Глава первая.
Школа Пэкхо имела репутацию заведения строгого, дисциплинированного и, по всеобщему мнению, до странного идеального. Здесь всё было на своих местах: ровные ряды парт, одинаковые прически, безупречные формы. Даже воздух здесь, казалось, пах отличием и утренним кофе преподавателей. Но была в Пэкхо одна особенность, о которой говорили даже за пределами её стен. Та, чьё имя знали наизусть все парни в округе — даже те, кто с трудом запоминал расписание. Нам Аён.
Сложно было не услышать о ней. Её имя передавалось из уст в уста с лёгким благоговением, будто она была не живым человеком, а городской легендой. Кто-то говорил, что её мама — известный дизайнер, кто-то — что она встречалась с сыном какого-то политика. А кто-то и вовсе утверждал, что видел, как она однажды отказала парню так вежливо, что он поблагодарил её за это.
Идеальное лицо. Безупречная осанка. Улыбка, будто нарисованная. Золотая медалистка, президент класса, лицо школьной газеты и самой школы. Она никогда не говорила громко, но её всегда слышали. Никому не грубила, но и по-настоящему близко не подпускала. Слишком вежливая, чтобы быть открытой.
Каждый день, после последнего звонка, у главного выхода её ждали. Всегда. Ровно в 16:00. Толпа из учащихся других школ, преимущественно парней. Кто-то держал в руках шоколад, кто-то — букеты, кто-то — билеты в кино и кафе, а кто-то просто снимал всё происходящее на телефон, надеясь выложить «ту самую Нам Аён» в сторис, с подписью вроде: «Поймал идеал в реальной жизни».
Кан У Ён же, в отличие от всей этой массовки, интереса не проявлял. По крайней мере, вслух. Он был из тех, кто всегда ставил под сомнение всё, что звучало слишком восторженно. А Ён Бин уж слишком часто восхищённо вспоминал «ту самую девушку из Пэкхо».
— Она будто не отсюда, — говорил он, закатив глаза. — Идеальная, как из рекламы зубной пасты и дорамы про богатеньких школьниц.
У Ён фыркал в ответ:
— Угу. А ещё, наверное, ходит, не касаясь земли.
Но всё же в один из дней — просто чтобы избавиться от этой навязчивой темы или проверить, сколько в этих восторгах фальши — он согласился пойти вместе с остальными.
На школьном дворе Пэкхо было тесно. Слишком тесно. Пахло парфюмом, выпечкой и новыми кроссовками. Впереди действительно собралась толпа. Ребята из разных школ, судя по формам. Кто-то нервно теребил коробку с кольцами из автомата, кто-то держал в руках мягкую игрушку размером с портфель. А кто-то просто смотрел в сторону двери, будто надеялся, что именно ему она улыбнётся чуть дольше, чем остальным.
— Это уже не симпатия, — пробормотал У Ён, прищурившись. — Это какая-то секта.
Ему захотелось рассмеяться. Громко. С насмешкой. Всё это было до нелепого театрально. Подарки, взгляды, глупые ухмылки. Из-за кого? Из-за какой-то девчонки?
Именно в этот момент дверь распахнулась. И всё затихло.
***
Жизнь Нам Аён всегда была идеальной. Не по чьим-то рассказам, не наигранно — в глазах каждого, кто хоть раз сталкивался с ней.
Отец — председатель корпорации с громким именем, тот самый, что появлялся на обложках деловых журналов и открывал экономические форумы важной речью. Мать — признанный дизайнер, чьи коллекции выставлялись в Париже и собирали восторженные отзывы на неделях моды. Они были не просто семьёй — брендом, лицом элиты, живым воплощением совершенства.
Аён, как само собой разумеющееся, была продолжением этой картинки. Не девочкой, а портретом, живым экспонатом, идущим в ногу с образом своей семьи.
