Глава 7
Ночь для меня не стала передышкой — скорее, испытанием. Сон приходил обрывками, и каждый раз отступал, оставляя меня наедине с пустотой комнаты и отражением в зеркале, скрывавшемся в полумраке. Я сидела на ковре, чувствуя под пальцами ворс, и долго смотрела на своё отражение, до сих пор ощущая пульсацию боли в висках и тяжесть в голове.
И всё же я поднялась и подошла ближе. Тело ныло от усталости, а взгляд в отражении встретил меня холодным, почти чужим взором. В зеркале стояла девушка, которую я едва узнавала. Когда-то густые и мягкие кудри — моя гордость, память, — теперь были коротко и небрежно обрезаны. Пряди торчали во все стороны, цепляясь друг за друга. Линия волос заканчивалась у подбородка, подчёркивая резкость.
Я провела пальцами по пружинистым локонам. Они поддавались, но возвращались на место, упругие, непослушные. Прикосновение отозвалось острой болью в груди.
В памяти всплыло воспоминание — мамины ладони, мягкие, тёплые, неспешно скользящие по моим волосам. Мне отчаянно захотелось оказаться дома, рядом с семьёй, ощутить их тепло и услышать голоса, которые могли бы удержать меня от этого бездонного одиночества.
Руки предательски задрожали. Я стиснула пряди в кулак и резко дёрнула, будто хотела вырвать из себя всё это ощущение пустоты. Боль пронзила кожу головы, но я не остановилась. Сердце билось с надрывом, отдаваясь гулом в висках. Внутри поднималась волна тяжести, готовая смять меня изнутри, и на миг показалось, что воздуха больше не хватит.
Но я заставила себя поднять голову. Ещё раз посмотрела в зеркало. Лицо было осунувшимся, бледным, с тенью под глазами, но взгляд — уже другой.
— Я справлюсь. Я всё выдержу.
Мой взгляд скользнул по тумбе, где стояли настольные часы, показывающие около половины шестого.
Решение принять душ возникло само собой. Прохладная вода обдала кожу, смыв усталость и тревогу.
Выйдя из ванной, я почувствовала внутреннюю потребность привести тело в тонус. На ковре, оставшись в нижнем белье, я начала разминку.
Вытягивала руки вперёд, прогибалась, скручивалась, растягивала мышцы в разные стороны. Глубокие вдохи и выдохи наполняли лёгкие, повороты, наклоны, лёгкие приседания, растяжки — каждое движение возвращало эластичность и силу, позволяя телу пробудиться и согреться.
Спустя два часа разминки и медленных, движений, я приняла сидячее положение на ковре, позволяя себе расслабиться. Внезапный стук в дверь заставил меня резко подняться. Я схватила плед и обернулась им вокруг тела, словно создавая собственный щит, закрывая уязвимость.
В комнату тихо вошла горничная, держа аккуратно сложенную стопку одежды. Не взглянув, она поставила вещи на кровать и так же бесшумно вышла.
Любопытство взяло верх, и я подошла к кровати. На постели лежали чёрные кожаные леггинсы, тонкая майка и объёмный вязаный свитер.
— Вот это забота... — пробормотала я себе под нос, схватила вещи и направилась в ванную.
Кожаные брюки плотно облегали ноги, свитер мягко согревал плечи, возвращая ощущение контроля и привычной формы.
Выйдя из ванной, я заметила на кровати завтрак: тосты, свежие фрукты и чайник с ароматным горячим напитком, из которого ещё поднимался лёгкий пар.
Сделав несколько глотков, позволяя теплу напитка разлиться по телу, я подошла к окну.
Сев на подоконник, я уставилась на сверкающий белый сад. Снег прекратился, оставив после себя хрустящий, ослепительно белый покров, в котором отражались первые лучи утреннего солнца. Вдалеке виднелись горы и лес, линии горизонта мягко растворялись в бледном свете неба, создавая ощущение бесконечности. Пейзаж завораживал, словно зимняя сказка ожила вокруг меня.
В голове пронеслось воспоминание о походах с Гретой: как мы шли вместе, часто останавливаясь, чтобы в тишине наблюдать за пейзажами, ловя мгновения, которые казались вечными.
Я откинула окно и вдохнула холодный свежий воздух, пробирающий лёгкие, а едва заметная тоска сжимала грудь.
