Глава 12
Низкое солнце окрасило небо в густой оттенок меди, когда холмы расступились, открывая вид на горный перевал. Меж двух каменных гигантов, словно в зажатом кулаке, лежал широкий мост. Под ним клубилась река: быстрая, с пенными языками воды, и по левой стороне, высоко в скалах, обрушивался мощный водопад срываясь в глубокую расщелину. Мы остановились в ложбине перед мостом, скрытые деревьями и влажным от водяной пыли воздухом. Лес здесь был другим — суровым, хмурым, как и сама граница.
Я подтянула поводья, заставляя лошадь замереть. Её шерсть была влажной от пота. Ветер, налетавший с водопада, был ледяным: пробирался под ворот плаща, колол пальцы, сжимавшие поводья. Где-то сзади раздался сдавленный выдох Линны — она пыталась соскользнуть с седла, но спина, видимо, не позволяла сделать это без боли. Она спрыгнула неловко, тяжело приземлившись на обе ноги, и, задержавшись на мгновение, опёрлась рукой о седло, выпрямляясь с хрипом.
Катерина спешилась следом, схватившись за ремень на поясе, словно это была последняя точка опоры. Её лицо не выражало ничего, кроме застывшего напряжения, но пальцы побелели от сжатия поводьев. Лошадь её дрожала, и тревожно водила ушами, будто чувствовала на себе тяжесть не только груза, но и мыслей своей всадницы.
Я слезла не сразу, сжав зубы от простреливающей боли в бедре. Тело не слушалось: ноги были как каменные, каждый шаг отзывался тупой болью в мышцах. Поодаль, ближе к мосту, я заметила чёрную карету. Она стояла у самого склона, немного в стороне от дороги. Снаружи — никаких излишеств, но каждая деталь говорила о вкусе и деньгах. Возле кареты стояла женщина, перекинулась парой слов с кучером, в руках держала чёрные перчатки. тому, как она бросала короткие взгляды на дорогу, было ясно — она кого-то ждёт. И это были мы.
Когда мы вышли из тени деревьев, Гретта обернулась. Она не двигалась, но потом заговорила с кучером через плечо — её голос не долетал, но тон угадывался. Разворот плеч, манера слегка скрещивать руки на груди. В какой-то момент она резко распрямилась и шагнула в нашу сторону.
Мы застыли. Только лошади переступали с ноги на ногу. Женщина шла с прямой спиной, уверенно и спокойно, без спешки. Волнистые, чуть растрёпанные волосы цвета инея спадали по бокам, подчёркивая чёткие скулы. Лицо спокойное или скорее отрешённое. Губы тёмные, глаза... их нельзя было разглядеть издалека, но складывалось ощущение, что она видела нас насквозь. Она подошла ближе и с ходу, не теряя хода, заметила:
— Вас должно быть четверо. Где ещё одна?
Её голос был сдержанным, с металлическим оттенком. Я почувствовала, как пересохло горло, но выдержала её взгляд и сухо ответила:
— Планы изменились. Но всё, о чём договаривались, остаётся в силе.
Гретта на мгновение задержала взгляд на мне, словно оценивая, а затем уточнила:
— Так это ты Малика?
Я кивнула, от усталости слова застревали в горле.
— Я обо всём доложу Уолту, — произнесла Гретта. — Сейчас нам нужно добраться до Глумстада. — Она сделала пол-оборота, указывая в сторону кареты. — Два часа пути до города. Залезайте. Дальше я о вас позабочусь.
Усталость, сменившаяся тревогой, не позволила мне сразу понять, что именно в её тоне так задело. Наверное, сочетание твёрдости и показной заботы.
У самой двери кареты я скользнула ладонью к поясу, коснувшись мешочка. Пальцы вжались в ткань: запах трав проник в грудь — терпкий, горьковатый, но тёплый. Сейчас, среди холодного ветра, влажных камней и чужой земли, он успокаивал меня и напоминал об Артуре.
Линна забралась первой. Движения её были вялыми, но всё равно аккуратными. Она тут же откинулась на спинку сиденья, прикрыв глаза и прижав руку к пояснице. Катерина устроилась у окна, тихо откинув занавеску в сторону. Я вошла последней, опустившись рядом с Линной. Внутри пахло кожей и немного лошадью. Обивка сидений была потрепанной временем, но не рваной, коврик под ногами — истёртый, с выцветшим орнаментом. На крыше глухо слышны были шаги кучера.
Снаружи Гретта что-то коротко бросила своему спутнику, забралась внутрь и захлопнула дверь. Лошади тронулись, и карета заскрипела, въезжая на мост.
Карета покачивалась на поворотах, дерево постанывало под весом, а колёса с глухим грохотом перескакивали по гладким каменным плитам моста. Снаружи усилился ветер — он бил в боковины, просачивался в щели, и от него веяло ледяной сыростью горных рек. На губах ощущался вкус влажного камня, в ушах — только скрип древесины, да отдалённый плеск воды внизу.
Гретта молчала и глядя вперёд, куда-то сквозь нас. Спокойная, собранная, будто не замечала, как дрожат пальцы Линны, сжимающей колени сквозь ткань платья, и как Катерина, не отрываясь, следит за силуэтами впереди.
Мы выехали на ровную площадку перед укреплением. Там, на стыке границ, возвышались башни. Они казались вдавленными в склон горы. У самих ворот дымились факелы, и под их дрожащим светом размыто маячили фигуры солдат. Путь был перекрыт деревянными балками, и, как только карета остановилась, из тени шагнул человек в чёрном плаще.
Он стукнул костяшками по дверце.
— Проверка. Прошу всех выйти.
Тишина повисла. Гретта наклонилась вперёд.
— Оставайтесь здесь, — бросила она коротко, затем откинула дверцу и ступила на землю.
Я проследила за ней сквозь мутное стекло. Гретта подошла к стражнику, едва ли не впритык. Он был выше неё, широкоплечий, с плохо выбритым подбородком, но лицо выдало замешательство, стоило ей назвать своё имя:
— Леди Гретта Хартман. Я возвращаюсь домой вместе с гостями.
Она протянула свёрнутый документ. Стражник взял его с осторожностью. Он промолчал, а потом, покосившись за её плечо, выдавил:
— При всём уважении, леди Хартман... можем ли мы... увидеть гостей?
