Глава 9
- Как долго ты будешь ей врать и прятаться в своем кабинете? - спросил Зейн, сидя в кресле так, что не будь я увлечен женщинами, сел бы к нему на колени и попросил бы стать моим папочкой.
Я, уже не раз думавший об том, что сказал мой друг, измерял длину окон шагами, осознавая, что в длину мой кабинет составлял тридцать два шага, размашистых таких, вот прям супер. Не выдержав, я прислонился лбом к стеклу, чувствуя, как оно охлаждает мой разгоряченный лоб, в котором шла такая мощная мозговая деятельность, что, клянусь, мой разум угрожал материализоваться в вечный двигатель.
- Не знаю, - выдохнул я. - Все очень сложно.
Все очень-очень сложно. Эсмеральда за эти три недели почти ежедневного общения стала мне близким другом. Да, другом. И нет, я не спешу, потому что войти в мой круг означало стать другом, в котором я вижу те качества, что ценю в людях. С детства мама твердила мне, что нужно быть избирательным в отношении тех, с кем мне приходится общаться, ибо каждый человек способен привнести в мою душу либо нечто-то светлое, либо нечто темное, а потому выбор необходимо было делать с умом. Эсмеральда с ее горячностью, взрывным темпераментом, невероятно добрым сердцем и великолепным чувством юмора покорила меня моментально, хотя я и не сразу осознал это. Почему я так говорю? Сначала мне казалось, что общаясь с ней, я просто коротаю время, здорово провожу его с интересным человеком, а потом...а потом мне хотелось быть с ней чаще, видеть ее, чувствовать, смотреть, слушать, наслаждаться. Мне мало ее. Я скучаю.
- Она твоя подруга, а друзья не заслуживают того, чтобы им врали, - Зейн поморщился. - Ты понимаешь, что, если она узнает от кого-нибудь другого, тебе из этого клубка просто так не выпутаться. Ты заставишь страдать и ее, и себя. Тебе это надо?
Он прав. Я дурак. Представившись ей своим вторым именем, я думал, что это ненадолго, что я всего лишь помогу ей устроиться на работу и все, мы забудем друг про друга, но ее мысли оказались для меня наркотиком. Мне так нравилось слушать ее. Я готов был часами сидеть подле нее, глядеть в эти изящные миндалевидные карие глаза, обрамленные пушистыми длинными ресницами, наблюдать за тем, как меняют ее лицо черные бровки, выражающие так много эмоций, видеть эту чарующую улыбку, что каждый раз пронзала мое сердце, касаться кудрявых волос, наматывая их на палец. Эсмеральда...при одном только имени ее я чувствовал тепло. Я так давно искал друга-женщину и наконец нашел его в лице этой смуглянки.
- Я не могу просто прийти к ней и сказать, что я ее начальник.
Зейн оттянул галстук, ослабив его напор, и посмотрел на меня, как на дурака.
- Почему же?
- Потому что это неправильно.
Лицо Зейна приняло такой вид, будто он общается с ослом.
- Исчерпывающий ответ, - подытожил он, качая головой и громко выдыхая.
Я выругался на испанском, чувствуя, как начинаю злиться.
- А что ты прикажешь мне делать? Ну не могу я к ней так заявиться, черт бы все это побрал!
Я перекрестился.
- А'узубилляхи мина-ш-шайҭани-р-раджим, - нахмурился Зейн, глядя на меня, словно готов был убить.
Он произносил эту фразу каждый раз, когда кто-то упоминал Черта, а я крестился. Ну сразу видно, что мы лучшие подружки, на одном вайбе.
- Что значит не можешь?! Просто берешь и делаешь!
- Нет! - вскричал я.
- Да! - повышая голос, грозно прошипел Зейн.
Я ударил по столу, уперевшись в него руками и смотря Зейну прямо в глаза.
- Я не стану этого делать, - прорычал я.
Зейн, который обычно всегда держал себя в руках, встал и, повторив мои движения, спросил меня прямо в лицо:
- Чего ты так сильно боишься?
Я громко выдохнул, ощущая, как сердце бешено колотится внутри, видя малоприятные картины, как Эсмеральда, разочаровываясь во мне, прогоняет прочь, не желая больше видеть
- Боюсь, что она отвергнет, не простит того, что я соврал ей, - наконец признался я.
