Глава 4
Я и не знала, что лежать может быть так приятно. Кошмарно-забитые ноги свисают, парят в невесомости. А вот руки прижаты к груди. Под затылком что-то твердое, как и перед носом.
Неестественное положение для кровати.
Слух улавливает тяжелые шаги. Словно мое тело движется куда-то вместе с ними. Я так хочу пробыть во сне еще несколько часов, потому что кошмарно устала от непрекращающегося бега...
Черт возьми!
Мои веки распахиваются, а торс дергается в дезориентации, пытаясь уловить суть происходящего: всего слишком много. Звездное небо над головой, чужие руки, подавленный хриплый голос.
— Ривер. Лежи.
Я стараюсь проморгаться, мышцы ноют, кислорода нет, несмотря на обилие прохладного ночного воздуха. Рейдж собственной персоной держит меня на предплечьях, прижимая к своему бронежилету.
Что, матерь божья, творится?
Моя челюсть ни разу не отпадала так надолго.
От него исходит физический жар — я перемерзла, поэтому любой источник тепла жадно впитываю. Вместе с тем Рейдж извергает лед — душой. Если она у него есть, конечно.
Взгляд не опускает, смотрит исключительно перед собой. В крепкой хватке нельзя отыскать покой, но безопасность так и сквозит. Он не дает опомниться: заносит в какое-то здание, в тепло. Я кручу головой, которая болит, и вижу холл столовой — через секунду и саму столовую. Тут никого нет: свет горит лишь у раздачи. Белые лампы застилают малую часть помещения, тогда как в остальной мрак. Рейдж пихает стул ногой и ловко садит меня на него, будто я кукла с весом сто грамм, после чего уходит в приоткрытую дальнюю дверь.
У меня до сих пор нет слов.
Абсолютно все, от макушки до пят, зудит и дрожит. К тому же одежда мокрая насквозь: вплоть до белья, я чувствую. Одни ступни сухие: берцы, выданные здесь, рассчитаны на обилие осадков и защиту от них. Я растеряно пялюсь на серый кафель — к нему стекает вода со штанов и рубашки, образовывая подо мной лужу. Пялюсь на тактические потертые наручные часы: близится к одиннадцати вечера. Я помню, как изнашивала себя с утра, не останавливаясь ни на секунду. Помню грустные взгляды Кастора, Джастина и Рика. Они успели пообедать и поужинать, пока я продолжала исполнять приказ. Зато могу похвастаться: вроде как теперь точно бегать умею до талого.
Последнее, что сохранилось перед глазами: размытая вечерняя синева. Было около десяти вечера. Меня вырвало от перенапряжения, а потом... потом пустота. Я потеряла сознание? Значит, Рейдж увидел, что я халтурю, и отведет к полковнику? Эта страшная мысль вяжет узел тревоги вокруг шеи, как удавку, и я окончательно утопаю в смутной неразберихе, отчего не замечаю появление капитана. Он с лязгом ставит передо мной две тарелки чего-то съестного. Хватает второй стул и валится на него в чрезмерной агрессии, вытягивая ноги по полу и опуская голову. Пожалуй, мне лучше расспросить позже. Попробовать убедить его не выкидывать меня с помощью послушания: молчать, если не сказано отвечать. Я облажалась. Не вынесла испытание. Нужно было продержаться еще полчаса — он бы застал мой бег. Я бы доказала свою стойкость, досказала, что имею право быть здесь. Все было напрасно. Я заставляла себя не сдаваться, и это пошло насмарку.
« — Если ты не довела дело до конца, то в твоем труде не было смысла, — воспитывает мама, тыкая в книжонку, — Тут так написано, Ривер. Ты меня слышишь?
Я сижу на ковре с узорами, ковыряя кисточку угла. Раскраски выкинули. Мои любимые раскраски. Врубили радио погромче: там все о какой-то ссоре. Дяди поругались: один самый плохой, а второй самый добрый. Мирить их мы должны.