Она не ответила сразу. Сделала шаг ближе. Её голос звучал ниже, чем прежде.
— Назовите своё имя.
— Рагнар... Леди Хартман, — пробормотал он.
— Рагнар, я живу в Альдарте уже пять лет и пересекаю эту границу не впервые. Со мной — три гостьи, утомлённые дорогой, с рекомендательным письмом от моего брата. Документы в порядке. Если у вас есть причина задерживать нас — зовите старшего. Только предупрежу: настроение у меня сейчас не самое терпеливое, а память на имена — отличная.
Он не ответил. Лишь сглотнул, неловко поклонился и отступил назад, жестом приказывая поднять шлагбаум.
Гретта вернулась в карету — резким движением, будто захлопнула за собой дверь. Ни слова не сказав, опустилась на сиденье. Мы двинулись с места, мост позади провалился в густой туман, а впереди загорались огни нового королевства.
Линна, не открывая глаз, плотнее закуталась в плащ и прислонилась к боковой стенке. Катерина, сидевшая у окна, слегка сдвинула занавеску и всматривалась в темнеющие очертания горной дороги, не вымолвив ни слова с момента, как карета двинулась с места.
Гретта, устроившаяся напротив меня, не теряла своей безупречной осанки даже на ухабах. Её капюшон был сдвинут назад, и теперь, при дрожащем свете фонаря, закреплённого снаружи кареты, я могла рассмотреть её лучше: резкие черты лица, и взгляд — ясный, пронзающий, в котором не было ни усталости, ни нетерпения. Её руки покоились на коленях, пальцы с безупречно короткими ногтями сцеплены в замок.
Мешочек с травами под плащом отозвался знакомым запахом. Слегка ослабив ладонь, я почувствовала слабый пряный аромат полыни, впитавшийся в ткань. Мысли непрошено вернулись к Артуру. Его голос, тёплый и спокойный всплыв в голове. Внутри что-то сжалось. Я не позволила себе задержаться на этом — впереди было слишком много неизвестного.
Когда карета выехала из ущелья, пейзаж изменился: лесистые склоны сменялись редкими деревьями. Темнота медленно сгущалась, растекаясь по холмам, как пролитые чернила. Где-то вдалеке вспыхнула одинокая точка света — вероятно, сторожевая башня.
— Так ты сестра Уолта? — нарушила тишину Линна, не открывая глаз.
Гретта слегка повернула к ней голову, но не сразу ответила.
— Старшая, — произнесла она, и в её голосе не было ни капли гордости или теплоты. — Меня зовут Гретта Хартман. А вас как?
— Катерина, — отозвалась она устало. — А это Линна. Но она не из тех, кто любит болтать.
Пауза повисла на несколько минут, в которые слышно было только скрип колес и кожаных ремней на крыше.
— А почему Уолт отправил нас именно к тебе? — спросила я, не скрывая усталости и любопытства в голосе.
— Он не объяснялся. Попросил встретить, помочь пересечь границу и довести до Глумстада. Этим я и занимаюсь.
— Значит, ты не работаешь с ним? — уточнила Катерина.
— Нет. Я работаю на себя. Самый обычный бизнес.
— Уолт тоже это говорил, — усмехнулась Катерина, но без насмешки.
Гретта криво улыбнулась, без веселья:
— Уолт многое говорит. И ещё больше умалчивает. В этом его сила. Он привык всех держать на шаг позади — даже родную сестру.
— Он правда помогает чародеям? — раздалось от Катерины, уже тише.
Гретта не сразу ответила. Её взгляд скользнул в окно.
— Даже если бы я знала — не сказала бы. Это его дело, не моё.
Линна тихо вздохнула и, не поднимая головы, спросила:
— Тогда зачем ты согласилась нас сопровождать?
Гретта подняла взгляд на меня. Несколько мгновений она молчала.
— Потому что Уолт — моя родная кровь.
Карета покачнулась на повороте, где дорога сузилась. Кучер снаружи негромко ругнулся, и лошади прибавили шаг. За окном стемнело окончательно, лишь золотистая полоса виднелась на горизонте, где ещё тлел закат.
Воздух за окнами постепенно насыщался новым запахом — терпким, влажным, пропитанным солью. Снаружи проступал чуть слышный плеск воды и завывания северного ветра. Он проникал внутрь сквозь неплотные стыки в дверцах, заставляя нас кутаться в плащи плотнее.
Скоро на горизонте замелькали редкие огоньки, один за другим вырастающие из темноты. Крыши домов показались первыми — высокие, крутые, покрытые медными черепицами, поблёскивающими в свете фонарей. Дальше — небольшие башенки, узкие переулки, каналы, в которых отражался свет, рассыпанный по воде тонкими золотыми лентами. Глумстад встречал нас не шумом, не людской суетой, а вечерним спокойствием города у моря, где воздух пах железом, рыбой и водорослями.
Карета покачнулась на мостовой и остановилась на вымощенной площади рядом с каналом. У одного из зданий с тёмным фасадом и высокой крышей виднелась вывеска с серебряной волной.
— Приехали, — сообщила Гретта, уже открывая дверцу.
Снаружи оказалось холоднее, чем я могла представить. Ветер с канала, сырой и колючий, пронзал одежду насквозь, заставляя кожу покрываться мурашками. Линна спрыгнула первой, пошатнувшись от онемения в ногах после долгой дороги. Но тут же выпрямилась, бросив взгляд на здание, словно оценивая, не таится ли за этими стенами новая угроза. Катерина, молча сжав губы, сошла следом, сохраняя достоинство даже с усталостью. Хотя её глаза выдавали правду — каждая мышца молила об отдыхе.
— Это "Серебряная волна" – мой гостевом дом, — пояснила Гретта, указывая на здание. — Вещи ваши поднимут в комнаты. Переоденьтесь и спуститесь вниз. Ужин будет ждать в зале при ресторане.
— Благодарим, но мы бы предпочли отдохнуть... — начала я, но Гретта уже повернулась ко мне.
