Глава 10
Капал дождь. Мелкий, совсем-совсем моросящий. Я стояла возле окна, глядя на сестру, которая говорила со мной по-испански, иногда переходя на английский, когда я напоминала ей о практике, слушала ее болтовню о доме, о том, как все устроено, как много всего изменилось. Я прислонилась к раме, держа в руках чашку с дымящимся ароматным чаем с гвоздикой, бадьяном и дольками апельсина. Папа любил этот чай.
Я села на подоконник и все смотрела на сестру, а в голове крутились мысли о жизни, о том, что меня волнует. Последнюю неделю меня одолевали чувства одиночества, серости, словно я какая-то не такая, словно все в моей жизни идет наперекосяк. Не хотелось обременять сестру своими мыслями, и потому я натягивала улыбку, делала вид, будто все хорошо, а потом шла в ванну, запиралась, вставала под душ и плакала, размышляя над тем, что пошло не так. Наверное, стоит признать, что основной причиной такого состояния было изменившееся поведение Уго: он стал реже отвечать на мои сообщения, не поддерживал разговоры по вечерам, на работе часто ссылался на запарку, иногда все же встречаясь со мной, но эти встречи...они проходили в полном молчании, мы были вместе, но на самом деле гуляли порознь, каждый думая о своем.
Попытавшись начать разговор о том, что происходит, я быстро свернула всю кампанию, как только поняла, что Уго не намерен обсуждать это, что он закрылся, что его что-то гнетет. Тогда-то в мою голову закралась мысль, что все дело во мне. И начался ад.
Тебя много.
Ты скучная.
Ты надоедливая.
Ты громко смеешься.
Ты неуклюжая.
В тебе нет женственности.
Зачем ты навязываешься?
На что ты рассчитывала?
Думала, что он останется с тобой?
Считала его другом?
Видела в нем поддержку и опору, а потом поняла, что для тебя нет опоры и поддержки?
Ты думала, что тебя выберут? Ты не настолько красива.
Смешная, никому нельзя верить.
Тебя невозможно полюбить.
Просто признайся, что ты снова влюбилась в своего друга, что ты снова наступила на эти грабли и они оказались гораздо более болезненными, чем все остальные.
Нет в этом мире мужчины, которому можно довериться, который способен тебя полюбить, потому что в тебе нет того, что цепляет, потому что ты обычная, потому что ты не обладаешь модельной внешностью, не добилась успехов в карьере, не владеешь тем, что выделяло бы тебя среди других, а потому ты не имеешь право претендовать на то, что нужно заслужить.
Посредственность.
Единственное, что тебе остается, - стать свидетелем того, как и Уго найдет себе другую, уйдет к ней, оставив тебя одну, потому что ты можешь быть другом, но не женщиной.
Другом на время.
Как ты можешь думать, что он выберет тебя? Что хоть кто-то выберет тебя?
Так получилось. Я этого не хотела. В смысле влюбляться в него. Я не выбирала, не желала делать его объектом воздыхания, отвергала мысли о нем как о мужчине, игнорировала свои грезы перед сном, обрывая их еще в самом начале, заглушала этот голос в голове, который все твердил о том, что я смотрю на Уго не как на друга.
Мне так жаль...так жаль...Уго ведь не выберет меня. Уго будет видеть во мне друга. Только друга. Но даже сейчас нет на это надежды, учитывая его отношение ко мне. Он закрылся. Отдалился.
Отверг тебя.
И единственное, что мне сейчас остается, - это слушать песни, которые он мне присылал, пересматривать его фотографии и видео, которые я снимала, когда мы были вместе, слушать его голосовые и думать о том, что он, скорее всего, узнал о моих чувствах, понял о них и просто отверг меня. Потому что я не такая, какая ему нужна. Рядом с ним должна быть статная, высокая, ошеломительно красивая девушка, может быть, блондинка, с большими голубыми глазами, в которых будет светится обожание к Уго, которая идеально ему подходила бы. Добившаяся успеха. Да. И где я? Да, я красивая. Но...с ним...как я могу претендовать на него? Ведь он совершенный. Ведь я недостаточно...во всем...
