Глава 10
— Опаздываете, сэр Люк, — смотря снизу вверх на молодого рыцаря, произнесла я.
Сложив руки за спиной, стараясь повторить строгую осанку отца, я пристально посмотрела на всадника. Серый жеребец, покрытый инеем, остановился неподалёку. Его дыхание клубилось в морозном воздухе белыми облаками, а копыта хрустели по свежему снегу, оставляя чёткие следы. Конь дернул ухом, но смирно ждал, пока всадник соскользнёт с седла и облегчит его ношу.
Сэр Люк быстро и ловко спрыгнул, шагнул ко мне. Его шаги отзывались глухим хрустом под слоем застывшего снега, словно время отбивало ритм, вторя завыванию ветра где-то вдали.
Приблизившись, он склонился в почтительном поклоне:
— Прошу простить нас, госпожа. У нас было еще одно важное задание, из-за этого мы немного задержались.
Он совсем не изменился с нашей последней встречи. Тот же ровный взгляд, тот же мягкий голос. Доспехи, отполированные до блеска, переливались серебром в зимнем свете. Меч, прикреплённый к боку, сразу привлёк моё внимание. Я знала, что он пролил немало крови.
И тут же в памяти вспыхнул другой клинок — тот, из моих кошмаров. Я словно снова почувствовала металлический привкус во рту, запах железа, перемешанный с гарью. Его лезвие было омыто в море боли и слёз, и даже сейчас, наяву, он будто касался моего горла. По спине пробежал холодок.
Тряхнув головой, я развеяла кошмарное видение. Тарос! Опять! Только вышла за ворота академии — и снова он. Сжав руки за спиной так сильно, что костяшки побелели, я натянула дежурную улыбку. Этому я научилась ещё в императорском дворце: улыбаться, когда сердце рвётся в клочья. Лицо — маска, голос — спокойствие. В академии мне это пригодилось куда чаще, чем хотелось.
Год. Не верится, что прошёл уже целый год. Вчера казалось, что я впервые переступила порог Академии Благородных Девиц, а теперь — многое знаю, многое помню. И слишком многое чувствую.
Проведя месяцы в стенах учебного заведения, я научилась смотреть на всё другими глазами. Сначала казалось, что Академия — просто место учёбы, где каждый получает знания и равные возможности. Но очень быстро я поняла, что это было лишь красивое прикрытие. Здесь царили свои законы, гораздо более жестокие и непростые, чем в книгах о науках и искусстве.
Я присматривалась ко всем: к шумным и самоуверенным ученицам первого курса, к осторожным и расчетливым старшекурсницам, к строгим профессорам, у которых за сдержанными улыбками таились свои тайные предпочтения и покровительство избранным. Каждый шаг, каждая фраза, даже жест — всё могло выдать больше, чем хотелось бы.
Теперь, спустя одиннадцать месяцев, я знала почти всех значимых персон в Академии. Кто они, из каких семей, кто за ними стоит, к каким кланам или родам они принадлежат, какие связи тянутся от их родителей до двора и столицы. Кто сможет пригодиться мне в будущем, а кто опасен настолько, что лучше держаться как можно дальше.
Чем дольше я жила среди этих стен, тем яснее понимала: Академия была маленькой моделью самой Империи. Здесь плели интриги, объединялись в кружки по интересам и по происхождению, здесь презирали слабых и льстили сильным. Всё это я уже видела однажды — при дворе, в собственном прошлом. Но теперь, вооружённая опытом прожитой жизни, я не позволяла себе смотреть на всё наивно.
Я научилась слушать разговоры между строк, читать по взглядам и улыбкам то, что другие старались скрыть. И это дало мне главное преимущество: теперь я знала, кто мне друг, кто враг, а кто просто пешка, которую можно использовать, если придёт время.
— Надеюсь, всё хорошо? — взволновано спрашиваю, выпрямляясь и расслабляя руки.
Сейчас неспокойное время для Империи. Уже пять лет длится война, и конца ей не видно. С обеих сторон — бесконечные потери, десятки тысяч смертей. Иногда кажется, что сама земля устала пить кровь и больше не может её принять. Но война жадна, ей всегда мало...