— Стране служить — наш долг. И ты долг исполнишь. Всю жизнь мы слепы были. Нахлебники Родины. Пришло время отблагодарить.
Она не вела такие разговоры еще месяц назад. Потом что-то стряслось, везде трещать об этом начали, и мама изменилась. Папа вслед за ней. 2033 год — в школе на полях всегда дату пишем, так что я знаю, я точно знаю, что сейчас именно такие цифры. А дома телевизор пропал: папа там его куда-то отнес, со словами:
— Во благо, в помощь, мы то и радио обойдемся! В моей молодости только оно и было: жили бедно. Но как хорошо то, что телека не имелось! Детство замечательное. Настоящее».
Они с ума сошли. Война с Верессеки всколыхнулась вновь, агрессивная политика со всех щелей лилась — и им в головы проникла всецело. Стычки прекратились, когда я еще не закончила третий класс в кадетке, но меня все равно не забрали — в будущем то точно понадоблюсь снова. Вот оно, мое будущее: наедине с Рейджем, в столовой, вымокшая, как собака, не совершившая за двадцать один год ничего путного. И не получится совершить. Он меня с позором выпнет отсюда, как доем. И это осознание, это отчаяние, берет верх. Я направляла себя в сторону молчания, но горе главенствует. К тому же без разницы уже: терять нечего.
— Капитан, — обращаюсь и подмечаю, что звучу отвратительно жалко.
Беру паузу. Рейдж не обращает внимание. Смотрит перед собой, вытянувшись на стуле. Свет над раздачей, к счастью, задевает его лицо. Иначе бы не уловила эмоции. Пока их нет, кроме глубокой задумчивости и злости. Надеюсь, появятся другие. Хоть какие-то мягкие. Мне это очень нужно.
Я набираюсь смелости, ерзаю на коричневой обивке — она поскрипывает, заполняя беззвучное пространство. Лишь наши дыхания, лишь мой пульс в висках и треск кож.зама. Мне так интересно: закусывает ли Рейдж губу, вровень мне? Имеет ли такую привычку? Пухлые ли у него губы или тонкие? Какой у него нос? Переносица идеально ровная, слишком симметрично. Что там, под этой чертовой маской? Он не может быть некрасив: глаза слишком выразительные, большие, глубокого оттенка. Не встречала никогда подобных. Брови яркие. Играй я в казино, поставила бы все фишки на то, что ему открыта дорога в модельное агентство. Жаль, что так и останусь витать в догадках. Либо на базе, либо в Аппеле.
От него зависит.
— Если я вернусь домой... — произношу сдавленно и убито, — Вам ничего не даст моя история, я понимаю, вам неинтересно, и вы сочтете, что давлю на жалость. Я не лжец, потому признаюсь, что правда прошу вашего милосердия. Пожалуйста, выслушайте меня напоследок...
Он слегка поворачивает голову, обводя мою болезненную фигуру медленным, недоверчивым взглядом. Для него странно то, что я выкидываю. Сам то он душу не изливает, покрыт тайнами, не раскроет их даже пол дулом пистолета. Более чем уверена, что чье-то сокровенное капитан тоже отвергает. И все же, вновь демонстрируя лишь профиль, мужчина кивает.
Я ему руки бесчеловечные расцелую за позволение поделиться, серьезно. Есть вероятность, что Рейдж просто хочет унизить меня в сотый раз, но наивность желает верить в иное. Что в этом гребаном мужчине содержится хоть процент доброты. Знаю, не во всех людях живет свет. Взять тех же самых Верессеканцев: ублюдки, которых вырезать пачками нужно. Но Рейдж не ужасен внутри, я в это не верю. Да, он отдавал шокирующие приказы. Да, угнетал. Да, разбивал. Однако глаза, цвета елового леса, этого не хотели: в них боль проскальзывала. Сейчас в них царит недовольство: от моей исповеди оно или возрастет, или спадет. Узнаю через минуту.
— Родители отправили меня в кадетку в семь лет. Они наслушались новостей разных. Настроили защищать страну.