Мой взгляд зацепился за движение. По тропинке к дому шла женщина — высокая, статная. Пальто развевалось, шаги были уверенными, почти сердитыми. Сзади, пытаясь поспеть за ней, спешила молодая девушка, что-то говорила, будто пыталась уговорить остановиться.
Женщина подняла глаза. Наши взгляды встретились. Я вздрогнула — не от страха, скорее от неожиданности. В её лице было что-то знакомое. Что-то, от чего перехватывало дыхание.
Прошло лишь несколько минут, но показалось, будто тишина в доме изменилась.
Затем за дверью послышались шаги и приглушённый женский голос:
— Отдайте ключ. Я сама открою.
Голос был приятный, бархатистый, с глубокой внутренней уверенностью. В нём слышалась не угроза, а опыт — сила, которую не нужно было доказывать.
Я спрыгнула с подоконника и на мгновение задержала дыхание.
Когда открылась дверь, я увидела женщину — чуть в возрасте, но поразительно красивую. Её тёмные волосы были уложены идеально, густые волны каскадом спадали на плечи. Белоснежная кожа, почти фарфоровая, придавала облику ледяную утончённость, а зелёные глаза — насыщенные, глубокие, как хвойные леса за окном — пронзили меня с первой секунды.
Она стояла прямо, не отводя взгляда.Прошло несколько секунд, а затем женщина чуть улыбнулась. Не холодно, не отстранённо — мягко, как будто в ней вдруг появилась нежность, сдержанная, но настоящая.
— Меня зовут Валентина Кавалларо, — сказала она, её голос оказался приятным, низким и вкрадчивым.
Я слышала это имя — Валентина. Женщина, о которой говорили как о тихой силе за спиной Данте. Его опоре, его любви, несмотря на его холод и сдержанность. Передо мной стояла не просто жена. Передо мной была женщина, чьё влияние ощущалось даже в этой комнате.
— Киана Фальконе, — представилась я, выпрямившись и собираясь с уверенностью.
Валентина сделала шаг внутрь. Её движения были неторопливыми, но полными достоинства. Взгляд стал внимательнее, мягче.
— Всё ли хорошо? — спросила она. — Никто не причинил тебе вреда?
Я чуть опустила взгляд, машинально поправляя волосы за ухо, приглаживая непослушные пряди. Вздох был почти неслышным.
Валентина заметила это. Сделала ещё шаг и мягко, почти на грани шепота, сказала:
— Мне очень жаль. Я против того, как с тобой обошлись. И я не позволю, чтобы кто-либо обращался с тобой как с врагом. — Она снова улыбнулась, теплее. — Пойдём. Если хочешь, ты можешь выйти со мной из этой комнаты.
Я подняла взгляд. В нём было удивление, настороженность и... благодарность. Валентина, не дожидаясь ответа, направилась к выходу.
Когда мы вышли в коридор, женщина, приносившая еду, остановилась перед Валентиной и заговорила быстро, чуть испуганно:
— Господин Леонас велел мне никого не впускать, и не позволять самой покидать комнату без его разрешения.
Валентина посмотрела на неё спокойно, без резкости, но в голосе звучало твёрдое:
— Напомни господину Леонасу, что у него есть мать. И я сама решаю, с кем мне выходить из комнаты. — И, отвернувшись, добавила: — Я беру на себя всю ответственность.
Женщина молча отступила.
Я последовала за Валентиной. Спустившись по лестнице на первый этаж, мы сразу заметили двух крупных мужчин в строгих костюмах. Один из них говорил по телефону, но, заметив нас, мгновенно замолчал.
Валентина же прошла мимо с абсолютной непринуждённостью, словно этих людей вовсе не существовало, уверенно продолжая свой путь.
Мы миновали стеклянные двери, и я, взглянув на них, на секунду замедлила шаг.
— Это выход? — спросила я почти шёпотом.
Валентина, заметив мой взгляд, слегка кивнула:
— Да. В сад. Хочешь прогуляться позже — я покажу тебе, где особенно красиво, пойдём туда, поговорим в тишине.
Я замедлила шаг.
— Зачем вы это делаете? — спросила я, глядя прямо в её глаза.
