8.
Гриша не пришел. Не завтра, не послезавтра, не через два дня, и я понял, ожидать его - это бесполезно. Как Хатико ждал своего хозяина, и не дождался.
Зато из Сингапура сразу прилетели родители. Игорь четко и по плану доложил им все до каждой деталечки, мелочи, описал что и как, и в палату ко мне пришла моя и без того странная, пришибленная мамаша и очень тучной, серьезный отец.
Я же с капельницами и трубками, со всякими присосками к груди в области сердца, обколотый разными лекарствами и сильнодействующими препаратами, вообще не врубался в суть произошедшего.
— Мам я люблю его и не надо мне читать нотаций, ладно?— вот так вот. Напрямую, в лоб сразу, без лишних прелюдий, и лирических отступлений.
Мама села на стул, принесенным папой из коридора, и закрыла лицо руками. Папа же сел рядом со мной, у ног, сменив взгляд на более простой и понимающий.
— Вы ведь....пили вместе?— спросила всё-таки мама, — Курили, да?
— Да, мам, — тяжело произнёс я, — Я пил, я курил, и так всю неделю.
— Сынок, так нельзя, неужели мы не можем доверится тебе?
— Но мам!— хрипло поднял я голос, — Я же не кололся! И Гриша не наркоман! Дом в целости и сохранности, деньги на месте, я...
— Илья, ты как раз не здоров,— прервал нашу дискуссию отец, — Этот Гриша, ты говорил, он твой друг.
— Так и есть!— отпирался я,— Но...не совсем.
— Игорь сказал, что Григорий Немцев тебе не ровесник, то есть, это он спаивал тебя.
— Папа, не надо так, — мой голос дрогнул, — Гриша хороший, он классный...
— Илья хватит! — не выдержал отец, — Кого ты пытаешься убедить? Себя или нас с матерью? Да, может мы и плохо тебя воспитали, может уделили мало внимания, раз ты так и вырос, но это не значит, что тебе позволено вытворять такое, что привело к больничной койке!
— Каким я вырос? "Таким"?! Геем, что-ли? А я думал, вы против гендерных стереотипов.
— Илья, Прекрати так разговаривать со мной! Я твой отец, я дал тебе жизнь и мне решать, как тебе жить!
Я замолк, только когда моя мама подошла к отцу и что-то прошептала ему на ухо. В груди все колотилось, кости очень сильно ныли, а слезы так и кипели во мне, нарывались выплеснуться наружу.
Родители вышли, а я попытался слиться с кроватью. Хотелось убежать, убежать так далеко, куда можно, где никого нет, где есть один только я.
— Лена, этому Грише двадцать один год! Понимаешь?! Ему двадцать один, мать, год! Он жил с нашим сыном целую неделю, пил с ним, но спивал и вливал в Илью все пойло, и давал ему курить! Он подсадил его на всё дерьмо от которого мы его берегли!
— Серёжа, рано или поздно, это произошло бы, мы не можем вечно оберегать его, — слышал я голос мамы, — Илья...он не такой как остальные дети, он с детства был особенным, и нам с тобой всегда было нелегко, но сейчас, нелегко нашему с тобой сыну, и ему нужна наша помощь.
Прошло минут пять, а я уже задумался о чем-то другом, но все мысли сводились к одному разговору, который только лишь усугубил наши отношения с отцом. Лучше бы, я умер, но не признался бы отцу о том, что я представитель "голубых". Больше всего мне хотелось поддержки, но ее нет ни от родителей, ни от Игоря, и тем более, ее мне не дождаться и от Гриши.
От родителей - лишь сплошное "присутствие полного отсутствия" и обеспечение, но они выполняют свои обязанности, кормят, одевают, дают мне возможность учиться и развиваться, потому, я должен им кланяться в ноги, а не осуждать их. Но мне нужна и поддержка, моральное состояние.... которого нет.
Игорь.
Игорь,то Игорь. Его бесит, когда я называю его Гошей, и потому, для меня он Игорь. Хорошо что не по имени отчеству. Аж противно. Мой троюродный брат ведёт себя как мой отец, даже хуже. Ему важно чтобы я соблюдал все правила, чтобы учился на отлично, а не на четыре, чтобы я делал зарядку по утрам и бегал летом, чтобы принимал лекарства, чтобы я был не таким как все. Игорь ненавидел меня как брата, пусть и не чисто родного, а троюродного, и любовь у него была "пластичная". Гоша, как я его называю в душе, ненавидит мой внешний вид. Мои волосы, которые он называл "свисающими паклями", депрессивные мысли для него были "побочным эффектом от кубертатного периода", а моя философия жизни "Подростковая дурость". Меня он не любил и никогда не полюбит. Он относится ко мне как к очередному помету, которого нужно вырастить и выпустить из гнезда.