Месяц. Я общалась с Уго чуть больше месяца, и мне хватило этого, чтобы влюбиться. Так получилось. Я не виновата, правда. Я не хотела этого. Если бы у меня была возможность выключить эти чувства, я бы непременно сделала это, чтобы не ставить нас в неловкое положение, но эти чувства...они не выключаются.
Моя вина в том, что я впустила его в свое сердце, дала возможность приблизиться ко мне слишком сильно, позволила себе расслабиться, опереться на него, увидеть в нем бесконечную поддержку, понимание, доброту, заботу...то, чего мне не хватает, то, в чем я так сильно нуждалась все это время.
В чем моя вина? В том, что я до сих пор не была в отношениях? В том, что все, кого я встречаю, видят мое лицо, но не видят меня? В том, что они пытаются меня переделать под себя? В том, что им нужен секс, а я не соглашаюсь? В том, что они уже на первом свидании лезут ко мне под платье? В том, что я просто хочу безопасности? В том, что Уго - единственный, кто видел во мне личность, кто никогда и не пытался домогаться до меня? В том, что он был рядом, когда было тяжело? В том, что он поддерживал меня, когда было грустно? В том, что он слушал меня и понимал, утешал, ласкал мое сердце своими сильными руками, держа его так, словно оно из хрусталя? В том, что мне с ним хорошо? В том, что я хочу радовать его, быть рядом, поддерживать, защищать, слушать его сердце и говорить с ним? В том, что я очарована его внутренним миром? В том, что он стал единственным человеком, рядом с которым я чувствовала тотальную безопасность? В том, что я купалась в его размышлениях, восхищалась мечтами и невероятной дисциплиной? В том, что он интеллектуал, который во всем разбирается? В том, что он такой интересный? В том, что он такой многогранный?
В том, что я просто хотела любить и быть любимой? В том, что я просто хотела быть любить его и быть любимой им?
Хотя бы раз. Хотя бы раз...ощутить себя чьей-то женщиной, заснуть в объятиях человека, видя его лицо перед сном, и проснуться, встречая новый день с тем, кто волнует мое сердце...обнять его, прижавшись к груди и услышав стук сердца, ощутив тепло и силу его тела, кольцо из рук, что олицетворяли бы для меня защиту...поцеловать совершенные губы, проведя пальцем по искусно созданному Богом лицу, затем погладив волосы, вьющиеся на концах, сказать: "Я люблю тебя", а потом услышать в ответ: "И я. Больше жизни".
Прожить это именно с Уго.
Я дура. Дура, самая настоящая дура, которая не в силах разобраться с собственными чувствами.
Так больно.
- Эсмеральда? - услышала я голос, словно из-под толщи воды. - Эсмеральда?
Элоиза подошла ближе, положив на столешницу крышку от сковородки. Она обеспокоено смотрела на меня. Я держалась, не плакала, натянуто улыбалась, стараясь обмануть сестру, себя, но она сделала то, что я была не в силах выдержать.
- Что случилось? - спросила Элоиза.
И все. Плечи затряслись, изо рта вырвался всхлип, отчего я поспешила заткнуть себе рот, из глаз градом полились слезы. Элоиза обняла меня, и я прижалась к ней, впиваясь пальцами в плечи, словно она была моим спасательным кругом, словно я тонула в пучине, захлебываясь, не в силах дышать.
Я так устала чувствовать это. Так устала выбирать не тех. Иногда мне кажется, что я останусь одна, что мне не повстречать своего человека, что я так и не смогу создать семью, что мне никогда не познать любовь. И в последнее время эти мысли все чаще атакуют меня, а я проигрываю битву за битвой, ощущая себя одинокой, разбитой, покинутой. Уго нельзя винить. Хотел ли он, чтобы я испытывала к нему чувства? Вряд ли. Он видел во мне друга и, уверена, хотел бы, чтобы я относилась к нему так же, но я не смогла, сдалась, как только почувствовала безопасность и заботу с его стороны, когда мне стало казаться, будто Уго смотрит на меня иначе, будто он видит во мне женщину.
