"Союз теней"

Музыка всегда говорила за неё больше, чем слова.
Сейчас — особенно.

[Здесь должна быть GIF-анимация или видео. Обновите приложение, чтобы увидеть их.]

.
Я лежу. Уже давно. Может, минуту. Может, год. Может, вечность.

Иногда я слышу голос Лео — глухо, будто через толщу воды. Иногда — сухой, старческий голос врача, в котором дрожь, как в хрупком фарфоре. Они думают, я не реагирую. Но я реагирую. Я просто не умею больше двигаться. Не умею говорить. Не умею просить. Только стучать. Только беззвучно кричать. Только внутри.

Я заперта.

В стеклянном кубе.

Он прозрачный, как лед, но ни одно слово не проходит сквозь него. Ни один крик. Ни один вздох. Только мои мысли. Они гремят здесь как эхо. Они царапают стены.

Я не знаю, как я сюда попала. Последнее, что помню — огонь внутри. Потом тишина. Потом этот... куб.

Сначала я ждала. Кричала, звала, била по стеклу изнутри. Надеялась, что Лео услышит. Что подойдет ближе. Что разобьёт его. Он смотрел на меня, звал, трогал моё лицо, гладил волосы... но стекло было между нами.

Как же иронично: я чувствую каждое прикосновение — но не могу ответить. Даже моргнуть в ответ — не могу.

Я чувствую, как его рука касается моей щеки. Он думает, что я не замечаю. Что я не живая. Но я замечаю. Всё. Каждую секунду его отчаяния.

Он говорит врачу, что это его вина. Что он не изменял. Что я — его жизнь. Глупый. Мой лев. Мой Дон. Ты правда думаешь, что я не чувствую? Что я не знаю? Я всё знаю. Всегда знала. Просто... боль была сильнее логики. Она стала мной.

Может, я уже умерла?

Может, это и есть загробная жизнь — лежать, слышать, но не говорить. Думать, но не действовать. Слышать, как он зовёт меня, а я... не могу даже дрогнуть в ответ.

Лео.
Мой муж. Моя любовь. Мой грех. Моя судьба.
Я слышу, как он ходит по комнате. Хруст его шагов — будто сквозь лёд. Я бы рассмеялась, если бы могла. Дон, который держит Эмират в страхе, сейчас беспомощен перед одним телом. Моим. Перед моим молчанием.

Он сидит возле меня, кладёт руку на мою ладонь. Говорит почти шёпотом, будто боится, что сломает меня словом.

«Возвращайся...»

А что, если я не могу? Что, если я уже там, по ту сторону?

Я пытаюсь вспомнить, когда началось это чувство, будто я не в теле. Не в жизни. В отдалении от всего. Может, в ту секунду, когда я узнала о его измене. Или, может, раньше — когда умер Адам. Когда умерла часть меня.

Я вспоминаю брата. Его смех. Его глупые шутки. Его руки, когда он поднимал меня на плечи. Мы были детьми, а теперь я здесь — одна. Он бы не позволил мне вот так... лечь и исчезнуть. Он бы бил в стекло со мной. Он бы держал меня.

Прости, Адам. Я подвела тебя.
Ты хотел, чтобы я была сильной. Ты знал, что у меня получится. А я... Я здесь. Пустая. Сломанная.

Я вспоминаю папу. Мой отец — тот, кто научил меня не бояться. Кто всегда говорил: «Семья — это броня, даже когда сердце разбито».
Он бы не узнал меня сейчас. Его дочь — сломанная кукла в шелке. Молчаливая. Призрачная.

А потом... Киара.

Моя Киара.
Она всегда знала, когда я вру. Даже когда молчу. Даже когда улыбаюсь, а внутри — пепел. Она бы стояла сейчас у моей кровати, сжимала мою ладонь и приговаривала: «Ты ещё вернёшься. И когда вернёшься, я задам тебе столько пощёчин, сколько дней ты молчала».
Я бы даже рассмеялась. Но губы не двигаются. Киара, подруга моя... Прости. Мне страшно.