— После ванны, — продолжила Гретта, откидывая плащ назад и чуть склонив голову, — вас оденут. Для каждой из вас подготовлены платья. Вы находитесь в чужом королевстве, на чужой земле. И пока вы под моей ответственностью — будете любезны соблюдать приличия. Это не просьба. Мне неинтересно, сколько миль вы проскакали, и насколько вам хочется свернуться клубком в постели.
Она сделала шаг к двери, придерживая её для нас. Фраза резанула неожиданно остро. Как будто кто-то сорвал старую корку с незажившей раны. Она прозвучала почти так же, как тогда, на похоронах. «Считай, это мой приказ», — сказал Уолт, и в тот момент что-то между нами сломалось. Теперь тот же холод, та же уверенность, будто моё мнение вновь ничего не значит. Я не гость и не союзник.
Грудь сдавило изнутри, словно воздух стал гуще. Я стояла, молча, не находя в себе сил возразить. Всё внутри напряглось. Рука сама нашарила у пояса мешочек с травами — тёплая, чуть шершавая ткань, сухой пряный аромат. Подарок Артура — единственное напоминание о том, что я всё ещё принадлежу самой себе. Стиснув пальцы крепче, я заставила себя кивнуть.
Катерина лишь едва заметно повела плечом, её лицо оставалось непроницаемым, но я знала — она тоже почувствовала этот холодный укол. Линна, хмурясь, смотрела в сторону, избегая взгляда Гретты. Её пальцы нервно теребили край рукава, и я поняла: не только мне показалось, что тон Гретты изменил что-то между нами. Нужно было сказать хоть слово, хоть намёк на протест, но Гретта уже отвела взгляд. Она стояла у двери, как человек, не привыкший к отказам.
Я сделала шаг вперёд, чувствуя, как каменные плиты под ногами отдают холодом даже через подошвы сапог. Запах канала — смесь сырости и чего-то горького, почти металлического — забивался в ноздри, смешиваясь с ароматом трав из мешочка. Внутри "Серебряной волны" нас ждали тепло и свет, но я не могла отделаться от ощущения, что мы переступаем порог не просто дома, а клетки, замаскированной под гостеприимство.
— Идёмте, — коротко бросила Гретта, и её голос, кажется, растворился в шуме ветра. Мы последовали за ней, и дверь за нашими спинами закрылась с глухим стуком, отрезая нас от внешнего мира.
***
Комната оказалась гораздо уютнее, чем можно было ожидать от здания с таким сдержанным, почти суровым фасадом. Деревянные панели на стенах, отполированные до блеска, в воздухе витал едва уловимый аромат лаванды и сухих трав, смешиваясь с лёгким запахом воска от свечей. Пол устилал ворсистый ковёр с узором из морских волн. У окна, занавешенного плотной тканью с золотистой нитью, стоял небольшой столик с медной лампой, в которой мерцал живой огонь, бросая тёплые отблески на стены.
Здесь царила тишина, нарушаемая лишь плеском воды за окном да отдалённым звоном бокалов и приглушёнными голосами снизу — там, в зале, уже собирались к ужину. На стойке для одежды, возле широкой кровати, аккуратно заправленной кремовым покрывалом, висело платье. Карминовое, глубокого, тёплого оттенка, с тонкой вышивкой золотыми нитями по лифу и прозрачными, летящими рукавами. Его не коснулась ни одна складка, будто ткань застыла в воздухе, едва касаясь плечиков. При виде платья сердце болезненно сжалось: точно такой же оттенок был у наряда, который для меня создала Мэй к Балу надежды.
Я прошла в умывальную, где, как и обещала Гретта, уже была подготовлена ванна. Тёплый пар, поднимавшийся над водой, окутал лицо и плечи, смягчая дыхание, будто с каждым вдохом снимал с меня часть груза. Пространство наполнял аромат трав — тонкие ноты мяты, можжевельника и пряной корицы. Я медленно опустилась в воду, позволяя теплу обнять меня, вытащить из мышц усталость, въевшуюся за долгие часы в седле. Ноги подрагивали от расслабления, пальцы рук, ещё недавно сведённые в судороге на поводьях, наконец разжались. Когда дыхание выровнялось, я закрыла глаза. Несколько минут в тишине — и я позволила себе просто быть, хотя мысли о словах Гретты всё ещё пульсировали где-то на краю сознания.
В дверь тихо постучали. Голос за ней оказался женским, спокойным и вежливым, с едва заметным акцентом, выдающим местное происхождение.
— Меня прислали, чтобы помочь вам собраться к ужину.
Я завернулась в мягкое полотенце и впустила служанку. Она оказалась невысокой женщиной с аккуратно собранными волосами и доброжелательным, но сдержанным взглядом. Из плетёной корзины достала расчёску из светлого дерева, тонкие ленточки, флакон с ароматной водой, от которого пахло цветами и чем-то терпким. Она разложила украшения на подносе: простое кольцо с тёмным драгоценным камнем, узкий браслет и тонкие серьги, переливающиеся в свете лампы. Когда ткань сомкнулась по талии, а полупрозрачные рукава мягко опустились на руки, я уловила знакомую тяжесть цвета кармина — как будто вновь вернулась в бальный зал замка. Служанка тем временем расставляла на подносе флакончики и кисти. Осторожно коснулась моих щёк, растушёвывая лёгкий румянец, провела мазок блеска по губам, украсила волосы жемчужной шпилькой, которая холодила кожу. Всё было деликатно, сдержанно — едва заметные штрихи, но каждый из них словно стирал следы дороги, усталости и боли, превращая меня в кого-то другого.
— Хозяйка ждёт вас внизу, — произнесла она, отступая с лёгким кивком.
Мешочек с травами пришлось оставить на время ужина в комнате. Мне было тяжело от мысли, что я не смогу взять их с собой, когда они так нужны. Я провела пальцами по краю столика, где лежал мешочек, и глубоко вдохнула, пытаясь запомнить этот аромат.
Шагнув к двери, я почувствовала, как платье мягко шелестит при движении. Снизу доносились голоса, звон посуды, приглушённый смех — мир, в который я должна была войти, притворяясь, что принадлежу ему. Но внутри всё ещё звучали слова Гретты, холодные и тяжёлые, как камни на дне канала. Я знала, что это не просто ужин, а ещё один шаг в игре, правил которой я пока не понимала.