Гриша.
Я до сих пор не понял, доверять ему или нет, и люблю ли я его, или это некая связь, которую в силу своего возраста не могу понять, или просто привязанность.
Заявление "Я люблю его" слишком громкое. Скорее всего, мой папа не понимает меня, но его взгляд в начале был мне ясен, что он меня понимает.
Родители зашли обратно, а я не смотрел на них, лег полностью всей спиной на кровать, уставив полный слез и обиды взгляд на белый потолок с противными белыми лампами.
— Ильюш, я перегнул палку....,— начал папа, он почти успокоился, но не настолько, в его голосе слышались нотки надрыва,— Я должен был....выслушать тебя.
— Уходите, — грубо ответил я, давая понять, что никого не хочу видеть и слышать.
— Илья, — встряла мама, отгораживая отца от меня, — Мы хотим понять, что с тобой происходит.
— Вам было до Луны все мои Семнадцать лет, зачем вам знать что-то обо мне сейчас?— съязвил я, да, это манера Игоря, передалась так сказать, по наследству, через поколение ген.
— Это за неделю из нормального ребенка, этот Гриша, испортил тебя до дворового гопника,— шумно выдохнул отец, и я резко сел, знает ведь, как я на его высказывпнтя реагирую.
— Не. Говори. О нем. Так. Ясно? Ты его не знаешь.
— А хочу узнать! Илья, ему Двадцать один год, что он может найти общего с пацаном готом семнадцати лет?— отец опирался руками на поручень кровати у ног, — Одна мысль навевает мне трезвость на всю ситуацию: он хочет тебя соблазнить, оттрахать и выкинуть как ненужную шавку, а потом разнесет слухи, и мало тебе издевательств, на счёт твоего внешнего вида, так щас будут травить за твою доступность! А если ты уже переспал с ним? Или он тебя изнасиловал? Что он сделал с тобой, Илья!
—ПОШЕЛ ВОН ИЗ БОЛЬНИЦЫ!— я заорал, что были силы, слезы я уверенно сдерживал в себе, — ВОН, Я СКАЗАЛ! УХОДИТЕ ОБА! И НЕ ПРИХОДИТЕ ОБА, НЕ ХОЧУ ВАС ВИДЕТЬ!
Только потом, когда я успокоился, из-за врачей, что обкололи меня всевозможными лекарствами, я прошептал в пустоту.
Лучше бы я умер.
Лучше бы меня не существовало.
Лучше бы я ничего не чувствовал.
Я не заметил, как заснул, и слава богу, больше меня никто не тревожил.
***
Дни в больнице проходили жутко медленно, но мне было комфортно. Тут все делали за меня, даже еду приносили в палату, а на терапии меня возили на коляске для инвалидов. Мое состояние было стабильно плохим. Точнее, никаким. Каждую ночь приступы повторялись, и из палаты терапии и надсмотра, я отправился в реанимацию.
В реанимации у меня забрали телефон и ноутбук. Теперь целый день превратится в постоянный сон, прием лекарств, вечные, не кончающиесия терапии, и врачи, а, самое противное, уколы, смены капельниц. От них отекли руки и нога, больно ходить.
Прошла ещё неделя.
И я стал забывать Гришу.
Стал забывать его, терять надежду. Веру что мы ещё увидимся. И чувства стали угасать.
И после недели в реанимации я сильнее похудел, вены стали выпулкее и ярче, волосы потеряли стойкость и насыщенность, стали при расчёсывании выпадывать.
Сегодня утром все началось как и всегда.
Меня разбудили, поставили градусник и ушли, я уснул дальше. Через несколько минут ко мне снова пришли, забрали градусник, погладил по голове, обняли, сказали, что сейчас придут измерять другие показатели, и поставят новые капельницы, спросили, как мое состояние, самочувствие, и хочу ли я чего-нибудь.
Моя любимая медсестра, которая правда волновалась за меня, и видела, что со мной твориться.