Та снова улыбнулась. Тихо, мягко, как будто говорила не в первый раз:
— Потому что слишком много мужчин думают, что могут распоряжаться женской судьбой. Думают, что имеют право выбирать за нас. Я слишком долго молчала. Больше не буду.
Она протянула руку — не навязчиво, без давления. Улыбнувшись уголками губ и слегка кивнув, я последовала за ней.
Мне дали накинуть пальто, которое защищало от холода. Дорожка вела сквозь сад, сверкающий под утренним солнцем, и впереди показался дом.
Когда мы подошли ближе, охранники у входа посмотрели на меня с лёгким удивлением и настороженностью. Один даже чуть подался вперёд, но Валентина кивнула коротко, уверенно:
— Всё хорошо.
Двери распахнулись, и, едва мы вошли, верхнюю одежду тут же приняли слуги. Тепло, пахнущее свежей выпечкой и кофе, окутало изнутри.
Мы прошли в гостиную, и я сразу отметила её оформление. Просторное помещение дышало сдержанной роскошью. В центре, у стены, возвышался массивный камин. За кованой решёткой мерцал огонь, теплом окутывая всё пространство вокруг.
Валентина устроилась в кресле, и я заняла место напротив. Мой взгляд невольно задержался на полке камина с фотографиями: на одной — Эйфелева башня, заснятая в вечернем сиянии огней; на другой — Лувр — стеклянная пирамида сверкала на солнце, отражая в себе небо и стены древнего дворца.
Валентина заметила мой взгляд и улыбнулась, будто на мгновение вернулась в собственные воспоминания.
— Мы любим путешествовать, — сказала она негромко, с теплом в голосе. — Мир слишком велик и прекрасен, чтобы сидеть на месте. Эти фотографии напоминают, что мир полон красоты, и даже в самые холодные дни они согревают.
— У меня проходили соревнования во Франции, — сказала я с лёгкой улыбкой. — Это было по-настоящему волшебно: каждый город, каждая улица дарили ощущение праздника и свободы.
Валентина слегка кивнула, и в её глазах вспыхнуло тихое восхищение:
— Мне нравится наблюдать за твоими выступлениями на льду. Ты словно паришь, не касаясь поверхности. Я восхищаюсь тем, как ты отдаёшь себя катанию без остатка, как каждое движение наполнено грацией, силой и эмоцией.
Я невольно улыбнулась, ощущая, как её слова проникают глубже, чем я ожидала, и задержала взгляд на Валентине чуть дольше обычного.
—Спасибо, что вывели меня из той комнаты.
Валентина чуть наклонила голову, но в голосе, мягком и низком, звучала решимость.
— Ты не должна быть в клетке, Киана. Прежде всего я — женщина. Я не могу закрыть глаза на страдания невинной девушки. Есть моменты, когда молчание становится предательством — и я не позволю себе этого.
Она сделала паузу, чуть сжав губы, а затем добавила :
— Я знаю, Леонас может быть жёстким... но никогда по отношению к женщинам. Он не монстр. Просто он вырос в этой системе, и слишком многое для него стало естественным. Но даже самые суровые сердца способны меняться — если дать им для этого причину.
— Вы правда так думаете? — спросила я, вглядываясь в её лицо.
Валентина кивнула и после короткой паузы добавила:
— Я всё знаю. Все говорят о том как ты не дрогнула тем вечером. Ты не позволила страху взять верх. И это уже сила — гораздо большая, чем тебе может казаться.
Я чуть усмехнулась, покачав головой:
— Показывать страх или слабость — значит заранее проиграть. Это всё равно что предать свою семью. А я не собираюсь этого делать.
Некоторое время мы обе молчали. Я перевела взгляд на камин: пламя тихо трепетало за кованой решёткой, бросая золотистые отблески на стены.
— Я не могу изменить всего, но я могу быть рядом. Если тебе станет грустно или одиноко — я буду рядом. — Её голос был мягким, в нём звучала неподдельная забота. — Мне важно знать, что ты в порядке.
Я уже открыла рот, чтобы ответить, но вдруг сзади раздалось:
— Мама.
Мы обернулись. В дверях стоял Леонас. Его голос прозвучал холодно, но без злобы.
— Поговорим? — он посмотрел сперва на мать, затем на меня. — Отец в кабинете.
