ГЛАВА 2
ЗОЯ
Воскресное утро.
Это время, которое всегда было связано с семьей, с чем-то священным, чем-то привычным. Мы собирались за столом, но даже этот, казалось бы, спокойный момент был наполнен таким напряжением, что его трудно было не заметить. Вроде бы все те же лица, те же жесты, те же слова, но в воздухе витала тень — незримо, но ощутимо. Мы все были частью игры, которая давно не имела правил. И мы были пешками, так или иначе.
Отец сидел в центре стола, как всегда, с таким выражением лица, будто он и есть закон. В его глазах не было сомнений, как и в его словах. Он начинал молитву, и его голос был настолько мощным, что казалось, будто его слова могли бы затмить даже небо. Я опустила голову, словно сама не имела права смотреть на него, и прислушивалась к каждому его слову. Тишина, как всегда, охватывала нас, но эта тишина была не просто пустотой. Это была тишина, в которой звучала неизбежность, неотвратимость того, что должно было случиться.
Никто не начинал есть, пока старшие не сделают первый глоток. Это был принцип, который невозможно было оспорить. Это был урок, который, похоже, усвоил каждый — выживет только тот, кто умеет подчиняться. И я научилась. Я сидела, сжимая руки в коленях, и знала, что моя жизнь зависит от того, как я буду вести себя, как я буду следовать за их движениями, за их решениями.
Руки отца, сложенные в молитвенный жест, зависли в воздухе, и в этот момент мне казалось, что время остановилось. Я почувствовала, как сама жизнь, как и его руки, висит на волоске. Даже дыхание казалось лишним. Он был всем. Он был тем, кто устанавливает правила, тем, кто решает, кто останется и кто исчезнет.
Мама сидела рядом, её лицо было спокойным, но я могла чувствовать, как это спокойствие было только внешним. Это было что-то хрупкое, что-то, что не могло скрыть ту неуловимую тревогу, что витала в воздухе. Я не могла понять, что именно было не так, но это ощущение было знакомым. Слишком знакомым. И я боялась, что в какой-то момент я сама стану частью этого страха.
Отец, словно почувствовав мои мысли, взглянул на меня с такой холодной решимостью в глазах, что в груди мгновенно сжалось, и сердце будто застыло. Этот взгляд был как ледяной нож, который безжалостно проникал в самое сердце. Он не просто смотрел — он видел все мои слабости, все мои сомнения, каждый уголок страха, который я пыталась скрыть.
— Подними глаза и взгляни на своего отца, — его голос прорезал тишину, как обрывистый, жестокий порыв ветра, и я почувствовала, как этот момент проникает в меня, не оставляя места для бегства. Я пыталась подчиниться, но всё внутри меня противилось этому. Мои пальцы сжались на подоле платья, и я медленно подняла взгляд, ощущая, как каждое движение становится медленным, как если бы я шла по вязкому грязному болоту.
Его глаза не были полны любви или заботы. В них была только холодная угроза и абсолютная власть. Я почувствовала, как дрожь пробежала по моим венам. Словно я снова стала той девочкой, которая ничего не решает. Его власть была абсолютной, и я, как всегда, была безмолвной фигурой в его игре.
— Скоро ты станешь частью другой семьи, другого закона, других правил, Зоя, — продолжил он, и каждое его слово было как удар, пронзающий меня насквозь. Я не могла сдержать дрожь, которая накрыла меня с головой. Это было не просто страхом, это было чувство, что я полностью потеряна. Что теперь моя жизнь не принадлежит мне.
Я не могла ответить, не могла ничего сказать. В его взгляде было столько силы и уверенности, что мне оставалось лишь молчать. Это было не просто подчинение — это было ощущение, что я с каждым словом исчезаю, растворяюсь в его решении, в его праве решать мою судьбу. И я знала: в этот момент я не существую, я лишь его тень, его собственность, как и все, что он может контролировать.
— Мы дали обещание высокопочтенной семье Гаврили, — сказал он, его голос был холодным и грубым, словно резал воздух. И в тот момент я почувствовала, как воздух в комнате стал настолько густым, что мне стало трудно дышать. Он стукнул по столу, и этот звук, как удар молота, эхом отозвался в моей груди.
Я дернулась, не сдержавшись. Мои пальцы инстинктивно сжались, пытаясь удержать себя от того, чтобы не показать страх, который бушевал внутри. Этот страх был не просто перед ним — это был страх перед тем, что меня могут просто "передать", как вещь. Что, возможно, я уже не являюсь собой, а всего лишь каким-то объектом, фигурой в чужой игре. И этот шаг... он был непоправимым. Всё, что я знала, всё, что я когда-то думала, исчезло в тот момент, когда он произнес это слово: "обещание".
Он поднялся со стола, его шаги были спокойными, но каждый из них звучал как удар молота, разрушающий остатки моего мира. Я не могла пошевелиться, не могла отвернуться, хотя каждое волокно моего тела кричало об этом. Он подошёл ко мне, и его взгляд был тяжёлым, как плита, что придавала мне чувство беспомощности. Я чувствовала, как его присутствие заполняет пространство вокруг меня, сжимая грудь, делая воздух в комнате непереносимо плотным.
— Мы воспитали тебя идеальной дочкой, — сказал он, и я заметила, как его голос пронзает тишину. Эти слова не были гордостью. Это было утверждение. Он не спрашивал, он просто говорил, как о чём-то само собой разумеющемся. Его рука мягко, но жестко убрала мои волосы с лица, и я застыла, словно каменная статуя, боясь пошевелиться, боясь нарушить этот момент.
— Такая покорная, — добавил он, и я почувствовала, как его пальцы чуть касаются моей кожи, но в его прикосновении не было тепла. Только холодная уверенность в своей правоте. В своём контроле. Он смотрел на меня, как на нечто, что он создал, что он вылепил, что теперь должно подчиняться.
Мои глаза не смели встретиться с его взглядом. Я не могла. Я боялась, что если я посмотрю ему в глаза, я увижу в них всё, что он скрывает: не любовь, а властную собственность. Я была для него просто объектом гордости, предметом, на который он мог смотреть с удовольствием.
— Через два дня нам нужно встретиться с семьей Гаврили, — сказал отец, его голос был твёрдым, без намёка на сомнение. — Мы обсудим все детали свадьбы. Ты должна быть готова.
Я молчала, не смея поднять глаз. Внутри меня всё сжималось от паники, но я не могла показать этого.
— Ты знаешь, что от тебя требуется. — Он взглянул на меня, и я почувствовала его холодный, пронзительный взгляд. — Ты не можешь подвести нас.
Я кивнула, пытаясь не выдать ни волнения, ни страха. Я знала, что этот момент не оставляет выбора.
— Будь готова, Зоя, — продолжил он. — Мы не можем позволить себе ошибку. Это слишком важно для нашей семьи.
Его слова пронзили меня, как ледяной нож. Я не могла ничего изменить. Я лишь кивала, снова и снова, как всегда.