Границы и Грезы

Мою щеку ласкает что-то шершавое. Гладит ласково. Подушка — потрясающее место, лучшего на планете не существует. Я морщусь и кутаюсь в одеяло, издавая тихое, страдальческое:

— Кастор... не надо, я сплю...

Волосы с одной стороны заправляют за ухо — совсем нежно. Что ему неймется? Мне нужно отдохнуть, мне катастрофически нужно, я устала...

— Ребята пытались разбудить тебя, Ривер, но ты их прогнала, — хрипотца разносится по комнате, проникая в сердце, и я тут же подскакиваю, перепуганная до смерти.

Бьюсь макушкой об потолок и скулю, ведь голова и без того раскалывается. У кровати стоит Рейдж. Черт возьми. Черт. Черт. Черт!

— Аккуратнее надо, — бормочет без злости, смотря в глаза, — Знаешь, сколько времени, Рив?

Я приоткрываю рот, хлопая ресницами, и судорожно вынимаю телефон из под подушки, тыкая по экрану с трещинами. На дисплее показывается: восемь тридцать. Я опоздала на тренировку. Полчаса как должна быть там. И предшествующие события бьют похлеще, чем потолок. Я нахамила ему. Назвала конченым мудаком. Наговорила с три короба и под конец наблевала на берцы. Боже... твою мать...

Как стыдно. Это цепляет удавку на шею.

Я ничего не понимаю. Полная дезориентация. Тру лоб ладонью, дыша, как заяц перед волком — часто, паническими отрывками. А Рейдж так и стоит около моей постели: совершенно мирно, будто ничегошеньки не случилось. Что за...

Он пришел за мной? Он... ждал меня, а я и здесь напортачила? Да. Сука, да, так и есть. Он меня убьет? Почему уже не убивает? Почему не стащил на пол за волосы и не прострелил... господи, на нем тот самый AR15. Нет, я помню, что мы должны были идти на стрельбы, но что-то мне подсказывает, что мишенью буду я.

— Капитан... — лепечу через сухость в горле.

— Собирайся, приводи себя в порядок, — по интонации как будто не приказывает, а просто общается, спокойно, — Справишься за десять минут?

— Я за три справлюсь! — тараторю и хочу слезть, но непослушное, ватное тело соскальзывает, и Рейджу приходится меня ловить — иначе бы ноги переломала.

Он бережно сжимает мою талию и ставит на пол, давая опору, прежде чем снова заправить волосы и утешительно произнести:

— Аккуратнее: уже говорил. Давай, одевайся, у нас много дел.

Я трудно глотаю, пытаясь смекнуть что к чему. Он заботлив — и это страшнее, чем любые прошлые крики. Может... может мне все приснилось? Я не дерзила? Я на пачкала его обувь? Все нормально же было, да? Точно так, иначе бы Рейдж был в другом расположении духа.

Плохо. Меня мутит и тошнит. Засуха. Мышцы болят и ощущаются, как желе. Я вообще ни на что не способна. Тем не менее выбора нет. Киваю и отыскиваю форму на полке. Похмелье не щадит. Кожа в мурашках колючих, вся трясусь мелко. Хочется плакать. Упасть тут ему в ноги и раскаиваться. Потому что произошедшее не было выдумкой сознания, как бы мне того не желалось. Я позволила себе невиданную дурость. Меня за это не то что прогнать с базы нужно, меня правильно отвезти на смертную казнь. Горько и противно от себя же. В чем моя гребаная проблема? Почему я такая безмозглая?

Рейдж садится на подоконник, а я прячусь в ванной, залезая в одежду, параллельно поласкаю рот пастой. Помятая кожа, опухшая, изнуренная. Никакого спиртного впредь. Я повела себя не просто глупо, а отвратительно. Мне стыдно. Стыдно. Стыдно. Мне очень стыдно. Я жить не хочу сейчас, не выношу своего естества, готова вены вскрыть, чтобы исчезнуть, потому что каждая новая секунда невыносима.

Понимаю, что послужило причиной моей выходки: все накопилось. Я ведь даже не плачу. Из груди вырвалось то, что давно бурлило. Но не на того человека. Нельзя на Рейджа. Хоть на кого, кроме капитана. Лучше бы закрылась в туалете и наконец разрешила себе рыдать. Куда лучше, чем весь тот цирк.