Каждое слово вымученно. Я почти ни с кем не делилась личным много, а тут разом начала. Да еще и с человеком, который меня ненавидит. Я готова к насмешкам. Готова к ужасным тренировкам изо дня в день. Главное — сохранить место.
— Я стремилась к этому четырнадцать лет. Усердно зубрила теорию. Сейчас выпал шанс на практику. Рейдж... я ничего прочего не умею, — подрагивающий голос тихо сочится в глухом помещении, взывает к мужчине в чистейшей искренности, — Если вы отправите меня домой... там меня ждет безнадежность. Неоправданные мамины мечты. Я задышала, когда узнала, что удостоилась быть на базе «Эйприл». Прошу Вас... не надо меня отстранять, — жмурюсь и сжимаю ложку, прижатую к дну тарелки с разогретым пюре, — Я вас не подведу на миссии. И отжиматься триста раз научусь...
Рейдж сводит брови и приковывает ко мне резкий взгляд, вдруг перебивая:
— Ривер. Чего ты хочешь?
Бесполезно. Он не отступил. Я смачиваю иссохшие губы и пробую с пущей тряской:
— Доказать, что...
— Нет, Ривер, — хрипло настаивает, не разрывая зрительный контакт, — Я не спросил чего хочет твоя ненормальная мамаша. Я спросил: чего хочешь ты?
Что? Его вопрос пробирается к сердцу, как если бы мне вкололи укол с ядом: стремительно распространяется по венам, отравляя плоть. Чего я хочу?
Меня... меня никто об этом не спрашивал. Почему эти слова такие тяжелые? Почему слезы так резко подкатывают к горлу? Я не знаю что это, но по ощущениям вот-вот случился истерика. Прикрываю ладонью рот, как будто замычу, и туплюсь в стол. Словно Рейдж ткнул в какую-то рану иглой, разворошил что-то ужасное. Удается проконтролировать плач: по щекам не бежит. Капитан мне мозг сломал. Неизведанное лопнуло и врезалось осколками в череп.
Чего я хочу?
Чего хочу я?
Какие глупые ответы лезут в ум. Много холстов для рисования и склад с мармеладом, со сладостями. Я бы не выпускала карандаш, параллельно жуя вкусности.
Нельзя рассказывать. Натуральный позор.
Но Рейдж не заставляет делиться. Сурово выдыхает, морщится и встает со стула. Отдает четкий приказ:
— Завтра ты отдыхаешь. Спи, лечись. Еду тебе в комнату принесут. Послезавтра встречаемся в восемь утра на спортивной площадке: по делу тренировать буду. Беру тебя на свою операцию, которая через неделю пройдет. За нее тоже заплатят, если выполнишь все хорошо. Сейчас доедай, иди за таблеткой в госпиталь, а затем в кровать без ответвлений. Молча кивни, если поняла.
Я гляжу на него, задрав нос, в приступе счастья, в безмерной благодарности, и часто киваю, напропалую. Он серьезно? Это правда? Кое-как не бросаюсь с уточнениями, стискиваю зубы, дабы заткнуться. Еще и на операцию возьмет? Ушам не верю. Через неделю. Первая миссия в жизни. Я не бесполезная. Я себя проявляю. Господи, храни капитана Рейджа!
Мужчина разворачивается и планирует оставить меня в одиночестве, удаляясь в напряжении — в нем нет и толики счастья от озвученного решения. Себя ненавидит за то, что все же не выпроводил курсантку с монатками на выход. Я не знаю что заставило его сжалиться, но это неважно. Я тут. Большего мне не требуется.
Смотрю на двухметровый шкаф с обожанием — не думала, что смогу к нему испытать такие рьяные чувства. Но Рейдж неожиданно тормозит в проеме арки и для чего-то добавляет, стоя ко мне массивной, выточенной спиной:
— Я тебя не бросал намеренно на стадионе. У меня дела появились, успел вне базы задание выполнить. О тебе забыл, — негромкий, зажатый голос, — Мне передали, что ты сутки бегала, — он затихает, прежде чем гневно добавить и окончательно уйти, — Идиотка.
