Глава 3
Диван — вот, где я примостилась после душа. Парней не было в комнате, так что меня сопровождала тишина. Я не включала телевизор, хотя раньше бы ухватилась за выпавшую возможность. Но не сегодня. Не после случившегося на стадионе.
Рейдж высосал из меня всю душу, а ведь он только начал. Я ясно поняла: он пытается выжить меня с базы, выдавая невыполнимые задания. Для чего? Неужели настолько ненавистна? А зачем тогда брал в свой отряд девушку? Чего ожидал? Он ведь даже не дал мне шанс проявить себя: сразу пропитался презрением.
Мне нужна была передышка. Руки покрылись кровоточащими мозолями, на коленях останутся шрамы. Я себя не жалею. Я лишь не представляю, как быть дальше.
Полагаю, Рейдж обрадовался, не застав меня на обеде. Я не могла идти туда, и мне требовалось восстановить силы к завтрашней тренировке — а она произойдет, несмотря на его приказ собрать вещи. Не соберу, пусть хоть на дерьмо в виде побоев изойдет: я приехала сюда ради получения опыта, ради того, чтобы не застрять в обычной армии, ради рекомендательного письма к другой базе. И я своего добьюсь во что бы то ни стало.
Единственный способ, которым он может выкинуть меня — нажаловаться полковнику. И этого я конкретно боюсь. Возможно, он уже поступил так, и меня взаправду отстранят из-за проф.непригодности. Посмотрим. Пока я здесь. Пока не выгоняют. Значит мои дела не настолько паршивы.
Звонила мама. Я не взяла трубку. Говорю же: набираюсь кислорода к новым пыткам от Рейджа. Мать бы точно дыхательные пути перекрыла — ее хобби.
Капитан унизил меня: заставил считать себя безнадежной. Усмехался и насмехался. Однако темно-зеленые глаза не дают покоя. Почему они были обеспокоенными? Почему выражали сожаление? Почему он коснулся щеки нежно, а не ударил напоследок?
Я совсем его не понимаю.
Роюсь в клубке запутанных нитей, чтобы найти хотя бы один конец. Что я имею... ряд загадочных фактов. Например, Рейдж не снимает черные перчатки и балаклаву — никто так на базе не делает, кроме него. В чем причина? Его лицо изуродовано? Беспокоили бы мужчину косые взгляды? Не уверена: ему на все наплевать. А перчатки? Все пальцы на месте, как кажется. Что, если на руках Рейджа страшные ожоги, и... нет, точно нет, он не из тех, кто стесняется подобного. Получается, он скрывает себя намеренно? Прячется от кого-то? Что-то случилось, что принудило его не выдавать личность? Ума не приложу. Место секретное, тут бы капитана никто не поймал.
Те раздосадованные, глухие слова: «Лучше бы другую выбрали». После того, как я опешила от идеи противозачаточных. Что его так смутило?
Анализ ничего не дает: лишь сильнее погружает в неразбериху. И почему я размышляю о таком? Почему рядом с Рейджем сердце так часто стучит?
Неужели это и есть то самое «он мне нравится»? Я просто не хочу быть той глупой девчонкой, которая отрицает все до последнего, тем самым терзая себя же. Но за что мне питать к нему симпатию? Он ненавидит и уничтожает. Как возможно, что жестокость не является препятствием к чувствам? И разве может человек поддаться тому, у кого одни глаза открыты? Я ведь не знаю его внешности. Я не знаю его души. За что тогда сердце зацепилось? Рейдж буквально ничего не сделал хорошего. Ни капли тепла.
Я все же не очарована монстром. Мной руководит интерес, который легко спутать с другими смыслами. Сложу ли я этот кубик Рубика? Вероятность мизерная.
В любом случае завтра его ждёт разочарование. Я заявлюсь в столовую, как ни в чем не бывало. Если его там не будет — пройдусь по базе и найду. Заставлю тренировать меня снова.
