Бессистемный маньяк.
Утро в кабинете было не похоже на предыдущие. Хаос на доске сменился порядком. В самом центре теперь висела фотография Асель. Она больше не была случайной жертвой. Она была эпицентром, точкой отсчета, ключом ко всему. Все остальные — мужчины и женщины — были лишь сопутствующим ущербом в его личной, больной войне.
— Он знал её, — сказала Зарина, глядя на фото, — Всё это время мы искали случайные связи, а главная была прямо перед нами. Это не просто мания, это одержимость, которая длилась годами.
— Пробить по архивам школы, опросить всех её знакомых, подруг, бывших парней. Нам нужно имя, — отдал распоряжение Шалкар, и Думан уже схватился за телефон.
Им не пришлось долго ждать. Не прошло и часа, как в кабинет вошел молодой, запыхавшийся офицер. В руках у него была тонкая папка.
— Нашли, товарищи следователи. Асель несколько лет назад подавала заявление на одного парня. За преследование. Тогда делу ход не дали, сочли обычной юношеской настырностью. Его звали Канат Молбаев, — Офицер открыл папку, — Вот его адрес прописки. И свидетельница помогла составить фоторобот. Похож.
Это был прорыв.
— Поехали!, — скомандовал Шалкар, снимая со стула свой пиджак.
Через пятнадцать минут они уже были у старой хрущевки. Но дверь им открыл незнакомый мужчина. Да, он знал Каната. Тот съехал полгода назад. Тихий был, угрюмый. Где работает? Кажется, на автобазе за городом, с тракторами возится.
Новый адрес. Новое направление.
Автобаза встретила их гнетущей тишиной. Никто не работал. Только вот, почти у входа, на асфальте сидел мужчина — механик, работающий здесь. Он держался за бок, тяжело дыша.
— Что случилось, мужик?, — сев рядом с ним, спросил Думан.
— Это Канат, — задыхаясь между фразами, ответил работник, — Канат меня подрезал.
— Молбаев?, — уже спросила Зарина, прикладывая руку к боку мужчины.
— Да-да, он здесь работает.
— Он?, — спросил Шалкар, показывая мужчине фоторобот.
— Он, — прохрипел раненый, — Пришел утром, как с цепи сорвался. Начальник на него наорал, а он... просто молча на него смотрел. Глаза пустые, как у мертвеца. Я попытался его успокоить, а он меня ножом полоснул. Сказал, что начальник слишком много говорит. И потащил его к своей машине, — механик сглотнул, — Я знаю, где он живет. Новый адрес. Он хвастался как-то...
Они неслись по городу, сирена разрывала утренний воздух. В голове у каждого была одна мысль: успеть.
Дверь в квартиру в спальном районе была приоткрыта. Уже с лестничной площадки в нос ударил густой, тошнотворно-сладкий запах крови. Шалкар жестом приказал всем быть наготове, и толкнул дверь плечом.
То, что они увидели, заставило застыть на месте даже их, привыкших к ужасу.
Квартира была пуста, если не считать главного зала. Там, где у обычных людей стоит телевизор, а у спортсменов висит боксерская груша, к стене за обе руки был подвязан начальник Каната.
Он был мертв. Его язык был вырезан и валялся на полу. Огромная лужа крови вокруг. Весь живот был превращен в кровавое месиво — не меньше двадцати ножевых ранений.
А перед ним, в центре комнаты, стоял Канат.
Он не обращал на вошедших никакого внимания. С безумными, широко раскрытыми глазами, он одновременно смеялся и плакал.
Тихий, булькающий смех смешивался со всхлипами.
Он стоял в боксерской стойке и имитировал удары по уже мертвому телу, как в спарринге.
Удар, уклон, еще удар.
Канат был в своем собственном мире, в своем красном зале, где его единственный противник уже никогда не сможет ему ответить.