Утро в её мире начиналось задолго до того, как школа открывала свои ворота. В семь она уже сидела за белым мраморным столом в кабинете, где очередной преподаватель по английскому, с чётким британским акцентом и улыбкой по методичке, разбирал с ней грамматику или устраивал импровизированные дебаты.
Ровно в восемь — завтрак в столовой, где серебряные приборы были выложены накрахмаленными салфетками с таким вниманием к симметрии, будто каждое утро в доме проводилась фэшн-съёмка. Яичница без единого пузырька, сок — только что выжатый, чай — поданный на определенной температуре. Всё было выверено, отмерено, подогнано. Ничего не выходило за рамки, даже дыхание.
Разговоров за столом почти не было. Ни улыбок, ни просьб. Только вежливое молчание, где даже кашлять полагалось тихо, а вилку держать — как на репетиции балета. Аён сидела с прямой спиной, аккуратно подносила чашку к губам и думала — если бы не постоянное движение часов, если бы не смена блюд, можно было бы решить, что это какой-то застывший кадр из фильма о высшем обществе.
В школе всё было иначе, но в чём-то — так же. Её окружали. Её обожали. Её цитировали, повторяли за ней, искали в ней ответ на каждый вопрос.
«— Нам-сонбэ, вы просто вдохновляете!»
«— Аён-ним, вы как всегда — совершенство!»
«— Моя мама в восторге от вашего ухода за кожей, можно ли узнать марку, которую вы используете?»
На всё это Аён отвечала только лёгкой, едва заметной улыбкой, той самой, которую она с детства носила, как маску. Она не лгала. Никогда не притворялась. Просто улыбка была тем, чему её научили.
Её учили всему — красиво говорить, вежливо кивать, держать осанку, не грубить, не смеяться слишком громко, не плакать, даже когда больно. И если вдруг эмоции поднимались выше допустимого уровня, их следовало скрыть. Прятать, глубже, как шкатулку, которую никто не должен открывать.
Слёзы — они вообще не входили в её репертуар. Слёзы были неуместны. Слёзы были слабостью, а слабость была некрасивой.
Она была идеальной дочерью. Примером для младших. Президентом класса. Лицом школы. Ученицей, которую показывают на постерах с лозунгами «Будущее за вами». Её фото украшало школьный сайт, а её поведение — расписания утренних собраний. Куда бы она ни шла, люди оборачивались. Кто с восхищением, кто с завистью, кто с надеждой поймать на себе её взгляд хоть на секунду.
Но по вечерам, когда она возвращалась домой и снимала пиджак Пэкхо, расплетала волосы, в которых весь день держалась идеальная укладка, и оставалась одна — в своей просторной комнате с высокими потолками и видом на сад, — она подходила к зеркалу и на секунду замирала. Не для того, чтобы поправить макияж или изучить несовершенства. А чтобы разглядеть ту, что в отражении.
Девушка в зеркале была красивой. Даже без макияжа. Безупречной, почти фарфоровой. Но при этом — совершенно пустой. Как кукла, оставленная на витрине.
Её глаза были большими, ясными, почти блестящими, но в них не было ничего. Ни света. Ни грусти. Ни даже усталости. Только пустота, с которой невозможно поспорить. Потому что она — окончательная.
Иногда ей казалось, что она и правда не живёт свою жизнь. Что она — персонаж, придуманный родителями, учителями, прессой. Прекрасный фасад, расписанный тончайшими кистями, но без живого дыхания внутри. Всё её существование было как отрепетированная сцена: сценарий написан, костюм выдан, зрители аплодируют. А она играет. Каждый день. Без отдыха. Без всякого перерыва.
— Ты родилась, чтобы быть лучшей, Аён, — говорила ей мать, застёгивая на её запястье очередной браслет из какой-нибудь лимитированной коллекции, с камнями, которые она не различала по названиям. — Люди будут любить тебя, потому что ты особенная.
И да, любили. Или делали вид, что любят. Кто теперь разберёт?