А пока сворачиваюсь калачиком, подкладывая под щеку декоративную подушку. Не замечаю, как наступает вечер, хотя диван приставлен к широкому окну. Неподалеку разносят уже знакомые голоса, после чего входная дверь распахивается.
— Да думал она боевая, — грустно произносит Джастин, — Ну с виду так было.
Ого... разговорчики обо мне? Я не поднимаюсь из лежачего положения, зная, что это поможет спрятаться, пока они пристально не осмотрят импровизированную гостиную.
— Девушка как-никак, — бормочет Кастор, — Передумала. Новую пришлют... лишь бы была как Ривер приятная, но духом сильнее.
— Молоденькая еще. Хорошо, что сбежала. Не надо ей воевать, — тихо выдыхает Рик.
— С этой стороны да... — соглашается Джастин, но обрывается на полуслове, прежде чем шокировано воскликнуть, — Дак ты тут?!
Крикнуть ли им: «Сюрприз!»? Пожалуй, неуместно. Я подтягиваюсь на забитых руках и киваю, пожимая плечами:
— Почему меня не должно быть?
Рик не проявляет эмоций: обводит меня карими глазами, что-то осмысливая. Кастор же поспешнее: скидывает расшнурованные берцы и топает, ставя какую-то коробку на столик перед диваном.
— Мы встретили Рейджа: он нам сказал, что ты добровольно ушла, — тараторит, жестикулируя, — Расспрашивали, но подробностей не получили!
Забавно, как Джастин встает вровень рыжеволосому, пялясь в исступлении. Они оба под метр восемьдесят, чуть выше Рика. Широкоплечие, готовые задушить или застрелить. Но это не мешает им быть милыми. Военные противоречия.
— Я не планирую и не планировала, — вяло отрицаю, обняв себя, — Он хочет, чтобы я собрала вещи и свалила: отдал приказ. Эту команду я не исполню.
Кастор треплет свои кучерявые волосы и плюхается на диван, без спроса хватая меня за ладони, которые прячу. Какой внимательный.
— Какого хрена?... — вылупляется на раны, хлопая рыжими ресницами, — Ты что делала?
Джастин залазит на подоконник, выглядывая нелицеприятное зрелище, и тоже брови хмурит, да рот приоткрывает. У них у самих на лицах слабые синие отметины. Опять друг с другом подрались.
— Отжималась, — сглатываю, вбирая кислород, чтобы не звучать разбито, — Это пустяки. Будто первый раз раны встречаете.
— Вообще-то такие — да, — возражает Джастин, — Рейдж не заставляет отжиматься. Он вроде как... у него какой-то блок на это упражнение. Никогда не включал в тренировки.
Да вашу ж мать, для чего вы подкинули мне новую пищу для головоломки?! И что это значит? Я в хаосе, не знаю с чего приступить к анализу. Как анализировать бардак такой величины?
Я тупая, ведь все очевиднее, чем нафантазировала. Рейдж попросту психбольной. Нет двойных смыслов. Он, черт подери, не дружит с башкой под балаклавой.
— Ну, он изменил программу, — прикрываю глаза, — И считает, что я покинула базу. На завтраке удивится.
— Ты его не застанешь в столовой, — опровергает Кастор, не отпуская ладоней, поглаживая те малые здоровые участки кожи, — Он не завтракает. Вернее, завтракает, но часов в десять. Берет еду к себе в дом. Раньше этого времени туда не ходит: сегодня за тобой пришел, исключением.
Мне до сих пор нужно верить в его адекватность? Завтраков остерегается? Уже ничему не поражаюсь.
— Тогда постучусь к нему в дом! Хотя бы тут нет нюансов? — необдуманно вырывается из потресканных губ.
К счастью, они не воспринимают мои слова злом. Немного посмеиваются, мотнув головами.
— Насколько нам известно — нет, — щурится рыжик, — Что, голова от Рейджа раскалывается?