Валентина бросила на меня чуть извиняющийся взгляд. Её пальцы едва коснулись моего плеча, словно обещая, что я не одна. После этого она поднялась и вышла из комнаты.
Леонас остался стоять у двери и долго смотрел на меня, будто что-то обдумывал. Я выдержала его взгляд, не желая уступать. Но слов так и не последовало: он просто развернулся и вышел, оставив за собой тишину.
В доме снова воцарилась тишина. Я поднялась с кресла и медленно подошла к окну. Лоб коснулся холодного стекла, и дрожь пробежала по коже. Мысли крутились беспокойным вихрем: нужно раздобыть телефон, связаться с отцом, хоть какой-то путь наружу. Я перебирала варианты, но ни один не казался возможным.
Позади послышались шаги. Я узнала их сразу, но не стала оборачиваться. Вместо этого выпрямилась, расправив плечи, словно хотела показать — я не боюсь. Через мгновение рядом остановился Леонас. Он тоже смотрел в окно, его отражение в стекле было чётким и чужим, и от этого близкого молчания становилось ещё тяжелее дышать.
— Похоже, разговор с моей матерью удался, — произнёс он ровно, без улыбки, но с едва уловимой иронией.
— Она интересная, с ней приятно и легко разговаривать. А ты... на нее не похожий.
Мы оба одновременно посмотрели друг на друга.
Леонас чуть повернул голову набок и цокнул языком:
— Ты тоже не похожа на своего отца. Ты пытаешься не выдавать свои эмоции, но в твоих глазах всё можно прочесть.
Он сделал шаг ближе, и я невольно приподняла голову, чтобы посмотреть на него.
— Что тебе нужно от моего отца, от моей семьи? Чего ты добиваешься, Леонас? — спросила, напряжённо сжимая кулаки.
— То, чего я хотел, уже добился, — ответил он ровно. — А дальше посмотрим, как они будут себя вести.
Он смотрел прямо в мои глаза. Несколько секунд — будто примерялся, считывал. Затем взгляд скользнул вниз — к моим губам. Я уловила это движение, и сердце сбилось с ритма. Но он снова поднял глаза на меня.
Прядь моих волос упала на лицо. Он медленно поднял руку и заправил её за ухо. Движение было почти нежным, но в нём не было тепла — только контроль.
— Эти волосы непослушные.
Его пальцы скользнули к моему виску, к синяку, касание было осторожным.
Я смотрела на него, лицо оставалось напряжённым. Затем, чуть прищурившись, процедила:
— Не смей прикасаться ко мне. Даже пальцем.
Улыбка на его лице стала шире, злее. Я резко оттолкнула его от себя. Он отступил на шаг, не теряя самообладания.
— Тебя проводят обратно в комнату. Любая попытка побега или вреда будет пресечена: я помещу тебя туда снова и запру — и никто, кроме меня, не получит к ней доступа.
Я не удержалась и отпустила насмешку:
— Как благородно. Надзиратель с правом личного доступа. Не перепутал ли ты заботу с одержимостью?
— Осторожнее с причитаниями, Киана. Слова имеют последствия.
Он развернулся и вышел, захлопнув дверь за собой.
Я осталась стоять у окна. Несколько минут не двигалась, прислушиваясь к глухому биению собственного сердца. Лишь спустя мгновение позволила себе глубоко вдохнуть и медленно отойти вглубь комнаты.
✦✦✦ ✧✦✧ ✦✦✦
Леонас Кавалларо.
Самый большой клуб был забит под завязку. Музыка гремела, танцпол пульсировал неоном, сам воздух вибрировал в ритме басов.
Внизу царил хаос удовольствия и желания, люди скользили по танцполу, смеялись, кричали, терялись в пульсации ритма.
Стекло приглушало музыку, превращая её в глухой бас.
Я развалился в кресле, бокал в руке, и лениво следил за происходящим. Взгляд зацепился за Рокко: он прижимал к стене темноволосую девушку и целовал её с жадностью, не скрываясь. Сцена вызывала скорее скуку, чем интерес. Я задержал взгляд лишь потому, что мне нравилось наблюдать за тем, как другие теряют контроль.
— Весточка уже дошла, — пробормотал Данило, крутя в пальцах запотевший бокал. — Хотел бы я посмотреть на лицо Римо, когда он узнает, что девочка у нас.