Учителя — снисходительно улыбались, даже когда она опаздывала. Одноклассники — переглядывались с восторгом, стоило ей сказать хоть слово. Директор школы — хвалил её даже тогда, когда она промолчит. Парни — приходили из других школ только чтобы поглазеть на неё издалека. Писали записки, оставляли подарки, тянули руки, словно надеялись дотронуться до чего-то святого. Ради одного взгляда готовы были драться, ради улыбки — ждать под дождём.
Аён улыбалась. Потому что не знала, как не улыбаться. Потому что все считали, что она должна. Потому что никто никогда не спрашивал, хочет ли она.
Но однажды, среди толпы, казавшейся неотличимой от вчерашней и позавчерашней, взгляд Аён зацепился за кого-то. В тот момент она даже не подумала об этом. День шёл по расписанию. Всё шло, как всегда.
Она шагала по коридору, по левой стороне, где отражения от окон ложились на пол светлыми полосами. Рядом — её неизменный «кружок поддержки»: девушки, которые вроде бы считались подругами, но больше напоминали тени — те, что следуют за светом не потому, что любят его, а потому что без него они исчезают.
Справа от Аён шла Хан Юра — высокая, с идеальной укладкой, острым подбородком и вечной ухмылкой, которая никогда не доходила до глаз. Она вела себя уверенно, говорила громко, и каждое её слово, каждое движение словно говорило: «Я почти такая же, как она». Почти, но не совсем.
Она никогда не переступала границ — знала, где проходит невидимая черта между подражанием и вызовом. Потому что быть рядом с самой Нам Аён — это была сделка, билет к статусу, который сложно купить, но можно отыграть, если быть достаточно удобной.
— Сегодня, кажется, их больше, — лениво заметила Юра, бросив быстрый взгляд в сторону окна, где у входа в школу уже собиралась небольшая толпа из учеников, в основном мальчишек, явно пришедших не на учёбу, а на шоу. — Аён-а, ты что, магнитом работаешь? К тебе притягиваются все красавчики.
Голос её звучал почти игриво, но в нём всегда была та самая едва уловимая нота — будто бы шутка, но полная яда.
Аён только пожала плечами. Безразлично, как будто фраза пролетела мимо. В ответ — короткий, пустой хмык, привычное уклонение от диалога, в котором она ничего не чувствовала. Эти разговоры были фоном, который заполнял пустоту вокруг неё.
По другую сторону шла Ли Сону — мягкая, немного рассеянная, с всегда готовым кивком и записной книжкой, в которую она зачем-то всё записывала, словно боялась что-то забыть. Простодушная, неяркая, но полезная. Аён даже не помнила, как та оказалась рядом с ними — то ли её привела Юн Джиун, то ли сама как-то вписалась, как мебель, которую не покупали специально, но она уже стоит в углу и вроде бы нужна.
Третья, та самая Джиун, всегда наблюдала — молча, с чуть прищуренными глазами, будто бы что-то анализируя. Она редко говорила, но всегда знала, когда встать ближе, когда отгородить Аён от назойливых поклонников, когда вмешаться. Она казалась самой «верной» из всех, но именно она первой отводила глаза, когда Юра отпускала шутки, которые тонко задевали Аён, словно пробуя — где предел?
Нам знала про них всё. Знала, что эта дружба на показ. Что у них есть отдельный чат, где её обсуждают, где скринят её сторис, где оценивают, как она была одета, с кем говорила, что, возможно, сегодня выглядела уставшей.
Знала, что Юра ни разу не отказалась, когда журналисты из жёлтой прессы просили её «анонимный комментарий». Что именно из её уст просочилась история о поездке Аён в клинику, и что именно она пересказала преподавателям историю, которую Аён когда-то доверила на перемене.
Но Аён молчала. Как всегда.
Она позволяла им быть рядом. Позволяла идти за ней, говорить, сплетничать, делать фото. Потому что это было проще, чем искать настоящую близость. Проще — чем быть одной.