Он же меня закопает сегодня. Запугивает добром, а потом расчленит. Я не дурочка, иллюзий не питаю. К тому же опоздала на тренировку. Забейте меня камнями, прошу. Я согласна на смерть от рук мужчины. Справедливо. Ноль претензий. Надеюсь, он правда меня убьет, потому что я себя ненавижу. Презираю.

«— Пока не забыла! Вы повели себя ужасно, когда сказали, что заботились обо мне чисто потому, что работаете! Что я жалкая. Как Вам такое говорить? — вскидываю брови, осуждая, — Не стыдно, капитан? Какой же Вы мудак конченный...».

Какого хрена я устроила? И какого хрена помню до миллисекунды? Я бы предпочла слепое пятно, нежели подробности.

Робко выхожу, не поднимая взгляд. Надеваю берцы колотящимися руками: от страха и последствий выпивки. Рейдж терпеливо ждёт, а следом открывает дверь — все безмолвно. Я поспеваю за ним из последних сил — кости, будто гудят, даруя полную никчемность. Мы выходим на улицу, где идет слабый дождь — стабильность. В нормальном состоянии я не особо мерзла: форма соответствует условиям местности. Но сейчас зуб на зуб не попадает.

Я ни за что не притронусь к выпивке вновь. Я трезвенница. Как Рик. Пью воду, чай и сок.

Рейдж заходит в здание оперативного центра, и я молюсь, чтобы он не отвел меня в комнату для пыток — я не знаю, есть ли она, но была бы не удивлена. Однако спускаемся мы в то же подвальное помещение, в котором я получила форму и прочее. Рейдж, под красным освещением, выглядит более устрашающе. «Наверное, он прикончит меня здесь» — так я думаю. Однако мужчина открывает железный шкафчик и достает оттуда автоматическую винтовку, как у него. Вешает ее на меня, и я чуть-ли позорно не горблюсь от тяжести — в данный час любой вес сложен. Он присаживается на одно колено, что заставляет опешить. «Может, он отрежет конечности» — мысленно предполагаю. Вот только капитан аккуратно крепит на моей правой ноге ремешки, а после вставляет в кобуру Глок 19.

Это точно Рейдж? Его не подменили?

— Не туго? — приглушенный, богатый голос вьет из меня веревки.

Рейдж не поднимается, так и расположившись у моих колен. Задирает голову и создает зрительный контакт — эта картина кажется нереальной, такая же фантастика, как «Звездные Войны» на стене у Джастина. Я кусаю внутреннюю сторону щеки и сдавленно шепчу:

— Прекрасно...

Он встает, возвышаясь как всегда, попутно проводя ладонью по бедру, мягко скользя от зада к талии, где выводит медленные поступательные движения — гладит...

— Автомат перевесь правильно, — я молниеносно слушаюсь, вытаскивая одно предплечье, на что Рейдж покачивает головой с поощряющим, — Умница, пойдем.

Умница.

Превратил мои органы всмятку.

Капитан отступает, вышагивая к выходу, а я, черт возьми, собираюсь себя с пола, потому что преобразовалась из человека в лужу. Что? Это шутка такая? Мое сердце сворачивается в клубок от максимальной потерянности, и я издаю что-то неразборчивое, услужливо направляясь за ним. Не уверена, что конкретно меня душит —  его внимание или сушняк.

Я перебираю ногами, преодолевая ощущение нахождения на Луне — гравитация снижена. Меня конкретно ломает и размазывает, тянет блевать опять, одновременно с тем и есть хочется: что-то жирное и плотное. Но мы не заворачиваем к столовой.

Идем за территорию. В лес.

Ну все. Мне конец. Я в курсе, что стрельбы находятся вне базы, но я вряд-ли постреляю. Постреляют в меня, создав решето — уже предполагала. Рейдж скоро отправит во мрак. Так... кого бы я хотела поблагодарить перед смертью? Ну, наверное... Кастора? И Рика. И Джастина. Но шанс упущен. Что бы я хотела вспомнить перед кончиной? Вкус мармелада, полагаю. У меня есть последнее желание? Рейдж позволит съесть лакомство перед тем, как всадит пулю в лоб? Нет, без вариантов. За ним ехать долго. Сложный запрос. Полегче я не найду.