Сантино прикурил сигарету, затянулся медленно, как будто намеренно растягивал паузу.
— Забавно, что девчонка не боится. Не прячется, не юлит. Скорее маленькая дикарка. — Его глаза нашли меня, прищурились. — Похоже, она тебе интересна.
Я осушил бокал до дна и поставил его на стол с глухим стуком.
— Мне интересна охота. Игра. Вызов.
Сантино ухмыльнулся, выпустив облако дыма.
— То есть ты даже не собираешься отрицать, что она красива. Ты её хочешь.
Я чуть наклонился вперёд, лениво облокотившись на колено, и посмотрел на него без улыбки:
— Мне больше по душе блондинки.
Он засмеялся тихо, но в его смехе было больше скепсиса, чем веселья.
— Увидим, Леонас. Увидим.
Я не стал отвечать. Сделал ещё глоток коньяка, ощущая, как обжигающее тепло прокатывается по горлу. Мой взгляд скользнул на Сантино — он смотрел прямо на меня, не отводя глаз. Я задержал паузу и позволил уголку губ чуть приподняться — хищно, едва заметно. Он понял намёк, и в его глазах мелькнул интерес.
Я кинул взгляд на Самуэля. Он всё это время молча смотрел на фотографию, лежащую перед ним.
Серафима — она смотрела в камеру и улыбалась.
—Она счастлива, — сказал Самуэль,—Там она нашла своё место. И, судя по снимкам, довольна выбором.
Он отложил фотографию, когда Данило наклонился вперёд:
— Серафима написала Софии. Просила, чтобы Киану не трогали.
Все уставились на него. Самуэль приподнял бровь.
— Что?
— София устроила мне истерику, — процедил Данило. — Кричала, требовала вернуть девушку.
— Вот и семейные драмы подъехали,— пробормотал Сантино.
— Она права, — твёрдо сказал Самуэль, — Мы ведь не собираемся устраивать кровавые простыни.— Его взгляд задержался на мне, острый и внимательный, словно проверяющий мою решимость.
Я взял стакан и сделал ещё медленный глоток. Алкоголь обжёг горло, вернув привычную ясность. Глянул исподлобья на Самуэля и холодно сказал:
—Никто не посмеет прикоснуться к ней. Пока она сама не оступится.
— А если всё же оступится? — уточнил Сантино.
—Значит, её простыни окрасятся её же кровью, — с кривой усмешкой ответил я. — И вина будет только на ней.
Молчание повисло над столом. Самуэль откинулся на спинку, налил себе и, не спеша, посмотрел в сторону танцпола.
— Девочка из породы упрямых. Интересно, сколько времени ей понадобится, чтобы сломаться... Или чтобы сломать тебя.
Он посмотрел прямо на меня, поднял бокал и залпом осушил его.
Я хмыкнул — тихо, без тени театральности.
— Тогда я сломаю её раньше.
Внутри неприятно скребло, как всегда, когда мысли слишком близко касались её.
Нужно было выпустить пар, прежде чем возвращаться домой... прежде чем снова увидеть её. Внутри слишком многое кипело, и оставлять это в себе было опасно.
Мой взгляд скользнул вниз — на девушку, танцевавшую на шесте. Проститутка из тех, кто умел работать телом и ртом. Тёмные волнистые волосы, высокие каблуки, гладкая кожа, обнажённое тело. Она двигалась грациозно, с какой-то дикой, хищной свободой. И прекрасно знала, что за ней наблюдают.
Я резко осушил бокал и встал.
— Мне нужно отлучиться, — бросил коротко.
Супустившись вниз к сцене. Воздух был густой от запаха пота, алкоголя и дыма. Я поманил охранника движением пальце и кивнул в сторону танцующей девушки. Слов не требовалось — он понял.
Девушка заметила меня и улыбнулась, чуть наклонившись. Медленно, словно нарочно дразня, спустилась со сцены. В тот же миг её место заняла другая.
Мы направились к одной из приватных комнат. Дверь за нами закрылась, и тишина накрыла пространство, только отголоски музыки пробивались сквозь стены.
Она подошла ближе, положила ладони мне на грудь. Пальцы скользнули по ткани рубашки, в глазах плясал игривый огонь. Я смотрел на неё холодно, задерживая паузу.
— Встань на колени.
