Глава 15
Вибек Хансен очнулась на узкой больничной койке глубоко-глубоко под землей, уже в тепле и безопастности. По крайней мере, всем хотелось в это верить. Дышать было непривычно легко, словно находишься где-то в лесу после проливного дождя, а не под толщей камней и почвы.
— С пробуждением тебя, солнышко, — звонко, но без лишней нежности, пропела медсестра, когда заметила шевеление девушки в постели. — Я позову твоих друзей и родителей.
— Как Каллиста?
Наверно, очень глупо спрашивать про человека, которого знаешь около суток после собственного пробуждения в медицинской палате, которая была полностью овеяна запахам лекарств, спирта и свежего бинта, но что-то в тот момент глубоко в сердце Ви хотело узнать, спаслась ли её новая знакомая, смогла ли она победить смерть, цепляющуюся за её руку.
— Жива, но состояние не очень хорошее, ей предстоит длительная реабилитация. Кровотечение хоть и не очень сильное, но обильное, а ушиб головы слишком тяжелый, но девчонка сильная, выкарабкается.
Худощавая медсестра покинула палату улыбаясь, но до этого написала что-то на огромном бланке, передав его своей коллеге. Каллиста жива, а значит хоть одна хорошая новость за сегодня уже пополнила список позитивных моментов существования.
Вибек приподнялась на ослабленных локтях, чтобы оглядеться — по ощущениям с ней все было в порядке, а вокруг ничем не примечательная больничная комната: три койки, стол медсестры, пару стульев и шкаф с медикаментами. И этот цвет. Белый. Он так надоел за несколько лет, что и вовсе не хотелось видеть его. Ненавязчиво её начали окутывать воспоминания о бурях, сильных ветрах, смертях...
— Арон...
Она во что бы то ни стало должна найти его, отыскать и вернуть в безлопастное место, если, конечно, он не вернулся. Глупо верить в его возвращение — скорее всего парня держат где-то в местной тюрьме, или в отдельной комнате, а может и вовсе давно выкинули на просторы леденящего холода.
— Натаниэль, — вырвалось легким шёпотом из груди имя человека, которого за два дня она привыкла видеть при пробуждении.
Всеми клеточками тела девушка поняла, что отлёживаться нельзя, что ей, как минимум, надо извинится перед её дважды спасителем, хотя и он был ей все ещё в какой-то степени неприятен. Это работало очень странно. Такое частенько бывает в дружбе, когда один из вас не переваривает человека, а второй, не зная его лично и его поступков, уже ненавидит недруга своего товарища. Так же и с Натаниэлем, которого, какого-то непонятно черта, ненавидел Арон. Точнее, Райс рассказал что-то про недопонимания в школьные годы, но Вибек в первый раз в жизни не хотелось верить ему, даже не получалось. Казалось, что Уайт не такой уж и плохой.
Голова болела. Внутри будто бы шла война. Борьба за спокойствие, которого уже очень давно не было в её жизни. Борьба с внутренним миром, который отрицал все адекватное на свете, признавая самые глупые решения. Казалось, что каждый раз, каждый разговор Вибек менялась. Появлялась совершенно иная личность, которая не давала возможности мыслить рационально, зато могла запросто обидеть, совершить безбашенный поступок, возможно, даже навредить кому-то.
— Что с девчонкой? — голос из-за угла доносился очень тихо, но достаточно ясно, чтобы девушка могла расслышать слова и понять, что речь идёт о нет.
— Ничего особенного, переохладилась, благо её вовремя принесли ко мне, а то бы лишилась пальцев на конечностях, — два звонких хохота разнеслись по коридору, будто шутка была уместна или смешна. — Нам нужно готовиться, ты ведь понимаешь?
— Ещё партия пострадавших?
— Да, много. Причём не только с гипотермией, поверь, там все намного хуже, — знакомая медсестра сделала паузы, а Вибек сильнее напрягла органы слуха, чтобы уловить шёпот. — Они взорвали поезд, который ехал с юга, а там четыре сотни человек. Это пока что первый серьёзный случай, о котором нам известно, но не последний. Люди все поняли, и последствия теперь необратимы.
— Что же теперь делать? Все равно все не доберутся, ты же понимаешь это, а если мы с тобой додумались до этого, значит и создатели этого проекта понимают это. Всех не спасти, в этом своеобразная прелесть всей этой операции! — мужской голос восхищённо и довольно громко восхвалял происходящее. — Они все избранные, понимаешь? Эти люди, которые сейчас тут, самые лучшие на Земле. Во всех смыслах этого слова. Тут нет недостойных. Тут элита человеческой рассы. Лучшее, что осталось после естественного и искусственного отбора.