Мне правда страшно.
Не перед смертью — я с ней давно знакома. А перед тем, что я, возможно, потеряла себя. Ту, которая верила, любила, мстила, правила. Я... хочу её вернуть. Но она как будто стоит за зеркалом, смотрит на меня, кивает, но не приближается.

Может, это кара?

Может, это наказание за кровь на моих руках? За тех, кого я убила? За тех, кого убила наша семья?
Мы думали, что вечны. Мы думали, что боль нас не коснётся. Но у смерти нет морали. Она приходит ко всем. Даже к тем, кто командует смертями.

И всё же... если это карма — пусть будет.
Но я не останусь тут.

Не позволю, чтобы имя Росси заканчивалось моей тенью.
Не позволю, чтобы он, мой лев, жил без света в глазах.
Не позволю, чтобы Киара, которая всегда улыбалась мне — плакала.

Я хочу вернуться.

Я не знаю, как. Я не знаю, как пробить это стекло. Но если ты слышишь меня, Господь, Бог, Судьба, Вселенная — кто бы ты ни был — если ты дал мне испытание, то дай мне и силу пройти его.

Я хочу.

Я хочу жить.
Не выживать.
Жить. Громко. Бешено. До крови. До смеха. До любви.
Я — Вивиана Росси.
Я дочь мафии. Я дочь огня.
Я женщина, у которой забрали голос, но не волю.
И если ты, смерть, ещё рядом — смотри внимательно. Я встану. Я ещё поднимусь. И ты отступишь.
Не для мести.
Для жизни.

И как только я поднимаю глаза — я вижу трещину. Маленькую, едва заметную на стекле моего куба.
Но она есть.
И это — начало.
    
                     ***
Врач медленно закрыл за собой дверь спальни. Вивиана лежала на широкой кровати, бледная, почти прозрачная, будто жизнь выветривалась из неё с каждым выдохом. Лео стоял, упершись обеими руками в подоконник. Его спина напряжена, подбородок чуть опущен, взгляд — в сад, но видел он не деревья. Он слушал.

— Прогресса нет, — тихо сказал врач. — Ни лучше, ни хуже. Она будто в подвешенном состоянии. Мы можем лишь поддерживать физические показатели. Всё остальное — зависит от неё самой.

Лео молчал. Только пальцы крепче сжали край окна.

— Что ей нужно? — наконец, прозвучал его голос. Глухо. Врач — седовласый мужчина с усталым лицом.
— Люди. Лица. Места. Всё, что способно вернуть её в настоящее. Всё, что может напомнить ей, что она любима. Что её здесь ждут. Ей нужно... зацепиться за что-то. За кого-то.

Долгая пауза.

Лео выпрямился. Медленно, точно статуя, пришедшая в движение. Лёгкий поворот головы — и теперь он смотрел прямо на врача.

— Время уходит, — сказал врач.— Не днями. Не часами. Мгновениями. Мы теряем её не постепенно — мы просто... не успеваем.

Лео подошёл к кровати. Сел на край. Его пальцы коснулись руки Вивианы — тонкой, почти невесомой. Он провёл большим пальцем по её суставам, будто запоминая.

— Я не позволю ей исчезнуть, — сказал он медленно, будто самому себе. — Не дам. Если нужно, я привезу сюда весь чёртов мир. Всех, кто значил для неё хоть что-то. Всё, что она когда-либо любила.

Он повернулся к врачу, холодно, точно вопрос уже решён:

— Список. Мне нужен список всего, что может вернуть её обратно. Пока я ещё могу.

Тишина, такая, что даже мафия боится шевельнуться.
На втором этаже, в спальне с закрытыми ставнями, Вивиана — едва дышащая тень самой себя. А внизу, под лестницей, Киара наконец появилась. Лео стоял, прислонившись к стене, словно его прибили к ней холодными гвоздями.

Он не ожидал, что она приедет так быстро.
Но вот она. В порванных джинсах, с лондонским акцентом в гневе и залитыми слезами глазами.

— Где она? — выдохнула Киара.
Голос сорвался. Раньше у неё всегда был железный голос — как у той, кто не привыкла плакать. А сейчас — будто что-то в ней хрустнуло.
Хуже всего — он знал, что именно.