Женщина принесла мне поднос с завтраком, а я медленно сел, и брезгливо оглядел пищу. Нет, тут вкусно кормят, но уже порядком надоело есть одно и тоже.
— Хочешь, чтобы твои родители зашли к тебе, а не смотрели на тебя через стекло?— спросила Оксана Викторовна, садясь ко мне, — Или снова скажешь им "нет"?
Я съел ложку манки с маслом и откусил бутерброда с ветчиной.
— А...не знаю, — пожал плечами я,— Мне плевать.
— Илья, они твои родители, — Оксана вздохнула,— Ты знаешь, почему я работаю в реанимации?
— Нет, а почему?— заинтересовался я, отложив тарелку, и взявшись за чай.
— У меня был сын, твой ровесник, — так, будет грустно, — Виталий, он был таким весёлым и разговорчивым мальчиком, лет до тринадцати, а я постоянно на работе, совсем про него забыла, а потом, резко замкнулся.
Виталя, постоянно что-то скрывал в себе, не говорил мне, и отцу. А потом, оказалось, что у него были проблемы в школе, и он не хотел говорить нам, боялся, что не поймём. Он вскрыл вены в свой день рождения, думал, что мы его успеем....вытащить, но никто не успел, мне же не дали даже увидеть его.
Я много о чем подумал за пары секунд, и потом увидел, как за стеклом, стоят мои родители, и папа, и мне резко стало так тоскливо и грустно без них....почти две недели без них...странно, ведь их не бывало дома и по больше двух недель, и мне было не так одиноко без них, а сейчас....после рассказа Оксаны, я понял, что нужно ценить то, что я имею сейчас, чтобы не жалеть об этом в будущем.
— Впусти их, — сказал я, и Оксана улыбнулась, — Я хочу их увидеть.
***
Первой зашла мама, она немного побледнела, но не стала хуже. Все такая же цветущая и веселая, странная, не в меру эмоциональная, оптимистичная женщина, которая восхищается каждым днём прожитой жизни. Вопрос: откуда я такой депрессивный?
Папа не заходил.
Я вздохнул, поднял виноватый взгляд на маму. Люблю ее, зря наговорил таких гадостей. Зря думал, что лучше умру, чем буду их сыном. Она не смогла бы без меня, и папа тоже.
— Илюш, — мама обняла меня, — Тебе легче, врачи подобрали новое лекарство.
— Я уже хочу домой, — по-детски, запросился я, — Тут однотипно, надоедает все.
— Ещё недельку, — улыбается мама, и гладит мою руку, — Бедный, ещё сильнее побледнел. Тебя будто покинуло солнце.
Я почему-то вспомнил Гришу. Именно он ассоциируется у меня с солнцем. Ярким, которое освещает мою жизнь, даёт душе тепло. Но сейчас этого солнца нет.
— Мам, — в объятиях, я пытался найти в мвслыз Гришу, но не мог, его образ стал стираться из моей памяти, и я от этого сильнее грустил, — У тебя ведь кто-то до папы был? Ты когда-нибудь понимала, что значит по настоящему любить?
Мама отстранилась от меня, села рядом, обнимая меня одной рукой, а второй поглаживала волосы.
— У меня до твоего папы никого не было, Илья, — шокировала меня мама, — В семнадцать лет я думала об окончании школы, о том, что я поступлю в Московский ВУЗ на факультет журналистики,
что я уйду из дома и буду самостоятельной и независимой. Я хотела доказать это в первую очередь себе, потом уже родителям, и другим, кто не верил в то, что своими знаниями и руками можно подняться на высоту. Главное вера в себя. Не важно кто ты, Илья. Важно то, как ты себя чувствуешь.
— Я не могу понять, что такое настоящая любовь....я запутался, а эта больница...., — дальше мой голос окончательно сел, и я стал шептать, — Я боюсь, что Гриша не вернётся.
Мама грустно улыбнулась, как-то загадочно посмотрев на дверь и за стекло, где папа стоял спиной, и все было подозрительно....
— Скажу тебе одно правило, которое я поняла, в отношениях с твоим сложным и таким сильнохарактерным отцом: если парень захочет быть с тобой - он будет. И не придумывай ему оправдания.
И то верно.
Я услышал шаги, сердце застучало быстрее, но уже не так, как при приступах, а когда у тебя адреналин впрыскивает в кровь, а гормоны начинают бушевать.
Дверь открылась.