Месяц назад нашим войскам пришлось отступить. Королевство Хвасан стало сильнее, объединившись с Авитьёном. Я почти физически ощущаю тяжесть этой угрозы: южная граница, длинная и открытая, словно рана, через которую в Империю хлынет всё, что накопилось по ту сторону — ненависть, жадность, жажда мести.
Когда-то давно земли Авитьёна входили в состав Рекруа. Тогда начались смутные времена. Империей правил Стефан III, но он скоропостижно скончался от «Зелёной смерти». Я помню, как в детстве слышала эти истории — старики до сих пор рассказывали о зелёных пятнах, о людях, гниющих заживо, о холоде, который будто сам бог болезни заносил с северными ветрами. Хладная лихорадка не щадила никого, даже Императора.
На престол взошёл его шестилетний сын, Франциск I, а власть оказалась в руках канцлера. И, как это часто бывает, один человек сумел подчинить себе целую страну. Казалось, Империя тогда постепенно приходила в себя после эпидемии, но закулисные игры аристократии уже разъедали её изнутри. Я часто думаю: разве история не повторяется? Разве мы не живём всё время на краю одного и того же обрыва?
Недовольные были всегда. Раскол в аристократии, эпидемия, кризис — всё это привело к гражданской войне. И снова кровь, снова предательства, снова борьба за власть. Я, конечно, не видела тех времён, но слушая эти истории в прошлой жизни, не придавала им значения. Они казались мне лишь страницами старых летописей. Но теперь, когда я сама оказалась в гуще подобных событий, я ясно понимаю — история дышит нам в спину, и ничто не умирает окончательно.
Империю разрывало на куски. Горное княжество захватило север, коганат напал с юга, а внутри люди рвали друг друга на части ради власти. Канцлер, императорская семья, лорды — каждый тянул в свою сторону. В конце концов — перемирие, раскол, новые королевства Авитьён и Монуа. Но разве мир можно подписать чернилами? Он хрупок, как тонкий лёд. И вот — снова война.
Авитьён встал на сторону Хвасана. Монуа делает вид, что стоит в стороне, но кто поверит в эту «нейтральность»? Их караваны всё так же пересекают границы, и оружие чудесным образом оказывается в руках наших врагов.
Пограничные земли уже потеряны. Люди бегут вглубь Империи, оставляя за собой дома, воспоминания, могилы предков. Те, кому не хватило крыши над головой, становятся разбойниками. И дороги, что раньше были путями торговли, теперь превратились в тропы смерти. Каждую неделю приходят вести о новых нападениях. Люди ожесточились. Люди убивают ради хлеба.
Я слышала всё это и раньше — в прошлой жизни. Но тогда я была наивной невестой кронпринца, поглощённой блеском придворных балов. Мне казалось, что все эти вести о грабеже и смертях — где-то далеко, они меня не касаются. Но сейчас я понимаю: война не бывает далёкой. Она врывается в дома, в сердца, в сны. И мне это сильно не нравится.
— Не переживайте, госпожа, — Люк улыбнулся тепло, как умел только он. — Герцог приказал нам отправиться в графство Валентайн, чтобы сопроводить Молодого Господина в столицу.
Молодого Господина?
Проследив за взглядом сэра Люка, увидела несколько карет. Рыцари в серебряных доспехах загружали мои вещи, служанки давали указания. И среди них — он.
Аарон...
В свои шестнадцать лет он уже мог с лёгкостью перегнать ростом любого рыцаря дома Сайрес — и не только. Его фигура возвышалась над остальными, словно сама тень войны. Расставив ноги на ширине плеч и заложив руки за спину, Аарон стоял неподвижно, будто высеченный из чёрного мрамора.
Молодой человек держал под уздцы вороного жеребца, и даже конь, казалось, перенял мрачную силу и суровую выправку своего хозяина.
Он, как всегда, облачён в чёрное. Ни намёка на цвет, ни единой детали, смягчающей этот мрак. На фоне заснеженной округи он пестрёл словно угольное пятно, чужое, опасное. Беспородная дворняга среди выведенных для охоты гончих — так он смотрелся в моей памяти, так же он смотрелся и сейчас. От одного только его силуэта в груди зарождалось то неприятное чувство, когда каждая клетка тела шепчет: «Беги».
