.
Дом Марко был наполнен движением.
За окнами — охрана на периметре.
Внутри — шёпот гостей, хлопки дверей, шелест платьев, звон бокалов, мягкий гул приглушённых разговоров.
Семья Морелли умела проводить торжества без камер, но с безупречной организацией.
Здесь всё происходило по сценарию, и каждая минута была отмерена, как в операционной.
Только в одной из комнат царила тишина.
Лиа сидела на краю кровати.
Прямая спина, руки на коленях, свадебное платье — то самое, с гладкой тканью и длинным рукавом. Чистое, строгое, почти аскетичное.
На ней не было фаты. Только гладко уложенные волосы и тонкий макияж.
Без розового румянца. Без сияния. Только спокойствие. Вымученное.
На прикроватной тумбе стоял стакан воды.
Она сделала один глоток и больше не притрагивалась.
Зеркало отражало невесту.
Но Лиа смотрела не на платье и не на фигуру.
Она смотрела в глаза. Свои собственные.
Сердце било размеренно, но тяжело.
Это не был страх.
Это было глубокое, осознанное напряжение.
Как будто организм знал: ты делаешь что-то, от чего уже нет дороги назад.
За дверью раздавались голоса.
Она узнавала их — где-то говорили женщины, где-то смеялись дети, а где-то звучал глухой, властный голос Луиджи.
И где-то в доме был он — Данте.
Её будущий муж.
Хозяин этой жизни, этого мира. И с сегодняшнего дня — часть её фамилии.
Она провела ладонью по подолу платья.
Пальцы дрожали едва заметно.
Думать о будущем — страшно. Думать о прошлом — бессмысленно.
Она вспомнила Айви. Вспомнила капельницу, маленькую руку в своей, и ту веру в глазах сестры, которая была безусловной.
"Ты должна стать сильной. Ради неё."
В дверь постучали.
— Мисс Харт? Всё готово. Через десять минут — церемония.
Лиа встала.
Сложила руки перед собой.
Вдох.
Выдох.
В её голове больше не было вопросов.
Была только дорога. И она стояла на её пороге.
Зал в особняке Марко был наполнен людьми.
Никакой прессы, никакой лишней публики — только семья, союзники, давние партнёры и люди, чьи лица никогда не появляются в газетах.
Жёны в вечерних платьях, мужчины в строгих костюмах.
Все собраны, внимательны, сосредоточены.
Они пришли не ради торта. Ради статуса.
Свадьба главы клана — это политическое событие.
Все понимали: Данте Морелли сегодня делает шаг, за которым стоят десятки других.
В центре зала стояли они.
Данте — в безупречном тёмно-синем костюме, рубашка чуть расстёгнута, взгляд спокойный, сосредоточенный.
Лиа — в чистом белом платье с длинными рукавами. Строгая, сильная. В её лице не было растерянности. Она стояла, как человек, готовый к тому, что сам выбрал.
Голос регистратора звучал чётко:
— Данте Морелли, согласны ли вы взять в жёны Лию Харт?
— Да, — твёрдо.
— Лия Харт, согласны ли вы выйти замуж за Данте Морелли?
— Да, — ясно, прямо, без колебаний.
Кольца.
Он надел ей кольцо, не отводя взгляда.
Она — ему. Без паузы.
Металл скользнул по коже — и стал новым якорем.
Подписи.
Данте подписал первой.
Потом — Лиа.
Обе подписи лёгли ровно, как два выстрела.
Регистратор кивнул:
— С этого момента вы официально супруги. Муж и жена. Можете скрепить союз поцелуем.
Данте сделал шаг вперёд.
Пауза. Тишина, как перед чем-то важным.
Он наклонился.
Поцеловал её коротко. Не мягко, не жадно. Просто — чётко.
Как подпись, но губами.
И в этот момент зал будто выдохнул.
Кто-то воскликнул:
— Viva gli sposi!
— Да здравствуют молодые!
Зазвенели бокалы.
Гости зааплодировали — сдержанно, но с уважением.
Женщины улыбались, мужчины переглядывались.
Некоторые начали вставать, подходить ближе.
Луиджи повернулся к Марко:
— Ну теперь можно и шампанское.
— Только без крови, — усмехнулся Марко, делая знак официантам.
Вино разносили быстро.
Свет стал чуть теплее, заиграла струнная музыка.
Даже если свадьба была договором — она стала публичным фактом, и никто больше не сможет сказать, что Данте Морелли — одинокий хищник.
Теперь он — женатый хищник.
А рядом с ним — женщина, чьё имя отныне пишется под его.
Свадебный вечер подходил к концу.
Тосты сказаны.
Бокалы опустошены.
Гости, воспитанные и хорошо обученные, знали: чем меньше лишних взглядов — тем крепче союз.