Когда я спустилась, у ограды террасы стояла Катерина, прямая, как статуя, с идеальной осанкой, будто выточенной из мрамора. Её зелёное платье мягко струилось по фигуре, подчёркивая каждый изгиб, а волосы были убраны в высокую причёску, открывая тонкую шею. В ушах мерцали серьги, будто пойманные искры, ловящие свет фонарей. Она обернулась и улыбнулась уголком губ.
— Линна прогнала служанку, — прошептала она, склонившись ближе, так, что я уловила лёгкий аромат её духов, напоминающий цветущий сад. — Просто переоделась, украшения даже не тронула. Я справилась с нарядом сама и отправила служанку к ней, но она, как всегда, в своём репертуаре.
Я тихо рассмеялась, чувствуя, как напряжение, сковывавшее плечи, понемногу отступает, хотя бы на миг. Этот лёгкий момент с Катериной был как глоток свежего воздуха перед тем, как снова погрузиться в неизвестность.
Над ресторанной террасой висели тонкие полотнища, колышущиеся на ветру, словно паруса над морем. Между столов скользили официанты с подносами, на которых поблёскивали бокалы с вином, лежали спелые фрукты, орехи и ломтики мягкого сыра с золотистой корочкой.
За столом, окружённым свечами, сидела Гретта — и теперь её было трудно узнать. Платье из бархата глубокого фиолетового цвета обнимало её фигуру с холодной элегантностью, застёжки в виде металлических листьев на рукавах поблёскивали при каждом движении. Серебряный кулон на её шее улавливал огонь свечи и отблескивал холодным светом, будто кусочек льда. Она казалась частью этого вечера — и в то же время выше него.
Я села рядом, Линна и Катерина, молча, заняли места напротив.
— Этот ресторан тоже твой? — спросила я, пытаясь говорить непринуждённо.
— Не совсем, — ответила она, не сразу поднимая взгляд. — Он принадлежит моему человеку. Оттого часть выручки с ресторана идёт мне.
Она перевела взгляд на Катерину, изучив её с ног до головы с таким вниманием, что я невольно напряглась. В её глазах не было ни тепла, ни раздражения — только холодный расчёт.
— Вы отлично выглядите, Катерина, — произнесла Гретта, чуть растягивая слова. — Напоминаете столичных дочерей благородных домов.
Катерина улыбнулась в ответ, чуть склонив голову, её жест был отточенным, как у настоящей аристократки.
— Я выросла в доме графа, — ответила она с лёгкой гордостью.
В центре, на расчищенном круглом помосте, загорелись фонари. К ним вышли трое танцовщиц в платьях песочного, медного и рубинового цветов. Лёгкие полупрозрачные ткани мягко облегали фигуры. При каждом шаге юбки колыхались, а движения девушек были воздушными и точными, как будто они не касались земли. Музыканты в дальнем углу перебирали струны, и скрипка звучала в такт их шагам — нежно, с ускользающим настроением грёзы. Сначала танец казался простым, но с каждым движением в их жестах проступала история — то ли о потере, то ли о надежде, которую я не могла до конца разгадать.
Катерина почти не отрывала взгляда, её глаза блестели, отражая свет, а пальцы слегка постукивали по краю бокала в такт музыке. Линна же сидела в стороне, слегка поджав губы. На лице не отразилось ни удивления, ни раздражения — лишь равнодушие. Она даже не обернулась, когда одна из танцовщиц с грациозным разворотом прошлась в её сторону, юбка цвета выцветшего рубина мелькнула в воздухе. Казалось, Линне было всё равно — на музыку, на танец, на игру света на парчовых платках, на сам вечер.
Я старалась смотреть, но не могла сосредоточиться. Скользящий жест руки, переход в поворот, отблеск света в волосах танцовщицы — всё воспринималось через мутную пелену. Внутри было тихо, но не спокойно. Мысли, одна за другой, возвращались к Гретте, к её приказному голосу, к той фразе — «это не просьба». Я ловила себя на том, что каждый звук будто проходит мимо, не задевая. Всё внимание заняла тяжесть между рёбрами, сжатая тревога, которую не развеет ни музыка, ни ужин, ни красота танца.
Музыка стихла, танцовщицы замерли в изящной позе, их дыхание было почти неслышным, и только тогда я вновь ощутила себя рядом с девочками. Гретта, держа в одной руке бокал вина, поднялась со стула. На её лице не было ни восторга, ни показной оценки — она лишь кивнула артисткам в знак благодарности и спокойно повернулась ко мне:
— Прогуляемся?
Я поднялась, коротко глянув на Линну и Катерину, стараясь скрыть внутреннюю дрожь.
— Я скоро, — сказала я и пошла следом за Греттой, чувствуя, как за спиной остаются свечи, вино, плавные силуэты танцовщиц — и вечер, который никак не хотел отпустить меня от своих тяжёлых мыслей.
Мы вышли на узкий балкон, скрытый в тени массивных колонн, над которым нависала крыша с ажурными свесами. Под нами тихо плескалась вода канала, её чёрная гладь отражала огни фонарей, рассыпая по мостовым рассеянный янтарный свет. Гретта стояла у каменного парапета, в её пальцах покачивался бокал. Я подошла ближе, ощущая, как ткань платья липнет к коже — ветер с канала пробирал до костей. Гретта не смотрела в мою сторону, её взгляд был устремлён куда-то вдаль, но голос прозвучал почти сразу, как будто она ждала этого разговора:
— Тебя заносит, — сказала Гретта негромко. — В глазах — злость, в походке — изнеможение. А внутри, я уверена, тебя разрывает страх. Хочешь вести за собой, но сама давно не уверена, куда идёшь.
Слова были произнесены спокойно, без нажима, но ударили с болезненной точностью, как стрела, выпущенная в упор. Возразить было нечего — только опустить взгляд на свои руки, сжавшие перила, и почувствовать, как в груди поднимается привычное давление. Тревога, вина, усталость, злость — всё, что я пыталась удерживать внутри, дрогнуло, грозя вырваться наружу. Я молчала, а Гретта не повернулась. Она продолжала наблюдать, как лодка с поздним грузом медленно проплывала под арочным мостом.
— Ты права, — выдохнула я наконец, чувствуя, как голос предательски звенит. — Иногда мне кажется, будто я иду вслепую...