Мы переходим асфальтированную дорогу и ступаем в намокший плотный лесной торф. Липы и дубы — тонкие стволы окружают повсюду. Обилие ветвей закрывает нас от дождя. Под берцами скрипят сучки и желуди — этот звук, как дрель, разъедает ушные раковины. Я вбираю свежий кислород, моля себя оклематься, но не получается. Как отмотать часы вспять и не поехать в бар? Я бы за это душу дьяволу продала.

Оглядываюсь и не вижу белый забор базы. Повсеместно глушь. Никого, кроме нас. У Рейджа нет лопаты: как он тут мне могилу выроет? Ха, размечталась. Я себе ее рыть сама буду наверняка. Голыми руками. По приказу. Как же страшно...

Мы поворачиваем влево, где россыпь деревьев учащается. Приходится бесконечно огибать стволы. Вдалеке виднеется узкая дорожка из щебня. Хорошо... это искусственно созданная тропа, значит мы и впрямь идем стрелять? Пока волноваться не о чем...

— Ривер, как думаешь, — хрипотца Рейджа неожиданно разрывает молчание, — Я добрый человек?

Этот вопрос был подан без издевки или подтекста. Абсолютно беззаботно. Я ускоряю темп ходьбы, чтобы не отставать от мужчины, и выбираю наиболее подходящий ответ. Зачем он спрашивает? Его волнует такое? И что лучше сказать? Я не ищу истину, не опираюсь на свое мнение, произношу то, что считаю уместным:

— Вы... добрый, — подтверждаю.

Ну не назову же я его злодеем. Мы негодяев убиваем, вроде как находимся на стороне света. Мои берцы скрипят от контакта с щебнем, сбоку вырисовываются высокие кусты, однако впереди, слева, они кончаются, как кончается и все прочее из растительности, потому что... начинается обрыв. Резкий склон, массив почвы срублен, будто вырыли огромный котлован для постройки нового здания — так и есть, вероятно...

Болезненный толчок в грудь. Из меня вылетает весь воздух, и я чувствую свободное падение, пульс подскакивает и замирает, я пытаюсь поймать себя, но тщетно, истерия возникает за секунду, ведь мое тело вот-вот разобьется, однако рука Рейджа хватает мое оружие так, что я успеваю удержаться на щебне ступнями, вися в пространстве, где не за что зацепиться. Меня спасает исключительно ремень AR15, и я озираюсь с рваным писком, гладя на семь метров под собой.

— Поэтому ты возомнила, что можешь пересечь границы, Ривер?! — низменно цедит мужчина, пока я отчаянно дышу, переступая ботинками по сантиметрам земли, ведь если ослаблю ноги, то свалюсь, упора не будет, как и наклона, — Потому что считаешь, что я добрый и все прощу?!

Боже, что происходит? Я упаду. Я разобьюсь. Я не могу больше дышать, у меня отказывают легкие, я задыхаюсь, в ушах звенит, мышцы натянуты и накручены, но через секунду сдадутся...

— На меня смотри, это приказ! — сокрушающий бас велит моей безвольной голове выровняться.

Эти яростные зеленые глаза... Они заживо испепеляют. Мужчина стоит непоколебимо, ему меня держать на волоске от смерти несложно во всех смыслах, и все же его уверенная хватка не послабляет мою панику, он меня отпустит, он скоро отпустит, я расшибусь. Позвоночник работает из последних сил, создает каркас, мне приходится заложить всю выносливость на то, чтобы оставаться собранной, если хоть одна часть туловища подведет, потеряет крепкость, я погибну.

— Отвечай на вопрос, который тебе задали, — чеканит, не отпуская мои налитые глаза.

Вопрос? Какой? Что мне делать? Что он спросил? Я кусаю онемевшие губы до крови, истошно трясясь, и молю с заиканием:

— Пожалуйста...

Не плакать, нельзя плакать, не плакать. Я беззвучно всхлипываю пустым носом. Глоток сырого воздуха выстреливает в голову, кружа ее пуще прежнего. Капли дождя мелко бьют по щекам. Брови Рейджа сводятся, в нем мелькает намек на сожаление, но он продолжает: сурово и требовательно.

— Еще раз, Ривер, ты назовешь меня конченым мудаком, или заговоришь со мной в таком тоне — я тебя уничтожу. Ты меня поняла?

