Катарсис
Арису смотрел на своё Отражение с широко открытыми глазами. Внутри все будто пульсировало, адреналин подгонял кровь, заставляя его чувствовать себя так, будто он наклонился над обрывом и увидел там себя же, падающим в зияющую тьмой пустоту.
Несмотря на весь абсурд происходящих здесь с ними вещей, из раза в раз он все еще находил в себе силы удивляться. Каждый раз приоткрывал новые тайны, создающие все больше вопросов к людям, которые его окружали. Но он никогда не думал, что вопросы у него будут к себе.
В голове возникала масса предположений о том, что могло сподвигнуть вторую Арису на становление дамой червей, а самый главный из них — как это вообще было возможно? Это рождало хронологическую несостыковку, ведь в Пограничье они все попали плюс минус в одно и то же время, более того — в один и тот же момент получили выбор, выйти или остаться, становясь таким образом новой фигурной картой, так как же она могла оказаться дамой червей в таком случае?
В потоке собственных рассуждений Арису посмотрел на Куину, все также опирающуюся на стену. Она замерла, достав изо рта чупа-чупс, вероятно, намереваясь что-то сказать, но слова так и не покинули ее рта. В карих глазах подруги читалось смятение, и чувство это он полностью разделял. Куин же, напротив, совсем не был удивлен и явно не спешил давать какие-либо пояснения, впрочем, как и сама Арису.
— Если ты хочешь узнать что-то еще, у тебя еще осталось два вопроса, — напомнила она ему, когда они снова встретились взглядами. Очевидно, облегчать ему задачу она не собиралась, а от былого дискомфорта не осталось и следа. Дама червей вела себя под стать отведенной ей роли, пряча любые следы прошлой дезориентированности под подобием равнодушия. Но наигранная маска спокойствия не могла конкурировать с той, что царила на лице Чишии или его копии обычно, сравнить ее нельзя было и с Мирой Кано, отчего-то эта эмоция казалось вымученной, сквозила фальшью слишком очевидно. И в этом крылась разгадка. Что ж, Арису решил сыграть по правилам этой игры.
— Как это возможно, если всем нам, а значит, и вам тоже, предложили вернуться или стать фигурными картами одновременно?
Вопрос был принят и повторно озвучен системой.
Арису не спешила отвечать, будто не до конца понимала, что имеет в виду ее Отражение, но спустя пару мгновений изменилась в лице.
— Вот значит как. Получается вы все попали в Пограничье примерно в одно и то же время... У нас все было несколько иначе. Я попала в этот...то есть в предыдущий мир вместе со своими подругами — Карубэ и Четой. Мы были очень близки, а это...плохо заканчивается, когда попадаешь в такое кровожадное место. В одной из первых игр — семерке червей — я осталась единственной выжившей...они погибли на моих руках, я...это уничтожило меня, я была готова сдаться, покончить с этим, но...мне предложили другой вариант.
Арису был уверен, что она сейчас прервется, ожидая, что он использует на уточнение свой последний вопрос, тем самым позволяя себе выдать меньше компрометирующей информации потенциальному врагу, однако, она продолжила свой рассказ, видимо нуждающаяся в исповеди даже больше, чем сам Арису, напряженно выжидающий продолжения их диалога.
— Я валялась в грязи неподалеку от сада, даже не знаю, сколько прошло времени с окончания игры, когда ко мне подошел тот человек. Помню, что была почти полностью истощена, его лицо плыло у меня перед глазами, я не могла держаться на ногах. Не пила и не ела все это время... ну да ладно, опустим подробности.
Арису сглотнул, вспоминая аналогичную картину из своего прошлого. Однако, тогда к нему подошла Усаги, она в прямом смысле спасла его от самого себя. Он много раз думал о том, что могло произойти, если бы она этого не сделала, если бы он и остался там лежать в одиночестве. Что ж, к своему удивлению, сейчас перед ним предстала уникальная возможность получить ответ на этот вопрос.
— Он предложил мне...стать посредником в играх. Сложно передать, сколько презрения я испытывала к нему в тот момент, ведь он имел отношение к играм, ко всему, что происходило в Пограничье — к тысячам мучительных смертей чьих-то близких, моих близких! — Арису прокричала последнюю фразу, ее голос отразился от стен, отчего все почувствовали, как бегут мурашки по телу, — В любом случае, я была не в состоянии как-то ему навредить, я едва дышала. Мне потребовались все мои оставшиеся силы, чтобы кивнуть ему в ответ, после чего он поднял меня, отнес в какое-то здание, насильно заставлял есть, пить... В общем, привел в порядок. Он не называл ни своего имени, ни рода деятельности, так что я не знаю точно, кем он был, но, очевидно, не последним лицом здесь, раз раздавал полномочия. Я решила, что это отличная возможность подыграть ему и выйти на организаторов игр. Я могла отомстить — у меня снова появилась цель оставаться в живых подольше. Найти виновных и позволить душам моих девочек упокоиться.
Арису замолчала, видимо, осознав, что для одного вопроса выдала слишком много информации, она криво усмехнулась и стала ждать. Рёхей все прекрасно понял, задавая свой последний вопрос.
— Что было дальше?
Вопрос максимально расплывчатый, но при этом предполагающий еще один детальный ответ. Его Отражение могло воспользоваться ситуацией в свою пользу, но интуитивно Арису понимал, что она так не поступит. В ее интересах было рассказать как можно больше, чтобы вернуть доверие. В противном случае, новое противостояние было неизбежно, причем уже внутри их устоявшейся компании.
Она выдохнула, готовясь к одному из самых тяжелых откровений за свою жизнь.
— Я играла в игры, делала все то, что мне сказал тот человек, стравливала других игроков, побеждала...убивала, — она сглотнула, — моя виза все дольше не истекала, поэтому на игры я ходила все реже, это...помогло мне не сойти с ума, однако, все равно сильно било по психике, постепенно я переставала себя узнавать, теряла часть своей личности, лишая других жизни, чтобы выжить самой и добраться...до них. В оставшееся свободное время, чтобы ускорить достижение своей цели, я искала информацию, тот мужчина дал мне наводку. Так я попала на Пляж, и узнала о том, как сбежать из этого мира. Главный волнующий меня вопрос заключался в том, где же фигурные карты? Я ходила со всеми на игры, стала исполнителем, а тот человек...он исчез. Я злилась, ведь не было понятно, когда все это закончится, игра семерки червей давно закончилась, а я все также продолжала быть волком...волком среди доверчивых овец, понимаешь...
Арису было интересно, кем был этот загадочный мужчина, чье появление разделило жизнь его зеркальной копии на до и после. Он сразу подметил для себя, что это вряд ли Джокер, ведь озвученные правила игры запрещали упоминать его и его личность. Но это правило могло касаться только формулировок самих вопросов, и тогда такой вариант отметать не стоило. В любом случае, судить было еще слишком рано.