Она медленно повернула голову, окинув меня оценивающим взглядом. В её глазах не было ни жалости, ни насмешки.
— Тогда позаботься о том, чтобы не утащить за собой тех, кто тебе доверяет.
Я сжала зубы, чувствуя, как упрёк, хоть и завуалированный, оседает где-то внутри тяжёлым камнем. Гретта продолжала смотреть на меня, не отводя взгляда, и в её лице, впервые за вечер, мелькнуло нечто похожее на интерес, будто она проверяла, как я выдержу этот удар.
— Мы направляемся в столицу, — выдохнула я, стараясь говорить ровнее. — За одной чародейкой. Я должна была убедить её пойти с нами через Альдарт. Так было бы безопаснее... но она не послушала. Возможно, она уже в городе, а возможно и нет.
— Та самая, из-за которой Уолт отправил вас ко мне? — уточнила она.
Я коротко кивнула, чувствуя, как горький привкус неудачи снова касается языка:
— Всё пошло не по плану.
Некоторое время Гретта молчала. Бокал в её руке покачнулся, вино внутри плеснулось к краям, но она не обратила на это внимания.
— Ты подписала с Уолтом контракт? — спросила она неожиданно, не меняя тона, но в голосе появилась стальная нотка, от которой я невольно напряглась.
— Да... — я сглотнула, чувствуя, как горло сжимается. — В тот момент мне казалось, что выбора не было.
— Тогда будь готова, что в своё время он потребует отплатить за свою помощь, — её губы слегка изогнулись в полуулыбке. — Уолт не берётся за невыгодные ему дела.
— Да... Кажется, Мэй об этом говорила, — пробормотала я.
Гретта чуть приподняла бровь, её взгляд стал острее.
— Мэй? Она всё ещё работает с ним?
— Она заявила, что её ничто не держит, но, поскольку её считают преступницей, для неё нет разницы, где попытаться выжить.
— Мэй могла бы стать хорошей правительницей, — отозвалась Гретта тихо и с уважением, которого я от неё не ожидала. — Не знаю, что её держит рядом с моим братом.
— Может, они... привязались друг к другу? — предположила я, сама не до конца веря в свои слова.
Гретта скривила губы в улыбке, в которой было больше цинизма, чем веселья.
— Возможно. Но Уолт не из тех, кто остаётся рядом просто так. Даже с ней. Если он с Мэй — значит, ему это зачем-то нужно.
Я сжала ладони, чувствуя, как шершавая ткань платья натирает запястья.
— А почему ты живёшь здесь, а не в Домино? — спросила я, пытаясь увести разговор.
Гретта чуть помедлила, её взгляд скользнул по воде, но голос остался ровным, будто она рассказывала чужую историю.
— Пять лет назад, после своего совершеннолетия, Уолт увёз меня и родителей сюда. Тогда началась самая жестокая волна преследований. А сам Уолт остался в столице, вести дела.
— Ты знала, чем он занимался? — мой голос прозвучал тише, чем я хотела.
— Догадывалась, — она пожала плечами, будто это было само собой разумеющимся. — А когда высказала ему своё мнение при встрече — он даже не стал отрицать. Пришлось помогать издалека. Хотя я и не одобряю его методы, я понимаю, что он делает. И зачем.
— А зачем? — я посмотрела на неё, чувствуя, как любопытство борется с тревогой. — Почему он помог Мэй, а потом и мне?
Она повернулась ко мне, её лицо наполовину скрыто тенью, но взгляд был пронзающим.
— Я не рассказываю секреты брата, — отрезала она, — Если он захочет — сам всё скажет.
Она сделала глоток вина, и её взгляд вновь скользнул к воде. Но на её губах мелькнула насмешливая полуулыбка, которая заставила меня замереть.
— Да и ты, тёмная лошадка, я погляжу, Малика.
— Я? — я вскинула брови, чувствуя, как внутри что-то сжимается. — С чего вдруг?
— А ты будто не понимаешь? — её тон стал мягче, но остался ироничным, почти покровительственным. — Тебя помиловал сам принц Алан. Такого не случалось за последние лет пять. Не каждый удостаивается такой чести.
— Это только из-за благородства Его Высочества, — возразила я, стараясь говорить твёрдо. — Он добрый человек. Он даже представил своего человека, когда я... искала свою маму...
— Ты встретилась с ней? — спросила она, и в её голосе впервые мелькнула тень искреннего интереса.
Мои пальцы медленно сомкнулись на холодном металле перил, будто это могло удержать меня от того, чтобы голос дрогнул.
— Нет. Она... Её убили.
Гретта не ответила сразу. Только кивнула едва заметно, её лицо осталось непроницаемым, но в этом молчании было что-то, похожее на понимание. Мы стояли в тишине, и мне казалось, будто весь Глумстад на мгновение притих вместе с нами. Только фонари продолжали дрожать в чёрной воде, как далёкие звёзды, упавшие в бездну.
— Ты всё время идёшь вперёд, как будто от чего-то убегаешь, — тихо сказала она, не глядя на меня. — Так не живут, Малика. Либо живи по-настоящему — со всеми чувствами, ошибками и решениями — либо не обманывай себя. Потому что нерешительность — это тоже выбор. Только он всегда ведёт в никуда.
Гретта не сказала больше ни слова. Просто сделала последний глоток вина, поставила бокал на парапет и вновь отвела взгляд к каналу. Линия её губ стала жёстче, взгляд — пустым, оставив меня наедине с эхом её слов. Я поняла, что разговор окончен, но тяжесть внутри только усилилась.
Я покинула балкон, не оглядываясь на Гретту. Ветер с канала провожал меня, цепляясь за подол платья, но его прикосновение только усиливало ощущение пустоты внутри. Шаги отдавались гулко по узкому коридору, ведущему обратно в дом, где голоса с ужина всё ещё доносились приглушённым гулом. Каждый звук, каждый смех, каждый звон бокалов резал по нервам. Я не могла больше оставаться там, под взглядами чужих лиц. Воздух казался густым, душным, пропитанным запахом жареного мяса и сладкого вина, и с каждой минутой он всё сильнее сдавливал грудь, пока я не почувствовала, что ещё немного — и я задохнусь.