Я не отвечаю, так как утрачиваю силы. Мои колени сгибаются, отказывают, спина расслабляется — и капитан незамедлительно дергает оружие к себе, притягивая меня рывком к своей груди, пока не свалилась, а это бы свершилось ровно через секунду. Я сжимаю зубы, из горла исходит какой-то тихий скулеж, ноги подкашиваются от пережитого, но Рейдж впивается в мою талию и поднимает, утаскивая от края на пару шагов. Я не могу говорить. Я не умею. Язык не подчиняется. Меня вырвет.

Он почти убил меня. Еще мгновение и из расколотого черепа вытекала бы кровь.

— Ты меня поняла? — гравийно добивается своего, но почему-то не заставляет смотреть, задирать нос.

Осознаю, что цепляюсь за края его бронежилета до боли в пальцах. Если бы не большие руки, то я бы осела на землю, меня колошматит мелкой дрожью. Чужой жар не согревает. Ничто не согреет. Я не хочу повторить инцидент, поэтому шепчу омерзительно плаксивым тоном:

— Поняла. Простите.

Он проходится ладонью по моей спине, словно успокаивает, но тут же пресекает себя и отходит, поворачиваясь ко мне спиной. Я молниеносно приколачиваюсь задом к щебню, обхватываю колени и опускаю голову, тихо выпуская и вбирая воздух. Это было самое доходчивое предупреждение. Рейдж не даст других. Сразу расправится. Оплошаю снова — умру. Не то что бы я не знала этого прежде, я лишь не получала прямых доказательств. И какой же надо быть удачливой, чтобы на них нарваться.

Мужчина прирос к камням и сам как камень.

Нет, я ошибалась. Я больше не могу испытывать от него что-то теплое или приятное. Я знаю, что сама виновата, но это... это было за гранью. Не забуду тот миг. Не выкину из памяти, как он стоял в незыблемой решимости, наблюдая за тем, как я отчаянна. Я не обижена. Я просто... не знаю. Мне кажется, что я сильно заблуждалась в каком-то аспекте.

Он повел себя правильно с точки зрения военного, но неправильно с точки зрения человечности. С чего я вообще продолжаю уповать на его доброту? Нет в нем такого ни грамма.

— Вставай, — сжато командует, протирая глаза, все еще не поворачиваясь, прислушиваясь к моим жалким звукам, — Либо иди к полковнику и домой отпрашивайся, либо со мной стрелять. Выбирай.

Мне нельзя домой. Я не хочу стрелять. Под одеяло, обнять себя и отключиться от паршивой реальности — вот, что нужно. Но я опираюсь на не работающие запястья, кое-как поднимаясь, сжимая кулаки и жмурясь, стараясь себя угомонить. Рейдж тяжело выдыхает, понимая, что никуда я не сбегаю, и шагает вперед по дороге. Я молча иду за ним, смотря в ботинки. А он не оглядывается, как если бы ему это было сложно физически.

Проявляю себя стойкой, беззаботно здороваясь с теми, кто здоровается со мной на стрельбище — в том числе с Роем Уилсоном. Рейдж коротко, но гневно цепляется за улыбку парня, подаренную мне совершенно чисто. Похоже, ему не особо нравится наш контакт. Знает ведь, что Рой меня защитил. И наверняка видел по камерам, как мы беседовали позже, на скамейке. И что? Мне теперь дружить запрещено?

Голова раскалывается. Похмелье и аттракцион на обрыве — убийственная смесь.

Очухиваюсь с горем пополам. Мы делаем вид, будто ничего не произошло — а как по-другому? У нас исключительно «деловые» отношения, разбирать конфликт никто не станет. Да и не конфликт это был, а наказание. Он меня проучил. Преподал урок, который я хорошо усвоила.

Я не вступаю в диалог, хотя никто меня и не просил. Лежу на земле, слушаю объяснения и поправки, держу автомат у щеки, целюсь и спускаю курок. Первые пули пролетают мимо. Я ожидаю получить грубость, но Рейдж, стоя надо мной, коротко бормочет:

— Соберись.

Следующие попадают в десятку или близко. Я говорила, что хорошо стреляю, и это правда. Похвалой является отсутствие нареканий. Хорошо, что он не поощряет вслух, ведь сейчас это бы воспринялось фальшью. Он же не искренне. Он никогда искренним не был.