Улыбка коснулась её губ. Она подчинилась — медленно, будто смакуя сам момент. Опустилась передо мной, подняла глаза. Цвет её глаз... почти как у Кианы. Я задержался на миг, стиснул челюсть, отбрасывая ненужные мысли. Это не она.
Её пальцы скользнули к моему поясу, застёжка щёлкнула — сухо, резко. Девушка подняла взгляд и, будто подчеркивая намерение, облизнула губы. Я провёл пальцем по её губам, оценивающе, холодно.
Она вытащила из брюк уже стоящий член и медленно облизала его головку. Я сжал её волосы покрепче, чувствуя, как член послушно скользит всё глубже в ее рот. Она задыхалась, но не останавливалась — наоборот, её движения становились жаднее, настойчивее.
Губы растягивались, оставляя влажные следы на моей коже, язык касался головки, вызывая глухое рычание у меня в груди. Она подняла взгляд, её губы блестели под приглушённым светом комнаты. В этом взгляде было всё — покорность, желание.
Я стиснул челюсть и, не отрываясь от её глаз, начал двигаться жёстче, глубже. Каждый толчок сопровождался глухим звуком, когда член касался её горла. Она давилась, но не отстранялась — наоборот, впивалась пальцами в мои бёдра, словно требовала ещё.
Я чувствовал, как её дыхание сбивается, как горло судорожно сжимается вокруг члена, и это только подстёгивало меня. Она сама выбрала быть здесь, на коленях.
Я чуть ослабил хватку, позволив ей на секунду перевести дыхание. Она выдохнула, но тут же снова жадно накрыла член губами, словно боялась упустить момент. И в этот миг я понял — ей нравилось быть внизу, нравилось ощущать силу, нравилось подчиняться.
— Послушная девочка, — прошептал я, проводя пальцем по её влажным губам, прежде чем снова погрузиться в её горячий рот.
Она давилась, глаза слезились, но она продолжала, словно ей нравилось ломать себя об мою силу.
На секунду я запрокинул голову назад, позволив себе прикрыть глаза. В темноте перед внутренним взором вспыхнул другой образ — не эта шлюха на коленях, не её покорные губы, а лицо Кианы. Её взгляд, упрямый, дерзкий. Её дыхание, её движения — не покорность, а вызов.
Резкий толчок. Напряжение оборвалось, и я кончил ей прямо в горло. Она закашлялась, но всё проглотила, не отстраняясь. Тёплая судорога пробежала по моему телу, я стиснул зубы, и отпустил её волосы. Сделал шаг назад — член выскользнул из её рта, влажный, с которого ещё стекали капли.
Она подняла на меня взгляд снизу вверх и медленно облизнула губы.В её глазах — благодарность и похоть, странная смесь покорности и торжества.
Всё внутри уже тянуло не к этой женщине, а к другому образу, чужому и недосягаемому.
— Пошла вон.
Она замерла, словно пытаясь уловить хоть тень тепла в моём лице. Но его там не было — только холод, отстранённость, сдержанный контроль. Поникнув, она кивнула и молча взяла туфли, выскользнув из комнаты.
На выходе из комнаты её едва не остановил Риккардо. Он быстро оценил её от головы до ног — растекшаяся помада, растрёпанные волосы, дрожащие пальцы. Ему не нужно было задавать вопросов: всё было ясно.
— Уже закончили? — его голос был насмешливым, резким. — Что, не подошла? Хотел другую брюнетку?
Он повернулся ко мне, взгляд играющий, вызывающий. Я медленно вытащил из кармана сигарету, зажёг её и сделал первый затяжной вдох. Дым окутал комнату, придавая ощущение спокойствия и контроля. Без слов, без эмоций, только холодная ясность.
— Интересно, — продолжил он, не отводя взгляда, —Ты даже не осознаёшь, как выдаёшь себя. Я и имени не назвал, а ты сразу понял, о ком я.
—Хватит нести чушь, Риккардо.
— Она не из тех, кто позволит с собой играть, Леонас.
— Она сама захочет этой игры. И будет просить, чтобы я не останавливался.
— А ты, Рикки, лучше следи за тем, что твой язык не заведёт тебя туда, откуда даже я тебя вытаскивать не стану.
Он поднял руки в притворной сдаче:
— Спокойно, Леонас. Просто делаю ставки. Она — не из тех, кого ты просто оставишь в покое.