***
Дверь в мою комнату отворилась с тихим скрипом, и я вошла, запирая её за собой, словно могла отгородиться от всего, что осталось снаружи. Полумрак окутал меня, лишь слабый свет фонарей с улицы пробивался сквозь занавеси. Я остановилась посреди комнаты, не решаясь сделать ещё шаг, и взгляд мой упал на зеркало в углу. Я вглядывалась в черты, пытаясь найти в них себя, но чем дольше смотрела, тем сильнее ощущала, что не знаю, кто передо мной. Грудь сжалась, горло перехватило, и я почувствовала, как горячая волна подступает к глазам, неудержимая, как прилив.
Слёзы хлынули без предупреждения. Они текли по щекам, оставляя солёный привкус на губах. Я попыталась вытереть их рукавом, но они не останавливались, будто всё, что я держала внутри — страх, вина, одиночество, — выливалось наружу, не давая мне ни секунды передышки. Я отвернулась от зеркала, не в силах больше видеть это отражение, и, шатаясь, добралась до деревянного столика в углу, где лежал мешочек с травами Артура.
Я схватила его, пальцы дрожали, когда я развязала узел, и терпкий, горьковатый запах трав окутал меня, напоминая о нём. Я вдохнула этот аромат глубоко, до боли в груди, надеясь, что он вернёт мне хотя бы тень покоя, как делал это раньше. Но сейчас этого было мало. Артура не было здесь, и его отсутствие ощущалось острее, чем когда-либо, как пустота, которую ничем не заполнить. Я прижала мешочек к груди, но слёзы всё текли, а сердце колотилось, будто хотело вырваться наружу, крича о том, как сильно мне его не хватает, как сильно я нуждаюсь в его спокойствии, в его взгляде, в его присутствии, которое всегда, без слов, напоминало мне, что я не одна.
Я опустилась на край кровати, всё ещё сжимая мешочек, чувствуя, как грубая ткань трётся о кожу, но даже это не могло заглушить бурю внутри. Слёзы стекали по щекам, капая на колени, и я не пыталась их остановить, позволяя им выливаться. Но чем больше я плакала, тем сильнее ощущала, что без него я не могу найти опору, что без его тени рядом я теряю себя, как потеряла в отражении в зеркале.
Я сидела на краю кровати, сгорбившись, с мешочком трав в руках, пока слёзы не начали иссякать, оставляя за собой лишь усталость. Глаза жгло, горло саднило от рыданий, а тело казалось чужим, тяжёлым, как будто я весь вечер тащила на себе невидимый груз. Я положила мешочек на кровать рядом с собой, не в силах больше сжимать его, и вытерла лицо краем рукава. Слёзы высохли, но легче не стало — внутри всё ещё ныло, как открытая рана, которую я не знала, как залечить.
Обессиленная я просто легла на бок, подтянув колени к груди, и уставилась в стену, где тени от уличного света едва шевелились. Запах трав от мешочка всё ещё витал рядом, но он не приносил того утешения, на которое я надеялась. Дыхание постепенно замедлилось, веки отяжелели, и я провалилась в сон — тяжёлый, беспокойный, где не было покоя, только темнота, которая поглотила меня целиком.
***
Утро ворвалось в комнату серым, холодным светом, пробивающимся сквозь щели в занавесях. Я открыла глаза, но не сразу поняла, где нахожусь. Голова была тяжёлой, а веки слипались. Я лежала на кровати, всё ещё в платье. Мешочек с травами Артура был зажат в руке, его ткань смялась под пальцами, а запах, который ночью казался таким сильным, теперь едва уловимо напоминал о себе. Я медленно встала, чувствуя, как ноют мышцы. Отодвинув занавес, я посмотрела на канал, где утренний туман стелился над водой, скрывая очертания лодок и домов на другом берегу. Гретта уже ждала нас внизу.
Карета качнулась и остановилась у самого края пристани. Я выглянула в окно: вдоль причала выстроились корабли ‒ мощные, многопалубные, со свежевыкрашенными бортами и громкими названиями. Лишь один — стоящий последним — был тише остальных. Без помпезности, без позолоты, с потемневшими от морской соли досками, но с крепкими снастями и добротно сложенной оснасткой. На первый взгляд — рабочая лошадка среди павлинов.
Гретта первой открыла дверцу и сошла на набережную. Капюшон её плаща соскользнул с плеч, порыв ветра развеял её волосы. Она смерила взглядом судно, сделала пару шагов и резко поморщилась. С хрустом разложив веер, она стала раздражённо отмахиваться от густого воздуха. Вонь ударила в лицо — сырость, прокисший пот, дешёвый ром и затхлая табачная гарь. Меня передёрнуло. По тому, как Линна сделала шаг назад, а Катерина напрягла плечи, я поняла — они почувствовали то же самое.
— Вот ваш корабль, ‒ скучающе бросила Гретта, — он доставит вас в Столицу.
Из-за борта раздался скрип и чьё-то громкое покашливание. Мы обернулись.
— А это... ваш капитан, — голос Гретты стал ещё суше.
На палубе, привалившись к перилам, стоял мужчина. Невысокий, сухоплечий, с запутанной бородой, клочковатыми волосами, в растянутой рубахе и застиранных брезентовых штанах, он ковырял зубочисткой в зубах и время от времени сплёвывал за борт. Его лицо было красным, как будто обгорело, глаза — мутными от усталости или перегара.
— Имя его Кольт, — раздраженно добавила Гретта. — Работает с Уолтом уже больше четырёх лет.
— А на вид... — пробормотала Линна, — как будто его самого только что вытащили из бочки с брагой.
Гретта бросила на неё взгляд.
— Он может выглядеть как угодно, — отрезала она, вновь щёлкнув веером, — но если бы вы знали, сколько раз он вытаскивал наших людей из переделок, вы бы и слова дурного не сказали. Это человек моего брата. А Уолт доверяет немногим. Если уж он поручил вас Кольту — значит, других, более надёжных вариантов, попросту нет.
Я сдержала вздох. Линна вглядывалась в судно так, будто искала на нём хоть что-то, что могло бы придать уверенности. Катерина осталась молчаливой, только подбородок выдвинулся чуть вперёд — признак сдерживаемого недоверия.