Лео не двинулся с места. Только смотрел на неё.
Долго. Слишком долго.
— Наверху. Но подожди. — Голос низкий, сдержанный, как у человека, который слишком долго держит себя в руках.

— Подожди?! — Она вскинула глаза, как хищник, который только что понял, что загнан в ловушку. — Подожди что, Лео? Подожди, пока она умрёт, а ты мне это скажешь между кофе и сигаретой?

Он резко подошёл ближе.
— Не начинай.

— Не начинай? Ты серьёзно? — Она толкнула его в грудь. — Я её лучшая подруга. Я должна была знать. Чёрт, Лео, ты должен был мне сказать.

— А ты бы что сделала? — Он схватил её за запястье. Не больно, но так, что она почувствовала всю его ярость. — Прибежала? Расплакалась? Подняла панику, рассказала кому-то ещё? Она и так на грани. А если кто-то узнает...

Он не договорил.
Но Киара поняла.
Всё-таки она знала Лео слишком хорошо. Лучше, чем он хотел бы.

— Я думала, что это просто её новый запой молчания, — прошептала она. — Она иногда так делает. Пропадает, не отвечает. Я злилась, знаешь? Злилась, что она исчезла. А она... — И тут Киара села прямо на лестницу. Просто опустилась. Как будто в ногах не осталось сил. — А она умирала, да?

Он молча сел рядом.
Минуту. Две. Наконец сказал:

— Не умирает. Ещё нет. Но... мы теряем её. С каждым часом — больше. Она просто... уходит, Киара. — И тут голос его сорвался. — Как песок сквозь пальцы. Всё, что я делаю, всё, что я говорю — будто бьюсь об лёд.

— Ей нужно что-то своё. Люди. Вещи. Причины, — прошептала она. — Напомнить ей, кто она.

Он кивнул. Медленно.
— Я не справляюсь.
И это было первое настоящее признание. Не перед бабушкой, не перед врачом, не перед зеркалом. Перед ней.

Киара сжала его ладонь.
— Справимся. Вместе. Мы ей всё вернём. Даже если придётся сжечь весь этот чёртов мир.

Лео стоял у камина. Спина прямая, руки зажаты в кулаки. В огне что-то потрескивало, будто подыгрывало тишине.

Марко сидел в кресле, вытянув ноги вперёд, сигара в руке тлела, но он её не курил. Лука, молча, наливал по второму кругу. Три бокала. Один — для него. Один — для Марко. И один — для Лео.

— Она ещё дышит? — хрипло спросил Марко, не поднимая взгляда.

— Да, — коротко. У Лео голос был усталым. — Но будто где-то далеко.

— Сколько дней уже? — теперь Лука. Спокойный. Собранный.

— Не знаю .. — Лео наконец обернулся. — Врачи говорят: время утекает. Сквозь пальцы. Как песок. С каждым часом мы теряем её больше и больше. И если не напомнить ей, ради чего стоит остаться... она просто... не вернётся.

— Напоминать умеют не врачи, — тихо сказал Лука. — Это умеем мы.

Марко поднял голову. Глаза налиты злостью.
— Что ты хочешь, чтобы мы сделали, Лео?

— Найдите то, что её держит. Не меня. Не комнату. Не кольцо. А её прошлое. Её брата.

Лука кивнул.
— Киара уже рассказала про коробку Адама. Мы с Марко выезжаем с рассветом. Один след — в родовом доме. Второй — в старом архиве семьи.

— Это не приказ, — добавил Марко, — даже если звучит, как приказ. Это... потому что она стала нашей. Мы не можем по-другому.

Лео впервые за всё это время посмотрел на них. .
— Я не просил.

— А и не нужно, — бросил Лука. — Семья — это не просьбы.

Он протянул Лео бокал. Тот взял. Стекло стукнуло о стекло.

Мужчины молча пили.