После убийства Асель, своей любви, своей одержимости, последняя нить, связывавшая его с реальностью, оборвалась. Плотина не просто прорвалась. Её смыло навсегда.
— Канат Молбаев!, — крикнул Шалкар, вскидывая пистолет, — На пол!
Но Канат его не слышал. Он лишь нанес еще один воображаемый удар в изуродованное тело и залился безумным, торжествующим смехом.
Забежав в зал, офицеры помогли Шалкару и Думану положить его на пол и сковали руки наручниками. Канат не сопротивлялся, а лишь судорожно смеялся, словно не в силах сдержать эмоции.
Стены обшарпанного кабинета для допросов, казалось, впитали в себя всю боль и ложь, которые слышали годами. Тусклый свет единственной лампы выхватывал из полумрака три стула.
На одном из них, скованный наручниками, сидел Канат Молбаев.
Он был пуст. Красный туман, который бушевал в нем, схлынул, оставив после себя выжженную, безэмоциональную пустыню. Он сидел неподвижно, глядя в одну точку на грязном полу, и не выказывал ни страха, ни раскаяния. Просто присутствовал.
Напротив него, на стульях, сидели Шалкар и Зарина. Думан стоял у стены, скрестив руки на груди, его фигура была воплощением едва сдерживаемой угрозы. Воздух в комнате был настолько густым от напряжения, что его можно было резать ножом.
Они молчали несколько минут, давая тишине сделать свою работу. Но Каната это не трогало. Он был в своем мире.
Первой не выдержала Зарина. Её голос был тихим, но в нем звенела сталь:
— Зачем ты им языки отрезал?
Канат медленно моргнул. Его взгляд так и остался прикован к полу. Он нахмурился, словно пытался вспомнить что-то незначительное, как вчерашний обед. И вдруг, тихо, но хрипло подал голос:
— Они много пиздели.
В кабинете воцарилась такая тишина, что стал слышен гул лампы над головой. Думан у стены сжал кулаки. Эта простая, бытовая фраза, брошенная как объяснение чудовищной жестокости, была страшнее любого крика.
Шалкар наклонился вперед, его голос был еще тише, чем у Зарины, вкрадчивый и опасный:
— А груди?
На губах Каната появилась тень усмешки. Он едва заметно пожал плечами, скованными за спиной:
— Не знаю.
Это было хуже всего. Не раскаяние, не злоба, а полное, тотальное безразличие. Словно он вырезал не часть человека, а деталь из механизма, который ему просто не понравился.
Шалкар молча выложил на стол пачку фотографий. Глянцевые, чёрно-белые снимки, сделанные на местах преступлений. Изуродованные тела Асель и других девушек. Он пододвинул их прямо к лицу Каната.
— Ты их убил?
Канат бросил на фотографии беглый, равнодушный взгляд, словно смотрел на пейзажи.
— Я их не знаю.
Это стало последней каплей.
— Ах ты мразь... — прорычала Зарина.
Стул с грохотом отлетел назад. Прежде чем Шалкар или Думан успели среагировать, она сорвалась со своего места и, накинулась на Каната, вцепившись в его лицо.
— Ты че пиздишь нам тут, блять?!
— Зарина!, — рявкнул Шалкар, срываясь со своего места, но было поздно.
Думан в два шага оказался рядом, с силой обхватил Зарину за плечи и оттащил её от Каната. Она вырывалась, тяжело дыша, её лицо исказилось от ярости и бессилия.
А Канат... Канат впервые за весь допрос поднял голову. Он смотрел на бьющуюся в руках Думана Зарину, и в его пустых глазах мелькнул огонек.
Огонек тусклого, больного любопытства. Он даже слегка улыбнулся, увидев, как его спокойствие разрушило её.
— Уводите его!, — крикнул Шалкар в коридор.
Он проиграл войну, но только что выиграл эту маленькую битву. И ему это понравилось.
Его война была окончена.
Он победил.