Я рухнул в кресло, а я Зейн, обогнув стол, присел на его край, глядя на меня с невероятным спокойствием в глазах. За что я был благодарен ему, он никогда не жалел меня, не возился так, словно перед ним маленький ребенок, не пытался утешить, говоря о том, как важны мои чувства, а лишь внушал тотальное спокойствие и разбрасывал по фактам то, что хаотично крутилось в моей душе.
- Хватит бояться боли. Она естественна.
- Я не хочу проживать то же, что проживал с Лукрецией.
- Чему суждено, того не миновать, - отрезал Зейн. - Лукреция - исписанная тобой страница в прошлом. Забудь ее, хватит уже. Да, было больно, но, Рафаэль, сколько можно постоянно думать о том, что все должно быть так же, как с ней? С чего ты вообще решил, что Эсмеральда выгонит тебя, не дав возможность загладить вину? Уверен, что она понимающая и войдет в твое положение. да, будет злиться, потому что имеет на это право, но, ей Богу, не станет она тебя выкидывать из своей жизни за то, что ты представился ей своим вторым именем и обычным сотрудником компании. За это еще никого в тюрьму не сажали.
Я молча смотрел на Зейна, который точно так же глядел на меня, как вдруг его лицо изменилось, взгляд потемнел, стал суровым.
- Только не говори мне, что ты ею пытаешься заменить Лукрецию...
Я встал, отвернувшись к окну, глядя на дома и здания, что были сравнительно меньше нашего, смотрел на кишащие людьми улицы, на вереницы машин, сигналивших друг другу, и вновь погрузился в мысли, которые крутились и днем, и вечером, покидая меня лишь ночью, когда я пребывал во снах.
- Не знаю, Зейн, - начал я. - Иногда мне кажется, что да, я пытаюсь заткнуть эту дыру с помощью Эсмеральды, словно она может сместить мой фокус внимания с Лукреции на что-то иное или кого-то другого. Я не испытываю к ней ничего романтического, в смысле к Эсмеральде, она для меня друг и не более, но мне с ней хорошо.
Я обернулся, зная, что мой ответ очень сильно разозлит Зейна, потому что это злило меня. Чувство, что я последняя мразь, не покидало еще с того момента, как эта мысль осенила меня.
- Тогда какого хрена ты общаешься с Эсмеральдой?! Зачем используешь ее?! - Зейн ударил меня в плечо, а я был только рад. Может быть, это приведет меня в чувство? Может быть, я наконец до меня дойдет, насколько ужасно мое отношение? - Ты еще скажи мне, что действительно общаешься с ней как друг, излишне не проявляя ни нежности, ни сострадания, ни заботы, не делая все то, что влюбляет женщину в мужчину! Ты спрашивал ее, что она чувствует к тебе?! Пытался проанализировать ее поведение?! А вдруг она уже прониклась к тебе симпатией, думая о том, что у тебя никого нет, чувствуя к тебе то, что дружбой назвать невозможно?! Рафаэль, мать твою, я ведь знаю, как ты умеешь заботиться, как часто женщины воспринимают это иначе, думая, что ты проявляешь к ним таким образом интерес, хотя это просто твой стиль общения! Ты думал об этом?!
Я не думал. Нет. Не думал совершенно, потому что Эсмеральда не может ко мне чувствовать все, что чувствовали другие, ибо я никогда не пытался завести с ними дружеские отношения, а с Эсмеральдой да, мы друзья. И она, и я всегда обозначаем это в наших разговорах, ведем себя так, как друзья: играем, шутим, беседуем, размышляем, обзываемся, шутливо бьем друг друга, проводим вместе время. Я не относился к ней как к женщине, не проявлял к ней ничего такого, не пытался затащить ее в постель, да я бы и не смог так поступить с ней. Она возвышенная. Неземная. Чистая душа.
- Я не нравлюсь ей, - произнес я, надеясь, что это правда. - Она до сих пор страдает по-другому, тому, кого любила когда-то.
Я вспомнил тот день на крыше, затем момент в туалете торгового центра, все то, что она говорила, как вела себя, какие чувства испытывала, и это успокоило меня, заставив усомниться в словах Зейна, будто она действительно могла проникнуться ко мне чувствами. Я все кратко пересказал своему другу, наблюдая за тем, как разглаживается его лицо, как пропадает суровость, даже злость на меня.