Меня прорывает. Я здесь всего сутки, с капитаном виделась дважды, а на душе накопилось, как за год.
— У вас не так?! — бегаю глазами от одного лица к другому, — Вы его понимаете? Хоть кто-то его понимает? Что с ним такое?
— Ривер, — осекает Рик, ожидая щелчок электронного чайника.
Я сжимаюсь. Вина моментально просачивается, беря отправную точку в районе груди. Это первое предупреждение, а на новые я не буду напрашиваться.
Обсуждать с ними Рейджа нельзя. Получается, что нельзя ни с кем, ведь у меня никого нет.
— Мы не лезем туда, куда нас не приглашают, — продолжает Рик, не отводя грубоватого взгляда, — Рейдж отличный капитан. Это все, что нужно.
Вероятно, мне правильнее занять такую же позицию. Избавить себя от навязчивой идеи рыться в чужом. Джастин и Кастор придерживаются мнения Рика: тему переводят, чем подтверждают вывод. Расспрашивают о жизни — и это несправедливо. Я первая не проявила желание делиться своей сутью, как и Рейдж.
Я не получу результат, пока капитан сам не расскажет. А он ни за что не снизойдет и до крупицы информации. Я бы честно забила на все дерьмо, если бы не эти его глаза. При посторонних сохраняют хлад. Наедине пестрят чем-то пронизывающим.
Рейдж начал это. Подкидывает в мою топку поленья, чем бросает вызов: «Давай, докопайся до истины».
И все же я не одержимая. Границы не пересеку, в грезах не увязну — на переднем плане работа, без отклонений с маршрута. Не дай бог этот гребаный мужчина решит выпнуть меня отсюда. Я его задушу — заслуженно. Запудрил мне мозги.
Ребята купили торт в городе: привезли его в честь праздника, упомянутого утром. В этот вечер я действительно забыла обо всех бедах, наслаждаясь сладким, жадно поглощая ложку за ложкой, с чего Кастор хихикал. Мы провели чудесные часы, приступив к важному: сплочение. Рик, похоже, не обиделся на мою взбалмошность: показал, как вести себя не стоит, но недопониманий между нами я не выявила.
Они вытянули все, вплоть до знака зодиака — рак. Несложно догадаться, какой вопрос посетил меня: когда день рождения у Рейджа? Но судьбой решено узнать лишь астрологические метки соседей: Рик — близнецы; Кастор — стрелец; Джастин — скорпион. Говорит ли мне это о чем-то? Совершенно нет. Я не разбираюсь и слабо верю, придерживаясь рациональности. А вот Джастин верит с лихвой: деликатно рассказывает о прошлых отношениях и вечно уточняет знаки зодиака партнерш. В любви ему не особо везет...
Я узнаю о работнике с задержками в развитии, что убирается в столовой. Трогательная история. В отряде капитана Фога есть солдат Рой Уилсон. Он крепко дружит с тем парнем, а потому, поступив на базу, попросил О'Коннора взять друга, в качестве обслуги — у несчастного нет родных и близких, Рой у него один, а товарищей не бросают. Полковник милосерден — потому согласился. Вот они и довольны, держатся друг за друга, не разлей вода.
Но в любом свете есть тьма.
Родителей парня кто-то жестоко убил, когда тот был ребенком. Рой мечтой горит — найти безнаказанного убийцу, чтобы тот поплатился сполна. Зол на несправедливость жизни лучшего друга. Надеюсь, все у него получится, потому что правосудие должно побеждать.
Это я произношу и для себя, перед сном, после прогулки до госпиталя ради противозачаточной таблетки. Хорошее наступит. Рейдж поймет, что от меня не избавиться, и прекратит игры. Будет относиться так, как относится к другим членам отряда. Ведь будет, да?
***
Будь сильной, не плачь ни при каких обстоятельствах, концентрируйся на деле. Будь сильной, не плачь ни при каких обстоятельствах, концентрируйся на деле. Будь сильной, не плачь ни при каких обстоятельствах, концентрируйся на деле.