Перед выходом на улицу, как и всегда, она остановилась у зеркала у входа. Вдохнула чуть глубже, выровняла плечи, вытянула губы в знакомую, идеальную улыбку — ту самую, которую от неё всегда ждали. И лишь на миг в её взгляде промелькнула тень — лёгкая, как отблеск усталости, как мысль, которую даже себе страшно озвучить: а что, если сегодня снова будет просто день из тысячи таких же?
Сзади, будто скоординированно, девушки приблизились, встали чуть ближе, чуть теснее. Они всегда шли так, будто бы формируя фон для главной фигуры.
Аён вышла первой. И как только её шаг коснулся солнечного пятна у входа, из толпы кто-то поднял голову — прямо, дерзко, не как все. И на мгновение она почувствовала, что её не просто смотрят. Её видят.
Лицо Аён по-прежнему сохраняло идеальную улыбку — ту самую, натренированную годами, отточенную до автоматизма. За её спиной девушки синхронно повторяли каждое движение: Юра достала телефон и, прищурившись в камеру, начала вести прямой эфир для своих верных подписчиков, желая в очередной раз доказать, насколько она близка к центру школьной вселенной. Сону, как всегда, тянулась ближе к Аён — чуть ли не прижимаясь к её плечу. А Джиун, тихая, сдержанная, шла чуть в стороне, будто не принадлежала к ним, но и не собиралась покидать это странное трио.
Аён быстро обвела взглядом школьный двор, пытаясь отыскать в толпе машину с личным водителем, когда её внимание зацепилось за силуэт, который не просто выделялся — ломал привычную картину.
Парень стоял, чуть выше, на пролёте лестницы, облокотившись на перила. Свет сзади очерчивал его резкими линиями, почти как в кинокадре, — будто он стоял отдельно от всей этой суеты и с ленивым интересом наблюдал за ней. Он был одет в чёрную толстовку, капюшон свисал с плеч, на пальце он крутил кольцо — небрежно, как будто от скуки. Он жевал жвачку, и когда её взгляд пересёкся с его, — не отвёл глаз. Наоборот, словно только этого и ждал.
Рядом с ним стоял его друг — симпатичный, с дружелюбной улыбкой, которой он тут же одарил Аён, слегка пихнув в плечо первого, будто говоря: вот она, смотри. Но тот даже не отреагировал. Только приподнял бровь и, не спуская с неё взгляда, подмигнул.
Это не было фальшивым, не выглядело наигранно. Это не был жест для того, чтобы заставить её покраснеть. Нет — это был вызов. Флирт, который звучал как: я тебя вижу, даже если ты прячешься под всем этим.
Юра уже собиралась что-то язвительно прокомментировать, но Аён не дала ей ни слова сказать. Она остановилась, лишь на долю секунды повернув голову — будто бы просто задержалась взглядом. Улыбка осталась на месте, но в глазах мелькнуло нечто другое. Мимолётная искра — не удивления, не интереса, а скорее вопроса.
Кто ты такой вообще?
Аён не помнила, чтобы раньше видела его. Не то чтобы она запоминала всех, но всё же старалась держать в голове как можно больше лиц. Это радовало людей — когда ты помнишь их — и создавало правильное впечатление. Но этого парня не было ни на общих фото, ни среди учеников младших курсов, ни в списках приглашённых на её мероприятия.
Она отвернулась первой. Прошла дальше, будто ничего не произошло. Но в груди, где обычно было только спокойствие и холод, — что-то шевельнулось. Нечто неуловимое.
Не потому, что он был красив. Таких вокруг — сколько угодно. Не потому, что флиртовал. Это делали все. А потому, что в его взгляде не было ожидания. Он ничего от неё не хотел. И в то же время — будто уже что-то знал.
Она дошла до ворот, не оборачиваясь. Но шаг её стал на долю секунды медленнее, почти незаметно. А в мыслях его лицо — вспыхнуло и исчезло, будто случайный сон.