Я хмыкнул, и двинулся к выходу из комнаты.
Риккардо всё ещё стоявший у стены, посмотрел с прищуром:
— И куда это ты теперь?
— Домой. Там будет интереснее.
Риккардо поднял бровь, но промолчал, лишь проводил взглядом с той полуулыбкой, в которой всегда таилась смесь интереса и провокации.
•••••
Дом погрузился в тишину. Часы на старинной лестнице отсчитали третий час ночи. Мои шаги гулко отдавались эхом в пустом коридоре, пока я поднимался на второй этаж и направлялся к комнате в самом конце.
Дверь поддалась легко, что щелчка почти не было слышно. Полумрак встретил меня мягким светом фонаря, пробивавшимся сквозь узкую щель между шторами. В этой вязкой тишине отчётливо слышалось её дыхание.
Она спала, устроившись неровно — полусидя. Голова беззащитно откинулась назад и покоилась на спинке кровати. На её лице лежала тень беспокойства, брови были хмуро сведены. В этой позе — странная смесь усталости и хрупкости.
Одеяло сползло вниз, обнажив её ноги. Я опустился на край кровати, позволил себе опустить ладонь на колено. Кожа была мягкая, бархатистая. Я провёл пальцами выше, по линии бедра, медленно, будто пробуя на вкус запрет. Остановился— и посмотрел на её лицо. Тени от ресниц лежали на скулах, дыхание оставалось ровным.
Пальцы сами собой сжались, но я отдёрнул руку. Наклонился и аккуратно вернул одеяло на место, прикрывая её. С каждой минутой желание коснуться её сильнее боролось с холодным рассудком. Я не знал, сколько времени просидел рядом, всматриваясь в неё. Встав, я задержал последний взгляд на её лице и так же бесшумно вышел.
Коридор был погружен в полумрак, уже на повороте его внимание притянуло движение у противоположной стены — Самуэль стоял там, скрестив руки на груди.
Он склонил голову, его взгляд был проницательным с тенью упрёка.
—Ты провёл там слишком много времени. Надеюсь, ты просто любовался,—сказал он глухо.
— Всё под контролем.
—Нам не нужна ситуация, как с Серафимой. Ни беременность, ни чувства.
—Спокойно. Я не собирался устраивать драмы.
Самуэль усмехнулся безрадостно.
—Лучше бы всё оставалось так, как есть, без лишних сложностей.
—Фальконе вышли на связь.
Я слегка нахмурился, напрягая мышцы лица.
— Долго же они тянули. Когда ?
— Недавно. Данте уже ждёт. Отец тоже приехал. Сантино и Данило с ними.
Я бросил взгляд через плечо к закрытой двери, затем коротко кивнул Самуэлю.
— Тогда не будем заставлять их ждать.
Тяжёлая дверь кабинета была полуоткрыта. Я толкнул её и вошёл первым. В комнате повисло напряжение, отец сидел в кресле у окна, скрестив руки на груди. Его взгляд был тяжёлым, пронизывающим. Петро Мионе стоял у стола, держа бокал с виски, но не делал ни глотка.
— Фабиано Скудери вышел на связь, — произнёс отец, в голосе чувствовалась сталь. — Он требует вернуть девочку. Без войны. Без крови. Просто отдать.
Я сжал кулаки, чувствуя, как холодная стратегия входит в кровь.
— Это угроза? — произнёс я, приближаясь к центру комнаты.
— Пока нет, — ответил Петро, взгляд тяжёлый, как свинец. — Но его голос был спокойным. Слишком спокойным
— Если мы не вернём её — они начнут войну, — добавил Данило. — У Фальконе слишком много причин для этого. И слишком много стволов, чтобы не попытаться.
Сантино покачал головой:
— Девочка идеальный флаг для их марша.
— Пока рано её возвращать. Они так беспокоятся за её честь, но забывают, что именно она может стать нашим оружием. Скудери верит, что она в плену, испугана, унижена? Пусть так и будет. Это даст нам возможность манипулировать ими.
Мой взгляд остановился на отце:
— Мы создадим нужную картину. А потом предложим обмен. Киану — на Нино Фальконе. Консильери на консильери. Они хотели вернуть долг — пусть вернут его нам.