— В конечном итоге я настолько устала от этого, моя личность настолько изменилась, что я потеряла надежду...не могла все это выносить больше. Я планировала пойти на игру и не вернуться, дать убить себя...но тут он вернулся. Появился на той игре в качестве игрока, притом...он показал свое истинное лицо. Он всегда разговаривал со мной с помощью какого-то аппарата, искажающего голос, а лицо скрывал, поэтому я не узнала его, когда встретила на Пляже...это был Шляпник. Он сказал, что у него есть особое задание для меня. На этой игре должны были проверить Миру Кано, чтобы принять решение, взять ли ее исполнителем. Он сказал, что она фигурная карта — дама червей, и что это мой шанс поквитаться за моих друзей, ведь она участвовала в разработке правил для всех червовых игр, она...была главной фигурой этой масти, что логично, так мне тогда казалось, но я просчиталась. Я убила Миру Кано, и...стала новой дамой червей. Он сказал мне о моей новой роли после игры в своем кабинете, сказал, что я не смогу отказаться...
Арису пытался переварить услышанное — новая информация об их Шляпнике повергла в шок.
— Шляпник...как вы уже поняли, тоже был не так прост. У него был доступ к важной информации, которую не открыли бы простому посреднику. Нетрудно было догадаться, что раз он в курсе о личностях фигурных карт, то и сам с высокой вероятностью является одной из них. В один день я подслушала его разговор с Кузурю. Он обвинял его в созданном хаосе из-за убийства Миры, говорил, что это не по их плану. Шляпник в ответ лишь рассмеялся, сказал, что психологические игры не стезя бубнового короля.
Полученная информация взрывала мозг Арису. То, насколько их миры отличались друг от друга, заставляло запутаться во всем окончательно. Но всё, что он мог сейчас — дослушать до конца ее историю, а уже потом переваривать все в себе, чтобы прийти к окончательным выводам.
— Так у меня появилась новая цель. Мне нужны были ответы, а дать их мог только один человек...я воспользовалась ситуацией, когда Шляпник вновь отправился на игру. Планировала узнать у него все, понять, почему он манипулировал мной, почему вынудил убить Миру Кано и занять ее место. Но я не успела. Агуни убил его. Во всяком случае, он так сказал. Его тело там не обнаружили, поэтому некоторые считали, что он попросту сбежал, а Агуни воспользовался ситуацией, чтобы занять лидирующую позицию. В любом случае, больше делать там мне было нечего, так что я вернулась на Пляж, чтобы украсть игральные карты и попытаться сбежать — найти выход из этого мира. Тот же план был у Чишии, и мы объединились...пока она не подставила меня. Отправила меня в номер и пустила по следу Агуни.
— Знакомый финал, — Арису усмехнулся, что даже среди такого хаоса что-то оставалось неизменным.
— Началась игра десятки червей, последней карты. Я почти погибла, но меня спас парень... Усаги. Так мы с ним и познакомились. Я оставалась с ним во время практически всех игр с фигурными картами, но понимала, что рано или поздно останется последняя...я. Чтобы выбраться из этого мира, ребята должны были меня убить. И я была готова отдать свою жизнь, чтобы искупить вину за все, что сделала. Ни у кого не было информации, что будет после, поэтому мы уповали лишь на призрачную надежду. Когда все карты были побеждены, мы пришли на высотку, над которой парил дирижабль с моей картой — дамой червей. Я...тогда я им все и рассказала...ну почти все, — добавила Арису, бросив взгляд на Куина.
— В любом случае, все пошло не по плану. Чишия, узнав, что я дама червей, пыталась убить меня, но Усаги отказался это делать и встал на защиту. Мы долго спорили, пока я сама не...вонзила в себя нож. Я потеряла много крови, в какой-то момент потеряла сознание. Вокруг была одна темнота... Была уверенность, что я мертва, но меня вернул в реальность голос Усаги. Он кричал, что я должна сделать выбор. Перед глазами все плыло, но я видела яркие огни салютов. Усаги кричал, что я должна отказаться от вида на жительство в Пограничье. Повторял это снова и снова. И я сказала это...потом я пришла в себя в больнице. Я все помнила отрывками, будто это был сон. Честно говоря, я так и думала, пока не началась очередная игра... Мы обсуждали это с ребятами, думали, что возможно проблема во мне...в том, что я осталась жива, хотя все фигурные карты должны были убить. Но Мира Кано, являющаяся дамой червей изначально, погибла от моей руки...это могло дать сигнал системе, или что тут всем управляет...поэтому игра засчиталась пройденной. В общем...это все. Не знаю, что еще добавить.
Какое-то время все присутствующие провели в молчании. Куина смотрела на Арису потерянно, наблюдая за тем, как он воспринял информацию. Оба пытались понять, могла ли такая ошибка в мире их Отражений, привести по итогу их всех сюда...они получили множество ответов, но те, сформировав совершенно иную картину мира, как и подобает в подобных ситуациях, родили лишь еще больше новых вопросов. Арису задал еще один вопрос, но уже обращаясь к Куину.
— Почему вы делали вид, что не помните Миру Кано? Что это...просто какая-то девчонка с игр?
Куин виновато опустил глаза.
— Мы растерялись и прикрывали Арису. Если бы вы узнали о ее роли дамы червей, ситуация стала бы только хуже. Это была первая реакция.
— И тем не менее правда всё равно открылась.
Куин лишь пожал плечами.
— Что ж, ты задал правильные вопросы.
Вновь прозвучал женский голос, уведомляющий о смене ролей.
«Теперь Отражения должны поменяться местами, закрепите все датчики на игроке — Рёхей Арису»
—
— Почему ты доверился ей? — Усаги тяжело вздохнула, смотря в глаза своего отражения и находя там смятение.
— Это сложно объяснить с точки зрения логики...я просто это чувствовал. Чувствовал, что могу и должен ее спасти. Никогда не ощущал себя так с другими людьми, понимаешь?
— Понимаю.
Усаги задала вопрос про червовую даму самым первым, не осознавая, что они начали игру в детектор лжи с Арису с общей ноты. Впрочем, этот вопрос занимал головы всех игроков сейчас, потому не вызвал удивления.
И вот второй вопрос также был потрачен. У Усаги оставался последний, и она задумалась. Тем временем ее Отражение вытянуло ноги, разминая пальцами плечи. Долгое отсутствие сна сказывалось на нем, отдаваясь напряжением в мышцах. В допросной было душно, то ли из-за слишком узкого пространства, то ли из-за того, что сейчас его заполняли тяжелые откровения, которых он надеялся избежать. Тем не менее, стоило признать, это далеко не самая худшая игра, которая могла быть. Как минимум, они не бегут, спасаясь от взрывов, и не вынуждены перерезать друг другу глотки, чтобы победить. По крайней мере пока что.
Размышления о возможных сценариях следующей игры были прерваны последним вопросом брюнетки.
— Было ли у тебя травмирующее событие, которое заставило тебя изменить взгляд на всю твою жизнь?