У Ён всё ещё стоял на лестнице. Его ленивый взгляд скользнул вслед уходящей фигуре, прежде чем он ухмыльнулся, небрежно подбросил в воздух жвачку и поймал её обратно, словно это было единственное занятие, заслуживающее внимания.
— А она интересная, — бросил он в пространство, хотя достаточно громко, чтобы друзья его услышали. — Теперь мне точно не скучно.
— А я же говорил, — закатил глаза Ён Бин, глядя вслед Аён, — впервые посмотрела в нашу сторону.
У Ён коротко взглянул на него, не ответил, лишь криво усмехнулся. Толпа мешала пройти, и ему приходилось слегка расталкивать зевак локтями, но мысли его уже были не здесь. Он шёл медленно, но с отчётливым намерением — потому что теперь ему было любопытно. Кто же такая эта идеальная Нам Аён?
И что она будет делать, если её перестанут боготворить — и начнут провоцировать?
***
Прошло уже несколько недель с того самого дня у входа, и, казалось бы, Аён давно должна была забыть о случайном взгляде с незнакомцем. Такого рода лица — пусть даже дерзкие, уверенные, с ленцой во взгляде и какой-то внутренней вспышкой, с той особой искрой, что зажигается лишь у тех, кто точно знает себе цену — обычно исчезали из её памяти так же быстро, как и появлялись. Один день, одна сцена, одно мгновение. Утром — новое.
Она и сама не могла бы сказать, сколько таких было за последние месяцы — сотни, а может, и тысячи. Лица мелькали вокруг неё, как декорации: красивые, живые, но временные. А она, будто актриса, всё время оставалась в центре кадра. Играла — блестяще. Говорила — идеально. Улыбалась — так, как учили. Всегда вовремя. Всегда в образе.
Но вот что странно — его лицо не исчезло. Не размывалось, не уходило. Напротив — становилось всё отчётливее.
Аён начала замечать его всё чаще. Сначала мельком — возле школы, когда он просто проходил мимо, разговаривая с кем-то. Потом — у торгового центра, где он стоял у витрины и крутил в руках бутылку с энергетиком, словно выбирал не вкус, а повод. Потом — совсем рядом, на одной из улиц неподалёку, когда он, небрежно засунув руки в карманы, вышел из кафе, будто бы случайно.
И самое раздражающее — она не искала его взглядом. Она вообще старалась не замечать, но её глаза будто сами находили его в толпе. Сами цеплялись за знакомую осанку, за ходу с небольшим наклоном вперёд, за манеру идти медленно, будто его ничто не торопит, а весь мир подождёт.
Иногда это были просто взгляды, не более. Когда толпа слишком плотная, чтобы разглядеть, но слишком живая, чтобы не почувствовать, как кто-то смотрит прямо на тебя. А иногда — он сам подходил, начинал разговор с ней. Спокойно, лениво, с лёгкой усмешкой. Бросал пару слов, будто мимоходом, будто для него это ничего не значило. Но каждый раз от этих слов у неё внутри что-то неприятно щёлкало, как сработавшая защёлка замка — и не открыть, и не закрыть до конца.
Если бы кто-то другой позволил себе такие полуулыбки, такие полунамёки — она бы даже не моргнула. Отшутилась бы, перевела разговор, пожала плечами. Подобное было сотни раз было и все они знали, что Аён — вежливая, но недосягаемая. А этот... он, похоже, не знал. Или делал вид, что не знает.
Именно поэтому она начала его избегать. Осознанно. Стратегически. Каждый раз, выходя из школы, она не смотрела в ту сторону, где мог стоять он. Притворялась, что не видит его, а если он всё-таки заговаривал, если вдруг появлялся, как из ниоткуда, и бросал своё очередное «Опять ты?» или «Улыбнись, я не кусаю», — она просто отвечала привычной улыбкой. Улыбкой без глаз. Улыбкой, которую она носила с детства, как брошь: красивая, правильная, пустая.