Обратно идем в той же тишине. Я прохожу обрыв в напряжении, но, к счастью, кошмар не повторяется. Пока не повторяется, Ривер, у Рейджа как-то настанет плохой период, и он на тебе отыграется, ты подожди.

Как только пересекаем КПП, капитан хрипит:

— Со мной идешь.

Я кусаю внутреннюю сторону щеки и сжимаю оружие в ладонях, смиренно следуя за ужасом моей жизни. Солдаты расхаживают по базе в отличном настроении — мечтаю когда-нибудь обрести такое же счастье. Неважно от чего именно они испытываю радость. Мне это незнакомо. Будет ли когда-то? Маловероятно. Помню, как поступала на базу «Эйприл» — воодушевление царило. Оно кончилось уже через неделю. Мне необходимо отыскать новые стремления, иначе расклеюсь хуже. Отосплюсь, приведу себя в норму и снова буду готова горы сворачивать. Наверное, меня расстроил не столько поступок Рейджа, сколько моя реакция. Я забоялась смерти, а это стыд. Нам нельзя так реагировать. Что я за солдат? Сплошное разочарование. Права была мать.

Я хмурюсь, ведь мы подходим к домикам и Рейдж достает из тактических брюк ключи. Он открывает плотную дверь и пропускает меня первой. Звал ли он сюда ребят? Я тут второй раз, а они хоть заглядывали? Без разницы. Не имеет значения. Он меня душить подушкой собрался, так что никакая это не привилегия.

Захожу и отступаю, пялясь на коричневый коврик под берцами. Что Рейдж говорит? То же самое, что и в прошлый мой визит.

— Разувайся.

Все-таки планирует добить. Тренироваться мы здесь не станем, ран у меня нет, так что привел для казни. Я беру все свое мужество и снимаю ботинки, как и капитан.

— За стол садись, — наставляет и открывает шкаф, где стоит холодильник и микроволновка.

Что у нас на обед? Яд? Любимое блюдо.

Я снимаю автомат и ставлю его к стене, робко располагаясь на деревянном стуле со спинкой. Стол чист, за исключением катышек от ластика — мужчина их явно смахивал, но они, заразы, всегда прилипают. Кучкуются на краю в обилии, как будто капитан стирал пару рисунки или текста до дыр. Никаких листов, но, косясь на тумбочку с опрокинутой рамкой, я замечаю торчащий кусочек бумаги из шкафчика. Он их туда так судорожно запихивал, что не уследил?... зачем?... неужели после моих слов о том, что я ребусы его хочу разгадать? Такие крошки, незначительные детали дают ответы или создают предположения.

Микроволновая печь издает жужжание. В родительском доме такого не было. Мама предпочитала готовить на один прием пищи: трудилась на кухне три раза в день. Как бы учила на будущее что должна делать хорошая жена. Мне было мало лет в наше совместное проживание, поэтому я не вобрала знания. Яичницу не сварганю. Полный ноль в кулинарии.

Короче: безнадежный солдат и безнадежная женщина. Заслуги для двадцати одного года потрясающие.

Через минуту передо мной ставят две белых тарелки: с пшенной кашей и бутербродами с маслом и сыром. Еще через минуту чай мятный в черной кружке. Я таращусь на еду в исступлении, а мужчина садится на пол, облокачиваясь спиной на толстый матрас кровати, заправленной также идеально, как и тогда. Ага... интересно. Это что-то вроде прощальной пищи смертника?

— Ты не завтракала. Обед через два часа, — поясняет почти равнодушно, но какие-то нотки выдают... волнение, — Ешь, Ривер.

Я ненавижу его. Ненавижу это мнимую заботу. Я устала. К чему все это? Ты хотел угробить меня, а теперь кормишь, дабы в обморок не свалилась. Сколько можно меня мотать? Я наконец шепчу хоть что-то, впервые за долгое время, сочтя, что это уместно в неформальной обстановке. Его дом, как серая зона — тут можно позволить себе чуть большее.

— Капитан, Вам не нужно делать это, — аккуратно выдаю неровным голосом, — Не нужно находить ко мне подход или налаживать связь. Я послушаюсь Вашего приказа на миссии: любого. Вне зависимости от наших взаимоотношений...

Он перебивает, словно я несу нечто оскорбительное.

— Я не поэтому, Ривер, — прикрывает глаза, звуча немного сдавленно, — Не надо.