Рутинная мантра по пробуждению, опять же.
Кастор снова мажет мозоли специальной мазью, как позаботился и вчера. Обматывает руки эластичными бинтами и хлопает по плечу с улыбкой:
— Как новенькая!
На улице дождь тут же мочит тугие косы: с хвостов течет. Я грустно вздыхаю, выжимая влагу перед столовой. На этот раз запихиваю в себя еду за минут пять, параллельно кивая на пустые разговоры парней. Они поджимают губы от моей суетливости, и Рик вздыхает:
— По прямой от общежития, вдоль оперативного центра, в конце базы три дома. Номер один — дом Рейджа.
Ну конечно этот дьявол обязан был получить почетное место, чтобы потешить эго! Я заранее злюсь на капитана, предвкушаю изощренные мучительные команды, которые приходят в его больной мозг за долю секунды. Хлюпаю берцами по асфальту: вода лежит идеальной гладью, на пару миллиметров выше. Вокруг подошвы разлетаются брызги. Не хочу в Аппель, ведь там безнадежно в аспекте работы, и хочу туда из-за тепла. Грелась бы под лучами солнца — главное выбрать общественный пляж. А то пробралась как-то к уединенному и застыла: парочка средних лет друг друга вылюбливала с рвением и обожанием. Я была совсем юной! Никто не оплатил мне психолога: сбежала, красная, как сочный томат.
Наконец показываются три жилища: компактные серые домики с плоской крышей, на расстоянии двести-триста метров друг от друга. Кубики. У каждого дома вход с разных сторон, рядом с которым написано число. Первый — самый дальний. Я не оставляю энтузиазма, не сбавляю скорость, шурую прямо к нему, планируя постучать, но железная дверь распахивается сама: за миг до того, как поднялась бы моя рука. Рейдж нагибается под проемом, выходя на улицу, и замирает. Создает зрительный контакт и молчит, явно озадаченный. Будто рисует себе исходы, модели поведения. В нем нет агрессии, нет шока, есть скорее... что-то по типу: «Ты конченая дура, Ривер». Я похожа на грибочек в лесу перед медведем. Он с легкостью схватит меня и швырнет через этот семиметровый белый забор. Мои руки плотно сложены по швам — я пропущу то, как кончики пальцев дрожат из-за нервов. Подбородок смело поднят. Демонстрирую, что готова. Рейдж жмурится и выдавливает через зубы:
— Я дал тебе приказ: свалить к хренам.
Не отвечаю. Мне ведь запрещено беседы вести. Он каменеет и грубо захлопывает дверь пяткой, бася:
— Пошла вон. Сейчас же.
Не дождешься. Я ступаю за ним, подстраиваясь под быстрый, чеканящий темп, который ведет к заасфальтированной главной дороге. Полагаю, мужчина меня не замечает, считает, что я застопорилась у дома — это подтверждается, когда он поворачивается и вспыхивает пущим раздражением, находу.
— Отвали от меня, Ривер. Я не буду тебя тренировать, ты не в моем отряде.
Я неизменно безмолвно двигаюсь за ним, наверняка имея взгляд щенка — потому что сейчас, судя по его настрою, я действительно начну умолять не выкидывать меня отсюда.
И мой нос влетает в бронежилет, когда Рейдж резко поворачивается, прекращая безудержную ходьбу. Я издаю какой-то невнятный звук от неожиданности и задираю голову, упорно смотря в скрытое лицо капитана. Что, если он блондин, а брови просто красит для устрашающего эффекта? Или рыжий, как Кастор? Я рассмеялась бы, будь это так.
Но сейчас смех не поступает, ведь меня прожигают ненавистью. Вокруг нас никого: люди заняты завтраком. Капли дождя бьются также быстро, как мой пульс. Не хилый такой адреналин: драконить этого разъяренного мужчину.
Рейдж прикрывает глаза и вбирает кислород: широкая грудь громоздко вздымается. Со стороны это даже комично: то, как я ношусь за ним, словно ужаленная.