А он лишь ухмылялся в ответ. Уголком рта, будто бы не особо впечатлённый. Будто знал, что она играет и будто его это только забавляло.
Тот день был утомительным. Она возвращалась после съёмок рекламы — фотосессия, режиссёр с острыми пальцами и фразами вроде «Ты — олицетворение чистоты, давай покажем это через взгляд». Снова улыбки. Снова камеры. Снова маска.
А теперь — её кровать, мягкий плед, и телефон, дрогнувший в руке от нового уведомления.
«Аён, это разве не тот постоянно флиртующий?» — писала Юра. Под сообщением — ссылка.
Она кликнула машинально. И даже когда Сону и Джиун начали писать что-то своё, она не читала. Только смотрела.
Да, это был он.
Кан У Ён. Теперь у незнакомого лица появилось имя.
Листая ленту с эфирами, Аён поймала себя на том, что не может оторваться.
«Почему ты запомнила его, Юра? Каждый день в Пэкхо приходят несколько десятков парней», — ответила Сону в чате.
«Он кажется интересным», — добавила Джиун.
Аён замерла, уставившись в экран. Потом, почти не думая, написала:
«Да, он.»
Юра тут же:
«Симпатичный, не так ли?»
Ответ так и не был отправлен. Сообщение повисло, как и её взгляд, снова вернувшийся к ролику.
Видео началось со щелчка — приглушённый звук света, скользящего по тускло освещённому залу. Металл, дерево, сжатый воздух. На экране — он. В чёрной майке без рисунков, с повязкой на запястье, держащей бинты. Его друг что-то говорил за кадром, смеялся, но У Ён не смеялся в ответ. Только смотрел в камеру, с тем выражением лица, которое, казалось, виделось ей уже не один раз. Ухмылка без причины. Взгляд, будто он уже знал, что его смотрят. Будто бы — именно она.
Он шагал по залу, словно по сцене, не играя, а просто живя. Легко, вразвалку, будто всё вокруг не заслуживало особого внимания. Его движения не были выверенными, как у большинства бойцов, которые Аён видела раньше — в передачах, на экранах, в коротких рекламных роликах. Нет. Он не был напуганным или сосредоточенным. Он был естественным. Как дикий зверь, попавший на камеру, но не ставший от этого менее опасным.
Аён смотрела, подперев щеку, и видео тянулось как будто слишком медленно. Или, наоборот, слишком быстро — она не смогла точно определить. Звук её собственного дыхания вдруг стал громче, будто комната вокруг осталась в тени, а она — единственная зрительница чего-то, что не предназначалось для чужих глаз.
Когда У Ён наконец поднял взгляд — не в экран, а сквозь него — её пальцы слегка дрогнули. Что-то сжалось внутри. Странное, чуждое. Как будто в эту секунду кто-то тихо, едва слышно, позвал её по имени.
Она выключила видео, и всё вокруг снова стало обычным.
Экран погас, отражая лишь её лицо. Лицо с усталым взглядом, идеальной укладкой и немного прикушенной нижней губой. Она не сразу поняла, что смотрела с замиранием.
Почему ты не пролистала? Почему пересмотрела дважды?
Телефон дрогнул в руке — Юра написала что-то ещё, но Аён даже не глянула. Остальные девочки болтали в чате о чём-то другом, прикрепляли мемы, обсуждали новую фотосессию. Всё как всегда. Всё как должно быть.
Она вновь нажала на ссылку. Не из-за интереса, не потому что хотелось, а потому что не могла не нажать.
У Ён бил. Быстро, резко, с точным расчётом. Камера дёрнулась, поймала его в полоборота, и Аён заметила родинку у него над губой — такую мелочь, но почему-то запомнилось именно это. Родинка и взгляд после удара. Он словно на долю секунды оглядывался, будто проверял — видит ли кто-то.
Он снова ухмыльнулся, словно чувствовал, что кто-то смотрит именно сейчас И Аён, впервые за долгое время, ощутила, как её собственное сердце стукнуло не по расписанию.