Грубая похвала. Оказывается, такая существует.
***
Ребята не спали, когда я вернулась: искалеченная и хромающая. Они, мягко сказать, опешили от представшей картины. Джастин ворчал, подбирая не грубые выражения в сторону капитана:
— Это... просто... кошмар.
Кастор потащил в душ, где прижал меня к раковине и промывал раны на ладонях. Он возвышался, демонстрируя свои красивые плечи в облегающей черной футболке, и долго молчал, что ему несвойственно. Я подавила стон, когда антисептическое средство брызнуло на мое грязное мясо. Боялась заговорить о Рейдже вновь, ведь в прошлый раз меня пресекли. Но рыжик сам прошептал:
— Он бы так себя не вел, Ривер.
Я нахмурилась, ощутив новый укол головной боли. Тело еле держало: спасибо парню и его бедрам, которые впивались в мою спину.
— Что ты имеешь в виду? — тихо произнесла, пока мои воспаленные ладони продолжали обрабатывать на сто раз.
В раковину стекала обеззараживающая жидкость и кровь. Дверь была закрыта, но Кастор все равно кинул на нее проверочный карий взгляд. А после тихо произнес в зеркало, чтобы поймать со мной зрительный контакт.
— Я не знаю. Но что-то не так. Поэтому он такой.
Я бы хотела поразмыслить о его туманных выводах, но физически не смогла: отрубилась через секунду пребывания на подушке. И снились мне зеленые глаза. Изучали меня беспрерывно. Пристально. Я и сама не могла от них оторваться. Пылала. Смущалась, что, черт возьми, стыдно и неадекватно.
Именно поэтому я приступила к рисунку по пробуждению. Не устояла. Творческая натура вынудила схватиться за карандаши. Мозг сигналил: «Нарисуй уже и угомонись. Тебя цепляет чисто с эстетической точки зрения, ничего большего». А вот сердце сигналило абсолютно иное.
Парни, к счастью, ушли по делам, предоставив мне свободу действий.
Я делала наброски и вздрогнула от стука в дверь. Почему-то решила, что это Рейдж, и сразу волнительной испариной покрылась. Но это была женщина в возрасте из столовой — принесла еду. Я поблагодарила с неловкостью и отчего-то ощутила грусть. Глупо было предположить, что сам капитан подаст завтрак, проявит заботу. Однако... помечтать я себе позволила в кой-то веке.
Представляла, что он рядом. Я не думала дальше, не фантазировала о том, что именно мы делаем. Просто воссоздавала его образ впритык ко мне. Зачем? Без понятия. Но от этого пульс громыхал.
Его крепкие руки, то, как он держал меня, затишье в столовой, момент искренности — будто странный сон. Однако в него хочется возвращаться. И я попыталась сделать это, посвятив два часа листу бумаги. У меня не имелось желания рисовать маску. Сочинять внешность тоже не казалось привлекательной идеей. Так что я занялась тем единственным, что открыто. Тем, что будоражит до мурашек. И даже от созданной картинки в горле образовывалась сухость. Не дай бог Рейдж увидит это. Не дай бог.
В конечном итоге все превратилось в максимально тупую картину: лежала на кровати и пялилась в результат трудов. Вытягивала руки со альбомом так, чтобы нарисованные глаза Рейджа нависали, будто мужчина между коленей моих расположился, сковывав мое тело крепкими предплечьями, прижав их к матрасу...
Хватит!
Вчера, потеряв сознание, видимо ударилась головой. С ума схожу. И потому определяюсь, что нужно отвлечься от бредней. Плюсом ко всему опять вернулись те многочисленные вопросы, те загадки, заполнив мысли, а это уже невыносимо!
