Глава 5
— Леди Ариана Дея ле Сайрес, прибыла! — громко возвестил лакей, распахнув двустворчатые двери, и его голос, как колокольный звон, разнесся по залу, возвещая всем о моём прибытии.
Я остановилась в проёме, словно статуя. Казалось, что даже дыхание стало тяжёлым, а воздух, которым я дышала, пропитался тяжестью чужих взглядов и давлением ожиданий. Желания входить внутрь не было. Вообще. Но выбора у меня не оставалось. По красной ковровой дорожке быстро шёл отец — величественный и строгий, словно сама скала.
Я натянула улыбку, почти болезненно натянутую, и, стараясь не выдать дрожи в руках, сделала шаг ему навстречу.
— Уже прибыла? Как раз вовремя, — произнёс он сухо и, окинув меня внимательным взглядом с головы до ног, проверил, всё ли соответствует статусу его дочери. Только удостоверившись, что я выгляжу безупречно, он едва заметно кивнул. — Пойдём. Император ждёт тебя.
Верно... Император ждёт.
***
После семейного ужина, проходящего каждый вечер в нашем доме, отец впервые за полтора месяца вызвал меня к себе в кабинет. От волнения сердце билось так сильно, что я едва различала шаги по ковру. Это была первая встреча с ним с глазу на глаз за всё время моего пребывания здесь.
Боялась ли я его? Нет. Возможно, когда-то давно — да. В те далёкие времена, когда я была ещё наивным ребёнком и казалось, что отец — это горный великан, суровый и всесильный. Но теперь я боялась не его, а того, что он может сказать.
Получив разрешение, я вошла и остановилась у двери, вглядываясь в знакомое и всё же чужое пространство. Стол у окна — всё так же завален бумагами. Слева — личная библиотека отца, строгие тома в кожаных переплётах. Справа — камин, в котором ещё недавно пылал огонь, а теперь угли были бережно затушены. Над камином — картина: наша семья. Я, Клод, отец и матушка.
— Присаживайся, Ариана, — мягко, но властно сказал отец, его голос прозвучал низким баритоном, в котором таилась железная сила.
Только для него я всегда была Арианой. Не Рия, не Ри-ри. Даже в самые редкие минуты нежности он не позволял себе уменьшительных имён. Лишь однажды — на смертном одре — я услышала от него «Рия». Но то было в другой жизни.
Я послушно села на диван, поправив складки платья, словно это могло скрыть моё внутреннее волнение.
— Ты больше месяца не посещала императорский дворец, — заговорил отец, и его слова, как удар молота, упали на меня.
Я невольно сжала руки в кулаки. Конечно, я ждала этого разговора, но в глубине души надеялась... на чудо.
— Император каждый раз при встрече спрашивает о тебе, — продолжил он, не удостоив меня даже взглядом, будто разговаривал с пустотой. — Я говорил, что ты больна. Но это не может продолжаться. Ты будущая мать народа.
Будущая мать народа... Звучит как приговор.
Дворец, куда он приказывает мне вернуться, был для меня не домом, а темницей. Золотая клетка, где меня лишили всего: свободы, достоинства, права на счастье. Два года ада, два года бесправного существования, а после — смерть.
«Интересно... хоть кто-то тогда оплакал меня?» — пронеслась в голове горькая мысль.
— Ариана! — голос отца резанул по ушам. Я вздрогнула. Его серые глаза, холодные, как грозовое небо, смотрели на меня с упрёком. — Ты вообще слушаешь, что я говорю? Прекрати витать в облаках!
— Простите, отец, — тихо ответила я.
Я обязана быть сильнее. Не ребёнком, не наивной девочкой, бегавшей за принцем. В этом теле десятилетней я должна думать как женщина, пережившая предательство и смерть.
— Я не люблю повторять, — сказал отец жёстко. — Будь благодарна богине Фелисити, что ты моя дочь. Иначе ты бы не сидела здесь.
— Да, отец.
— Завтра ты посетишь дворец, — подвёл он итог, не оставив мне выбора.
Я молчала. Но в груди клокотал протест.
— Могу ли я сказать кое-что, отец? — набравшись смелости, я встретила его взгляд прямо.
Он снял очки, устало потер переносицу, а затем снова посмотрел на меня.
— Говори.
— Разорвите мою помолвку с кронпринцем.
В комнате повисла тишина. Глаза отца прищурились, и впервые за долгое время я увидела в них удивление.
— Я недостойна трона, — твёрдо сказала я, сжимая ткань платья. — Такая, как я, не сможет завоевать любовь народа.
Вернее — я не хочу быть связана с убийцей. Пусть лучше я буду одинокой до конца жизни, чем ещё раз окажусь игрушкой в руках королевской семьи.