Усаги не была мастером в подборе слов, а потому спросила так, как получилась, надеясь, что Отражение распознает ее посыл. Надеясь, что сейчас они смогут найти что-то общее в своих судьбах, что сумеет их сблизить. Помочь понять друг друга лучше, чтобы восстановить доверие. В текущих условиях это было крайне важно.
— Да, моя мать...она...она была опытным дайвером, любила погружаться в максимально сложных местах, исследовать подводные пещеры, она считала это вызовом самой себе, чувствовала себя максимально живой в такие моменты. Она и меня этому научила, иногда мы погружались вместе, но в более безопасных зонах. Все было здорово, пока...год назад она исчезла. Спасатели обыскали всю пещеру, которую она должна была изучить. Там были зоны с очень узкими проходами, где можно было с легкостью застрять, но даже там ее не нашли. В общем...вероятнее всего, она погибла. Но тело так и не нашли. Это разбило меня. Больше я не погружаюсь.
В горле встал ком, расползающийся по телу знакомым ощущением еще не выветрившийся из сердца Усаги трагедии. Она получила то, чего хотела — связующее звено между ними. Но отчего-то радости ей это не принесло, лишь горький привкус, растворяющийся на языке закопанными в недрах памяти воспоминаниями. Ее криками, отражающимися от стен ее комнаты, дрожащими от беспомощности перед будущим коленями, прижатыми к груди, холодом ночи из окна, которое она не закрывала только потому, что не было сил даже просто встать. В горле мерзко запершило, как при порыве сдержать слезы.
По одному лишь ее взгляду парень все понял.
— Видимо, я не одинок в этом.
Усаги потратила время, чтобы прийти в себя. Они поменялись местами, и ответом на ее первый вопрос была история об отце.
—
Яркая лампа, висящая над практически пустым помещением с минимумом мебели, била в глаза, периодически мигая из-за перепадов напряжения. Чишия прикидывала в голове возможные два оставшихся вопроса, борясь с самой собой. Очевидным выбором казался вопрос, ответ на который интересовал ее больше всего после их недавнего диалога с Куиной. Она хотела знать наверняка, знал ли он о правиле, когда спасал ей жизнь.
Одновременно с этим этот же вопрос ей хотелось задавать меньше всего, потому что именно этот ответ она боялась услышать. Боялась, что Куина окажется не права, но и того, что права, тоже. Потому что в первом случае абсолютно нелогичная и тем не менее поселившаяся в ней надежда тогда разрушится, но во втором... Что ей делать во втором? Это неизбежно изменит их отношения и заставит определиться с их статусом. Если они сойдутся — это слово сквозило мерзко-розовой поволокой наивности в их контексте в ее голове — то что будет дальше? Никто не знает, чем все закончится, но шанс, что они оба выживут, крайне мал.
Чишия нетерпеливо хмыкает, намекая, что время не резиновое, отчего Шунтаро цокает, вынужденная принимать решение максимально быстро. Она все еще хочет задать этот вопрос, и она даже практически начинает его озвучивать, как внезапно меняет тактику. Она решает получить ответ на другой, более полезный для нее – вопрос, который позволит понять, какой он человек на самом деле. Сейчас Чишия не сможет соврать и пользоваться своим образом, а, значит, сама Шунтаро сумеет узнать, не просто так ли этот человек будоражит ее сердце и разум. И стоит ли он того.
— В игре «Правда или действие» ты рассказал историю про умершего ребенка и заведующего твоим отделением, который просил менять очередность операций. Очевидно, что ты был с ним не согласен, тогда почему ты ничего с этим не сделал?
Чишия, очевидно, удивлен вопросом, и на секунду его маска вечного спокойствия спадает, обнажая истинные эмоции. На его лице читается замешательство, вина и...стыд?
Женский голос в динамиках повторяет вопрос, а Шунтаро не успевает дать мимике Чишии достоверную оценку, ведь эта вспышка быстро берется им под контроль. Он отвечает совершенно спокойно, даже чересчур. Слишком неестественно.
— Я был студентом-практикантом и ничего не мог противопоставить врачу с многолетним опытом и безупречной репутацией. Это был путь в один конец, меня бы никто не стал слушать, а дорога в медицину была бы закрыта. Я решил для себя, что, согласившись на его правила, я все еще смогу спасать детские жизни, а потом...потом это стало удручающей рутиной, с которой я просто смирился.
В целом этого ответа было достаточно, детектор лжи уже просканировал ответ и загорелась зеленая лампочка. Чишии не нужно было дополнять свой ответ, и тем не менее он это сделал, и то, что сейчас прозвучало, заставило Шунтаро удивиться и восхититься одновременно.
— Но если говорить еще откровеннее, со временем я понял, что я ничего с этим не сделал, потому что я — трус. Я не тот человек, который был бы достаточно смел, чтобы пойти против тщательно отлаженной системы.
Шунтаро посмотрела ему в глаза и вновь удивилась, ведь впервые за все время их общения он отвел глаза. И это было не от смущения или неожиданности зрительного контакта, в этом пряталась истязающая душу вина. Он не хотел, чтобы она сейчас на него смотрела. Не хотел, чтобы видела его таким. В этот момент Чишия понял, что почему-то ему стало не все равно, что она подумает о нем. Он давно привык, что все здесь давно и безвозвратно потеряны, а за плечами у каждого скрываются свои рвущие душу демоны, так почему мнение другого человека о его прошлом стало так важно именно сейчас?
Шунтаро тем временем пыталась осознать произошедшее, дать этому оценку. Но рациональная ее часть билась с неожиданным внутренним импульсом — желанием разделить его боль. Их связывало гораздо больше, чем казалось на первый взгляд, но дело было вовсе не в этом. Впервые за долгое время ей действительно хотелось сделать что-то для другого человека не потому, что это было правильно с точки зрения внутренней морали, а потому, что ей хотелось, чтобы стало лучше именно ему. Потому что то, какой взгляд она увидела, разрывало ей сердце.
Третий вопрос срывается с ее губ сам по себе, без долгих внутренних размышлений. В этот момент Шунтаро дала одно личное обещание самой себе.
— Как зовут этого врача?
Вопрос сразу же регистрируется и повторяется в динамики, но Чишия удивлен им еще больше, чем предыдущим.
— Зачем тебе это знать?
Женский голос безжизненным тоном разливается по пространству.
«Нельзя отвечать вопросом на вопрос. Чишия, вернитесь к ответу. Повторяю вопрос: как зовут этого врача?»
Чишия в ответ хмурится, какое-то время молчит. Он коротко выдыхает и называет имя:
— Его зовут Рюджи Акияма.
Шунтаро лишь кивает в ответ, лишая Чишию каких-либо объяснений.
Три ее вопроса закончились, и они меняются местами.