Четыре стены могут сделать из тебя псих.больного. Пройдусь и в себя приду. С чего бы мне вообще представлять Рейджа сверху? Пубертат начался? В двадцать один год? Но ведь других парней я не представляю, мне неприятно. Или, дело в том, что я за всю жизнь лишь целовалась однажды? Потребность в мужчине зашкаливает? Ни разу не тянуло, а тут бахнуло.
Хотя, вдаваясь в подробности... нет, я Рейджа боюсь. У меня кислород кончается от этих самых секундных подробностей, пролетевших в голове. Он бы меня разорвал на части, в клочья. Хвала небесам, что у него такой тяги не имеется. Я ему как минимум омерзительна. Да и у меня истинной тяги ведь нет. Все о чем-то тупом думают, но того не хотят. Рейдж мне не симпатичен ничуть.
Проверю-ка себя на сотрясение в госпитале, сегодня, когда отправлюсь за таблеткой.
А пока изведаю спортивный зал: четвертый день тут, а еще не ходила. Заниматься не буду. Осмотрюсь только, может разомну мышцы забитые легкой зарядкой.
Надеваю черные лосины и голубую футболку. На ноги серенькие кроссовки. Волосы не заплетаю: косы осточертели. Девушки ухаживают за собой: покупают разные маски, спреи, помады. У меня в косметичке только щетка зубная, расческа и резинки. Выгляжу хорошо, благодаря питанию правильному и спорту бесконечному, но... накраситься хотя бы раз хочется. Посмотреть, какой стану. Обидно, что не суждено.
Я не страдаю от своего одиночества. Не оставалась обделенной симпатией: ко мне ее проявляли порой мальчики. Никто не дразнил за внешность. Знаю, что не уродлива. Просто один придурок сломал для меня идею отношений по щелчку пальцев. Первая любовь... или не любовь это была, а увлечение подростковое. Парни всегда так делают: очаровывают тебя, цепляют, а затем медленно разрушают равнодушием. Общаются без устали, погружают в себя, чтобы потом исчезать. Я выучила их схему на первом примере. Зачем повторять? Зачем снова болеть?
В конце еще и пала в отчаяние. Пыталась до него достучаться, получить хоть какие-то объяснения или четкий ответ: «Ты не нужна». Сидишь ночами и думаешь: «А может у него все-таки есть чувства, но сейчас много проблем. Он обязательно станет прежним через время». Тешишь себя пустыми надеждами. Тристан поступил жестоко. Я ему принесла рисунок неумелый — руки тряслись, когда держала карандаш. Там были мы, наш первый поцелуй, а ниже письмо. Он вырвал лист из моих мокрых пальцев и зашел в комнату к соседям. Показал творение всем присутствующим мальчишкам со смехом и гордостью:
— Акоста смотрите как втюрилась. А вы мне вечно: «О, никто на тебя не глянет!». Вот и любуйтесь: вам такого не сделают!
Я застыла. Тело обдало ледяным потом. Пятнадцатилетки взяли подарок и начали хохотать:
— Это че за порно? Ривер, а дай другие! Там ведь и трах нарисован, ага? Тристан, ты ее драл?
— Драл, — довольно кивнул брюнет.
Но это не было правдой. У меня дыхание иссякло, а там, в груди, плоть покрылась горечью. Старалась защитить свой альбом, но мальчики были сильнее: выхватили из липких ладоней и гоготали на каждой странице. Естественно не нашли то, что искали. Там мамина кухня была, пейзажи из снов, звездное небо.
Вечером сидела в общественной душевой, на полу, в углу, поджав ноги к груди. Малый свет от желтого уличного фонаря сочился из узкого окна под потолком. Позвонила отцу.
— Тристан сказал... он говорил, что я хорошая. Мне так никто не говорил, — из недр вырвался всхлип, за ним последовали рьяные слезы, — А потом отказался. Поступил... грубо...
Я не знаю, почему вывалила душу тому человеку, которому никогда не была значима. В такие секунды тебе требуется признание, тебе необходимо, чтобы кто-то подтвердил, что ты не сделала ничего плохого, что ты не заслужила дерьма.