— А разве мы в праве судить, кто достоин жизни, а кто нет? Разве ты имеешь хоть малейшее право принижать кого-то из человеческой рассы? Не думаю, что это в твоей юриспруденции, — медсестра разозлилась, даже очень сильно, ведь былой шёпот сорвался на злобный крик, а затем, видимо, вспомнив о нарушении покоя больных, она напряженным шёпотом добавила: — Пойми, что нас ждёт серьёзная работа. Прибудет много раненных, даже кто-то будет умирать у нас на столах, но в наших обязанностях спасти каждого из них, по крайней мере, попытаться. Будет тяжело, ведь мы не знаем, что взбредёт человеку в голову, который хочет жить. Ты не знаешь, что может сделать отец, чтобы спасти жизнь своих детей, не знаешь, как мать может убрать всех с пути к спасению своих чад. Не знаешь, что в голове у человека, у которого на глазах кто-то обретает билет в безопасное существование. Будет много крови, и надо молится, чтобы ребята прибывшие сюда, были не последними. Иначе население сократиться в десятки, а то и сотни раз. А если слух распространиться и тут, тогда родственники и родные поднимут бунт, а это будет началом конца.
— Я выполняю свою долг и буду делать это до конца своих дней, а тебе советую не болтать много о своих благородных мыслях по поводу чужих жизней. Тут это не любят, как минимум, а иногда и наказывают.
Вибек стало ещё страшнее за жизнь друга, ведь если его не пустили в бункер, то есть большая вероятность, что парня просто напросто забьют насмерть за браслет, который даже и не настоящий. Если люди поняли, что весь план лишь для некоторых, что кто-то решил распоряжаться чужими жизнями — они сойдут с ума. Полностью обезумев, они уничтожат всё на своём пути, чтобы спастись. Они будут убивать.
— Вибек, да?
Девушка не сразу ответила на вопрос вошедшей медсестры. Казалось, что её реакции замедлены до невозможного предела, хотя и мозг воспринимал всю информацию во время.
— Что в ней? — махнув на капельницу слева от себя, Хансен уселась поудобнее.
— Раствор Рингера, ничего необычного.
Её ответ был небрежным, даже в какой-то степени грубым, но Вибек не стала язвить в ответ. Не потому что не могла, а из-за того, что за пару минут услышанного разговора прониклась уважением к медсестре.
Существует некое негласное общепринятое понятие о том, что все работники медицинских сфер до чёртиков сухие люди. Зачастую даже грубые и невыносимые. Говорят, что они не могут чувствовать, что эмпатия не для них, однако мало, кто понимает, что медицина в целом одно большое чувство. Чувство долга перед людьми. Оно движет ими, заставляет каждый день просыпаться с утра, чтобы дарить жизнь, здоровую жизнь, долгую и счастливую. Однако, никто не думает о том, насколько тяжело им самим. Сколько тоски и переживания живет в этих людях. В поистине хороших врачах так много эмпатии, что она мастерки прячется в самой далёкой точке их сознания, чтобы уберечь своего обладателя.
— Я отпущу тебя через пару часов, хорошо? Точнее, мне нужно сделать это, если твоё состояние наладиться.
— К чему такая спешка? — фраза вырвалась наружу так же быстро, как и появилось сожаление о сказанном.
— Много работы, а ты довольно неплохо перенесла холод и гипотермическое состояние, что удивительно для меня, однако, нам нужно выписать тебя как можно быстрее, чтобы ты уже влилась в новую жизнь.
Она торопливо перебрала медикаменты на столе, раскладывая все по цветным контейнерам, а затем аккуратно вытащила иглу системы из руки Вибек, заклеив место скола маленьким круглым пластырем нежно розового цвета. Хотелось спросить об Ароне, но даже под действием медикаментов, которые, по мнению девушки, не ограничились обычным Рингером, её сознание не позволяло сделать такой рисковой шаг.
Натаниэль. Ей нужен единственный человек, который разделял их тайну.
— Извините, вы принимаете посетителей?— знакомый голос заставил Вибек улыбнуться.
— Астория, да? Проходи, побудь с ней как раз, пока не придут её родители, хорошо? А то и их затаскали медицинским осмотрам, не хочу оставлять её одну.
Она удалилась с папкой в руках куда-то в соседние палаты, или ещё куда-то. Хансен было очень тяжело принять факт своего местонахождения. Сложно было понять, что под землей огромный мир, и теперь он не в теории о подземном царстве Ада, а в реалиях. Были ли они все в своеобразном королевстве зла? Возможно, если его правители и реально осмелились взять на себя право лишать кого-то жизни, а ещё хуже — права на неё. Кем была она? Частью проекта или демоном, учинившим все это?