                                  ***

Комната была наполнена полумраком. Шторы плотно закрывали окна, в воздухе стоял запах лекарств, чистоты, тревоги. Все было стерильно, слишком стерильно — не по-домашнему. Ни одного признака жизни, кроме самой жизни, угасающей на глазах. Вивиана сидела на кровати, спиной к изголовью, взгляд устремлен в пустоту. Она была похожа на фарфоровую статуэтку — красивая, хрупкая, безмолвная. Киара сидела у края кровати, сжала её холодную ладонь, как будто надеясь согреть её не кожей, а своей душой.

— Ты слышишь меня? — прошептала Киара, но ответа не было. — Я не знаю, где ты сейчас... В каком месте ты там, внутри себя... Но ты не имеешь права так со мной. Слышишь, Ви?

Пальцы подруги дрожали.

— Я скучаю, как ребёнок, когда уходит его мама. Я вспоминаю, как мы воровали вино с кухни в восемнадцать. Как ты вытаскивала меня из всех передряг, как кричала на меня, когда я собиралась замуж за того идиота. Ты — моя семья, ты — мой дом. Если ты уйдешь... я не прощу. Ни тебе, ни себе, ни этому миру.

Она замолчала, прикусила губу, слёзы стекали по щекам, а потом — более уверенно, с нажимом:

— Если ты меня бросишь — я тебя возненавижу. Я не позволю тебе просто так раствориться, как дым. Ты слишком много значишь. Ты слишком многое дала нам всем. Лео, он... он здесь каждую ночь. Он не уходит. Он спит в кресле. Он смотрит на тебя, как будто вот-вот исчезнет сам. А я... Я чувствую, как от тебя уходит всё, что делало тебя тобой, и я... я не знаю, как это остановить!

Дверь заскрипела.

Лео вошёл первым. Лицо — мрачное, в глазах бессонные ночи, в руке — пыльная, почти заброшенная коробка. Врач шёл за ним. Лео ничего не сказал, просто остановился у края кровати и поставил коробку на столик. На ней — выцветшая фотография: Адам и Вивиана. Смеются. Лето, Тоскана, время до всех смертей, до всех потерь.

— Мы нашли её, — тихо проговорил Лео. — То, что Адам собирал. Вдруг... вдруг в этом есть ответ.

Киара медленно обернулась, её дыхание сбилось. Она сжала пальцы Вивианы крепче, как будто хотела не дать ей исчезнуть.

Вивиана впервые за всё это время повернула голову. Медленно, тяжело. Её взгляд остановился на коробке. И что-то дрогнуло. Внутри. Не в теле — в сердце.

Именно в этот момент всё словно сорвалось с нитей: мониторы начали мигать, сигнал тревоги прорезал комнату, как крик. Киара вскочила, Лео рванулся вперёд.

— Ви?! — выдохнула Киара.

Вивиана осела на кровать. Резко. Беззвучно. Пальцы выскользнули из руки подруги. Показатели начали падать. Всё — пульс, давление, дыхание. Линия на мониторе дрогнула и вытянулась в прямую полосу.

— Нет... нет... — заорал Лео. — Делай что-нибудь!

Врач уже бросился к оборудованию. Словно в безмолвном кошмаре Лео отступил на шаг, как будто в его мире треснула земля. Киара закусила кулак, чтобы не закричать. Всё было как во сне, как в том моменте, когда ты просыпаешься от падения и не можешь понять, жив ли ты.

Клиническая смерть.

Врач кричал. Команды. Удары дефибриллятора. Молчание.

Писк стал ровным.

Прямая линия.

И только тогда Киара по-настоящему поняла, что потеряла подругу.

Минута спустя.
Механика снова заработала.
Пульс — слабый.

Сердце — бьётся. Но сознания нет.

— Кома, — сказал врач. — Клиническая смерть была. Мы успели. Но она...

Киара сжала пальцы.
Смотрела на Вивиану, уже не говорила. Просто — молилась.
 
                          Вивиана

Киара говорила.

Я видела, как шевелятся её губы. Видела, как её глаза наполняются тревогой, как дрожат пальцы, когда она касается моего плеча. Но я не слышала ни одного слова. Ни звука. Ни дыхания.