За этот год он изменился. Подрос, плечи расправились, шаг стал тверже, движения — медленнее, вывереннее. В нём появилось что-то звериное, первобытное, будто за этой человеческой оболочкой скрывается хищник, готовый в любой миг сорваться с цепи. Еще немного — и он превратится в одного из тех великанов из старых сказок, о которых шепчут у костра, пугая детей и заставляя взрослых креститься.
Если я не ошибаюсь, у них с Клодом разница всего лишь в несколько месяцев, и старшим всё же остаётся мой брат. Но если поставить их рядом... какой горький обман. Клод казался меньше, мягче, как будто сама жизнь пригибала его плечи, а Аарон, наоборот, возвышался — прямая, несгибаемая фигура, полная угрозы. Я невольно сжала пальцы. Невольно вспомнила... тот клинок, обагрённый кровью.
«Почему же он жив, а их больше нет?» — эта мысль жгла изнутри каждый раз, когда я встречала его взгляд.
Мысли смешались. Он поднял голову, его взгляд — прямой, цепкий — встретился с моим. На мгновение показалось, что дыхание перехватило. Господи... только бы он не подумал, что я таращусь, как простушка из деревни.
Он склонил голову в приветствии. Я ответила тем же, и тут же отвернулась к Люку.
— Виконт поедет с нами? — переспросила, заранее зная ответ.
— Да, госпожа. Вы наверняка знаете, что ваш отец является покровителем милорда. Сейчас отец господина Аарона в отъезде, поэтому герцог Шеон пригласил его погостить.
— Благодарю, сэр Люк, — кивнув рыцарю, я убрала заледеневшие руки в карман.
Поскорей бы добраться домой!
Сейчас конец 1742 года. Насколько помню, граф Валентайн, отец Аарона, находится в графстве Фирсон, куда его отправили по поручению императора. Земли Фирсонов раскинулись на устьях широкой, бурлящей реки Плюсси. Эта река — словно жила империи, несущая жизнь, но одновременно и самая грозная преграда для врагов. Если она падет вместе с графством, то дорога в самое сердце Рекруа, к столице Гралеону, окажется открытой. Тогда ничто не удержит хвасанцев. Я прекрасно помню: в моей прошлой жизни до этого всё же не дошло. Но кто даст гарантию, что история повторится? Эта мысль, как холодный ветер, пробирает меня до костей.
За свою короткую жизнь я ни разу не встречала хвасанцев. Всё, что знаю о них, — это рассказы. Их рисуют дикими, беспощадными, словно зверей в человеческой шкуре. Но ведь и рекруанцы далеки от святости. Я лучше многих знаю, сколько жестокости скрывается в людях. Например — во мне самой.
Да, я не считаю себя невинной овечкой. Моих рук ещё не касалась чужая кровь, я не вонзала клинки и не подливала яд в кубки. Но разве мысли — не преступление? Я слишком часто мечтала об этом. Слишком сладко представляла, как сжимаю рукоять, как металл входит в плоть, а из раны вырывается горячая, парящая кровь. Как бывший жених корчится у моих ног, а его дыхание рвётся последними хрипами. Я видела это во сне, в грёзах, в своих самых ярких желаниях. Его бездыханное тело — у моих ног. Я — над ним, гордая, выпрямившаяся, перешагиваю через зловонный труп, и в груди — оглушающее ликование.
Я мечтала о таком конце каждый день. Утром, когда открывала глаза и видела первый солнечный луч. Вечером, когда тьма окутывала спальню и я молилась шёпотом. Эти картины приносили мне странное, извращённое утешение. Вся моя злоба, отчаяние, боль — всё, что терзало душу, словно вырывалось наружу, оставляя после себя пустоту и сладкое послевкусие.
Да, это стало моей молитвой. Моей мантрой. Моим утренним и вечерним причастием.
Все люди жестоки. Одни больше, другие меньше. Такова наша суть, и изменить её невозможно. Кто-то прячет эту жестокость под масками улыбок и приличий. Кто-то живёт ею открыто. А я... я просто научилась признавать её в себе.
Продолжить разговор с сэром Люком мне не дали. К нам быстро подошёл рыцарь, товарищ моего верного защитника. Он резко поклонился, бормоча невпопад какие-то извинения, и почти силой увёл сэра Люка прочь. Я осталась стоять одна. Точнее — почти одна.