Но папа скинул трубку. Он даже не поругал. Я частично ожидала ссоры, хоть и грезила об утешении. А он испарился. Повторюсь: так и поступают мужчины.
Поэтому я не терзаюсь отсутствием любви. Легче ни от кого не зависеть. Быть самой по себе. Те, к кому привязан, ранят до смерти.
Я трясу головой, избавляясь от прошлого, и спускаюсь по лестнице, на первый этаж. Оттуда новые ступени: еще ниже, к спортзалу. Перекидываю волосы на правую сторону, робко оглядывая помещение с тренажерами. Но у мужчины, появившегося сбоку, свои планы.
— Ривер Акоста, — ухмыляется он, сойдя с серой беговой дорожки.
Я узнаю это лицо. Синч: предводитель лысого отряда. Амбал, хоть и ниже Рейджа на сантиметров десять. Толстая складка на лбу, отполированная макушка, вес около ста десяти кило . Не уверена, как реагировать. Вовремя смекаю, что парней подставить нельзя: они рассказали про капитана фактически тайком, а официально мне его никто не представлял. Еще не хватало, чтобы из-за меня возникли проблемы: Кастора, Джастина и Рика окрестили слухоплетами.
— Да, это я, — отвечаю самое разумное, твердо стоя перед тем, от которого воняет за километр едким потом.
А от Рейджа мятой пахнет, если принюхаться...
— Воинское приветствие в кадетке отдавать не учили? — вдруг высокомерно басит, — Старший по званию перед тобой. Руку задрала живо.
Чего, простите? Этот мудень в мокрой футболке цвета дерьма шутит? Я вскидываю брови, так как не намерена подчиняться. Да, он капитан, но он не мой капитан, и его приказы исполнять я не обязана. Мне Рейджа-психопата достаточно. Я, может, и послушная, но только с теми, с кем иначе нельзя: мать, полковник О'Коннор и загадочник в балаклаве.
— Нет, — мирно отзываюсь, ведь не намерена сцен устраивать, — Здесь такое приветствие неуместно, и я не в Вашем распоряжении...
Мне не дают закончить. Огромная рука с силой хватает горло и припечатывает к стене. Я стукаюсь спиной и затылком, теряю кислород, выкатив глаза в страхе, в то время как урод нависает надо мной, действительно желая удушить. Перед глазами сразу встает пелена. В ушах звенит:
— Воспитанием заниматься вынуждаешь? Ты кто, чтобы дерзить, а, шлюха одноразовая?...
Я скребу мерзкое запястье, барахтаясь, как рыба на крючке, не имея возможности ответить. Кто-то свыше сегодня проявляет сочувствие, ведь на помощь приходит чужой, увесистый голос с хрипотцой:
— Отпусти ее. Немедленно.
Синч озирается и ослабляет хватку, пусть и не отпускает. Я жадно хапаю воздух, кашляя. Голова кружится, во рту пересохло. С трудом разбираю реальность. Почему, черт подери, на этой базе меня так часто душат?
— Еще один?! — огрызается ублюдок, — Следующим будешь. Вон пошел.
— Я сказал: отпусти ее. — настаивает незнакомец с давлением, — Иначе тебе Фог и Рейдж сами шею свернут: я доложу об инциденте.
По неведомой причине это отрезвляет Синча. Нет, он не трясется от ужаса, но тем не менее фыркает и убирает руку. Я падаю на потертый линолеум, оживляя гребаные пылающие легкие. Кожа зудит: на ней яркие синяки останутся. Четыре дня здесь, а вся в ранах и отметинах. Прикосновение Рейджа напугало, конечно, но от него отпечатки на челюсти как-то приятнее было носить.
— Держи рот на замке. Тебе же лучше будет, крысеныш, — выругивается Синч и, вашу мать, харкает парню в ноги, после чего добавляет мне, — С тобой не закончил. Встретимся позже.