Я знала: когда-то отец возражал против этой помолвки. Но я настояла. Я, ослеплённая глупой детской любовью. Теперь настало время исправить ошибку.
— Прошу прощения, отец. Я должна была понять это раньше. Но меня ослепила власть. Теперь я вижу ясно.
Я затаила дыхание. Всё решалось именно сейчас.
— Если это всё, то можешь идти, — холодно произнёс он.
Я резко подняла голову. Его слова ударили, как плеть. Что? Это согласие или отказ?
Но отец больше не смотрел на меня. Он откинулся в кресле, подперев голову рукой. Его лицо стало непроницаемым.
— Не забудь про дворец, Ариана, — добавил он, словно мы и не обсуждали ничего важного.
Я поклонилась и вышла.
«Проклятье...»
***
И вот теперь я снова здесь. В месте, где рухнули все мои наивные мечты.
Когда-то, в детстве, дворец казался сказкой. Белоснежные стены, сияющие мраморные колонны, сверкающие витражи. Каждый зал словно дышал величием. Я была маленькой девочкой и верила, что живу среди богов.
Теперь же всё это казалось не золотом, а паутиной. Не храмом величия, а клеткой.
Я шла за отцом по длинному тронному залу, ковёр глушил шаги. В груди сердце стучало так, будто хотело вырваться наружу.
На возвышении сидел Император. Светлые волосы, холодные голубые глаза — точная копия его сына. Наглая, вальяжная поза. Даже в присутствии моего отца он не счёл нужным выглядеть достойно.
Я сделала реверанс, как учили с детства, — ноги скрещены, ткань юбки красиво раскинулась, руки дрожали, но я держала их крепко. Сердце билось так громко, что казалось, будто весь зал слышит его удары.
— Ваше Императорское Величество, — произнесла я громко и чётко.
Император не спешил отвечать. Он сидел на троне, обитым пурпурным бархатом, и вальяжно склонился вперёд. Казалось, всё вокруг существовало лишь для того, чтобы обрамить его фигуру: золото, узоры, холодный мрамор под ногами, тяжёлые шторы, за которыми таилась тьма. Даже гвардейцы, стоящие у колонн, казались не людьми, а статуями, выточенными для того, чтобы он чувствовал себя богом.
— Здравствуй, дитя, — наконец сказал он. — Давно не видел тебя.
«Давно?» — хотелось рассмеяться. Месяц. Всего лишь месяц. Но каждое мгновение моей свободы я бы отдала, лишь бы никогда больше не видеть этого человека.
— Мне очень жаль, — тихо ответила я, чувствуя, как уголки губ болезненно тянет натянутая улыбка.
Он улыбнулся в ответ — тяжёлой, ленивой улыбкой человека, которому принадлежит всё. И продолжил рассматривать меня. Его взгляд был не как у отца, полный суровости и заботы, и не как у брата, где теплилась любовь. Этот взгляд был хищным, изучающим. Будто он взвешивал на весах не меня, а украшение, редкую вещь, которую можно поставить в витрину.
— С каждым днём ты становишься всё прекраснее, — медленно произнёс он. — Богиня Амара щедро одарила тебя красотой. Ты под стать моему сыну.
Я едва не содрогнулась. Внутри меня всё сжалось в отвращении. Его слова тянулись, как липкий мёд, от которого мутило. А он продолжал, словно смакуя каждую букву, словно проверяя, как глубоко вонзится кинжал в моё сердце.
— Так похожа на Изабеллу...
Имя матери обрушилось на меня, как удар молнии.
Я резко подняла глаза и встретилась с его холодным взглядом. Он сказал это почти равнодушно, как будто между прочим, но во мне всё оборвалось. Моя мать. Моя светлая, добрая мама, о которой почти ничего не осталось. Ни портрета, ни одежды, ни письма, даже её голоса я не помню. Только кольцо, которое я прячу ото всех, и едва уловимый силуэт в памяти — свет, тёплый и ласковый, к которому я тянусь, как мотылёк к огню.
И этот человек, сидящий на троне, посмел произнести её имя. В его устах оно прозвучало оскорблением.
Грудь сжало так сильно, что стало трудно дышать. Я готова была закричать: «Не смей говорить о ней! Ты не имеешь права! Ты — причина, по которой её больше нет!» Но я лишь опустила голову, пряча глаза, чтобы никто не увидел бушующую бурю внутри меня.
Я скучала по ней с каждой прожитой секундой. Скучала по голосу, которого не слышала, по улыбке, которую могла только вообразить. Иногда мне казалось: если бы мать была рядом, я бы никогда не стала той наивной глупой девочкой, что бежала за принцем по пятам. Если бы она была жива, я бы знала, как быть сильной. Я бы знала, что значит быть любимой.