Чишия подключает ее к аппарату, после чего задает вопрос, которого блондинка и ожидала. Первый вопрос касается личности дамы червей. Дальше следует рассказ происходящего со стороны Шунтаро. Чишии не удается сдержать ухмылку, когда его Отражение упоминает момент с кражей карт и подставой для Арису. Все-таки что-то общее у них не отнять. Это лишний раз позволяет ему убедиться, что некоторые шаги в их стратегии были неизбежны. Впрочем, он понимает, что попросту хочет избавить себя от чувства вины по этому поводу, давая этой ситуации дополнительное логическое обоснование. Так или иначе, Чишия тратит второй свой вопрос, чтобы увидеть полную историю. В какой-то момент они начинают вдвоем рассуждать на тему того, как игры могли закончиться без настоящей смерти червовой дамы, и могла ли на это повлиять смерть Миры Кано.
— Полагаю, у Арису была клиническая смерть. Это бы объяснило, почему уведомление об окончании игр прозвучало после ее потери сознания, а не сразу после того, как убили все остальные фигурные карты.
— Что ж, звучит вполне логично, — Чишия задумалась, — и многое объясняет. Однако, я не думала, что клиническая смерть возможна в этом измерении.
— Мы мало что знаем о том, как здесь все устроено, так что такой вариант вполне возможен.
Шунтаро не могла отделаться от осознания того, что когда Чишия рассуждает вслух, он становится еще более сексуальным. Эта мысль претила и одновременно ускоряла ее сердцебиение, отзываясь покалыванием на кончиках пальцев.
«Ты совсем сдурела? Возьми себя в руки»
Чишия же размышлял о полученной информации. Он не жалел, что потратил два вопроса, чтобы узнать правду о королеве червей, хоть и понимал, что, скорее всего, Арису задаст своему Отражению этот же вопрос. Возможно, Усаги тоже. Но полностью довериться им в этом он не мог. К тому же, они могли упустить важные детали, которые услышал он.
Чишия размял шею, раздумывая над финальным вопросом. Что-то внутри него боролось с рациональной частью, желая получить ответы на личные вопросы. Узнать что-то персонально для себя, воспользовавшись тем, что сейчас эта невыносимая блондинка не может соврать. Но даже если он это себе позволит, как выбрать один-единственный вопрос из множества, что назрели в его голове? Как...
Его размышления прерывает удар распахнувшейся двери о стену. Сразу после этого помещение заполняет громкий голос Нираги, бесцеремонно ворвавшегося к ним.
— Ну наконец-то закончили, — он панибратски приобнимает Шунтаро, после чего роняет: — вы такие хмурые сегодня, в чем проблема, ты ведь хочешь его?
Чишия, собирается как и всегда отмахнуться от Нираги, абсолютно не удивленная тому, что фильтр между его мыслями и репликами, как и всегда не работал, но неожиданно звучит женский голос:
«Вопрос принят. Чишия, ты ведь хочешь его?»
«Что? Какого черта»
Чишия, сидящий напротив, непроизвольно закрывает рукой лицо, усталым голосом обращаясь к Сугуру.
— Тебя воспитывали в хлеву?
Шунтаро не слышит собственных мыслей, пораженная происходящим. Зачастую она с легкостью могла хотя бы примерно спрогнозировать происходящее дальше, но то, что случилось сейчас, совершенно точно не входило в ее список «Допустимых рисков». Невыносимый Нираги только что ворвался и своей совершенно неуместно высказанной шуткой забил последний гвоздь в гроб ее ментального здоровья. Шунтаро не успела провести финальный внутренний монолог в своей голове на тему того, как на самом деле она относится к Чишии, стараясь избегать этой скользкой темы, но ответ на этот вопрос, к своему сожалению, она знала и осознавала совершенно ясно. И тем не менее она не могла озвучить это вслух, чувствуя как ее щеки жжет такое неуместное смущение.
После минутной паузы Чишия убирает руку с лица и раздраженно бросает.
— Будет неимоверно тупо умереть из-за отсутствия ответа на такой простой вопрос.
«Простой? Да ты издеваешься надо мной? Мерзкий, холодный, манипулятивный...»
— Да.
— Что? — откровение выбивает из-под ног Чишии почву, и на мгновение он ощущает себя абсолютно потерянным в пространстве, даже несмотря на то, что сидит.
— Мой ответ — да.
— Мне впервые в жизни...даже как-то неловко. — Нираги примирительно выставляет руки вперед и быстро удаляется из комнаты, оставляя их двоих.
Звучит уведомление об успешно пройденной игре, а Чишии больше ни слова друг другу не говорят. Когда блондин открывает дверь перед Шунтаро, только открыв рот, чтобы что-то спросить, та выставляет руку перед его лицом, обрывая на полуслове.
— Я не собираюсь никак это комментировать, и мы никогда в жизни не будем это обсуждать.
Он выходит за ней, так ничего и не сказав.
Выйдя обратно в вестибюль, ребята слышат объявление:
«Поздравляю с окончанием второго этапа! Впереди самое грандиозное событие для гостей Зазеркалья — финальная игра. Ее начало — завтра в 20:00. К этому времени необходимо прибыть на ярмарку «Saigo no negai» с японского «Последнее желание». До этого финалисты могут отдохнуть в роскошном отеле «Кайсаки». Все номера в вашем распоряжении! До скорой встречи, финалисты!»
Тон женщины игрив и таит в себе садистское удовольствие. Таким же был голос Миры, объявившей о начале этапа игр с фигурными картами. Но ставки здесь были изначально выше, а потому ожидание финальной игры таило в себе ужас.
Ребята практически без обсуждений вернулись к своим машинам, полностью истощенные морально и физически. Такая скорая финальная игра казалась издевательством, впрочем, что еще мог предложить им этот мир?
Когда машины тронулись, внезапно отовсюду раздался нарастающий жуткий смех, отрывистый и почти потусторонний, похожий больше то ли на карканье ворон, то ли на скрежет по металлу. В этот раз его слышали все, напряженно переглядываясь друг с другом. Водители вдавили газ в пол, чтобы как можно быстрее оказаться подальше от игровой площадки и Джокера, чьи отголоски пускали в спину ледяное дыхание неизбежности скорой битвы. Последней.
—
Все разошлись по номерам, выбрав себе комнаты на достаточном удалении друг от друга. Это напоминало о том, что утраченное после отмены правила доверие все еще не было восстановлено, а новые открытые в последней игре факты еще больше подкрепляли подозрительность игроков разных команд.
Шунтаро ощущала себя выжатым лимоном и выбрала комнату в дальнем углу на 6 этаже. Она поспала несколько часов, проснувшись от ощущения холода. Завязав волосы в хвост, чтобы не мешались, она направилась к окну на проветривании, чтобы полностью его закрыть, но ее отвлек стук в дверь.
Открыв ее, она встретила на своем пороге неожиданного гостя. Того, кого точно не хотелось бы видеть после совершенно неуместных, вынужденных откровений.
Чишия стоял, оперевшись на дверной косяк, в ожидании пока его впустят. Шунтаро же не спешила этого делать, ожидая, пока он сообщит цель такого позднего визита.
— Я все-таки не хочу игнорировать твой ответ на последний вопрос, — внезапно говорит Чишия, не сводя темнеющих в полумраке глаз со своей копии.