Со всех сторон меня окружали рыцари — человек десять, не меньше. Их шаги отдавались глухим эхом по заснеженной земле, доспехи позвякивали в такт каждому движению. Они стояли напряжённо и настороженно, готовые выхватить клинки в ту же секунду, если тишину разорвёт крик или свист стрелы. От них веяло тяжёлым запахом железа, кожи и конского пота. Даже не удивлюсь, если за их спинами прятались ещё несколько запасных мечей и кинжалов — на случай, если первые окажутся в крови.
Эти люди были моим щитом. Каждый мужчина, на чьей груди сиял герб — расправивший крылья феникс, — а за спиной колыхался фиолетовый плащ, был из моего рода, присягнувший дому Сайрес. Некоторых я знала с детства, ещё когда они сопровождали нас с братом в охоте или наблюдали за нашими детскими играми. Их лица внушали доверие, и с ними я чувствовала себя спокойнее.
Но всё изменял один взгляд.
Тот, у кого на пальце темнел массивный перстень с головой волка, он не был для меня щитом. Наоборот — от него исходила такая угроза, что по коже пробегал ледяной озноб. Стоило мне лишь задержать на нём взгляд, как в груди что-то сжималось, а внутренний голос, громкий и настойчивый, словно колокол, кричал одно и то же: «Беги! Беги от него!»
Аарон.
Я знала, кто он, знала, что он опасен. Его имя само по себе стало символом боли и предательства. Я прекрасно понимала, что никогда не смогу стереть из памяти того, что он совершил. Его присутствие рядом срывает все мои маски, заставляя сердце колотиться так, будто оно вот-вот разобьёт рёбра изнутри.
Но, несмотря на всю неприязнь, несмотря на страх и ненависть, внутри меня всё равно рождалась предательская слабость. Потому что временами, слишком ясно и слишком отчётливо, я вспоминала свой последний день во дворце...
Запертая дверь открылась, и я медленно обернулась к ней, готовая увидеть кого угодно — гвардейцев, Мэвела, императора. Но не его.
Аарон.
Он заполнил собой весь проём, как тень, заслонившая свет. Его фигура в доспехах казалась ещё массивнее в этой тесной золотой клетке, а в руке он сжимал меч. Клинок был свежо окровавлен, по лезвию всё ещё стекали алые капли. Они падали на мраморный пол с мерзким, вязким звуком кап... кап... кап, оставляя за ним след.
Я сглотнула, но горло будто сомкнулось железным обручем. Ворот платья душил меня, дыхание сбилось. Ноги приросли к полу. Страх оплёл всё тело холодными цепями. Я не могла ни шагнуть, ни закричать — только смотреть.
Я готовилась умереть. Думала о смерти каждый день, но встретить её лицом к лицу... И именно от этой руки... это было невыносимо. Перед глазами вспыхнули картины — отец, брат, мёртвые, их кровь на этом же мече. Я была последней в этой цепочке. Последней жертвой.
Шаг. Его сапог скрипнул по мрамору, и сердце ударилось в рёбра.
Ещё шаг. Я зажмурилась, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.
Мир сжался до звука его шагов. Я была завернута в саван обречённости, и единственное, чего хотелось — чтобы это закончилось скорее.
Секунда. Две. Тишина.
Я осмелилась приоткрыть один глаз. Он стоял в шаге от меня. Меч в руке, кровь на лезвии, но в глазах — ни тени ярости. Там было что-то другое. Что-то, чего я не ожидала увидеть.
— Что... про... — сорвалось с моих губ, но я не смогла договорить.
— Я помогу тебе, — перебил он и протянул свободную руку. Чистую. Без капли крови.
— Дай мне руку, и я вытащу тебя отсюда. Обещаю.
Я застыла. Это звучало как глупая, бездарная шутка. Как издевательство. Ведь это Аарон — тот, кто был верен императору, кто проливал кровь моей семьи. Последний, от кого можно ждать спасения.
И всё же... он не убивал меня. Он протягивал руку.
Почему?
Я смотрела на протянутую ладонь, словно на змею, готовую ужалить.
В груди сжалось так, что стало трудно дышать.
«Ложь. Это обман. Сейчас он схватит меня, вонзит меч — и всё».