- И тем не менее будь осторожен, Рафаэль. Не обнадеживай ее как женщину, если видишь в ней только друга, - с нажимом в голосе произнес мой Зейн, положив руку на плечо. - Помни, что она живой человек, у которого есть чувства. Не заставляй ее страдать по тому, чего она получить не сможет.
Я кивнул головой, стараясь утихомирить себя, не огрызнуться, потому что Зейн разговаривал со мной так, будто перед ним находился маленький ребенок, а не взрослый мужчина, отлично знающий,к кому в этой жизни он испытывает чувства.
- И хватит уже думать о ней, - проговорил он, подходя к двери. - Я знаю, что ты все еще каждый день прокручиваешь эти воспоминания о Лукреции, но, ей Богу, Рафаэль, очнись, это мерзко думать о своей сестре в контексте любви, которую ты испытываешь к ней. Да, я прекрасно понимаю, что виноваты обстоятельства, но ты уже взрослый мужчина для того, чтобы обуздать свои эмоции и направить их в нужное русло. Выбери себе женщину, связь с коей не будет грехом, и успокой свое вечно бушующее сердце. Хватит уже страдать. Сколько можно истязать себя?
Сказав это, он вышел, оставив меня одного. Действительно, сколько можно? Сколько еще я буду мучать себя мыслями о той, с кем мне быть не суждено? Может быть, я сам подпитываю свои чувства, постоянно обращаясь к прошлому и идеализируя наши с ней отношения? Ведь все было не так гладко, и все потому что я всегда считал себя правым, а она терпела меня, ничего не говоря, затем взрывалась, когда уже была не в силах терпеть мой буйный характер.
Дурак я, вот кто. Самый настоящий идиот, предпочитающий прошлое настоящему, совершенно не стараясь приложить усилия к тому, чтобы начать все с чистого листа. Даже Харви, который пережил смерть Лили, и то двигается вперед, пытаясь устроить свою личную жизнь (судя по тому, что говорил Джейми в последний раз). Кстати, говоря о нем, этот Бес с минуты на минуту должен был появиться здесь. чтобы подписать новый контракт с нашей компанией, ведь он все-таки главный юрист здесь и большая заноза в заднице, любящая навести суету и подкалывать всех.
Получив от него смс, я вышел из кабинета, попросив Мэри не беспокоить меня без повода, а затем нажал на кнопку вызова лифта. Когда он поднялся за считанные секунды, я вошел внутрь кабинки, обнаружив в ней Андреаса, ведущего менеджера нашей компании. При виде меня он подобострастно улыбнулся, протянув мне руку, и я обхватил ее, ощущая, что она заметно меньше моей.
- Здравствуйте, Рафаэль! - еще шире улыбнулся он, глядя на меня так, словно он выиграл миллион.
- Андреас, ты вернулся - усмехнулся я, отнимая руку и желая немедленно ее помыть. - Как отпуск? Отдохнул?
- Знакомился с родными Баптисты, какой уж там отдых, - закатил глаза он.
Эта фраза мне не понравилась.
- Баптиста тоже так считает?
Улыбка Андреаса стала чуть уже, было видно, что фраза, брошенная мной, заставила его суетиться.
- Просто устал, жаркий климат не для меня, а так все чудесно, родные Баптисты очень радушно нас встретили.
Переобуваться в воздухе - его стиль. Я кивнул головой, получая какое-то изощренное удовольствие от того, что поставил Андреаса в весьма неловкую для него ситуацию.Он мне не нравился, хотя безукоризненно выполнял свои обязанности, всегда вовремя приходил на работу и даже перевыполнял план. Почему же я не чаял его? Не люблю скользких людей, ушлых, а Андреас сделан именно из такого теста. Юлить - в его природе, а я предпочитаю людей честных, отличающихся искренними намерениями.
- Это прекрасно, Андреас. Рад за тебя.
Андреас, которого я заметно превосходил в росте, словно стал еще меньше, голос его окутал меня чем-то весьма неприятным, когда его владелец обратился ко мне со словами:
- Пользуясь случаем, я хотел бы пригласить вас на свою свадьбу, которая состоится через месяц, первого декабря.