— Я заставил тебя отжиматься до изнеможения, Ривер, — напряженно хрипит, распахивая длинные ресницы, — Почему ты до сих пор, черт возьми, не сбежала в слезах?
Он придурок? Я от непростого дня плакаться должна? И Рейдж признал, что намеренно вынуждал страдать: кажется, до него доходит суть вырвавшихся слов, и он явно собой недоволен. В моем резвом голосе сквозит толика обиды:
— Я не такая слабая, капитан. Разрешите приступить к следующей тренировке.
Рейдж заносит ладонь, протирая пальцами веки в усталой манере. Будто я его личная проблема: хотя так и есть, очевидно. Ничего, перетерплю. Привыкла являться ошибкой, так что мужчина меня не поразил: мог бы поинтереснее что-то придумать.
— Если не разрешу, ты не отцепишься, верно? — цедит сквозь зубы.
О, ты только смекнул?
— Не отцеплюсь, капитан, — твердо подтверждаю, — Я приехала на миссию, и я настроена к ней готовиться. Пожалуйста, отдайте приказ по сегодняшнему распорядку занятий...
— На миссию, — усмехается, злобно качнув головой и отведя взгляд к администрации, — И чего ты ожидаешь от нее, Ривер? Что, по твоему, тебе нужно будет делать, а?
Эм... простите? Ну, убивать кого-то? Вытащить ценные бумаги? По-тихому пробраться в центр врага? Вариантов масса.
— Без разницы что — я сделаю, — нахожу единственный верный ответ, — Поэтому прошу подготовить меня, чтобы я выполнила работу отлично.
Он считает, что я непригодна для серьезных задач. Уверен, что сорву операцию. Но это не так: я ведь все-все сделаю, чтобы быть полезной, никого не подвести. Рейдж не верит — это пускает звенящую боль в сердце. Он напитывается большей тьмой и ядовито выплевывает:
— Ну пойдем, подготовлю. Посмотрим, как долго протянешь.
Ура! Любимая шоу программа: «Уничтожь Ривер Акосту». Я ненормально, потому что расплываюсь в улыбке: от того, что он все же не потащил меня силком к полковнику. Знаю, что через час буду блевать от перегрузки, но пока что счастлива. Темные брови Рейджа ползут вверх. Он шумно выдыхает и бормочет:
— Твою мать, — после чего дергает меня за локоть, дабы не отставала, и низменно предупреждает, — Хочешь тренироваться? Будешь. Целый день. Пока рыдать не начнешь от боли.
Ой, какие мы грозные...
Он моих слез не застанет: иначе правда соберу монатки и уйду с позором. Я сюда не нюни пускать приехала, так что что бы он не выкинул — своего не добьется.
Меня мутит от вида стадиона: благодаря Рейджу и его жесткой хватке на моем предплечье, мы переместились с одного конца базы на другой за считанные минуты. Он отпихивает меня, когда подходим к тому же месту, где были вчера, и рычит:
— Упор лежа. Ты знаешь что делать.
Я покачиваюсь и едва ли удерживаю свой вес из-за силы толчка. Сбоку, в метрах пятисот, слышатся активные шумы: поворачиваю голову и вижу военных, выходящих из столовой. Там же Джастин, Кастор и Рик. Рыжик машет, но жест превращается в нечто размытое, потому что меня хватают за шкирку и кидают на землю с подавляющим, рваным криком:
— Ты меня, сука, не поняла или что?!
Ахренеть не встать.
Я имею в виду: физически не вставать. Он мне ребра отбил об асфальт. Тело зудит от удара, но я сама напросилась, так? Занимаю планку, пребывая лицом прямо над носками берцев. Ладони горят: не очень приятно беспокоить мозоли. Икры ног забиты и трясутся. Он не позволил мне размяться. Хоть как-то подготовиться к предстоящему. Сама виновата: надо было сделать зарядку перед завтраком. Уроки на будущее.