— Почему? — Шунтаро смотрит на него, не зная, как реагировать на такое начало диалога.
— Потому что мне всего лишь повезло, что, когда Нираги решил ворваться и спросить это, была твоя очередь отвечать, — неожиданная честность полоснула по телу множеством мурашек.
— Что ты имеешь в виду?
— Потому что я тоже не смог бы соврать.
Шунтаро молчит, утопая в этом моменте, позволяя его откровению поселиться в ее сердце неизбежно мучительно-приятным предчувствием.
— И как ни парадоксально, но мне все равно хотелось бы на это ответить. Лично. — голос Чишии по обыкновению прохладен, но в прохладе этой нет ничего от его обычного равнодушия — просто попытка оставаться собой, озвучивая абсолютно несвойственные ему вещи.
— И какой ответ? — голос Шунтаро немного подрагивал.
Всего мгновение на паузу, которая проводит черту между их общением с игрой полунамеками и абсолютной, обезоруживающей честностью. И вот он произносит это.
— Он совпадает с твоим.
Он говорит это, но отчего-то Шунтаро этого становится мало, она хочет отрезать ему путь назад, не дать возможности для иных трактовок потом. А может, она просто хочет, чтобы он произнес это вслух, позволяя окончательно материализоваться всем чувствам, что она к нему испытывала? Закончить то, что в конце концов с легкостью ее уничтожит? Плевать, это самая приятная неизбежность, с которой она сталкивалась за всю свою жизнь.
— Раз хочешь ответить, делай это прямо.
Чишия в ответ понимающе усмехается. Кажется, он давно читает ее как открытую книгу. И тем не менее он дает ей то, чего она хочет.
— Я тоже тебя хочу, — он говорит это, намеренно оставляя недолгую, красноречивую паузу, после чего добавляет, — и прежде чем ты загоришься этой своей самодовольной улыбочкой, хочу добавить, что это не мой выбор. Это происходит буквально вопреки всему, к чему я привык, в особенности — здравому смыслу.
Шунтаро опирается локтем на выбеленную арку в небольшом коридоре своего номера, выгибая аккуратную бровь. Ее голос становится немного тише, растворяясь в умиротворении ночи, стелющимся по номеру теплым светом ночников.
— Все в этом мире вопреки здравому смыслу.
И эта фраза звучит ярким сигналом, побуждающим обоих к действию. Чишия легко прикрывает глаза на мгновением и выдыхает. В следующую секунду он сокращает расстояние, а его холодные пальцы проводят по ее тонкому запястью, легко вжимаясь в кожу. Будто он пытается окончательно убедиться, что она настоящая.
На секунду в его голове вспыхивает воспоминание о том, как в самом начале, когда он впервые до нее дотронулся, она приставила к его голове пистолет. Именно тогда он понял, что она попросту не может быть его Отражением. Да, схожее мышление, почти идентичные мозги, однако, ее импульсивность и горячность — все это будто насмешка над его сутью, так ему казалось в самом начале. Сейчас же эта ее излишняя эмоциональность выглядела не как слабость, больше не чувствовалась ахиллесовой пятой, в которую хотелось ударить. Теперь она чувствовалась как сама жизнь, бьющая ключом внутри нее, заставляющая его перестать чувствовать себя стерильной человеческой оболочкой, лишенной чувств. Ее оголенные эмоции, не поддающиеся контролю, запускали в нем какие-то давно забытые импульсы, жажду жизни, тягу к балансированию на краю без готовности стремительно упасть вниз. Теперь он хотел остаться. Отныне потенциальный проигрыш перестал быть тем, к чему он был всегда заочно готов — он больше не хотел умирать.
Она нерешительно провела рукой по его щеке, будто спрашивая разрешения, а он в ответ лишь умиротворенно прикрыл глаза. Когда он открыл их снова, она увидела во взгляде хищное любопытство. Кажется, только что она зажгла в нем неуемное желание броситься в омут с головой. И это было хорошо, ведь это значило, что теперь она в этом стремлении не одна.
Чишия наклоняется, захватывая пальцами ее подбородок и приподнимая его. От ее близости он чувствует запах ванили и персика, белоснежная прядь волос падает ему на плечо, щекотно соскальзывая, а блеск в глазах его копии заставляет безумие незаметным токсином проникать в артерии, ускоряя кровоток.
Разум, всегда выступавший его неизменным ориентиром, тушит свой маяк о ее сбившееся дыхание, обливая керосином все логические цепочки в голове, заставляя их сгорать в мгновение. И это пламя пожирает все прошлое, обнажая единственное, что сейчас было важно — импульсы. Эта плавящая душу честность определенно выйдет ему боком, и он намеренно бросается в это смятение из абсолютно концентрированного хаоса. Хаоса, который зовут его именем. Ее именем.
Не давая себе ни шанса на то, чтобы воззвать к рациональному, он сминает ее губы в совершенно не целомудренном поцелуе, прикусывая и легко оттягивая нижнюю губу. Она замирает на мгновение, после чего притягивает его ближе, зарываясь тонкими пальцами в его волосах, и это касание уничтожает последние остатки сдержанности. Чишия вдавливает ее в стену своим телом, чувствуя ее тепло. Совершенно точно должно быть запрещено законом так вкусно пахнуть. Это последняя членораздельная мысль в его голове, после чего опускается занавес его самообладания.
К слову, сама Шунтаро тоже не могла похвастаться трезвостью рассудка, беззастенчиво проводя языком по его шее и совершенно варварски откидывая свою прошлую находку — его новую толстовку — куда-то в темный угол номера. Чишия лишь усмехается этому жесту ей в губы, в ответ получая полный нетерпения взгляд.
— Кто бы мог подумать, что ты такая яростная даже в этом...
— Очень рекомендую тебе заткнуться, — ее выдержки хватает лишь на эту короткую реплику, после чего они возвращаются к поцелуям. Голодным и совершенно безумным, чувствующимся как открытый ящик Пандоры.
Чишия прижимает левой рукой ее к себе за талию, а правой оглаживает заднюю часть шеи, едва касаясь пальцами коротких прядей, выбившихся из ее хвоста. Одним ловким движением он аккуратно стягивает с ее головы резинку, после чего белоснежные пряди ярким всплеском рассыпаются по ее плечам. По телу девушки бегут мурашки, а изо рта вырывается короткий стон. Восприняв это как вызов, она легко кусает его за шею в ответ. Тот шикает и, наклоняясь к ней, говорит на ухо немного сбившимся тоном:
— Какая же ты невоспитанная.
— Вызови полицию нравов, — насмешливо отвечает она, толкая его в сторону кровати.
Тот позволяет ей это сделать, и уже через пару секунд она забирается на мягкое покрывало, пахнущее свежестью кондиционера. Чишия не спешит за ней, останавливаясь у изножья кровати. Шунтаро вскидывает бровь в немом вопросе.
— Ты в обуви.
— И?