— Значит, он доставит нас быстро и без лишних свидетелей, — подвела я, глядя на облезлые паруса.
— Быстро, надёжно, молча. А это, поверь, сейчас куда важнее, чем флотский мундир, — поддержала Гретта.
Кольт, не торопясь, выплюнул зубочистку за борт, вытер руки о штаны и лениво спустился по трапу. Он ступал, как человек, давно потерявший интерес к впечатлениям, которые производит на других.
— Ну чё уставились, как на чумного, — пробасил он, почесав плечо. — Не кусаюсь. Почти.
Линна дёрнулась. Катерина молча посмотрела на него исподлобья. Я сделала шаг вперёд.
— Вы знаете маршрут?
Кольт ухмыльнулся, огладил бороду.
— Если бы не знал, давно б кормил чаек. Одна ночь — и на утро будете там. Если, конечно, не будете визжать при первом же крене.
— Мы не визжим, — сухо заметила Катерина.
— Вот и ладненько, — протянул он и вздохнул. — Поднимайтесь, раз уж судьба вас ко мне забросила. Уюта не обещаю, но доплывём быстро.
Он повернулся, не дожидаясь ответа, и неторопливо зашагал обратно на корабль.
Я задержалась на месте. За спиной что-то говорила Гретта, Линна что-то шептала — всё звучало будто издалека. Корабль вызывал у меня странное ощущение: не опасности даже — скорее, тревожного предчувствия. Он был крепким, ухоженным, пусть и пах, как трюм дешёвого траулера.
***
В каютах пахло густым ароматом дерева, соли и чего-то терпко-пряного – неуловимой смесью рома и выветрившегося лекарства. Кольт не солгал: уюта здесь не было и в помине. Но зато нас никто не беспокоил, а это уже немало.
Сначала царило молчание, прерываемое лишь скрипом судна. Затем завязался тихий, отрывистый разговор, словно мы боялись, что кто-то подслушивает. Мы вспоминали оставленное позади: Армонда, Гретту. Потом начали обсуждать будущее: что скажем по прибытии, что будем делать. Ответов не было – лишь догадки, тревожные вопросы и воздух, густой от сквозняков и неуверенности.
— Мы справимся, — тихо сказала Катерина. Её голос звучал твёрдо, но я видела, как дрожат пальцы, сжатые на коленях.
Качка усилилась. Сначала едва уловимое покачивание, затем резкий толчок, словно нечто тяжёлое ударило корабль с боку. Висящий на цепи фонарь резко качнулся, ударился о стену, вспыхнув ярче, а затем, сорвавшись с крюка, с шипением упал на пол, погрузив нас во тьму. На мгновение дыхание замерло. И вдруг – щелчок, и свет дрожащей свечи вырвал нас из объятий мрака.
— Что... что случилось? – пробормотала Линна, поднимаясь на ноги.
Сверху донёсся приглушённый, но злобный крик:
— Тащите парус! Да не тот, идиот, правый! С-к-р-е-п! Держи! ДЕРЖИ, я сказал!
Раздались крики, слышна была суетливая спешка, свист ветра.
— Нужно подняться, – сказала я и первой направилась к трапу.
На палубе нас встретил шквальный ветер, словно пытавшийся вырвать воздух из лёгких. Тьма над бушующим морем разорвалась: низко нависшие тучи казались готовыми обрушиться на мачты. Волны яростно били о борта, швыряя в лицо соленые брызги. Мокрая одежда липла к телу.
На палубе суетились двое юнцов, испуганные, но со стиснутыми челюстями. Один, вцепившись в штурвал обеими руками, удерживал судно. Другой, карабкался по снастям, трепетавшим на ветру, словно живые существа. Кольт, промокший до нитки, с растрёпанными волосами, стоял на возвышении, крича команды, которые заглушал свирепый ветер. Заметив нас, он рявкнул:
— Назад! И чтобы через минуту здесь не было ни одной юбки!
— Что происходит?! — крикнула я в ответ.
— Молния ударила недалеко от корабля! Начался шквал! Не мешайте!
Кольт выругался и обернулся к команде. Нам оставалось лишь вцепиться в перила, прижимаясь к холодному дереву, и смотреть в морскую мглу, в которую скрывались вихри бушующей стихии.
Линна, резко отпустив перила, шагнула в бушующий шторм. Ветер, подобный физической силе, обрушился на неё, дождь хлестал по плащу, но она шла вперёд, словно не замечая стихии. Мы с Катериной закричали ей вслед: «Линна! Назад!» Но она не обернулась. Ткань её накидки вздымалась, подобно крыльям, в бешеном вихре ветра.
Кольт, заметив её, выругался:
— Ты куда?! Сдурела, что ли? Вернись, мать твою!
Но Линна уже достигла носовой палубы, грубо оттолкнув его.
— Я разберусь, — тихо, но твёрдо произнесла она, её слова заглушили даже вой ветра. И тут она замерла, расправив руки, подняв лицо к бушующему небу. Волосы её развевались, пока не началось невероятное: на глазах у нас её кудри, словно подчиняясь некой неведомой силе, начали выпрямляться, превращаясь в длинные, струящиеся пряди цвета воронова крыла с нежным голубым отливом. Кожа её светлела, сбрасывая загар, становясь фарфорово-белой. Внезапная молния ослепительно осветила палубу, заставив нас зажмуриться. Когда мы вновь открыли глаза, мир вокруг преобразился. Шторм стих. Ветер утих, превратившись в лёгкий, ласковый бриз. Море, только что бушевавшее, спокойно колыхало ленивые волны у борта корабля. Даже паруса затрепетали иначе — покорно. Линна стояла неподвижно, спиной к нам, лишь её влажные, блестящие волосы колыхались на ветру. Мы застыли, окаменев от изумления. Катерина первой сорвалась с места, добежала до Линны и накинула ей капюшон, скрыв лицо. Я осторожно подошла к ним. Передо мной стояло другое существо — хрупкое, сияющее, неземной красоты. Глаза Линны светились мягким голубым светом, словно в них отражалась глубина морских просторов. Она не плакала, но слёзы, казалось, висели в воздухе, а в её взгляде читалась такая боль, которую не передать словами. Я не могла произнести ни слова, лишь стояла рядом, чувствуя, как внутри что-то переломилось. В этот момент Кольт вернулся, увидел Линну и отшатнулся.