Я стискиваю зубы и сгибаю непослушные локти. Бинты, завязанные Кастором, промокают, раны гудят. А Рейдж ведет счет уничтожающим тоном:
— Один.
Спасибо за помощь, капитан. Вы такой добрый и милосердный — во век благодарна буду. Сарказм — защитная реакция. Вот моя психика и спасается, пытаясь придать ситуации юмор.
— Два.
Заставить бы Рейджа отжиматься. Он там не фанат этого упражнения? Что, ручонки слабые? Поролон подкладывает, мышцы создает?
— Три.
Задницу подотри, мудень. Ненавижу тебя.
— Четыре.
Дерьмо в сортире, ублюдок.
— Пять.
Он нарывается на маты?
— Шесть.
Меня колошматит. Я и сорока раз не осилю. На улице холодно, но ощущаю себя в пекле ада — и мной занялся сам сатана. Боже, как же невыносимо.
— Семь.
Вспоминаю прошлую жизнь, сбегая от реалий. Продлеваю свою выдержку. Помню, как хныкала и умоляла родителей не отдавать меня в кадетку. Еще и с проживанием. Они не забирали меня на выходные, объясняя это тем, что я недостаточно потрудилась для награды. Мне было восемь лет. Всего восемь.
С тех пор постоянно перерисовываю мамину кухню. В доме не было эмоционального тепла, поэтому я искала физическое — от кастрюль и кипящего чайника, допустим.
Помню, как мне немного понравился мальчик. Помню, как мычала в подушку, когда он высмеял мои рисунки перед друзьями. Мы были подростками, и я тяжело перенесла сей инцидент. Прекратила рисовать мечты: себя на выставке в картинной галерее. Поставила запрет на пустые фантазии, даже на бумаге.
— Пятнадцать.
Помню, как впервые попробовала шоколад — в четырнадцать лет. У девочки в казарме было день рождения, и она оставила открытую коробку с конфетами на кровати. Я чувствовала себя воровкой, но не удержалась: стыбзила одну штучку. Это было раем. Почти накинулась на другие, однако вовремя себя сдержала или услышала приближающиеся шаги в коридоре. Именинница с подружками вернулась как раз в тот момент, когда я как ни в чем не бывало легла на кровать, вытерев уголки губ от сладости. Поймай они меня с поличным, еще бы хренову тучу времени подкалывали.
— Двадцать пять.
Было раз: паренек ударил. Я услышала не то, что можно было. Находилась в комнате с инвентарем, в спортзале: поручили там порядок навести. Складывала маты аккуратно, друг на друга, и раздались голоса. Они обсуждали всякую запрещенку, а я, от растерянности, гантель случайно задела: она грохнулась на пол звонко. Придурки зашли, в угрозы кинулись. Напоследок по щеке получила знатно, чтоб наверняка. Я ведь не стукачка: никогда за мной подстав не водилось. С чего решили, что заложу их?
— Тридцать два.
Рубеж. Внутри я кричу на свое тело за слабость. Руки не выдерживают. Падаю с шипением, лбом к ботинкам капитана. Он не дает передохнуть — ударение сами ставьте. Опять берет за воротник формы и тянет, как котенка, на отнимающиеся ноги. Я тяжело дышу и глотаю, нуждаясь в воде: хоть с луж пей. В глазах Рейджа очередная порция чего-то смешанного, непонятного, грустного. В голосе — привычный гнев.
— Домой, курсантка?! Все, кончился характер?!
Ой, да завались ты со своим «домой». Что пристал?
— Никак нет, сэр, — настырничаю, по-глупости язвя.
Он, похоже, смыкает челюсть. Зашейте-ка мне рот. Что я сморозила и в какой интонации?
Рейдж перехватывает меня: теперь за переднюю часть воинской рубашки берется. Приподнимает без проблем, заставляя терять землю из под ног: касаюсь только носками. Я хлопаю ресницами в замешательстве, а он наклоняется, выпуская тихое и убийственное:
— Огрызаешься, Ривер?