Но если так, почему он медлит? Почему не добивает?
Капли крови с его клинка падали рядом с моими туфлями, оставляя тёмные пятна на золочёном полу, а его рука оставалась чистой. Чистой.
— Ты... играешь со мной, — хрипло прошептала я, пытаясь спрятать дрожь.
— Нет, — в его голосе не было привычной жестокости. Только твёрдость. — Если останешься, умрёшь.
Я сжала кулаки до боли, ногти впились в ладони.
Как же хотелось ударить его, плюнуть в лицо, закричать, что он убийца! Но слова застряли в горле.
— Госпожа, вам плохо?
Резко повернувшись, я увидела Элен, которая с тревогой смотрела на меня. Её лицо полностью отражало то, что творится у нее в голове и душе.
Всё время, когда ухожу головой в свои воспоминания, я перестаю следить за эмоциями на своем лице. Становлюсь слишком серьёзной и угрюмой для своего возраста. Многих это приводит в замешательство.
— Всё в порядке, не стоит переживать, Элен. Я просто вспомнила, как в прошлую поездку меня укачало, — обронила я с ленивой улыбкой.
— О, об этом не беспокойтесь! — оживилась она, глаза её засветились от усердной заботы. — Я подготовилась: травы, сушёные фрукты, плед... Если станет хуже, скажите только слово, я всё устрою.
Я фыркнула, не удержавшись:
— Настоящий воин, готовый к битве с самой страшной угрозой — дорожной тоской, — заметила я, и уголки моих губ дрогнули.
Щёки Элен залились краской, но она тут же, будто спасаясь, перевела разговор:
— Вы слышали, что с нами поедет виконт Реверди? Граф Валентайн сейчас на передовой, и о юном милорде позаботиться некому. Как жаль...
— Жаль? — приподняла я бровь. — Скорее уж любопытно. Ещё один юный благородный среди нас... Пожалуй, дорога точно не будет скучной.
Элен всех жаль. Дай ей только возможность, она будет жалеть весь мир. Настоящая невинность. Если бы не знала её столько лет, приняла бы за дурочку, лицемерку или же блаженную.
От скуки перевела взгляд за спину девушки. Он всё еще стоял на том же месте, только теперь его ладонь медленно скользила по шее вороного жеребца. Конь доверчиво наклонил голову, будто признавая силу хозяина. Ветер трепал края его плаща, и на миг мне показалось, что он стал частью этой зимней мглы — черное пятно, из которого веяло безмолвной угрозой.
Войска графа Валентайна и графа Фирсона будут биться до последнего, не позволят врагам пройти дальше. Но я знаю цену этой стойкости — слишком высокую. Они потеряют почти всё. Это станет трагедией, чьи отголоски ещё долго будут висеть над всей империей.
И всё же... именно он, этот молчаливый юноша, через пять лет войдёт в королевский дворец Хвасана. Именно его меч снесёт голову короля Рэймса, и череп взлетит на пику над стенами Асхеда. Так завершится десятилетняя война и падёт гордый Хвасан.
Я не видела этого своими глазами — кронпринц сам рассказал мне, смакуя каждую подробность, словно это был его личный триумф. На самом деле, он въехал в столицу лишь после того, как всё было кончено. Как любят говорить многие: «На всё готовое».
Мэвел никогда не был на войне. Когда его ровесники — мальчишки пятнадцати, шестнадцати лет — сражались на передовой, он сидел в тепле и роскоши. Его бережно хранили, словно хрупкую драгоценность, наследника, на которого возложены надежды. С него сдували пылинки, и никто не позволил бы рисковать жизнью.
И где только были мои глаза, когда я влюблялась в него? Наверное, там же, где и его человечность.
— Как прошёл ваш год?
Сэр Люк появился возле нас так неожиданно, что я даже вздрогнула. Хотя, похоже, это удивило только меня — Элен застыла и вся залилась краской. Конечно, кто угодно мог бы списать её румянец на холодный воздух, но я-то знала истинную причину.
Сэр Люк, третий сын восточного лорда. Старший брат унаследует титул, средний уже выбрал путь служения богу врачевания и мудрости — Ненуму, а вот ему, Люку, выпала дорога рыцаря. Недолго думая, он поступил в Академию и заслужил свои доспехи. Красивый, обходительный, слишком уж правильный — в нём было всё, что заставляло юных девушек робеть и терять дар речи.