— Си... сирена... На моём корабле?! — прорычал он, глаза его были расширены от ужаса.
Катерина, не сказав ни слова, подхватила Линну под локоть и повела её прочь. Я осталась на месте. Голос Кольта прорвался сквозь туман мыслей — рваный, глухой, злой:
—Да будь я проклят... Да знал бы — ни за что б не согласился!
Я не шевелилась.
— Ишь ты... Проклятье... Сами вы, может, и безмозглые, но я... я свою шкуру ценю! — он метался по палубе, как загнанный зверь. — Она может нас всех утопить! Или хуже! Я разверну корабль! Вернёмся! Пускай Уолт сам с нею плавает, с этой... тварью морской!
Я подняла голову.
— Что ты сказал?! — медленно спросила я.
Кольт не успел ответить. В следующее мгновение я подошла вплотную, схватила его за промокшую жилетку и прижала к носовому ограждению. Он вскрикнул от неожиданности, захлопал руками по воздуху.
— Слушай внимательно, — я с трудом сдерживала голос, чтобы не сорваться на крик. — Эта "тварь" только что спасла тебе жизнь. Тебе, твоей команде и этому кораблю. Она остановила шторм. Она могла просто уйти в море, а вы — пойти на дно.
Кольт дёрнулся, но я только сильнее сжала пальцы в ткани.
— Ты работаешь на Уолта. А я — его человек. У нас с ним контракт. И твоя единственная задача — доставить меня в целости и сохранности. А теперь представь, что с тобой будет, если он узнает, что ты пытался бросить меня в воду. Или развернуть корабль. Представь. Хорошенько.
Глаза Кольта расширились. На фоне сползающей с неба темноты, в свете фонаря, я видела, как он пытается выровнять дыхание, но неудачно.
— Да... да ладно тебе... — пробормотал он. — Я ж просто... перепугался...
— Я тоже, — отрезала я, — но не бегу, как мальчишка.
Я отпустила его. Он пошатнулся и, тихо ругаясь себе под нос, направился к штурвалу. Несколько секунд спустя я осталась одна, уткнувшись взглядом в чернеющее небо.
Спустившись в трюм, я увидела приоткрытую дверь каюты, из которой лился тёплый свет фонаря. Я стояла на пороге, не решаясь войти. Внутри царила тяжелая, вязкая тишина. Катерина сидела на лавке, склонившись вперёд. Линна, в капюшоне, почти не двигалась, лишь её плечи едва заметно вздымались при каждом вдохе.
Я вошла, закрыв за собой дверь.
— Я разобралась с Кольтом, — сказала я спокойно. Голос прозвучал чуть глуше, чем хотела. — Он даже слова теперь не посмеет сказать.
Катерина подняла глаза и коротко кивнула:
— Спасибо...
Линна не обернулась. Тишина снова повисла в каюте. Я прошла вперёд, обогнула низкий стол и присела на табурет рядом. Секунду, другую я просто сидела. Смотрела на Линну.
Её капюшон отбрасывал густую тень на лицо, но даже сквозь неё видны были очертания — тонкие, нереально правильные. Свет от фонаря цеплялся за край щеки, за прядь уже не кудрявых, а прямых, блестящих волос.
Они будто стекали по её плечам, отражая в полумраке мягкие отсветы — как вода, как лунный свет на воде. Я не могла не смотреть. В этом лице, почти закрытом тенями, было что-то беззащитное и в то же время пугающе чужое.
Молча, стараясь не спугнуть, я чуть подалась вперёд.
— Это ты... остановила шторм? — осторожно спросила я, не зная чего ожидать.
— Он бы не справился, — наконец глухо сказала она, не поворачиваясь. — Ни он, ни его юнги. Ветер ломал мачту, волны давили борт... Я видела, как они срывались с ног. Пришлось вмешаться.
— Ты... действительно сирена? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, почти буднично. Но сердце вдруг забилось чаще.
Плечи Линны напряглись. Она выдохнула, долго и тяжело.
— Ты не должна была узнать. Никто не должен был. — Её голос был ровным, но тихим, в нём звучала усталость.
Я перевела взгляд на Катерину — та смотрела на Линну спокойно, но с лёгкой печалью в глазах. Она знала. Давно.
— Она доверяла мне, — негромко сказала Катерина, заметив мой взгляд. — Но понимала, что посвящать других... опасно. Даже тебя.
— А внешность?.. — я вернулась взглядом к Линне. — Всё было иначе. Ты...
— Сильная древняя магия, — прервала меня она. — Я использовала её, чтобы скрывать свой истинный облик. Это не иллюзия — я буквально переплетаю облик заново... Это тяжело. Очень. И плата за это высокая.
Она медленно стянула капюшон, позволяя свету раскрыть её лицо. Оно было всё тем же — и совершенно другим. Холодно-прекрасное, не по-человечески точное. Волосы сияли в полумраке, как струи воды на солнце.
— Я потратила слишком много силы, чтобы остановить шторм. Теперь мне понадобится время... Много времени, чтобы снова стать... прежней.
Она впервые посмотрела мне в глаза. В этом взгляде не было страха — только усталость и странное, беззащитное принятие. Мне нечего было сказать. Я всё ещё смотрела на неё — будто в первый раз. На существо, рожденное не для этих берегов. То, что я знала о Линне прежде, теперь казалось лишь отблеском настоящего. Мы молчали. Только пламя фонаря потрескивало, отражаясь в её глазах, где плясали тени — морские, древние, почти потусторонние. Где-то наверху поскрипывали снасти. Катерина тихо встала и подошла к Линне, положив ей руку на плечо. Та не шелохнулась. Не сбросила её, но и не отреагировала. Просто сидела — молча, будто отрезанная от нас и от самой себя.
Я поднялась. Не хотела уходить, но и оставаться не было сил. Уже на пороге я обернулась. Свет фонаря дрожал на её лице, отбрасывая зыбкие тени. В этот миг Линна казалась не человеком — видением, отблеском чего-то древнего и забытого. И вдруг я поняла: не только мы увидели её настоящей. Кто-то ещё — за пределами этого трюма, корабля, ночи — тоже. И этот кто-то уже шёл по нашему следу.