Я с трудом глотаю кислород и кое-как переступаю берцами на миллиметре асфальта. Может, мне довести его до точки кипения? Убьет и дело с концом. Отмучаюсь. Куда лучше, чем к матери в город возвращаться.
— Нет, простите, — задушено шепчу.
Мужчина выискивает во мне намек на слезы: не находит. Его не устраивает безрезультатность собственных пыхтений, поэтому он проворачивает ту же схему: припечатывает меня к земле с хорошо-известным приказом.
— Заново. Три подхода по сто раз. Приступай немедленно.
Ладно, мышцы урвали секунды отдыха. Я встаю в проклятую планку и чувствую головокружение от боли в руках. Вот, как это работает: если размышляешь о том, что тебе тяжело, то станет еще хуже. Нельзя себя жалеть. Потому исполняю приказ: рот сжимаю, опускаясь и поднимаясь с дрожью. Рейдж агрессивно добивает:
— Попадем на миссии к врагу. Мои ребята пострадают, а ты целенькой останешься. Как их вытащишь, а?! Или бросишь товарищей?!
Мы с парнями мало знакомы, но я уже за этих троих поперек танка встану, к дулу прижмусь, чтобы в них не попало. Я не сумасшедшая. Я просто не та, кто свою задницу ринется спасать, когда другие задницы в опасности.
— Не брошу, — тихонько отвечаю с заиканием.
Теперь меня колотит в том числе и от дождя: бинты пропитались кровью и влагой, отчего кожа заледенела. К тому же косы эти несносные болтаются по бокам, макая концы в лужи. Терпеть. Надо терпеть. У меня сарказм иссяк, а это плохо. Ломаюсь постепенно.
— А что сделаешь? — жестоко указывает и, к счастью, отходит к скамье, — Хлипкая вся. Безнадежная.
Это неправда.
Я не такая. Я не безнадежная. Нет. Почему он так говорит? За что?
— Я в тебя не верю, Ривер, — нахлестывает равнодушным тоном, — Ты абсолютно никчемная, слабая девчонка. Ни на что не способна.
Я способна. Я не слабая. Я старательная. В меня можно поверить. Я не совсем ужасная. Скажите, что он лжет.
— Ты не боец. Ты — хлам. Тебе здесь не место, — буквы вонзают ножи в сердце, которое бешено колотится от не утихающих отжиманий.
Я — хлам? Я не хочу быть мусором. Я хочу быть нужной. Я хочу быть полезной. Я могу быть полезной.
— Уже плачешь, Ривер? — усмехается Рейдж.
Я замираю в искалеченной планке. Да, мои зубы прыгают друг на друга: то-ли от холода, то-ли от горя. Но я не реву, как бы все к этому не шло. Как бы не просилось выпустить накопившееся. Теперь я думаю, что плачу довольно часто, несмотря на покой в лице. Так ведь оно и бывает: мы все носим маски. Кто-то более успешно, кто-то менее. Я наловчилась маску не снимать.
— Нет, капитан, — шепчу, принимая на спину непогоду.
— Ты считаешь, я тебя не вижу? — говорит про душу.
Это разрывает на части. Я выхожу из упражнения с болезненным стоном, переваливаюсь на зад и горько бормочу тому, кто недвижимо сидит на скамейке:
— Вы не видите, — мотаю подбородком, — Вы ничего не видите, Рейдж. Вы меня не знаете. — в эту секунду мне плевать, как глупо и наивно я звучу, — Вы возомнили, что имеете право давить меня, а все, что я делаю в ответ — пытаюсь доказать Вам себя...
— Ты не докажешь, — ровно перебивает, глаза в глаза, — Я координирую тебя наперед: ты не сможешь исправиться передо мной. Каждая твоя тренировка будет ужаснее предыдущей.