Моя Элен, дочь рыцаря из рода Сайрес и нашей экономки, всегда была рядом со мной. Единственный ребёнок в семье, рано потерявший отца. С детства её готовили к тому, чтобы стать опорой будущей герцогини. Она часто рассказывала мне, что именно моя мать настояла, чтобы её научили читать и писать. Может, мама тогда руководствовалась добротой или просто здравым смыслом, но Элен превратила это в вечный долг. Теперь она оберегает меня так, словно я — самое ценное, что у неё есть.
И вот сейчас она стоит напротив сэра Люка, краснеет, едва не прячет глаза в пол, но отваживается кивать и отвечать на его вопросы. Их взгляды сталкиваются и тут же отводятся, словно это игра в кошки-мышки, в которой никто не решается сделать первый шаг.
Я перевела взгляд с неё на него и обратно. Даже слепому стало бы ясно, что между ними искрит. Они смотрелись так естественно рядом, будто судьба нарочно расставила фигуры на доске.
«Хорошая вышла бы пара», — мелькнула у меня мысль. И вдруг захотелось увидеть этот день: их вместе, рядом, без робости, без масок.
***
Облокотившись о прохладную стенку, я потеплее укуталась в шерстяное одеяло, которым меня заботливо укрыла Элен. Она, как и я, отвыкла от долгого путешествия и сейчас сжалась в углу кареты, тихо посапывая, этим напоминая мне маленького котёнка.
До усадьбы предстояло ехать две недели. Две недели зимних дорог, метелей и холода. Мы только начали путь, но я уже чувствовала, как этот отрезок времени будет долгим и изматывающим.
Как только зимнее солнце село за горизонт, сильно похолодало, и поднялся ветер. За окном бушевала метель, из-за этого мне стало жаль рыцарей и коней. Немного посидев и подумав, я не выдержала и постучала по стенке, отделявшей меня от кучера.
Карета остановилась. Укутавшись потеплее в плед, быстро выглянула наружу. Леденящий кожу ветер ударил по лицу и сразу же забрался под ворот тёплого пальто. Меня передёрнуло.
— Госпожа, что-то случилось? — перекрикивая вой ветра, спросил сэр Люк, подъехав ближе.
Бедный мой рыцарь. Его всего покрыл тоненький слой снега и инея. Но ни одной жалобы я не услышала. Хотя это не удивительно — он же рыцарь. Он должен в первую очередь беспокоиться о благополучии господ, а своё оставить за пазухой у ноусов, маленьких зловредных духов — похитителей времени. Только вот нельзя оставлять своих защитников идти в такой собачий холод.
— Нам нужно остановиться и переждать бурю, — мне приходилось практически кричать, чтобы рыцарь точно услышал каждое слово. — При таком сильном ветре мы все замёрзнем.
— Я вас понял, сделаем привал.
Услышав ответ, незамедлительно закрыла дверь, но снег всё равно умудрился залететь внутрь.
Прекрасно — тихо подумала я, перед тем как зубы не начали стучать от холода. Замечательно — вторая мысль. Ну а третья — заключительная — была очень кстати, потому что сразу после неё я громко чихнула и разбудила девушку.
Главное — не заболеть.
И это был только первый день пути...
***
Рыцари быстро нашли подходящее место для привала — небольшую поляну, прикрытую со всех сторон высокими соснами. Ветер гудел в кронах, но здесь было хоть немного тише, чем на открытой дороге.
Лошади стояли в кругу, фыркая и переступая копытами по глубокому снегу, из ноздрей вырывались клубы пара. Один из рыцарей, ловко щёлкнув кресалом, высек искры, и вскоре над хворостом вспыхнул первый тонкий язычок огня. Через несколько минут костёр разгорелся, оглушительно треща смолой. Запах горящей хвои и дыма заполнил поляну.
Я невольно подалась ближе, протянув руки к теплу. Холод всё ещё кусал сквозь одежду, но сухое тепло костра постепенно выгоняло из костей зимнюю стынь.
