленно разговаривая.
Как только Жозефина скрылась, лицо Густава приобрело более холодное выражение, и он неспешно направился в свой кабинет.
Этот вечер был лишь предлогом, чтобы объявить о помолвке дочери со старшим сыном графа Ле Криса. Вполне неплохая партия для такой бесполезной малышки. Но что он действительно собирался отмечать, так это восхождение Энни на престол. Густава пробирала дрожь от предвкушения, когда он только представлял себе эту мощь, благодаря которой он может управлять не то что королем другой страны — он держит в руках целую страну. Кто бы мог подумать, что благодаря тому, что Анжелика взбрыкнет и разорвет помолвку с Кирианом, удача повернется к канцлеру таким образом.
Ненависть к семье Дэ Маркарт, казалось, была с ним еще с рождения. Два рода враждовали уже долгие годы, изредка прерываясь на хрупкое перемирие, которое, впрочем, на долгие годы было разрушено из-за Эдгара Дэ Маркарт. И в тот день, когда мать Анжелики разорвала помолвку с Густавом, была брошена не только тень на него самого. Посрамился и весь род Мириан Дэ Фарко, а этого он не мог стерпеть никак. Этот Эдгар еще в академии был заносчивым ублюдком, который то и дело лез в темные дела семьи Мириан Дэ Фарко, так что это быстро перешло на уровень личной неприязни, а позднее —укрепилось. Но не только это было причиной его ненависти к этой семье. Но и то, что как бы долго он ни был подле императора, как бы хорошо Густав ни выполнял приказы его императорского величества, его слово было вторым после Эдгара. Пусть Густав и носил гордое звание «канцлер», но каждый из них знал, что титул принадлежал ему лишь потому, что когда-то Эдгар отказался от него. Он отказался быть канцлером императора, потому как не хотел обременять себя большей властью и ввязываться в еще большие политические дрязги. И только тогда эту должность предложили Густаву. Даже сейчас, спустя много лет нахождения в этом титуле, он все равно иногда чувствовал, что его мнение менее весомо в глазах императора, чем мнение Эдгара. Отчасти именно поэтому он первоначально хотел женить Кириана на Энни, притом любыми методами. Но все испортила эта мелкая дрянь, которая ни с того ни с сего решила разорвать помолвку, о чем Эдгар узнал уже постфактум и намного позднее. Это знали только члены семьи Дэ Маркарт и его императорское величество вместе с принцами. Поэтому для самого Густава было большим шоком, когда он узнал от Энни, что Кириан и Анжелика разорвали помолвку. Он не знал, что делать, так как пусть Кириан и был уже свободен, он явно не собирался укреплять отношения с Энни. И тогда эта маленькая дурочка сама нашептала ему ответ.
Густав зашел в кабинет и, пройдя к столу, выложил документы из папки в руках. Но в какой-то момент он облокотился на столешницу и едва слышно рассмеялся, затем еще и еще, громче и громче. Стянув с крючковатого носа очки, он уже тише засмеялся и проговорил:
— Надеюсь, сейчас ты, Эдгар, потеряв ту, кто напоминал тебе о Деллории, поумеришь свою спесь. — Он жаждал увидеть Эдгара Дэ Маркарт поверженным, растоптанным и униженным, и пусть пока не стало только его младшей дочери, совсем скоро настанет черед и старшего сына. — Все, кто носит эту треклятую фамилию Дэ Маркарт, должны просто исчезнуть. — Он сам не заметил, как проговорил это вслух, но только еще пуще хохотнул: — Пожалуй, сегодня самый счастливый день за последние несколько лет.
* * *
Алэкрис и Энни сидели на своих местах. Она — на том самом золотистом троне, который был установлен еще с незапамятных времен, а вот для его избранницы искусный мастер выковал трон по правую руку от Алэкриса. Он был выполнен из тонких витиеватых узорчатых плетений, и по сравнению с троном Алэкриса был более нежным в исполнении и воздушным. И он был из белого золота, когда как трон Алэкиса — под цвет его глаз, желтым и глянцевым. Их руки лежали на подлокотниках, запястья правой руки Алэкриса и левой у Энни были связаны тонкой длинной цепочкой, середина которой провисала и касалась пола.
Весь зал освещался парящими благодаря магии светящимся шарам, которые переливались различными цветами, когда начиналось выступление той или иной труппы артистов.