Мы вышли из лифта, и я остановился, стоя к нему спиной, обдумывая его предложение. Андреас обошел меня и встал перед лицом, загораживая Джейми, который ругался с охранником, не пропускавшего его с грудой коробок из-под пиццы. Какая жалость, я не смог вдоволь насладиться этим из-за того, что ко мне пристал Андреас.
- Да, хорошо, - произнес я, посчитав, что мое личное отношение не должно сказываться на рабочих. - Буду рад.
Все-таки он мой сотрудник, и я должен быть хорошим руководителем, поддерживающим моих коллег. Попрощавшись с ним, я направился к Джейми. Дориан, охранник, которого я обожал за его темпераментный характер, кричал на него за то, что тот наводит грязь своими ботинками, испачканными, как мне кажется, цементом
- Посмотрите на пол!- орал Дориан. - Кто это теперь будет мыть пол?!
Дориан, устроившийся к нам около двух месяцев назад, еще не успел познакомиться с Джейми и узнать, что по темпераменту тот не уступает ему. Молот и наковальня. Кто победит?
- Да принеси сюда тряпку, я сам все вымою, бесячий ты человек!
Джейми, который готовился к тому, чтобы стать папкой (Валери была уже на девятом месяце беременности и вот-вот родит), выглядел как человек, готовый убивать. От того парня, который был весь в татухах, с пирсингом на губе, в кожаных вещах и на байке не осталось и следа. Теперь перед мной стоял солидный адвокат, от которого пахло деньгами и напыщенностью. Шучу, кто-кто, а вот Джейми никогда не понтовался и оставался тем самым человеком, который уронит еду и все равно съест ее, обосновав это тем, что не прошло еще трех секунд. Мне стоит упоминать, что под дорогими штанишками труселя с Дарт Вейдером, потому что он и Валери - фанаты "Звездных войн"?
- А вот я принесу, - рявкнул Дориан, явно намериваясь исполнить свои слова. - Чтобы все тут вымыл, чтобы и следа твоего здесь не осталось!
Джейми грязно выругался, а затем, увидев меня, грозно спросил:
- Черт бы тебя побрал, сукин сын, где ты был?!
Я рассмеялся, притягивая к себе этого славного парнишку, и, обнимая, несколько раз постучал по спине:
- И я тебя рад видеть, мой сладеньки-ий!
Джейми расслабился, на лице его появилась улыбка.
- Давай пошевеливайся там, - сказал он Дориану, - а то я передумаю и ничего мыть не стану!
Дориан фыркнул.Я повернулся к Джейми, не скрывая своих чувств, и загоготал во все горло.
- Как мне это нравится, вы бы знали!
Джейми закатил глаза, больно ударив меня в живот и всучил коробки.
- Я не могу держать и их, и швабру! - пояснил он, когда я вопросительно взглянул на него.
- Дориан, - обратился я к охраннику, не обращая внимания на других сотрудников, которые смотрели на нас во все глаза, - прости ему эту оплошность. Джейми - человек простой, возьмет тряпку и все вымоет, но у нас на это нет времени, поэтому, пожалуйста, позови сюда уборщицу. Пусть она все уберет, а Джейми ей потом принесет в качестве благодарности шоколадку.
Я подмигнул своему другу, который закатил глаза и все же улыбнулся в ответ. Дориан кивнул головой и, прежде чем пропустить Джейми, выдал ему бахилы. Я чуть не умер со смеху.
- Где ты был? - спросил я, когда мы прошли к лифтам.
- Я угодил в незастывший цемент! Разговаривал по телефону с Валери, она вдруг вскрикнула, и я уже испугался, что она рожает, а оказалось, что это наш кот испугал ее. А у меня уже все: как она там одна рожает, пока я еду к ней на машине, пересекая этот чертов огромный Вендфорд! Зачем его сделали таким? Ну была там двести лет назад деревня, так какого черта вы из нее еще один мегаполис сделали?!
Я слушал беспрерывный поток слов и думал, что разорвусь от смеха. Истеричка, честно слово. Из-за положения, в котором была Валери, Джейми стал очень нервным, шугался любого ее звонка в последний месяц, переживал, что не успеет к ней и она не справится там без него. Неважно, что Темпл, Билл и подрастающий сын Джаспер находились в соседнем доме. Если Джейми не будет рядом, то все, катастрофа, у ребенка вырастет поросячий хвостик. Нехаляльный малыш. Жалко, что рядом нет Зейна, я бы пошутил немного про прошутто, колбаски чоризо и лардо и наслаждался бы видом отвращения на его лице. Шутки про свинину никогда не выйдут из моды, пока существуем я и Зейн. Приду домой и раскидаю сало по углам, чтобы отпугнуть его.