Подсознательно я думала, что нравлюсь ему. Эту мысль я обнаружила неделю назад, когда точно так же сидела вечером перед окном, глядя на дома, в которых то загорался, то гас свет, и она резанула меня, заставила почувствовать себя такой, будто я совершила какое-то преступление, будто я дура, не разбирающаяся в поведении мужчин. Меня так часто одолевали сомнения, что я устала. Устала думать о том, нравлюсь ли я Уго или нет, кажется мне или не кажется...и эта игра в холодно-горячо здорово меня вымотала. Неужели он действительно понял, что я испытываю к нему, и потому стал так себя вести? Чтобы отвергнуть? Чтобы я сама все поняла, молча, не спрашивая? Потому что ему было неловко говорить мне, что это не взаимно?
Я бы поняла. Я бы отошла. Я бы никогда не стала навязываться. У меня есть гордость. Есть чувство достоинства. Я бы не стала умолять его обратить на меня внимание, не стала бы упрашивать остаться со мной, забыть про все и оставить все так, как было. Я взрослая. Разумная. Я способна понять все.
Боже, когда это все закончится? Когда я все-таки перестану наступать на эти грабли, чувствуя твердую почву под ногами? Когда уже я встречу человека. который проникнется чувствами ко мне? Неужели я не достойна любви? Неужели я должна ее заслужить? Неужели ее нужно выстрадать? Любовь игнорирует меня? Она меня ненавидит? Почему она так упорно игнорирует меня? Почему люди так спокойно находят себе пару, а я все еще одна? Может быть, со мной что-то не так? Время от времени я сомневалась в себе, но тем не менее знала, что красивая. Умная. Да, пока еще не добившаяся успеха в карьере, но ведь я только начала. У меня все впереди. Мне кажется, что я интересная, начитанная, веселая, смешливая, понимающая, добрая - меня есть за что любить. Так почему же я не могу того, кто примет меня? Почему? Что со мной не так?
Да, я не соглашаюсь на секс, не даю целовать себя ни на первом, ни на втором, ни на третьем свиданиях, не позволяю касаться себя, пока не почувствую безопасность рядом с человеком. А я не чувствовала. Они лезли ко мне. Все те, с кем я хоть когда-либо ходила на свидание. Постоянно лезли. Смотрели так, словно я мясо. А я человек. По мне было сразу видно, что секс меня не интересует. Потому что свое тело я хотела отдать тому, с кем меня будет связывать самое сильное чувство - любовь. Да, может быть, банально. Но меня тошнило при мысли, что-то кто-то незнакомый мне будет касаться моего тела, раздевать его. Что это будет делать тот, кого я любить не буду. Тот, с кем я не буду испытывать тотального доверия. А я не испытывала. Ни к одному из них. Потому что в их глазах я была не человеком - мясом.
Я не ханжа, не монашка. Я пошлая, люблю шутки про секс, часто испытываю возбуждение и совру, если скажу, что не хочу физической близости. Но не так. Не на одну ночь. Не с тем человеком, с которым больше не увижусь или разойдусь через месяц. Я хотела разделить ложе с тем, кому нужна буду только я. А таких не было.
Устала.
Так сильно устала.
Когда это закончится?
Элоиза спрашивала меня, что случилось, я молчала и плакала, иногда все же всхлипывая. Понимая, что вразумительного ответа она не получит сегодня, Элоиза помогла мне встать, отвела в ванную, где умыла лицо, а затем отвела в комнату, уложив в постель.
И когда она оставила меня одну, я встала, чтобы написать в своем дневнике:
Я буду скучать по тебе, когда и ты покинешь меня, когда и ты уйдешь из моей жизни, так и не вернувшись. И я буду вспоминать, как хорошо было, когда ты смеялся, как красива твоя улыбка и как горели глаза, когда ты о чем-то увлеченно рассказывал. Буду вспоминать твой голос, тот, что волновал меня и так неповторимо произносил мое имя. Буду вспоминать твой запах, тепло объятий и силу рук. Как ты улыбался только мне, как смотрел в мои глаза так, словно между нами тайна, как касался моих волос, накручивая пряди на палец, как смешил по вечерам, как утешал ночью, как мечтами со мной делился, с какой любовью говорил о матери, которая вырастила тебя в невыносимых условиях, созданных твоим ужасным отцом, о друзьях, которые всегда были рядом. Я буду вспоминать тебя как весну: пробуждающую, окутывающую теплом, стирающую серость яркими красками, благоухающую, такую родную, такую добрую, иногда с дождями, иногда с холодными ветрами, но всегда дарящую надежду в виде солнца, выглядывающего из-за туч. Как человека, который был мне роднее дома. С которым мне море было по колено.