Я зачесываю волосы, убирая их за уши. Он опустил голову в пол, опирается предплечьями на колени. Не понимаю. Ему стыдно? Не верю.

— Что «не надо»? — произношу тихо-тихо, заламывая себе пальцы.

Рейдж не торопится. Опять слова подбирает, разгуливая по окраинам своего бардака, выражается максимально туманно, чтобы я не смела коснуться души... у него ее нет, он признался, точно. Моя наивность.

— Концентрироваться на одной вещи, упуская прочие.

Я поджимаю губы и утыкаюсь в тарелку, мотая головой. Он о чем? Мне не опираться на то, что резало без ножа? Пропустить мимо речь о поддельной заботе ради выгоды?

— Иногда так случается. Одни слова перебивают остальные, становятся главными.

Я не скандалю. Говорю сдержанно, как бы внутри громко не было. Мужчина погружается в раздумья. Он берет паузу, а мой голод берет верх — я погружаю ложку в рот, и теплая каша обволакивает загибающийся желудок, облегчая мучения. Еда из столовой. Рейдж берет в дом, ведь маску прилюдно не снять. Стоп. Он свое мне отдал? Сам то завтракал? Странный.

— Ночью, когда я планировал то, как накажу тебя, — вдруг делится, пряча взгляд, наверняка знает, что я в нем вижу то, что видеть нежелательно — чуткость, — Я поставил себе цель: столкнуть тебя, а после добавить сто отжиманий.

Отлично: каша теперь не проходит. Встает поперек гортани. Я вешаю нос, разбито отвечая:

— Сейчас отжиматься? Тут?

Рейдж морщится, на что-то злясь, и рвано чеканит:

— Нет. Я не к этому сказал.

— А к чему? — путаюсь.

Он отворачивается и жмурится, отрицательно мотая подбородком, отказываясь объяснять. Не имел же он в виду: «Хотел, чтобы отжималась, но посмотрел на твое состояние и не смог отдать эту команду». Или имел? Нет, глупости. Он бесчеловечен. Я накручиваю.

Хотя мужчина очевидно не наслаждался тем, что перед ним предстало. Отвернулся. Мое горе не вызвало в нем феерию. Не такой он монстр, каким себя позиционирует порой... Осечка. Скорее всего я делаю преждевременные выводы. Он еще поразит своей изощренностью.

Занимаюсь пищей, прожевывая тщательно, пытаясь уловить неестественный вкус. Не отравлена. Или у Рейджа есть яд, который не распробуешь. Узнаю позже. Ночью у парней появится шоу-программа: откачивать Ривер Акосту.

— Хочу тебя перевести, — говорит то, чего боялась, а потому застываю, — Но у Фога загруженность. Синчу не отдам.

Вот оно как. У капитана возникла потребность общаться. Накопилось, а излить некуда? Иначе к чему он это рассказывает? Я то впитываю губкой, в душу, получая ключи к некоторым запертым дверям, но на мужчину это совсем не похоже. Чувствую вину. Растормошила осиное гнездо, выбила его из колеи, а это вредно — он главнокомандующий отряда, обязан быть холодным в уме. С момента моего появления Рейдж, определенно, выходит из себя ежедневно. Ребята отзывались о нем, как о незыблемом человеке. Рядом со мной пуленепробиваемые стены порушились. Тайфун создаю. 

— Отдайте Синчу, если я не приношу пользу, — тяжело сглатываю, опуская ложку в кашу, — Если я мешаю, отдайте, не жалейте. Справлюсь.

Это прежде всего из стремления сберечь Кастора, Джастина и Рика. Не дай Бог на них повлияют наши разлады с Рейджем. Никому не хочу проблем.

— Он тебя сразу нагнет, Ривер, — натянуто отвечает, поднимая глубокие глаза, где пестрит злость и разочарование, — Или тебе плевать? Ляжешь?

Ему противно от мысли, что я соглашусь? Мне от этого тоже противно. Что угодно, но не под лысого громилу. Не так я себе первый раз представляла. Я в целом никак не представляла, но Синч — наихудший кандидат.

— Нет, — отрицаю с горечью, без сомнений, — Не лягу. Но Вам не нужно думать о последствиях. Я сама разберусь.