Но её нет. Есть только кольцо и пустота.
Я стояла, как вкопанная, и чувствовала, как горькие слова рвутся наружу, но заставила себя промолчать. Если заговорю — снесут голову. Если промолчу — уцелею. И тогда, быть может, когда-нибудь я отомщу.
Отец шагнул вперёд:
— Мы можем поговорить наедине?
— Хорошо. Леди Ариана, — Император улыбнулся. — Был рад вас видеть.
Я сделала реверанс, три шага назад, и только тогда повернулась.
Только выйдя за двери, смогла вдохнуть полной грудью.
За дверью меня уже ждали. Элен сегодня выглядела очень даже ничего, а рядом с ней стоял рыцарь нашего рода — сэр Люк. Он был посвящён в рыцари всего полтора года назад, но уже выглядел так, будто с мечом родился. Молодой, едва достигший совершеннолетия, с прямой спиной и серьёзным выражением лица, он всё же не походил на сурового воина: в его светлых глазах ещё теплилась искренняя доброта.
Прямые волосы цвета спелой пшеницы спадали на высокий лоб, смягчая строгие черты и придавая ему облик больше поэта, чем солдата. Но в движениях ощущалась сила, уверенность — та самая надёжность, которой так не хватало мне рядом с мужчинами этого дворца.
Я шла медленно, хотя внутри хотелось бежать.
Неожиданно я остановилась. Передо мной возвышалась белоснежная дверь с позолоченными узорами и золотой ручкой. Та самая дверь...
Моя рука сама собой дрогнула, зависнув в воздухе. В висках зазвенело, дыхание стало рваным, а колени предательски ослабли. Воздух здесь был тяжелее, словно стены хранили в себе прошлое и давили на грудь.
И тут память ударила всей силой:
— гул тяжёлых сапог гвардейцев Императора по мраморному полу;
— резкий скрежет замка, будто сама сталь смыкала пасть;
— холодный звук ключа, провернувшегося в скважине, — как приговор.
Меня заперли здесь. Заперли. Я билась в эту дверь кулаками, пока костяшки не разбила до крови. Крик вырывал горло, превращался в хрип, но никто не пришёл. В ответ была лишь глухая тишина и равнодушие камня.
Я помню запах. Тяжёлый, вязкий — запах железа и крови, тянущийся по коридорам. В комнате же стояла другая пытка: сырость, плесень и гниль пропитывали воздух, каждое дыхание жгло горло, оставляя сухой комок внутри. Когда я падала на пол, ладони ощущали липкую прохладу камня, он будто вытягивал из меня тепло, как живое существо, жадное до жизни.
Дни и ночи переплетались в одно. Свет не проникал внутрь, и время теряло смысл. Я мерила шагами расстояние от стены до стены, пока ноги не подкашивались, а тишина становилась невыносимым криком.
Сердце билось всё быстрее. Я знала: стоит коснуться золотой ручки — и всё повторится. Щелчок замка. Смех за дверью. Холод одиночества.
— Нет... — выдох сорвался сам собой.
Я резко отдёрнула руку и прижала её к груди. Слёзы обожгли глаза, но я не позволила им пролиться. Никакой слабости. Никакой жалости к себе. Эта дверь не получит власти надо мной снова.
«Нет. Я туда больше не вернусь».
И вдруг — голос. Я узнала его сразу. Голос Мэвела.
Холод пробежал по телу. Я отступила ещё и наткнулась на Элен.
— Госпожа? — её встревоженные глаза встретились с моими. Она всё поняла без слов.
— Сэр Люк, Госпоже опять плохо. Давайте вернёмся в поместье. — Элен осторожно взяла меня за плечи. — Идёмте домой, Госпожа.
Домой. Я и вправду смогу уйти? Меня отпустят? Клетка открыта?
Я судорожно сжала её руку, словно якорь в реальности. Голоса Мэвела становились всё ближе. Я боялась, что меня вновь затянут в прошлое, но вдруг раздался спокойный голос Люка:
— Госпожа, а вы любите лошадей?
Я моргнула и посмотрела на него. Он улыбался мягко и открыто, а в его глазах светилось то спокойствие, которого мне так не хватало. Его слова стали спасительным мостиком в реальность, вытаскивая меня из тисков воспоминаний.
Да, он хотел отвлечь меня. И это сработало. Я поддержала разговор, заговорила о лошадях — существах, которые всегда казались мне воплощением свободы.
Спасибо, сэр Люк. Вы снова спасли меня.