Буду вспоминать тебя, потому что знаю, что ты уйдешь.
***
Холодная вода стекала по коже. Я стоял под сильным напором, надеясь, что это позволит мне успокоиться, прояснить мысли, хаотично кружащиеся в голове, но легче не становилось. Я злился. На мир. На всех. На себя.
Выключив воду, я взял полотенце, обернул бедра и вышел из кабинки, встав напротив зеркала. В отражении на меня смотрел мужчина. Мужчина, мать его, не ребенок, не парень, а взрослый, тридцатилетний мужчина, который не мог собрать свои яйца в кулак и признать, что запутался, что все пошло не так, как он думал. Этот Рафаэль был в смятении, не знал, что делать, как разобраться с происходящим в сердце, и понять, что же именно он чувствовал к Эсмеральде, почему его до сих пор тянет к ней и что делать со всем этим дальше.
Я боялся ранить ее, не хотел, чтобы из-за меня она чувствовала боль, но все равно заставил страдать. Нужно было, чтобы она отвыкла от меня...чтобы я отвык от нее, чтобы прошла наша привязанность друг к другу, особенно ее, чтобы ей не было больно отпускать меня, когда узнает, что я соврал ей. Вдруг она влюбится в меня? Вдруг проникнется моей серостью, безнадежностью, страданиями по другой и потеряет в моей темноте свой свет? Я не хотел обнадеживать ее, чтобы потом разбить сердце. Я не хотел ломать ее. Она не заслуживает такого отношения к себе.
Вновь протерев запотевшее зеркало, я уставился на мужчину в отражении и в особенности меня привлекли его глаза. В них давно не было живости, не отражалась улыбка, не плескались счастье и радость. Скорее, они всегда выражали тоску или пустоту, словно этот мужчина - робот, ненастоящий, неживой, а все потому, что ему казалось, будто счастье заключено лишь в одном женщине, в той, кто утерян для него навсегда. Я вгляделся в отражение, заметив, как этот мужчина изменился, как разгладились складки на лбу, как медленно, но верно растет огонь жизни, как искриться радость в омуте этих глаз, как подрагивают губы в улыбке при мысли об Эсмеральде.
Так, может быть, дурак все таки я? Дурак, который все никак не может признать, что его мир перевернулся с ног на голову из-за другой?
С грохотом ударив по стеклу, я услышал звон битого стекла, а затем, не глядя на руку, но чувствуя, как по ней течет кровь, опустил ее под воду, наскоро обмотав полотенцем. Во мне кипел гнев на самого себя. Идиот! Идиот! Merda!
Я вышел из ванной, когда ко мне в комнату вбежал Зейн, обеспокоено разглядывая все вокруг.
- Я слышал звон, - твердым голосом произнес он.
Ничего не говоря, я отбросил в сторону полотенце, схватил боксеры и штаны, а затем, одевшись, достал аптечку из шкафа.
- Ты разбил зеркало? - спросил Зейн, осматривая ванную.
Я все так же молчал, не зная, как справиться с уже возникшей яростью. Все внутри клокотало. Все внутри кричало о том, чтобы я перестал сопротивляться.
- Зачем ты это сделал?! - процедил Зейн, толкнув меня на кровать.
Я упал на нее, быстро выпрямившись, но Зейн выхватил у меня аптечку, достал все необходимое и начал обрабатывать рану.
- Идиот! - ругался он. - Тридцать лет почти, а ума как у ребенка! А если бы ты повредил себе руку настолько, что не смог бы больше использовать ее? - его голос был полон негодования. - Ну почему я должен объяснять тебе такие элементарные вещи!
Зейн взглянул на меня, обматывая рану бинтом, и я, сам не зная почему, стремительно обнял его, ощущая в этом какую-то странную для себя жажду, словно без него я погибну. утону в своих чувствах, так и не найдя выхода.
- Эсмеральда, - произнес он, и я кивнул. - Ты боишься?
Я не верил своим ушам, не мог понять, как он догадался об всем так быстро.
- Обижаешь, - словно читая мои мысли, улыбнулся Зейн, - я знаю тебя как облупленного еще с младых ногтей. Ты для меня как открытая книга, Рафаэль: никогда не умел скрывать свои эмоции, все на лице написано.