Чишия цокает, наклоняясь над ней, и начинает расшнуровывать ее ботинки. Этот невинный жест заставляет ее густо покраснеть, чувствуя, как ее сердце заходится в череде быстрых ударов, мешающих слышать свой разум.
Он аккуратно касается ее щиколоток, придерживая, снимает один ботинок, потом второй. После этого он забирается на кровать и, пользуясь ее замешательством, нависает сверху. Шунтаро непроизвольно отворачивается, желая скрыть свое смущение, тем самым полностью его выдавая. Она слышит смешок над ухом.
— Ого, что заставило тебя смутиться?
Она лишь молчит, надеясь, что эта пауза исчерпает сама себя его необходимостью в продолжении, но он не спешит, наслаждаясь своим триумфом.
— Не ответишь?
Шунтаро находит в себе силы вновь повернуть к нему голову и от резкости движения случайно касается носом щеки Чишии, вызывая его улыбку.
— Тебе обязательно оставаться таким невыносимым?
Чишия не теряет привычной ухмылки, находясь все также близко.
— Тебе ведь это нравится. Я уже давно понял.
— Чушь, — абсолютно бессмысленный протест ради протеста.
— И да, я буду оставаться таким, пока вижу эти эмоции на твоем лице.
Она снова хочет его ударить, впрочем, этот импульс настолько для нее привычен, что уже давно не воспринимается отдельной эмоцией, лишь как стабильный фон, когда он рядом. Еще больше она хочет, чтобы он снова ее поцеловал, и просит об этом в привычной им двоим манере.
— Мы будем и дальше вести светские беседы?
Чишия в ответ смеется, и она понимает, что этот смех — ее неминуемая погибель. Он так красив в этот момент, что она готова каждый раз бросаться под пули, лишь бы слышать это снова.
Блондин же смилостивился над ней и вновь накрыл ее губы своими. Его холодные пальцы проводят хаотичные линии по ее пылающему жаром телу, ее зубы легко касаются мочки его уха. Чишия смещается ниже, целуя ее шею и проводя губами до ее плеча, зубами сдвигая лямку топа в сторону, оголяя ключицу. Шунтаро полностью теряется в этих ощущениях, ловя внутренний диссонанс от того, что это проклятое место вместо очередной бойни дарует ей этот момент. Она пытается найти доказательства того, что она всего лишь снова спит, но каждое его движение, каждое касание доказывают, что это реальность. Совершенно безумная, исполосованная противоречиями и контрастами, реальность. И она идет ей навстречу, стягивая его футболку через голову и разлахмачивая волосы. Что ей сделать, чтобы хотя бы на миг он перестал выглядеть как воплощение божества? Видимо, только ослепнуть.
Когда она опомнилась от собственных размышлений, Чишия успел выровнять их счет, стянув ее топ. Она осталась топлес перед ним, чувствуя собственную беззащитность перед желаниями, верховодящими сейчас каждым ее импульсом. Чишия провел губами по ее груди, заставив ее всхлипнуть. Довольный произведенным эффектом, он продолжил двигаться ниже, оставляя поцелуи на пылающей бледной коже. Шунтаро в этот момент пыталась вспомнить, как дышать, желая вернуть себе хотя бы какую-то точку опоры. Она смотрела на него абсолютно замутненным взглядом, чувствуя как сердце ударяется о ребра. Она резко меняет их местами, оказываясь сверху. Это возвращает ей немного контроля над ситуацией. Ее руки ведут по его подтянутому животу, двигаясь к шнуркам на джоггерах, когда она слышит его рваный выдох. Это напоминает, что Шунтро вызывает у него не меньше эмоций, чем он у нее. Просто Чишия с этим легче справлялся, контроль над своими импульсами всегда давался ему проще, чем ей, и сейчас Шунтаро хотела его за это наказать.
Ее пальцы оказываются под резинкой его штанов, и он сильнее сжимает ее волосы. Она почти добирается до главной интриги, но Чишия не позволяет так легко себя переиграть, игриво улыбаясь и одним легким движением подминая ее под себя. Очевидно, он не из тех, кто позволяет женщине оставаться во главе слишком долго.
И тем не менее он видит желание, опаляющее радужки карих глаз, и не может не поддаться ей, такой очаровательной в своей нужде.
Шунтаро удивляется, как его пальцы могут сохранять такую же холодную температуру, будто он весь соткан из ледяных кристаллов, но тем не менее плавится под ее касаниями. Ее руки на его животе разжигают что-то новое, стремительно заполняющее легкие, и коротко выдохнув, он стягивает ее штаны. Его на нем тоже не задерживаются, отправляясь туда же.
Они оба больше не в состоянии продолжать прилюдии, полностью поглощенные моментом. Чишия толкается в нее, и Шунтаро чувствует влагу в уголках глаз. Она не может объяснить себе такую реакцию, оттого как много чувств сплетаются внутри нее в этот момент. Будто неизбежность материализуется в ее теле, заполняя каждый атом, проносясь по нему гулко, громко, обезоруживающе. Она ловит его взгляд, и они оба чувствуют, что точка невозврата — вот она. Наступила здесь и сейчас. И это позволяет отбросить все сдерживающие механизмы. Шунтаро нетерпеливо толкается навстречу, находя отклик на свои действия в лисьей ухмылке.
— Не будь такой нетерпеливой.
— Не могу.
— Знаю, — тот пожимает плечами, будто нарочно не давая ей того, что она хочет. Впрочем, сейчас он играет и против себя тоже, ведь даже в этом вопросе их желания полностью идентичны. Какое отвратительное зеркало, лишающее возможности контроля.
Чишия ускоряет темп, воспринимая ее почти не сдерживаемые стоны, как поощрение. Шунтаро выгибается, как кошка, не стесняясь своей громкости — они все могут завтра умереть, какое кому дело до стыда. Чишия прижимается к ней всей тяжестью своего тела, будто желает слиться с ней во всех смыслах этого слова, а Шунтаро воспринимает это стремление самого хладнокровного человека из ее окружения отдать свою независимость, как персональную ветвь первенства. Оба абсолютно убеждены, что владеют ситуацией даже сейчас, полностью контролируя истошно рвущиеся наружу желания другого, и оба стремительно проигрывают в попытке балансировать на своих участках контроля.
Толчки становятся грубее и интенсивнее, отдаваясь искрами, мелькающими перед глазами и мешающими четко видеть друг друга. Но замыленная картинка прекрасно компенсируется физическими ощущениями, выводящими блондинов на какой-то новый, запредельный уровень тактильного восприятия. Шунтаро чувствует, как ее чуть влажные волосы липнут к шее, а теплое дыхание Чишии опаляет ее губы. Она крадет у него еще один смазанный поцелуй, недовольно цокая, когда он отстраняется слишком быстро. Но тот тут же извиняется за этот жест, увеличивая скорость и рассыпая внутри нее нарастающее напряжение внизу живота. Она чувствует, что приближается к грани, но он нарочно отвлекается, чтобы вернуть похищенный поцелуй, делает его более глубоким. Она слышит, что ее сердце стучит в ушах, затмевая другие звуки. В комнате так жарко, что дышать практически невозможно.