Перед ними выступала очередная группа артистов, пока в какой-то момент не заговорил ведущий:
— А теперь, дамы и господа, представляем вам прибывших к нам из дальних стран, где высокие дома соприкасаются с небом, а люди летают среди птиц, загадочную Мисс Фрею!
В зале раздались хлопки, но постепенно наступила тишина, свет в магических шарах медленно погас, и люди начали перешептываться, пока в какой-то момент тихий мужской голос не начал напевать. К его голосу подключилась мягкая игра на гитаре, затем тихий женский начал напевать слова на неизвестном языке:
Don't be cautious, don't be kind
You committed, I'm your crime
Push my button anytime
You got your finger on the trigger, but your trigger finger's mine
Мягкие светящиеся шары начали понемногу освещать помещение, но в основном кружились вокруг девушки, которая без страха смело шла по тонкой металлической леске.
Silver dollar, golden flame
Dirty water, poison rain
Perfect murder, take your aim
I don't belong to anyone, but everybody knows my name
Леска была натянута от одного конца комнаты до другого, находясь на уровне трех или четырех метров над зрителями. На девушке был красный акробатический костюм с причудливыми черными узорами. Рыжие волосы немного развевались, будто от незримого ветра, который никто не ощущал, половину лица прикрывала челка. Музыка набрала обороты, и девушка чуть повела бедрами, словно выписывала невидимую восьмерку.
By the way,
You've been uninvited
'Cause all you say
Аre all the same things I did
Девушка прогнулась в позвоночнике.
Copycat trying to cop my manner
Watch your back when you can't watch mine
Выпрямилась и игривым тоном пропела, поведя плечами:
Copycat trying to cop my glamour
Why so sad, bunny, you can't have mine?
На последнем слове она растянула губы в ухмылке и, оттолкнувшись от лески ногами, сделала сальто, приземлившись на руки, а затем снова встала на ноги. Музыка распространялась по всему залу. Девушка села на леску и, чуть болтая ногами, пропела:
Call me calloused, call me cold
You're italic, I'm in bold
Call me cocky, watch your tone
You better love me, 'cause you're just a clone
Игривость ее тона и сама песня производили странное впечатление на гостей. Кто-то думал, что она поет о своем возлюбленном, кто-то явно сомневался в этой теории, но сходились они в одном — им это нравилось. Но одно не могло укрыться от гостей: их лингвистические кристаллы не могли перевести тот язык, на котором она пела, и от этого становилось еще любопытнее. Девушка же, покачиваясь на леске из стороны в сторону, пропела набравшим силу голосом:
By the way,
You've been uninvited
'Cause all you say
Аre all the same things I did
Она отпустила руки и развела их в стороны, не держась ни за что:
Copycat trying to cop my manner
Watch your back when you can't watch mine
Ее голос отражался от стен, заставляя по коже слушателей бежать мурашки.
Copycat trying to cop my glamor
Why so sad, bunny, you can't have mine?
Внезапно она завалилась спиной назад, и одновременно с этим в зале наступила темнота. Кто-то из зрителей ахнул, по залу раздались шепотки. В зале стало так темно, что ночное звездное небо стало прекрасно просматриваться через стеклянный купол. Но в какой-то момент в середине толпы зажегся небольшой магический светлячок, который девушка держала в ладонях. На ней уже не было акробатического костюма, она была в светло-зеленом платье, которое волочилось подолом за ней, пока она мягко ступала по мраморному полу. Ее голос, тихий, но такой вкрадчивый, разнесся по залу, пока она не подошла к двум мужчинам в масках. Один из них держал своеобразной формы инструмент с натянутыми струнами, другой встряхивал плоский небольшой бубен, по ободу которого были вставлены сдвоенные металлические чаши, позвякивающие всякий раз, когда он ударял в него, отбивая ритм.
I would hate to see you go
Hate to be the one that told you so
You just crossed the line
You've run out of time
I'm so sorry, now you know...
Нижняя часть ее лица стала очень грустной, уголки губ опустились ниже, а тон стал извиняющимся и повысился.
Sorry I'm the one that told you so
Sorry, sorry, I'm sorry, sorry
Наступила недолгая тишина, и на губах появилась шкодливая ухмылка, когда она тихо сказала единственное слово:
Sike
Девушка подбросила магический шар в воздух, заставляя его вспыхнуть под потолком и начать осыпаться на зрителей переливающимися безвредными искрами. Магические шары с тихими хлопками начали взрываться, осыпая все вокруг блестящими и искрящимися каплями магической энергии.