На душе было скверно. Словно вся радость из мира исчезла.
- Я устал. С Эсмеральдой это никак не связано, - смотря в окно, сказал я.
Внутри все клокотало от вранья, от чувства, что я предаю свои собственные чувства, что я не в силах отрицать то, что есть, но все давлю и себя, будто мне она безразлична. Эсмеральда...Боже, сколько же я дерьма сделал, совершаю одну ошибку за другой, не понимая, к чему на самом деле могут привести все мои поступки. Буквально пять минут назад мне казалось, что я все делаю правильно, но сейчас, вот прямо сейчас, когда здесь был Зейн, который действовал на меня подобне холодной воде в знойный день, обуздывал мой нрав, приводил мысли в порядок, я стал думать, что принял неверное решение отдалиться от Эсмеральды.
Я был в бешенстве. Мне нужна была всего лишь искра, чтобы к черту взорваться и начать рушить все на своем пути.
- Можешь не утруждаться, - Зейн надавил на рану, и я, сжав челюсти, стремительно повернулся к нему, чуть не ударив.
Рука непроизвольно сжалась в кулак, но я вовремя вспомнил, кто сидел перед мной.
- Еще раз так сделаешь, и я реально пропишу тебе в челюсть, - низким голосом произнес я.
Зейн усмехнулся.
- Буду ждать с нетерпением.
Он подмигнул мне, а затем, сделав узел, вновь надавил на рану. И я слетел с катушек. Схватив Зейна за руку, я ударил его в лицо, за что получил локтем в живот и удар по голове.
- Ну давай! - заорал Зейн. - Чего ты ждешь?!
В следующую секунду я уже летел на него, стремительно пригнувшись, и, схватив его за корпус, повалил на пол, а затем, сев сверху, вновь ударил по лицу. Но Зейн перехватил мою руку и, хоть я весил на двадцать килограммов больше, перевернул меня, обрушивая удар за ударом. Звериный, утробный стон вырвался из моей груди в ту минуту, когда Зейн занес кулак, а затем, свалив его с себя, я вмиг оказался на двух ногах, схватив его голову. Обхватив ее рукой, я сжал, чувствуя, как кровь стучала в висках, как сердце стояло в глотке, готовое выпрыгнуть, как злость смешивается с готовностью убивать, превращаясь в разрушительную ярость. Зейн застыл, не двигаясь, словно статуя, и лишь дыхание, прерывистое, тяжелое, выдавало в нем живого человека.
Оттолкнув его, я схватил стул и стал бить его об стену, пока в руках не осталась только ножка, затем взял все стеклянные предметы и побросал в разные стороны, с удовлетворением слушая звон разбитого стекла, после свалил к чертовой матери тумбочки, вытащив из них шкафчики и ломая их в щепки о паркет, который от этого, к слову, приобрел ужасающий вид. Я хотел крушить все на своем пути, только чтобы почувствовать свободу, только чтобы вновь вернуть в себя жизнь, ту тягу к ней, того сумасшедшего Рафаэля, который так много лет наводил шуму в Хейтфорде, которого ненавидели все вокруг за его сумасшествие.
Я. Хотел. Вновь. Стать. Сумасшедшим. Полным жизни. Готовым рисковать.
- Стало легче? - спросил Зейн, вытирая платком кровь, сочившуюся из раны в области правой брови.
Чувствуя пульсирую боль в губах, я провел по ним языком, ощущая характерный металлический вкус.
- Намного, - ответил я, глядя на тот беспорядок, что устроил.
Мы встретились взглядами и, застыв на мгновенье, улыбнулись друг другу, ощущая какое-то странное веселье. Мы знаем, что у нас не все в порядке с головой. Не переживайте.
Обходя осколки, я подошел к журнальному столику, схватил сигареты и, протянув Зейну одну, прикурил, делая глубокую затяжку. Мы вышли на балкон, ощущая осеннюю прохладу, сильные порывы ветра и разглядывая луну, что изредка показывалась из-за набежавших на нее облаков. Стояла ночь, тихая, глубокая ночь, с темно-синим небом, озаряемым серебристым светом; вокруг никого, лишь мы с Зейном, стоящие на балконе, тишина, окутавшая нас собой, и мысли, плывущие по венам.