- Ну во-первых, Вендфорд был деревней триста лет назад и двести сорок два года как перестал ею быть, когда нашли множество плюсов: порт, удобное расположение, много рыбы, адекватные перепады температур и много иностранный судов. Ты с какиз пор стал таким дедом? Ходишь тут, ворчишь!
Джейми зло фыркнул и посмотрел на меня, что мои булки сжались. Шучу, мои булки сжимаются только при виде Эсмеральды. Она как ударит по спине, так там все от боли полыхает. Такая маленькая, а рука тяжелее булыжника. Я и Джейми прошли в мой кабинет. Я написал Зейну, чтобы он зашел ко мне. Этот горячий мужчина не знал, что к нам сегодня в гости придет еще один горячий мужчина и перед мной встанет сложный выбор кому стоит отдаться.
- На, подписывай, - сказал я Джейми, протягивая ему контракт.
- А вот какова гарантия, что ты меня сейчас не облапошишь? - спросил он, смешно прищурившись, а затем изменил голос и стал говорить как старый дед:- А вдруг ты меня тут на миллионы мои разводишь? Дом мой отберешь, тачки, заставишь работать двадцать четыре на семь?
- Заткнись и подписывай, - отрезал я.
- Ну ладно, противный ты, - сказал он, приняв вид обиженного ребенка, и, не читая, подписал контракт.
Если бы этот контракт ему давал кто-то другой, то он бы все трижды перечитал, но, зная, что его дал я, человек, который уже изучил его, даже не стал спорить. Дружба. Она такая. В кабинет вошел Зейн и удивленный появлением Джейми крепко обнял его. На лице заиграла улыбка.
- Сколько лет сколько зим, бра-а-ат! - протянул он, а затем пихнул его вбок.
Мой телефон издал звук, и я поспешил проверить сообщение, предчувствуя, от кого оно было.
Эсмеральда: "Ты занят?"
Я: "Нет, соскучилась?"
Эсмеральда: "Хочу выпить кофе. Может, прогуляемся?"
Я: "Встретимся на улице".
- Парни, я ушел. Разберетесь без меня.
Я схватил свое пальто и вышел из кабинета под удивленный взгляд Джейми и осуждающий Зейна. Думаю, он объяснит Джейми мое поведение. Я поспешил к лестнице, которая вела к другому лифту, тому, что был скрыт от всех остальных и который был предназначен для руководителей компаний, базирующихся в этом здании. Лифт вел на парковку. Выйдя через нее на улицу, я обошел здание и отправился в парк, к нашей скамейке, на которой мы часто с Эсмеральдой смотрели на прудик и пили свой кофе.
Через несколько минут появилась она. Я смотрел на нее и ощущал, как внутри все дрожит при мысли, что ближайшие полчаса моей жизни пройдут в ее компании. Эсмеральда была красива, невероятно красива: невысокая, среднего роста, с изгибами, по которым, уверен, многим хотелось провести руками. Ее полная грудь покачивалась, когда она шла, а черные кудри копной лежали на голове, иногда падая ей на лицо. Большие карие глаза, обрамленные черными длинными ресницами, подчеркивались густыми, искусно уложенными бровями, а полные губы казались еще больше из-за карандаша и блеска, которыми они были накрашены. Она любила подводить глаза карандашом, делая взгляд более глубоким, отчего иногда казалась стервозной. С макияжем или без, с уложенными волосами или собранными, в юбке или спортивках - вся она, Эсмеральда, была потрясающе красива.
Не выдержав этого расстояния, я пошел к ней навстречу и тут же обнял, как только она оказалась в близости от меня. Пихнув меня в бок, она попыталась оттянуть в сторону мою руку, но я был сильнее и вот уже взъерошивал ее волоса, крепко держа маленькую головку Эсмеральда сопела, кряхтела и выкрикивала писклявым голосом какие-то угрозы.
- Ну куда ты полезешь, барашек? Куда? Ты едва до моей груди-то достаешь, - смеялся я, пока она била меня по моему прессу.
- Козлина! - кричала она, не скрывая улыбки. - Мои волосы! Что ты наделал?!