Подхватив юбку, она пропела уже знакомые слова:
By the way,
You've been uninvited
'Cause all you say
Аre all the same things I did
Среди зрителей раздались несмелые хлопки, которые явно попадали в ритм музыки, голос девушки набирал силу, и она покружилась, заставляя юбку-солнце чуть приподняться.
Copycat trying to cop my manner
Watch your back when you can't watch mine
Copycat trying to cop my glamour
Why so sad, bunny, you can't have mine?..
Она повторила этот припев еще раз и на последних словах присела в реверансе с широкой улыбкой.
Мгновенно по залу раздались хлопки. Такого представления в Дорргрии действительно прежде не видели. Хоть оно и было простым, от уличных артистов никто не ожидал подобного. Один из мужчин в фарфоровой маске заговорил:
— Так как моя госпожа не говорит на нашем языке, она просила меня передать вам, ваше величество, этот подарок. — Другой мужчина, стоящий рядом, будто из воздуха достал бутылку странной формы. — Это редкое розовое вино с острова Эгорис, ваше величество, и мы преподносим его в дар вам. Пусть ваша любовь будет долгой, а процветание сопровождает вас вечно.
Все трое склонили головы. И внезапно Алэкрис проговорил:
— Что же, я много слышал об этом вине. Говорят, его вкус сладок, а запах напоминает полевые цветы.
Один из мужчин кивнул:
— Так и есть, ваше величество.
Алэкрис подал кому-то знак, и появился слуга, который взял из рук мужчины бутылку и ловким движением откупорил ее. К ним подошел второй слуга, державший в руках поднос с двумя фужерами. Вино действительно было мягкого розового оттенка, немного шипело и пузырилось, когда его наливали в бокалы.
Слуга посмотрел на Алэкриса, но тот бросил:
— Пусть мисс Фрея нам его подаст.
Один из мужчин в маске наклонился к девушке и что-то неразборчиво шепнул ей на ухо. Она кивнула и, взяв в руки поднос, медленно подошла к паре. Она поднялась по ступенькам и, остановившись в шаге от трона, преклонила колено и, наклонив голову, протянула поднос. Она услышала легкое шуршание одежд и то, как поднос стал легче. Оба бокала были убраны прочь.
— Спасибо, мисс Фрея, — голос Алэкриса был мягок, — можете подняться.
Девушка поднялась на ноги и, не поворачиваясь спиной, спустилась на пару ступеней. Энни проговорила, с подозрением глядя на вино:
— Вы никогда не проверяете вашу еду на яд?
— Яды на меня не действуют, моя дорогая. Но если вы боитесь, то я могу попробовать первым.
Он попытался поднести бокал к своим губам, как внезапно замер, а голос Энни изменился, и она проговорила, уже обратившись к девушке с рыжими волосами:
— А меня уверили, что ты сдохла.
Анжелика замерла и наклонила голову к плечу:
— Прости, это был свадебный сюрприз. Тебе понравилось?
Внезапно тело Алэкриса словно двинулось против его воли, и он каким-то рваным движением отбросил от себя кубок, обливая вином стоящих неподалеку гостей. Энни же проговорила:
— Я думаю, вам пора уходить. Стража! Вывести этих...
Но рядом с этой троицей появились Мириям и Шак. Мириям холодно бросила:
— Думаю, единственная, кому нужно уйти отсюда, это только ты, ведьма.
— Ох, а я думала, мы подруги, — ухмыльнулась Энни.
— В твоих фантазиях.
По залу разошелся шепоток, и люди переглядывались, не понимая, что происходит. Энни же проговорила:
— Вы что, собираетесь драться со мной и моими людьми впятером?
— То, что ты привела своих крыс, не значит, что мы не сможем их зачистить.
Внезапно раздались крики, началась суматоха. Кто-то из присутствующих вскрикнул, увидев, как один из стражников атаковал другого, перерезая напарнику глотку. Аристократы бросились врассыпную, практически убегая из зала, то и дело натыкаясь на окровавленные мечи стражников, атакующих своих «товарищей». А Энни чуть попятилась:
— Так вы науськали старую стражу против корнелских новичков? Умно. Только не думаю, что вы справитесь с моим карманным драконом. — Энни стянула с запястья цепочку и щелкнула пальцами. — Эта свадьба запомнится на долгие годы...