Я вновь затянулся, выпуская дым в воздух. Я любил этот дом за вид из окна. Здесь охватывало умиротворение, здесь хотелось сидеть на диване с книгой в руках или играть на гитаре, аккомпанируя птицам, поющим дивные песни, сверчкам, отбивающим такт, дождю, барабанившему по крыше дома. Это место было моим гаванью, где я мог расслабиться, ни о чем не думая, прячась от всех, кто мог потревожить мой покой. От всех, кроме Зейна.
- Я запутался, - выпустив новую струйку дыма, я смахнул пепел о парапет и закрыл глаза, когда серебристый свет стал оставлять поцелуи на моей коже, сначала едва касаясь его, а затем предъявляя на него свои права. - Мне казалось, что я люблю Лукрецию...
- Вот именно, что тебе казалось, - перебил Зейн, глядя вдаль.
- Но я не знаю этого наверняка..черт, почему все так сложно?
- Все сложно тогда, когда ты хочешь все усложнить, - Зейн покачал головой, и улыбка тронула его губы. - Вы такие странные. Честно. Вы выбираете страдание вместо спокойствия, поддаетесь своим страстям, а не слушаете голову, выключаете свою рациональность именно тогда, когда она вам больше всего необходима только для того, чтобы ощущать этот всплеск эмоций, позволяющий вам чувствовать эту жизнь ярче. Зачем? Объясни мне, зачем намеренно причинять себе боль, ходить вокруг да около возле женщины, с которой у тебя заведомо все невозможно? Зачем ты страдаешь по ней, продолжая думать о вас в том ключе, в котором вы невозможны? Ты намеренно делаешь это, не позволяя себе быть счастливым в своем спокойствии, ибо ты жаждешь эмоций, страсти, огня и считаешь, что сможешь найти это в Лукреции.
- Почему ты всегда выступаешь против сердца?
- Потому что оно слепо. Как твое сейчас. Пойми, я не говорю, что сердце в целом слушать не надо - это в корне неверно, а всего лишь хочу донести до тебя мысль, что ты должен выбрать то, что правильно, то, что освободит тебя от твоих же страхов. Ты сам заключил себя в кандалы, а сейчас сетуешь, потому что не знаешь, как снять их, хотя тебе всего лишь стоит пошевелить руками.
-Я повернулся к Зейну, оперевшись на парапет балкона и недовольно вскинул брови.
- А ты можешь говорить без метафор? Просто в лоб.
- Собери свои яйца в кулак. Эсмеральда - хорошая, чуткая, добрая, понимающая, ласковая, честная и образованная девушка. С ней можно построить семью, не переживая за завтрашний день. Она даст все, в чем ты нуждаешься, а ты все, в чем нуждается она. Вы дополняете друг друга.
- Ты так говоришь, будто никогда не любил!
- Да дело не в любви, Рафаэль, - Зейн устало повел плечами, потушив остатки сигареты. - Дело в том, что тебе жить с человеком, с его характером, взглядами и ощущением мира. Любовь в понимании большинства - это страсть, а она проходит довольно-таки быстро, и многие пары не переживают этого, расходясь еще в самом начале своих отношений. Они ищут красоту тела, прелесть лица, желают получить быстрый секс, прельщаясь этим, идут на поводу своей низменности, не чувствуя этот мир сердцем, не совершая выбор разумом. Я могу показаться занудным своими рассуждениями, основывающимся на моей религии, но еще ни одно утверждение в ней не было бессмысленно, еще ни одна мысль не казалась мне неразумной. Истинный мусульманин не претендует на чистоту девушки, не обманывает и не дает пустые надежды, живет в соответствии с канонами религии, пытаясь привнести в этот мир добро, а не раздор, он возвеличивает свою религию, а не срамит ее своими поступками. Как много я встречаю тех, кто говорит, что верит в Бога, кто требует от женщин телесной и душевной чистоты, но сам тому не соответствует. Как много я вижу тех, кто обманывает, предает и ломает судьбы людей, ставя в приоритет себя, играя на публику роль религиозного человека, а в действительности находясь далеко от Аллаха, - Зейн наконец взглянул на меня. - Наша религия предписывает нам жениться не на красивых, молодых, богатых, а на тех, чье сердце полно тех качеств, благодаря которым и он будет становиться лучше. Наша религия предписывает нам заботиться друг о друге, слушать, радовать, разделять, творить вместе, идти по пути праведному, держась вместе, называясь семьей. Посмотри на Эсмеральду. Разве она не прекрасна? Разве она не обладает теми качествами, благодаря которым ты обратил на нее внимание? Не отрицай этого, Рафаэль. Она нравится тебе, очень сильно нравится. Ты бы хотел начать с ней отношения, да боишься перелистнуть эту страницу прошлого и открыть новую. И ты польстился не на ее красоту, а на нее саму, на то, какая она и как ты чувствуешь себя рядом с ней.