Она резко выдохнула, сдувая прядь, упавшую ей на лицо, а я засмеялся, не в силах остановиться.
- Какая ты смешная, честное слово, - проговорил ее, идя к кофейне, которая находилась вдали от нашей компании.
Несмотря на то, что я был счастлив видеть Эсмеральду, внутри торжествовала тревожность в связи с тем, о чем мы говорили с Зейном сегодня утром. Мне не хотелось бы, чтобы она узнала о том, что я Рафаэль Варгас из уст других людей, но и признаваться было страшно. Взрослый мужчина тридцати лет боится признаться женщине в том, что представился ей вторым именем, чтобы не испугать ее в первую встречу. Как я докатился до жизни такой...
Болтая обо всем, мы вышли с ней к дороге, на противоположной стороне которой и была кофейня. Мы вошли внутрь, сделав заказ, и сели за столик.
- Как проходит твой день? - спросила Эсмеральда.
Солнце, которого в последнее время было так мало, выглянуло из-за облака, отбрасывая лучи на Эсмеральду. Свет и тени легли на ее лицо, подчеркивая смугловатость кожи, форму губ, мягкость лица и остроту скул. Я не мог оторвать взгляд от ее глаз, которые были то цвета насыщенного кофе, то черные как ночь, то отражались янтарем. Эсмеральда говорила, улыбалась, иногда смеялась, а я смотрел и смотрел, понимая, что хотел бы проводить с ней вот так каждый день, слушать ее голос, ощущать эту маленькую головку на своем плече, касаться кудрявых волос и накручивать их на палец, разглядывать небо, проплывающие по нему облака и говорить с ней, говорить. Ее я не боялся. С ней я был самим собой: смеялся до упаду, не строил из себя кого-то, говорил все, что вздумается, ощущал полное взаимопонимание. Но иногда слова были лишними. Иногда мы просто молчали, наслаждаясь покоем, держались за руку, водя пальцами по коже, ощущали какой-то трепет при мысли, что все это время - наше.
"Разве такое ощущают с друзьями?" - спросил меня внутренний голос, и я ощутил, как улыбка, медленно, но верно тает на губах. Эсмеральда, не замечая того, что делалось со мной, продолжала рассказывать мне о первых днях учебы Элоизы, о том, что они ждут меня в гости в эту пятницу, а я все глядел на девушку, сидевшую напротив, не понимая, что за чувства вихрем закрутились в моей душе. И я вспомнил о Лукреции, ощущая, как теряю контроль, снова почувствовал боль в груди от осознания, что она замужем, у нее есть ребенок, что на никогда не будет моей, ибо так предначертано. Но она словно сидела за нашим столиком, глядела то на меня, то на Эсмеральду, а затем касалась моей руки, улыбалась мне, как бы утверждая, что никто никогда не заменит ее, что любовь настоящая бывает лишь раз в жизни, и эта любовь принадлежит ей, что я принадлежу ей, Лукреции, той, кто еще в юности похитила покой моего сердца.
- Я на минуту.
Не выдержав, я сбежал в туалет, закрылся там, подобно ребенку, прислонившись к холодной плитке лбом, ощущая, как стучит кровь в ушах, как бешено бьется сердце, как не хватает воздуха в легких, а затем бросился к крану и плеснул себе ледяной воды в лицо, не заботясь о внешнем виде. Я только хотелось остудить свою голову, потушить этот пожар в груди, прийти в себя, снова ощутить этот контроль в своих руках и больше никогда не терять его. Но в груди зияла дыра, и она ныла, и она была такой болезненной, что хотелось умереть, чтобы перестать ее чувствовать, и она заставляла чувствовать себя беспомощным, жалким сопляком, не сумевшим справиться со своими чувствами.
"Мужчина не должен быть слабым, - вспомнил я слова отца. -- Мужчина не ноет, не плачет, не просит о помощи - мужчина должен быть олицетворением силы, стойкости и дисциплины". Взглянув в зеркало, я увидел в отражении мужчину, который глядел на меня с ненавистью, со тихой яростью в глазах, с отвращением, читающимся в линии губ. Я не буду слабым. Не впущу. Не откроюсь. И сам открывать не стану. Проведу черту. Избавлю себя от этой болезни, делающей меня беспомощным, и более никогда не проникнусь симпатией ни к одной женщине.