— Я рада видеть тебя, — хриплый голос Ви теперь звучал почти попрежнему, только чуток болело горло.
— Почему же? — Тори задорно улыбнулась, усевшись аккуратно на край постели.
— Ты одета в зелёный.
Когда несколько лет вокруг видишь все в белом цвете, начинаешь сомневаться, что он символизирует добро. Почему-то люди давным давно решили, что этот цвет символизирует чистоту, наивность и самое светлое, что только может быть на планете, но сейчас он ни что иное, как зло. Чистейшее, не поспоришь, но зло. Крадущееся, в какой-то степени, родное зло. Холодное, но привычное. Пугающее, но... манящее.
Астория лишь понимающе кивнула, поправив аккуратные локоны. Она была такой нежной, даже казалась хрустальной. Одно движение — её нет, как фарфоровой куклы, как туфельки Золушки. Бледность кожи и худоба делала её похожей на больного человека, словно хандра истощала её организм из года в год. Все мы чем-то болеем, не так ли? Каждый человек имеет свою борьбу внутри, как минимум, с самим собой. Её же патология — семья. И, наверно, это было одним из самых страшных состояний. Тяжело, когда единственные родные люди твоя самая тяжёлая ноша. Больно, когда те, кому ты должен изливать душу, просить совета и простой банальной любви, сами закапывают тебя ещё глубже.
— Не знаешь, как Арон? — тихо спросила Хансен, однако попыталась не вызывать подозрения.
— Ви, нам не стоит говорить об этом, по крайней мере здесь.
Слёзы. Предательские капельки вновь скопились у аккуратных глаз миндальной формы. Казалось, она никогда не могла показывать своих эмоций, не хотела даже делать этого. Пыталась казаться сильной в глазах своих друзей и знакомых, а сейчас ревет с посторонним человеком.
— Мы не видели его с момента, как он принёс сюда Каллисту. Вы сделали это очень зря, пожалуйста, не говори ни с кем об этом, тем более если хочешь жить.
— Он мой друг, я не могу смириться с мыслью, что...
— Я наблюдая за тобой несколько дней, и поверь мне на слово. С тобой твориться что-то странное. Ты хочешь быть героем для всех, хотя сама нуждаешься в помощи. Ты противоречишь самой себе. Делая вид, что в тебе не живет ни одной эмоции, ревешь перед незнакомкой, раскрывая ей главную тайну. Ты так глупо хочешь казаться беззащитной, но в то же время и самым храбрым человеком в мире. Тебе двадцать лет, но поведение, как у подростка, который так и не разобрался в себе, — она перебила знакомую грубо, без сожаления, не оставив возможность продолжить свою мысль. — Вибек, прежде чем спасать других, попытайся помочь себе.
Астория собиралась уходить, поправляя комбинезон. Разговор не задался, да и глупо было надеятся на иной исход.
— Где была бы ты, если мне не взбрело бы в голову пойти за тобой и Кали? — вопрос эхом распространялся по телу Астории, страх и былые воспоминания закололи под кожей, зрачки округлились от жесткости слов и бездушной интонации, с которой они были сказаны. — Даже если я и сумасшедший подросток, который не может разобраться в себе, ты жива благодаря мне, Натаниэлю и Арону, чьё спасение для тебя кажется сейчас глупым поступком. Он так не думал, когда спасал твою задницу, рискуя своей жизнью. Я не прошу тебя вмешиваться в это, но не надо отговаривать меня от этого. Банальной поддержки или молчания было бы достаточно.
— Думай не только о себе и о нем, ты тут не одна. С тобой семья, и благо, тебе с ней повезло. Что будет с ними, если ты пропадёшь так же, как и твои друг?
Она выбежала из палаты так же резко, как и кинула последние слова. Астория не плакала, не могла себе позволить этого сейчас, однако была ранена словами знакомой.
Глупые слова. Сильное оружие.
И даже, если, в какой-то степени, обе из них были правы, чья правда сейчас наиболее праведная и нужная?
Борьба с собой самая тяжёлая.
Мысли крутились в изысканном, но сложном вальсе.
Раз. Два. Три.
Что делать, если любимый человек в беде?
Раз. Два. Три.
Спасать его или сберечь себя?
Раз. Два. Три.
А может дарить свою любовь другим? Почему бы и нет?
Раз. Два. Три.
А если это судьба? Если нарушив её, ты сам выкопала себе яму? Если подделав браслет, они открыли иной путь? Нехороший.
— Родная! — мысли сделали реверанс, испарившись, как призраки, а на душе стало легче легкого, а ещё и тепло так, словно рядом разожгли все камины мира.