Сэр Люк сел неподалёку, сняв перчатки и растирая ладони, время от времени бросая короткие взгляды на Элен. Та суетилась с котелком, подвешивая его над пламенем. Вскоре по поляне разнёсся запах сушёных трав и кореньев, от которых стало теплее даже душе.
Аарон держался в стороне. Он стоял, опершись плечом о ствол дерева, и молча наблюдал за нами. Его лицо подсвечивалось отблесками пламени: то тёмное и суровое, то вдруг резкое, словно высеченное из камня. В его руках поблёскивал кинжал, и он будто машинально водил пальцем по лезвию.
Я старалась не смотреть в его сторону, но ловила себя на том, что взгляд всё равно возвращается к нему. Его неподвижность пугала больше, чем буря вокруг. Казалось, если костёр трещал и жил своей жизнью, то он был полной тишиной, бездной, в которую можно упасть.
Ветер время от времени врывался в поляну, и вместе с ним прилетали обрывки завываний, похожие на крики. Я вздрогнула, и Люк, заметив это, чуть подался вперёд:
— Не волнуйтесь, госпожа. Мы поставили часовых, никто нас не потревожит.
Я кивнула, но тревога не уходила. Тени от пламени плясали на снегу, делая лес похожим на живое чудовище, которое то тянет к нам когти, то прячется обратно в темноту.
Когда Элен подала мне чашку с горячим отваром, я с благодарностью согрела руки. Запах был пряным, чуть горьковатым, но приятным. Сделав глоток, я почувствовала, как тепло растекается внутри, и почти впервые за этот день позволила себе вздохнуть глубже.
Аарон всё это время не сдвинулся с места. Его глаза в свете костра блестели, как лёд, и, когда я всё же встретилась с его взглядом, сердце на мгновение замерло.
Я отвернулась к пламени, сжимая чашку так, что пальцы побелели.
Почему ты смотришь на меня так, будто знаешь все мои тайны?..
***
Две недели дороги... Сначала я думала, что это пустяк. Но уже на второй день поняла — нет. Дорога зимой превращается в настоящее испытание.
Первый день ещё держался запах академии: чернила, книжная пыль, терпкий аромат свечей. Я вдыхала их, будто боялась забыть. Но уже вечером всё это скрылось за другим — за тяжёлым запахом коней, промокших плащей рыцарей и сырости зимнего воздуха. Карета медленно скрипела по обледенелым колеям, и каждый её толчок напоминал: я далеко от привычного мира.
— Госпожа... — сонный голос Элен раздался рядом. Она прикрыла рот ладонью, скрывая зевок. — Вам холодно?
— Нет, Элен, — улыбнулась я. — Спи. Пока у нас есть хоть немного тишины, цени её.
Она кивнула и снова свернулась клубочком, тихонько сопя. Я долго смотрела на неё и думала: в отличие от меня, она умеет сохранять невинность даже среди этого холода.
На третий день метель настигла нас внезапно. Снаружи свистел ветер, и его вой врывался в щели кареты. Внутри пахло мокрой шерстью плащей, сухими травами — Элен принесла их для успокоения, но они почти не перебивали запах холода. Карета дрожала, словно готова была рухнуть, и мне казалось, что мы едем не по земле, а по пустоте. Я выглянула в щель — пламя факелов плясало на ветру, а рыцари стояли цепким кольцом. Среди них я сразу нашла его. Аарон. Чёрный силуэт, неподвижный, будто и сам был частью этой метели.
Пятый день мы остановились в трактире. Как же я жадно вдохнула запах горячего хлеба и копчёного мяса! Каменные стены гудели от голосов, где-то в углу трещали поленья, и это было почти счастье — слышать живые звуки вместо воя ветра.
— Госпожа, — сэр Люк поставил передо мной чашу с похлёбкой, — прошу, согрейтесь.
— А вы? — приподняла я бровь.
— Мы, рыцари, греемся иначе, — он усмехнулся и слегка коснулся меча на боку. — Пока вы едите — мир подождёт.
Элен тихо хихикнула, а я впервые за много дней почувствовала, как тепло разливается не только в теле, но и в душе.
Но даже там рыцари сидели настороженно, их доспехи тихо звякали при каждом движении. И я понимала: если появятся разбойники, кровь зальёт этот уютный зал так же легко, как дождь заливает мостовую. Тогда впервые я остро ощутила тоску по дому. По саду. По смеху Клода. Его голос звенел в моей памяти, как тонкая струна.