Он хватает полотенце с рукояти беговой дорожки и стучит пятками по лестнице: сетчатые ступени аж проминаются. Я полагала, что тут будет скучновато до миссии, но пока веселья навалом.
Спаситель, с темными волосами средней длины и карими глазами, садится передо мной и голову наклоняет со вздохом грустным:
— Совсем непорядок? Давай, поднимайся, иди ко мне.
Его заботливые, уверенные руки тянутся под мои подмышки, и я, наконец, встаю на шаткие ноги. Одет приятно и не воняет, в отличие от Синча. Треники культурные и футболка, облегающая пресс — все черное. Пахнет антиперспирантом. Обретаю дар речи только для того, чтобы искренне произнести:
— Спасибо огромное.
Незнакомца украшает легкая улыбка. Он поднимает мой подбородок мягким касанием и чуть горбится, сокращая разницу в росте, чтобы оценить тяжесть побоев. Я поддаюсь, попутно заглядывая за его плечо: огромный зал пуст. Никого, кроме нас. Это и хорошо: позорно показаться настолько слабой. Надо было Синчу вмазать, драться умею.
— Не за что, — бормочет, отдаляясь, — Синч — настоящая Сука. Рейджу передай о случившемся: так правильно.
Нет, так точно неправильно. Во-первых, он мне шанс дал несколько часов назад. И я заявлю: «Ой, мне бо-бо сделали, защити!». Опять сочтет жалкой. Во-вторых, я не создам стычек. Хотя пойдет ли Рейдж меня защищать? Очень сомневаюсь. Киваю, чтобы не развозить споры, и тему перевожу.
— Я — Ривер Акоста. А ты?...
— Рой Уилсон. О тебе наслышан, — безвредно ухмыляется, — Ты тренироваться или экскурсия?
Тот, у кого товарищ в столовой работает, точно. Его родители наверняка святые. Воспитали достойно. И друга не бросил, и меня спас.
— Экскурсия, — вздыхаю, — Какая-то неудачная.
— Ну... можем поболтать. Я закончил подход. Не занят, — пожимает сильными плечами, — Если хочешь, конечно.
Красивый. Комплекция, как у модели. По нему девочки сохнут, уверена. Но не я. Черепная коробка забита другим мужчиной. И все равно инициативно соглашаюсь: компания приятная. Он кивает на деревянную скамейку в конце комнаты, и мы молчаливо пересекаем зал, где тренажеры вплотную стоят у желтоватых стен.
— Контингент тут неоднозначный, — заводит беседу, лениво ложась спиной на стену из зеркал, — Привыкнуть непросто.
Я кладу согнутую ногу на скамью, находясь в пол-оборота к Рою, пялясь в выточенный профиль. Какой профиль у Рейджа? Настолько же идеальный?...
— Неоднозначный? — уточняю, — И как ты привык?
Мы почти ровесники. Он старше, но на пару лет. Около того.
— Напоминаю себе, что подавляющую часть мужчин мужчинами назвать нельзя, — слабо мотает подбородком, — Девять месяцев на базе, а меня до сих пор тянут к девушка легкодоступным пойти — в город ездят тут все, в бордель один захаживают. У Фога хороший отряд, мы отлично сплочены, но... вот эти вещи раздражают.
Я хмурюсь, мигом прикидывая: Рейдж тоже в бордель ходит?... от этой мысли чуть-чуть неприятно. Очевидно, он постоялец. Снимает напряжение. Но... он что, в маске сексом занимается? Забавный опыт.
— Почему не соглашаешься? — пытаюсь разобраться, — Неприятны такие связи?
Рой хрипло посмеивается и потирает лицо в жесте по типу: «Попал я конкретно, дурак».
— Нет, связи есть связи. Но у меня... девочка одна. О ней думаю, от чужих противно.
— И вы девять месяцев не виделись? — бормочу с малым шоком, — Отношения на расстоянии?...
Он прикусывает губу, и из меня почти рвутся извинения за то, что лезу куда не надо, но парень продолжает. У него накипело и накопилось, поделиться тут ни с кем не может: не понимают его. Возлагает веру, что я пойму.