Как будто между нами — невидимая стена. Как будто между мной и этим миром — смерть.

А потом я увидела коробку. Маленькую, ничем не примечательную на первый взгляд, но она... звала. Не вещь, а символ. Как будто именно она ждала меня всё это время. В ней не было ни пуль, ни яда, ни ножа. В ней было то, чего не видно, но от чего не отвести взгляд.

И в тот миг что-то во мне оборвалось.

Холод прошёл по позвоночнику. В груди стало тихо. Слишком тихо. Даже не больно — просто пусто. Пальцы онемели. Киара, я думаю, кричала. Кто-то ворвался в комнату. Лео? Марко? Я не знаю. Потому что я уже не здесь.

Я умерла.

А дальше была тьма.

Но не злая. Не страшная. Просто... другая.

И в этой тьме — голос.

Он не имел звука, но я слышала. Не имел тела, но я чувствовала. Он не имел начала и конца. Он всегда был рядом.

— Смерть — лишь первый шаг... Смерть — весь смысл жизни, конец и начало цикла.

Я не испугалась. Потому что всегда знала, что она где-то рядом. Я чувствовала её с детства — в шорохах, в одиночестве, в выборе. Она была моей тенью.

— Лишь познав смерть, можно стать той, кто знает Мир.
Кто знает Жизнь. И кто поведёт за собой людей...

Я не знаю, шевелила ли я губами, не знаю, звучит ли это вслух. Но я спрашиваю — зачем?

И Смерть отвечает:

— Я всегда забираю своё.

Голос не обвиняет. Он не требует. Он просто говорит — и его нельзя не услышать.

— Прежняя Вивиана мертва. Ты мертва. Ты умерла!
И мечты твои исчезли вместе с тобой!

Я вижу себя, ту, которая смеялась на террасе. Которая мечтала о семье, о другом пути. Я вижу её — живую, глупую, яркую.
И я понимаю: её больше нет.

— Не цепляйся за своё бессмысленное существование.
Ты весь мир. И весь мир — это ты. Он в тебе... он во мне...
Переродись, воспрянь духом.

Я — весь мир? Я — не тело? Я не принадлежу ни Лео, ни Киаре, ни себе?

— Ты намного больше, чем глава рода, чем невеста,
чем обычная благородная девушка.
Тебе суждено вести за собой людей!
Суждено умереть и переродиться.

В груди всё ещё пусто. Но в голове — пульс. Тихий, как биение сердца за миллионы километров.

— Лишь та, что знает Смерть, может познать Жизнь.
Всё прочее — пыль...

Я всегда чувствовала, что то, что мы делаем, не имеет смысла. Деньги, оружие, кровь, клятвы — всё это сотрётся.
Но почему я?

— Люди забыли о том, кто они.
Пора им напомнить.

Я чувствую жар. Не телесный — духовный. Как будто кто-то открывает дверь изнутри. Как будто кто-то срывает покров.

— Невозможно построить новое на месте старого,
не уничтожив всё до основания...
Освободи место.
Освободи людей.
Подчини себе их волю — и веди!

Я сжимаю кулаки, хотя тела нет. Я вижу лица — те, кто пострадают. Те, кто останутся. Я чувствую боль тех, кого люблю.

— Я заберу всех, кто тебе дорог.
И заберу тебя — у всех, кому ты дорога.

Я хочу кричать, хочу молить — но не могу. Потому что внутри всё уже решено.

— Ты умерла, чтобы в тебе погибли все твои человеческие мечты и желания.
Чтобы ты поняла, насколько ничтожны и мелочны люди,
как они глупы и трусливы перед таинством смерти,
перед своей судьбой.

Я не отрицаю. Я знаю. Я видела это каждый день.

— Нет своих, нет чужих...
Смерть ждёт всех,
если род людской не опомнится,
не прислушается ко мне.
К нам...

А потом — тишина.

Пустота. Конец.

А возможность. Как будто у меня появился выбор.
Или нет.

Потому что Вивиана, которую вы знали, умерла.

А та, что откроет глаза — уже не будет ею.