- Я тебя ненавижу, - выдохнул я. - Ненавижу, честное слово.
- Почему?
- Потому что ты всегда попадаешь в цель. Какую бы девушку выбрал ты?
Зейн вновь устремил взгляд вдаль, впервые улыбнувшись во всю, и я ощутил, как меня окатило теплом.
- Мне важно, чтобы она была верующей. Я не смогу быть с той. кто отрицает Аллаха или верит в кого-то другого, поэтому мусульманку, да. Мне неважно, какой она будет внешне. я не ищу себе красавицу. Когда я думаю о своей будущей жене, то всегда вижу девушку, способную проявлять доброту даже там, где была бы уместна только злость, ту, с которой будет тепло, не горячо и не холодно, а тепло, с которой моя душа будет испытывать умиротворение. Ты знаешь, я человек спокойный. И мне бы хотелось встретить такую же. Спокойную.
- Ты будешь лучшим мужем из нас всех, - сказал я, взглянув на луну.
- Не говори так Сравнения здесь неуместны, Рафаэль, ведь каждый любит по-своему. Я не знаю, каким мужем буду я, но у меня есть представления, ценности, понятия, и я бы хотел, чтобы моя жена знала, что она всегда может рассчитывать на меня, что я не предам ее, не оставлю, не дам повода чувствовать себя ненужной, нелюбимой, одинокой. Хочу, чтобы она знала, что ее мнение для меня имеет огромную ценность, что ее счастье - моей приоритет как мужчины, как человека, которому будет дозволено заботиться о ней до конца жизни.
- Ты допускаешь мысль о разводе?
- Иногда. Только в том случае, если она захочет.
- А ты?
- Нет. Если я женюсь, то женюсь единожды. Я не желаю распыляться на людей, хочу прогрессировать рядом с одним человеком. Если я взял ответственность за одну женщину, то обязан нести ее до конца.
- Поэтому ты до сих пор одинок? Не нашел такую?
- Нет, не нашел. И дело не в женщинах. Я верю, что почувствую своего человека, что Аллах откроет мне глаза на эту девушку. когда я увижу ее. Не хочу пытать счастье, разбивать чье-либо сердце. Хочу отдать все одной. Я кажусь скучным, да? Весь такой правильный..., - Зейн сверкнул голубыми, как лазурь, глазами, - аж самому тошно.
Мы оба рассмеялись. Мой брат. Мудрый. Добрый. Самый рассудительный из нас. Он единственный, который твердо стоял на своих двух, невзирая на все испытания, и никогда не сетовал на свою судьбу, принимая все испытания с благодарность. Видя в этом благо от Бога, он всегда говорил, что таким образом Творец закаляет его характер, и я, как свидетель личностного роста своего друга, могу заявить, что это истинная правда. К Зейну мы все обращались, когда было трудно принять решение. когда необходимы советы, ясная голова и житейская мудрость, когда необходимо было кого-то убедить в чем-либо, когда мы спорили и не могли прийти к выводу, кто прав, а кто нет. И нас тогда судил Зейн. расставляя все по полочкам. Самый спокойный из нас, он был самым добрым. Темпераментность, злословие, дурные мысли, лидерство через пойти по головам - все это было ему чуждо. Он словно уже познал эту жизнь, настолько он мудрый.
- Не сиди сложа руки. Иди и позвони ей.
Сказав это, Зейн ударил меня по плечу и покинул комнату, оставив меня наедине с Луной и телефоном, остро ощущающимся в кармане спортивных штанов. Ну и кашу он заварил однако.