Когда Лиа поднялась, Марко первым подвёл к ней маленькую Айви, которую привезли на несколько часов под наблюдением врача.
Сестра крепко обняла её и прошептала:
— Завтра ты будешь дома, милая. Уже дома.
Данте не вмешивался. Только стоял рядом, как бетонная тень, от которой никуда не деться.
Когда двери чёрного седана закрылись за ними, тишина между Лией и Данте была плотной.
Он не касался её руки. Она не искала его взгляда.
Путь до особняка занял полчаса.
Никто не произнёс ни слова.
Когда они подъехали, у ворот уже ждала охрана. Свет мягко заливал дорожку, дом внутри был освещён, как сцена перед вторым актом.
Но теперь зрителей не было.
Они — одни.
Дверь открыл дворецкий.
Он слегка поклонился:
— Добро пожаловать домой, синьора Морелли.
Лиа прошла внутрь первой.
Платье больше не казалось тяжёлым. Оно стало частью образа, который нужно нести.
Данте снял пиджак на ходу, отдал охраннику и направился за ней.
На втором этаже — спальня.
Теперь их общая.
Она зашла первой.
Комната была подготовлена: плотные шторы, постель в идеальном порядке, мягкий свет бра на стене.
Лиа обернулась.
Он вошёл, закрыл за собой дверь.
Без слов.
— Здесь ты будешь жить. Здесь ты будешь спать. Вэтом доме будет твоя сестра.
Голос был спокоен.
— У тебя есть всё.
— Кроме свободы? — спросила она, не с вызовом, но прямо.
Он подошёл ближе.
— Свобода — вещь переоценённая. Особенно, когда речь идёт о безопасности.
— Значит, теперь я в безопасности?
Он кивнул.
— Абсолютно.
— Мы спим в одной комнате?
— Да. Это — часть договора. Люди должны верить, что мы — едины.
Она отвернулась к зеркалу. Сняла серёжки.
— Понятно.
Он сел в кресло у окна.
Смотрел на неё спокойно. Без притязаний. Без требований.
Часы пробили полночь, когда Лиа вышла из ванной.
Тонкий халат спускался по плечам, ткань мягко облегала тело, будто подчёркивая всё, что отныне не принадлежало только ей.
В спальне было тихо.
Он ждал.
Данте сидел в кресле у окна.
Рубашка расстёгнута на одну пуговицу, запястья обнажены. Он не делал никаких шагов.
Он наблюдал.
Как всегда.
Хищник, умеющий ждать, пока добыча сама переступит порог.
Лиа остановилась посреди комнаты.
Сделала вдох.
И проговорила ровно:
— Я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне, как к вещи. Если мы должны это сделать — я выбираю, когда.
Он не ответил.
Лишь кивнул. Медленно. Одним движением.
Она подошла.
Остановилась в полушаге.
Смотрела ему в лицо.
И вдруг — взяла его за ворот рубашки.
Пальцы дрожали, но голос — нет:
— Сейчас.
Он встал.
Медленно.
Плотно.
Без единого слова он наклонился и поцеловал её.
И это не был приказ.
Не демонстрация власти.
Это был вопрос.
Она ответила.
Губами. Телом. Тишиной.
Пальцы Лии сами расстегнули пуговицы на его груди.
Он обхватил её за талию, подтянул ближе. Их дыхание слилось в один рваный ритм.
Она не отстранялась — наоборот. Она будто втягивала его, как в воронку.
Он уложил её на постель, не торопясь.
Без спешки. Без грубости.
Он касался её будто вслушиваясь — к коже, к телу, к дыханию.
Она отвечала не стонами, а движениями — уверенными, чёткими.
Это не был секс ради власти.
И не ради привязанности.
Это было разрушение границы, которая висела между ними с первой минуты.
Она стянула с себя халат.
Он провёл ладонью по её бедру, затем по животу.
Когда вошёл в неё, она не закусила губу. Не отвернулась.
Смотрела в глаза.
И не пряталась.
Это было тихо.
Медленно.
Накопленно.
Он двигался уверенно, не торопясь.
Она ловила его ритм, встречая каждое движение, будто танец без слов.
Никакой романтики. Но в прикосновениях — внимание.
В тяжёлом дыхании — настоящее.
В каждом изгибе её тела — не покорность, а равенство.
Он впервые прикоснулся к ней не как к объекту договора, а как к женщине, которую невозможно не почувствовать.
Когда всё закончилось, Лиа осталась лежать рядом.
Не отдаляясь.
Он не пытался обнять.
И не ушёл.
Они молчали.
В этой тишине было гораздо больше, чем можно было бы выговорить словами.
Никакой любви.
Никаких обещаний.
Только ночь. Только тела. Только первый шаг.