На седьмой день снег скрыл дорогу. Колёса вязли, и лошади тяжело сопели, выпуская облака пара. Я смотрела в мутное стекло и видела только белое безмолвие.
Десятый день. Мы пересекали реку. Старый мост стонал под тяжестью колёс, и я слышала, как доски потрескивают. Внизу вода текла чёрным потоком, пахла сыростью и чем-то железным. Я смотрела на неё и мне показалось, что они похожи на меня саму. Холодные, тёмные, скрывающие в себе слишком много тайн. Я заметила, что Аарон едет чуть впереди. Его плащ развевался на ветру, и он словно сливался с этими водами. Я поймала себя на мысли: он и есть такая же река. Опасная. Непредсказуемая. Но всё равно притягивающая взгляд.
На двенадцатый день дорога вела через лес. Снег там ложился глухо, словно мир накрыла вата. Но стоило ветру качнуть ветви — и вниз обрушивалась целая лавина белого, заставляя коней фыркать. Пахло хвоей и дымом костров, что рыцари поддерживали всю ночь. Я не могла уснуть: где-то вдалеке выл волк, и этот вой был до ужаса похож на человеческий. Я смотрела на огонь, слушала, как потрескивают дрова, и думала, что сама становлюсь такой же — настороженной, как зверь. Маска академической ученицы таяла, оставляя дочь герцога, пленницу собственных воспоминаний.
И вот, четырнадцатый день. Когда карета выехала на простор, я увидела вдали башни и крыши. Мой дом. Сердце дрогнуло, будто изнутри его сжала чья-то рука. Всё это время дорога обнажала меня, слой за слоем. Снег, холод, запах дыма, тяжесть ночей и чужие взгляды — всё это стало моим испытанием. И я поняла: той, прежней Арианы больше нет. Я возвращалась домой другой.
Две недели пути позади. Две недели снега, метелей, качающейся кареты, бесконечных дорог и ночевок в холодных постоялых дворах. Я и сама не заметила, как перестала считать дни — всё слилось в единое белое полотно дороги.
И вот наконец, когда солнце клонилось к закату, вдали показались знакомые очертания. Сначала лишь тёмный силуэт среди белизны, потом башни, крытые черепицей, и, наконец, высокие ворота с гербом нашего рода — расправившийся феникс. Сердце забилось чаще. Родной дом.
Карета замедлила ход. Колёса заскрипели о подмёрзший снег, кони фыркали, выпуская густые клубы пара. Я откинула занавеску и вгляделась в то, что так долго хранила в воспоминаниях. Всё выглядело почти так же, как прежде, но почему-то я видела это иначе. Уже не глазами ребёнка, а глазами человека, пережившего смерть и предательство.
У самых ступеней главного входа ждали. Высокая фигура отца, как всегда собранная и строгая, и рядом — матушка, закутанная в тёплую накидку. Её руки сложены на груди, но даже отсюда я вижу, как она дрожит — от холода или от волнение, не знаю.
— Госпожа... мы приехали, — тихо сказал сэр Люк, открывая дверцу.
Сердце защемило. Я медлила мгновение, прежде чем ступить на землю. Снег под ногами хрустнул, воздух обжёг лёгкие морозной свежестью. Двор окутывал запах дыма из каминов и хвои — тот самый запах, по которому я скучала все эти месяцы.
— Рия — голос матушки дрогнул. Она не выдержала и сделала шаг навстречу. Я не помню, когда в последний раз видела её такой — глаза блестят, губы дрожат, как будто она боится, что я снова исчезну.
Она заключила меня в объятия, крепко, горячо, будто хотела убедиться, что я настоящая, что это не сон. Я сжалась всем телом, как всегда, но впервые не отстранилась сразу. Пусть немного, но позволила себе остаться в её тепле.
Отец подошёл позже. Как всегда, степенно, без лишних эмоций. Он не обнял меня, только положил ладонь мне на плечо. Но этого было достаточно. В его глазах мелькнула искра, которую я так редко видела — почти незаметная, но настоящая.
— Ты вернулась, — произнёс он просто.
— Да, отец.
И в этот миг я поняла: дом всё ещё жив. Он ждёт меня.