— Не отношения, мы не вместе... Пока что, — уверенно подчеркивает, — Дочь лучшего друга моего отца. Младше меня на пять лет. Семнадцать ей. Я о ней заботился с детства. Считал подругой... идиот, — прикрывает глаза, — И вот уезжаю сюда, она провожает, а потом в комнату зовет поговорить один на один и... стой, ты же не против истории? — нервно поворачивается.
— Не против, расскажи, пожалуйста, — уверяю, — Я рада выслушать, спасибо, что делишься.
Рою совет нужен — я чувствую, что он к этому подведет. Сердце колет от того, что ему не к кому обратиться больше. Он тут бегает в зале на дорожке и все о любви размышляет. Трогательно безмерно.
— Спасибо, — благодарно кивает, — Короче поцеловала она меня неумело. Дурочка. Маленькая же еще, — выкладывает в смешанных чувствах, — И я дурак. Щелкнуло что-то, ответил взаимностью, словно понял вмиг, что именно этого мне не хватало, ее недоставало, но от себя гнал подобное. Оторваться не мог, но вовремя отрезвел, пока далеко не зашло. Сидит плачет. Просит не уезжать. Признается в любви. Я ей объясняю с горем пополам, что она котенок, что рано ей целоваться лезть, пытаюсь обмозговать произошедшее, одновременно ее успокаиваю чудом. Говорю, что контракт уже подписал, что не расторгнуть его, а она жмется и хнычет... черт возьми, сердце мне разодрала. Держу ее крепко, по голове глажу, хотя сам-то не соображаю что творится... прости за подробности, — морщится, выбираясь из воспоминаний, — Сказал: «Год подожди, приеду. Подрастешь заодно». Трахал до того нашего поцелуя девушек без разбора, а теперь никак, мерзко. Тут осознал и принял чувства свои. Скучаю. Она скучает: переписываемся, созваниваемся. Глупая, переспрашивает постоянно тревожно: «Ты точно не подпишешь новый контракт?». Как я подпишу то? Все планы мне обломала: к ней хочу, ничего прочего не надо. Я воевать всю жизнь стремился, как дед мой воевал, а из-за нее курс изменил. Скажи... ужасно ли отвернуться от того, к чему целенаправленно шел, потому что любовь обрел?
Я не плакса, но вот-вот стану. Разве бывает такая любовь чистая? Такая преданная? Рой выглядит спокойно, несмотря на то, что от него исходит безутешная тоска. Несмотря на то, что поставлен перед тяжелым выбором. Ловко скрывает эмоции.
— Не ужасно, — опровергаю в пронзительные карие глаза и ненароком замечаю в них слабый зеленый пигмент, — Любовь редко встречается, упустить ее — вот, что на самом деле ужасно, Рой. Ты найдешь новое призвание. Девушка твоя рядом будет, и от этого покой на душе обретешь.
Я слаба в подобном. Прикладываю все силы на подбор верных фраз. Парень проходится языком по нижней губе, прежде чем прикусить ее и опустить плечи в каком-то облегчении. Неужели помогла? Неужели получилось быть полезной?
— Не моя пока, — размеренно произносит, — Но скоро будет моей. Три месяца потерпеть. Спасибо, Ривер, — счастливо улыбается, — Большое спасибо.
— Обращайся, — неумело дразню, — А имя то у твоей жены будущей есть?
Рой настораживается и сводит брови, спешно отзываясь:
— Я не создан для брака. У меня серьезные намерения, но это... мы не будем обременять друг друга кольцами, нет...
Как же много им предстоит пройти...
Обедая в комнате, с трудом шевеля шеей от гематом, я загадываю идиотское желание: чтобы и меня когда-то так полюбили. Ошибалась. Все-таки страдаю от одиночества. Каждому из нас хочется человеческого тепла.
Интересно, в ком я найду свое? И найду ли?...
__________________________
«Капитан»
- Ривер.