Чишия переворачивает ее на живот, возвращаясь к начатому, а ее спина образует соблазнительную дугу, по которой он ведет пальцами. Он придерживает ее за живот, наклоняя ближе к себе, и их влажные тела вновь соприкасаются, меняя угол проникновения.
Он коротко сжимает ее шею, входя глубже, она цепляется за него руками, как утопающая, но чувствует себя скорее одержимой. Впрочем, если экзорцизм чувствуется так, то она только что с радостью подписалась на сделку с Дьяволом.
Чишия касается ее мочки уха губами и проводит по ней языком, прикрывая ее рот рукой, чтобы она не разбудила весь дом. Она смазанно мычит ему в руку, чувствуя, как по телу расходятся пульсации, постепенно превращающие ее тело в абсолютно безмятежную ватную субстанцию. Она чувствует себя настолько расслабленной впервые за десятилетия, если не за целую жизнь, и оттого ощущение чувствуется до безумия неестественным. И все-таки она решает в этом моменте утонуть, утягивая за собой Чишию, который кончает спустя пару мгновений.
Они падают на простыни, абсолютно обессиленные, отдавшие друг другу так много, но будто все еще недостаточно. Прохладный вечерний воздух проникает в комнату сквозь открытое окно, охлаждая горячую кожу, а Шунтаро собирает все мизерные остатки энергии, чтобы убрать прядь волос, упавшую ее Отражению на лоб.
Они лежат в абсолютной тишине, поглощенные абсолютным вакуумом собственных мыслей, которым больше не за что цепляться. Все барьеры в процессе были разрушены самым варварским способом, и теперь в голове не оставалось ни одного незыблемого ориентира касательно их отношений.
Спустя десять минут Чишия ушел в душ первым, не сказав ей ни слова. Она отправилась следующей, а вернувшись, была готова поклясться, что все еще чувствовала на своем теле его касания. Будто он повсюду оставил свои отпечатки, незримые татуировки, которые всегда будут напоминать ей о том, что больше никто и никогда не сможет воздействовать на нее так. Он — исключение, заставляющее иррационально воспринимать мир, вихрь безумия, проносящийся через все твои жизненные уклады, чтобы похоронить их в руинах и научить чувствовать так остро, что все другие ощущения — не больше чем приевшийся надоедливый фон.
Шунтаро накрывает их одеялом быстрым, нерешительным движением, неуверенная, что он останется. Она не знала, как спросить об этом и стоило ли это делать. Все произошло слишком быстро, а обсуждать что-то сейчас значило вероятность придать случившемуся дурное послевкусие. Если его ответ ее не устроит. Но какой именно ответ она имела в виду? Останется ли он на ночь или в ее жизни?
В любом случае, необходимость в вопросе отпадает, когда он встает и также молча покидает ее комнату. Звук закрывающейся двери отдает болезненным спазмом внутри, который она со всей злостью призывает себя проигнорировать, похоронить под слоями цинизма, который она старалась в себе воспитать. Пусть это притворство, но это единственное, что позволяет ей не разрыдаться.
«Посмотри, кем ты стала» — немой укор бросает ей разум, что так бесцеремонно был послан к черту, когда их губы встретились в первом поцелуе. Что ж, ничто не мешает ей послать его туда же и второй раз.
Она встает с кровати, открывает шкаф и на удивление находит там пижаму, переодевается и ложится на кровать, находя в себе силы лишь на то, чтобы уткнуться лицом в подушку, проваливаясь в сон. Кто бы мог подумать, что накопленная усталость спасет ее от моральных терзаний так вовремя. И тем не менее она засыпает с мерзким ощущением пустоты, проскальзывающей болезненными уколами в сердце.
—
Эта крыша гораздо меньше, чем та, которую Чишия считал своим пристанищем на Пляже, и тем не менее она открывает на Токио совершенно иной вид. Он рассматривает панораму на высоте 20 этажа. Пустые здания, погруженные в ночную тишину, на фоне сгущающихся туч.
Воздух пахнет надвигающимся финалом. Нотки завершающейся истории звучат в равномерном стуке дождевых капель по крыше. Все это чувствуется предзнаменованием. И впервые это чувство нельзя было оттенить, дать ему единую оценку — ни что-то однозначно трагичное, подернутое отчаянием, и уж точно ни что-то хорошее.
Неоднозначность расползается по нейронам парализующим стандартные импульсы ядом. Так ощущают себя люди, когда все человеческие инстинкты деформируются, переставая работать как надо, когда слишком часто заставляешь себя осознанно идти в широко разинутую пасть хищника. Потому что так надо, потому что иначе — поражение и неминуемая смерть. Так ведут себя люди, слишком долго остающиеся живыми в Пограничье. Холодный ветер бьет в лицо низвергающимся ливнем, заставляя пряди волос вымокнуть и растрепаться, даже несмотря на широкий капюшон. Чишия наблюдает за абсолютно безлюдным Токио, беснующимся в агонии перед последней битвой. Что ж, его легко можно было понять. Очевидно, кроме них и Джокера в Зазеркалье больше никого не оставалось. Завтра они станцуют свой последний танец, и все решится. А миру этому...уготована кончина. Так или иначе, для победившей стороны он больше не будет представлять ценности, не будет иметь смысла. Это одинокое дитя, обреченное быть покинутым своим создателем.
Чишия хмыкнул, заметив в своих размышлениях выкупанную в лирике сентиментальность. Облачать в такие формы мысли, по меньшей мере, было несвойственно ему раньше. Это было что-то незаметно перенятое у нее. Это забавляло его любопытную натуру, и одновременно заставляло сердце неприятно сжиматься. Осознание, которое он пытался выгнать из своей головы все это время, вновь подкралось к нему беззащитным щенком, боящимся очередного пренебрежения. Но в этот раз он не собирался от него отмахиваться. Слишком устал, слишком изменился, слишком много чувствовал. Эта наглая девчонка с таким похожим мышлением и настолько же отличающимся характером взяла его измором. Кто бы мог подумать... Она была так импульсивна, и все равно слишком умна, чтобы сдаться. И именно в этот момент он осознал, что она была настоящей Чишией. Побеждала как настоящий Чишия. Следующая мысль напугала его сильнее, чем все, что происходило с ним в Пограничье и Зазеркалье до этого, — он хотел ей проиграть.
Так звучала неизбежность, так ощущался Фатум.
Даже высокая вероятность того, что она могла быть Джокером, перестала иметь значение, что заставляло Чишию чувствовать себя самым настоящим идиотом. Тем, над кем он насмехался раньше. Человеком, настолько деформированным собственными чувствами, что был готов бездумно кидаться прикрывать собой другого человека, бездумно отдавая свою жизнь воле случая. Это бурлило злостью на самого себя за то, что он оказался не в силах контролировать собственные чувства. Ощущал себя вне поля такого стихийного бедствия, как ненужные в Пограничье и Зазеркалье чувства, и сам оказался погребен под лихой волной.