Меня перемкнуло.
— Собака, — мой голос сорвался,— Собака. Мне купили собаку! Ой как круто!
Я скинул с себя одеяло, спускаясь, а наблюдающие в палате персонал, улыбались, видимо, не каждый день видят улыбки детей, которые тяжело больны.
Оксана Викторовна помогла мне встать, надела на меня мой кардиган, и я сделал несколько неуверенных шагов к щенку.
Щенок ещё маленький. Еле сам перебирается с лапки на лапку, такой мега-пушистый, прямо как плюшевый мишка, но порода собаки крупная. Для щенка своей породы он нормальный, а для маленьких собак - большой. Вислоухий, пушистый, пушок...такие добрые и искренние карие глаза.
Как у Гриши.
Щенок виляет хвостиком, видит его, и хватается за него клыками, смотря на меня. Осторожно касаюсь его голову, глажу. Такие непередаваемые ощущения...
Счастья.
Со стороны это очень даже мило.
Семнадцатилетний парень, с капельницами, с трубкой у носа, бледный, который улыбался только "для галочки", сейчас, улыбался так, как никогда в своей жизни не улыбался.
— Будешь Шоном, да, Шон? Тебе нравится твое имя? Шоон, круто, уу, бутус, пушистик, бутуууусище, — тискал я щенка, который сам весь облизал меня и запрыгал на коленях.
— Это сенбернар, — услышал я голос папы. Мужчина зашёл в палату, сел рядом со мной, почесал за ушком Шону, — Ты же любишь больших собак.
— Да, щенок классный, вырастет, будет таким огромным, — удивлялся я, словно маленький ребенок, — Пап.
— Что?— мужчина сел на кровать к маме.
— Прости меня, — Шон даже тонко гавкнул, — Тшш. Пап, мам, я был не прав, не справедлив по отношению к вам. Вы делаете для меня все - а я ничего не отдаю вам в замен, только забираю.
— Сынок, ты ничем нам не обязан, — папа смотрел на меня иначе, так, как смотрят, когда гордятся, — Я был не прав, я наговорил тебе столько гадостей. Я не прав куда больше чем ты, ты мой сын, мой самый долгожданный и драгоценный человек, как и твоя мама, и Шон теперь. Илья, ты у меня один, и жизнь у меня одна, я так забочусь о тебе, и понимаю, что перегибаю, но если ты умрёшь в пьяном угаре, в комнате с парнями которые курят и колятся, я не переживу этого, не прощу себе такого. Никогда. Ты должен понять только одно: у тебя одна жизнь, но много вариантов того, как ты проживёшь ее. Вечно в больнице - инвалидом, или в добром здравии, дома, с семьёй и любимым псом Шоном.
Шон ещё раз облизал меня, а я опять всего его затискал. Как такого не любит? Бусяяя. Да, когда это я стал таким... нежным?
Я подумал над словами отца.
Он прав. Это моя жизнь, но...я должен понимать, что на Грише жизнь не заканчивается, что есть и другие варианты...но что если...если я безответно влюбился в него?
— Ты прав, пап, — ответил я, с горечью в горле.
— И славно, — папа встал вместе с мамой с кровати, они подошли к двери, — Выздоравливай, сынок, — папа обнял меня, а мама поцеловала в щеку, — Шона мы заберём перед отбоем на сон.
— Хорошо. Спасибо вам!
Родители ушли, и их перехватил врач, а я забрался на кровать с Шоном.
Щенок начал обнюхивать пространство вокруг себя, забавно поднимая одеяло и простынь. Подул ветерок, и простынь поднялась. Шон тявкнул, и начал гонятся по кровати, а я рассмеялся. Когда последний раз я так смеялся? Уж и не помню..
— Шон, Шон, Шон, Шоооон, — повторял я, быстро-быстро, и щенок побежал ко мне, бухнулся мне на грудь, ещё раз облизал меня, — Ты такой классный.
— Да, он у тебя классный, — села ко мне Оксана, — Твои родители молодцы.
— Ага, они такие, — улыбался я, — Оксана Викторовна, а что вы плачете?
— Просто, — вытерла она слезу, — Ты так улыбаешься...счастливо. Так за все две недели я не видела твоей улыбки, ни разу, а сейчас, весь светишься. Твои родители самые лучшие, они дали тебе способность так солнечно улыбаться, Илья. И в этом их сила.