Рейдж приглушено усмехается: сложно было разобрать. Запрокидывает голову, балаклава смещается, и меня током пробивает. Миллиметр шеи приоткрывается, малюсенький участок кожи, а на ней узоры... это тату. У Рейджа на шее тату. Или показалось? Померещилось? Я ощущаю себя так, будто увидела то, что запрещено, перешла черту, а потому, пока он не понял, отворачиваюсь к порогу, пылая. Меня не приглашали к этой картине, но я ее застала, это вышло случайно. Татуировки. Рейдж татуированный. Никто на базе не знает, а я знаю. Боже, как мне жить с этой ничего не означающей и, одновременно с тем, ахренеть какой имеющей вес информацией?

Хоть кто-то в мире видел это? Или одна я и тату мастер? Что там нарисовано? Какие еще части тела покрыты чернилами?

— Он тебя не тронет, а если тронет — умрет, — тихо заявляет, наслаивая очередные мурашки, — К нему ты не попадешь никогда.

Да погоди ты, я тут утонула в ином.

Потом. Обмозгую позже. Ерзаю на твердом стуле, глупо уточняя, переключаясь:

— Почему Вам не без разницы на меня?

Отклик, прилетающий без промедлений, ошарашивает:

— Потому что ты — часть моей команды. Так сложилось. С заданием справишься послезавтра — я тебе младшего лейтенанта присвою.

Я поворачиваюсь, хлопая ресницами, и натыкаюсь на зеленый пигмент, неотрывно следящий за моими эмоциями, коих уйма.

— Правда? — стараюсь контролировать восторг, но в лице свечусь.

— Правда, — кивает Рейдж, — Не подведи меня и парней. Если не соображаешь чего-то, то под ногами не путайся. Веди себя хорошо.

Я завизжу. Запрыгаю по комнате. Накинусь на него с объятиями. Ладно, прощен, в конце то концов мы квиты: хамство и рвота против трех минут над пропастью. Было и было!

— Я буду, — отвечаю более частыми кивками, — Буду хорошей. Когда Вы расскажете о моей роли на миссии?

Рейдж смягчается, расслабляя вечно напряженные брови. Так ему больше идет: без хмурости. Я его, конечно, не перестаю побаиваться, но страх уже не размером с Эверест.

— Завтра собрание на два часа. Слушай внимательно, запоминай, — он встает, шагая в ванную, заканчивая диалог, который и без того перешел все полномочия, — Доедай быстрее и уходи.

Я не задерживаюсь: засовываю в себя остатки каши и один из трех бутербродов, наедаясь до отвала. Выпиваю чай и стопорюсь над грязной посудой. К счастью, мою неразбериху спасает мужчина. Он появляется в комнате, и я понимаю, что теряю дар речи. На нем нет формы, вместо нее черные домашние треники и спортивная кофта, застегнутая до горла — в нее же заправлена прежняя балаклава. На ногах носки белые.

Боже помоги мне.

С мольбой смотрю на перчатки: их не снял, а ведь надежда была. Что там такое? Тоже татуировки? Поэтому прячет? Я моргаю, приоткрыв рот, иссушаясь под огромным телом, подходящим близко. Он нежно дотрагивается моей щеки и создает зрительный контакт, о чем-то нервничая. Я молчу — простояла бы истуканом вечность, клянусь, так как герметичность мозга нарушена.

Большой палец водит на коже последовательные линии: Рейдж этим не управляет, руки сами действуют, пока он копается в себе. Зеленые глаза ласкают мои серые, затем спускаются к губам в ранах от бесконтрольных укусов. Меня пробирает хриплый негромкий тон:

— Я не думал, что так испугаешься на обрыве, хорошо? — это завуалированное оправдание, отдаленно сквозящее сочувствием, — Должен был проучить. Я знал, что тебе будет не по себе, но я не знал, что настолько. Этого я не хотел, Ривер. Обещаю.

Я умираю в сотый раз за половину дня. Кожа горит от касаний на щеке и талии. Включаю рот, сбивчиво шепча:

— Хорошо.

Он, по ощущениям, смыкает челюсть. Твердая грудь расширяет от тяжелого вздоха. Рейдж отводит взгляд, последний раз изучив губы, и кивает, согласовывая.

— Иди.

Посуда перестает волновать. Натягиваю берцы, беру автомат и выхожу на дождливую улицу, утешая стук в висках — уж больно звонкий стук.

«Прости»
— Рейдж.