И от этих размышлений его поступок казался еще более глупым, трусливым. Так точно не делают адекватные люди, джентельмены, так поступают только мудаки. Он ушел от нее почти сразу, потому что понимал, что еще несколько мгновений, еще один взгляд на ее сонные глаза и такое умиротворенное лицо, и он больше не сможет отвертеться. Пути назад больше не будет.
Он так себе это объяснял, и оттого было вдвойне обидно, когда понял, что эфемерного пути назад, который он себе выдумал уже нет. Он закрыл эту дверь на ключ и выбросил его с обрыва, когда прижал ее к себе так собственнически, будто имел такое право. А имел ли?
Его внутренний монолог прерывает голос, раздающийся откуда-то сбоку, и Чишия понимает, что потерял бдительность, когда пустился во внутреннюю борьбу с самим собой.
На борту крыши справа от него сидел Нираги, до этого молчаливо осматривающий город и совершенно не обращающий внимание на моросящий дождь.
— Ну и почему ты здесь?
— А почему я не могу здесь быть? — спрашивает Чишия, замечающий в своем тоне раздражение. Да уж, раньше ему удавалось контролировать свои эмоции намного лучше. Сейчас же он был на грани.
— Можешь, — пожимает плечами Нираги, — но вообще-то не должен.
— С чего бы?
— Я что, по-твоему, просто так разыграл карту случайного вопроса?
Чишия непонимающе смотрит на Нираги, зажигающего сигарету. Капля попала на фильтр, заставляя его цокнуть, прикрывая ее тканью кофты.
— Не прикидывайся идиотом, или твои чувства настолько туманят голову?
— Ты сделал это специально, — осознает Чишия, вспоминая Нираги, ворвавшегося к ним в допросную в своем стиле, бросив какую-то ерунду. Тогда это казалось обыденным поведением Сугуру, абсолютно никак не выбивающимся из его образа и потому казавшимся не спланированным.
— Конечно, — Нираги делает затяжку, будто издеваясь над Чишией паузой в такой интригующий момент, — я не кажусь матерью Терезой, но наблюдать за тем, как вы двое игнорируете буквально исполинских размеров слона в комнате, было уже просто невыносимо. Я решил немного ускорить ваше сближение, но, видимо, ваш высокий интеллект в играх компенсируется абсолютным слабоумием в вопросах чувств.
— Хватит, — резко бросает Чишия, стараясь выровнять дыхание. Сублимация злости на самого себя в агрессию по отношению к Нираги едва ли чему-то поможет, — ты добился чего хотел.
— Добился значит? — Нираги усмехается, — Тогда я повторю свой вопрос, почему ты здесь?
Иногда решение проблем действительно приходит из самых неочевидных мест, и, пожалуй, это была единственная ситуация, когда Чишия был согласен с Нираги. Ему точно стоило находиться не здесь, раз он не хотел позволить открывшейся возможности закрыть для него двери навсегда.
Чишия уже направлялся к выходу, когда, поборов гордость, сказал Нираги на прощание: — Спасибо.
Тот хохотнул, коротко улыбаясь, после чего бросил:
— Не благодари, вас двоих гораздо проще уничтожить, зная куда бить.
— Как скажешь, — Чишия кивает ему, сдерживая ответную улыбку, а потом дверь за ним закрывается со скрежетом.
Нираги вглядывается в сгустившиеся тучи, а былая живость в его глазах меркнет.
— Боги, в кого я превращаюсь.
—
Чишия проскальзывает в темноте, чувствуя себя вором, забравшимся в чужой дом. Это чувство встает неприятным комом в горле, когда он подходит к ее кровати и видит мирно спящую девушку под одеялом. Он решается минуту, после чего душит собственную трусость внутри.
Шунтаро просыпается от того, как матрас проминается под тяжестью чужого тела. Ей кажется, что она все еще спит, но по телу все равно прокатывается волна тепла. Даже до конца не осознав разумом, какими-то иными внутренними радарами она уже определила, что это он. Но она не спешит поворачиваться и подавать признаки бодрости, хочет понаблюдать за происходящим, не спугнуть, будто к ней в комнату забралось экзотическое животное.
Не сумев подавить смешок от такой параллели, она выдает себя с потрохами. Шунтаро чувствует, как ее спины касается чужая влажная толстовка, и слышит прямо над ухом:
— Что тебя так веселит?
— Как всегда, ты.
Чишия чувствует облегчение и только сейчас понимает, насколько он был скован страхом того, что она больше никогда на него не посмотрит.
— То есть ты не злишься?
— Конечно, я злюсь, но не то чтобы я ожидала от тебя чего-то другого. Это твой modus operandi.
— Эй, это неприятно и довольно честно, — на удивление, Чишия не задает уточняющего вопроса по поводу последнего предложения, но Шунтаро быстро понимает, что раз он врач, то владеет латынью едва ли хуже нее.
— Вот такой я человек, неприятный и довольно честный.
— Это не так. Ты просто слишком...открыта в своих эмоциях.
— Тяжело представить, насколько это тебя раздражает, — усмехаясь, комментирует блондинка, разворачиваясь к нему и обнаруживая на себе такой внимательный и одновременно уязвимый взгляд Чишии.
— На самом деле ни капли. Это имеет другое влияние.
— Другое влияние?
— Да. Заставляет чувствовать себя живым.
После этой обнажающей душу искренности они оба молчат, размышляя о своем.
В конце концов, Шунтаро не выдерживает, хоть и понимает, что наверняка рушит очень интимный момент.
— Может ты уже снимешь ее? — она кивает на мокрую толстовку, а Чишия в ответ усмехается.
— Совсем вылетело из головы из-за волнения.
— Я заставляю тебя волноваться? — Шунтаро неверяще выгибает бровь, все еще не до конца убежденная, что происходящее реально.
— Чаще, чем я это показываю.
Чишия снимает толстовку, скидывая ее на пол, после чего увлекает Шунтаро в объятия, на которые она надеялась еще полчаса назад. Ей хочется проучить его за эти эмоциональные горки, но она понимает, что они и без того украли эту ночь у скупого на приятные моменты мира, а значит, тратить её на бессмысленные обиды было немыслимым расточительством.
Кто бы мог подумать, что эти двое окажутся в такой ситуации. Безмятежно засыпающие в объятиях друг друга после всего, что им пришлось пройти по вине случая. Того же рокового и бескомпромиссного, что позволил их дорогам пересечься. И так ли он был после этого жесток?
Шунтаро практически проваливается в сон, когда слышит тихое:
— Я не дам этому миру так просто забрать тебя у меня. Что бы ни случилось завтра.
Шунтаро не сдерживает улыбки в ответ:
— Это уже больше, чем я была готова попросить.
Так и заканчивается их диалог, растворяясь в сонной неге. Обещанием. Наивным и до боли искренним. Несбыточным, как самая смелая детская мечта.