Его изумрудный взгляд пронизывает меня насквозь. Я вниманию предостережение с терзанием, а мужчина полагает, будто справился с задачей: убил и сломил. Он вбирает кислород и встает, планируя уйти. Ставит точку.
— Уезжай отсюда. Сейчас стало яснее: я жить тебе здесь не дам.
Голос хранит в себе твердость, как и шаги от меня.
Но это не точка. Это всего-лишь запятая.
Я бездумно подрываюсь с земли, спотыкаясь в воздухе, и бросаюсь за ним что есть мочи. Огибаю двухметровое тело и торможу перед широкой грудью, что вынуждает Рейджа опешить. Он, похоже, на мгновение теряет дар речи. А я тараторю с хрипом из-за пересохшего горла и мороза:
— Наша тренировка должна длиться целый день: Вы так сказали. Отдайте новый приказ по упражнениям, а потом уходите, если так уйти нужно.
Капитан молчаливо изучает мой разбитый, отчаянный вид. В нем снова возникает сожаление: я знаю, что это именно оно, потому что никто прежде так на меня не смотрел. Я выучила отсутствие чувств, наизусть знаю то, как это проявляется — у Рейджа нет подобного, и я себе не лгу. Ему совестно, он хоть какую маску наденет — врать не наловчился, либо со мной не получается.
Его ресницы опускаются во время негромких, будто нежеланных слов:
— Бегай. Без остановки. Если приду и увижу издалека, что отдыхаешь — сам пойду к полковнику. Все поняла?
— Поняла, — рвано киваю, — Спасибо.
Он дергает головой и обходит мою маленькую фигуру, совсем скоро скрываясь за зданием общежития. Я пытаюсь выкрутить все в позитивное русло, пошутить: «Ну да, халтурщик, устал надзор вести». Но у меня не выходит. Озираюсь на бордовый стадион, кусаю губы и уговариваю с надрывом:
— Не думай об этом, Ривер. Просто делай что должна. Пожалуйста, не думай. Будь достойной.
Я беру медленный темп, чтобы не сдохнуть через два круга. Иногда меняю на ходьбу, позволяя себе тридцать секунд перерыва, в который молюсь не нарваться на возвращение Рейджа. Полчаса, час, полтора, два, два с половиной — его нет. Тут вообще никого нет: солдаты сидят на базе, ожидая военных операций. Никто их не гоняет так, как Рейдж гоняет меня: они не курсанты, а взрослые наемники. Промозглое одиночество, скребущее кожу когтями.
Двадцать один год жизни. Из них четырнадцать лет я ненавижу эту самую жизнь. Но больше всего и всех я не выношу себя: за то, что не умею быть правильной. Разве сложно перестать питать иллюзии? Не видеть во снах другие дни, другую себя? Там, в неизведанном мраке, в удивительном забвении, я продаю картины, рисую в свободной студии, хожу по выставкам. Как бестолково. Кто я, чтобы быть признанной? Кто я, чтобы сметь показывать себя миру? И есть ли что показать? Рисунки невнятные. Кому они сдались?
Война — тут я могу себя проявить. Я могу защитить. Могу сделать что-то существенное. Это не фантазия. Это реальность. Это осязаемо. Ты имеешь возможность потрогать ледяной автомат, а к идиотским мечтам прикоснуться нельзя — на них только молиться, на них лишь грезить.
Есть ли способ отрезать от себя прекрасные сновидения? Они приносят вред, когда просыпаешься. Потому что понимаешь: ничего из увиденного тебе не светит.
Я продолжаю бег.
А Рейджа все нет. Уйду — он пойдет к полковнику. Этого ведь и ждет: припрется вечером, не застанет меня и вышвырнет. Я недооценила его навыки истязаний. Оказывается, хуже бесцельно наматывать стадионные круги, чем изнемогать от упора лежа. Вариантов он мне не подкинул: потому не сдаюсь.
И не сдамся.
_________________________
«Мамина кухня»
-Ривер.