Помолвленные ненавистью

Утро было мутным, как стоячая вода после бури.Свет бил сквозь огромные окна без пощады — холодный, слишком резкий, слишком настоящий.На прикроватной тумбе — перевёрнутый бокал с остатками бурбона.На полу — скомканная чья-то футболка, туфли, телефон.Эштон проснулся от вибрации.Голова гудела.Во рту — сухо.
Тело — будто избито сном, в котором было слишком много образов, но главное — одно:спина Бель, исчезающая за дверью.

Он медленно нащупал телефон, зажмурился от экрана.На дисплее — «Мама».

— Да...? — сипло, почти безжизненно.

— Эштон, доброе утро, — голос Стефани был резким, собранным, как выстрел. — Ты ещё спишь?

— Не совсем... что-то случилось?

— Сегодня в 11:00 мы едем к Монро. У нас важный разговор.Будь на вилле в Беверли ровно в 10:30.Одевайся прилично, без этих твоих тряпок.Это серьёзно, Эштон.

— Какой разговор?.. — он поморщился, сел на кровати. В висках стучало.

— Тебе не нужно знать заранее. Просто... — пауза. — Постарайся сегодня быть человеком. Хотя бы на час.

Звонок закончился.На экране мигнуло «соединение завершено».А Эштон остался сидеть в тишине, глядя на собственные ладони, как будто в них можно было найти ответы.Но ответы были вчера.И он их провалил.По всем пунктам.Он встал, потянулся, прошёл мимо зеркала — и на секунду увидел в отражении себя. Не как альфа. Не как герой кампуса. А как парень, который сам себя закопал.

— К Монро... — выдохнул он.

И уже знал:этот разговор изменит всё.

Дом был идеально тихим. Только стук каблуков Бель по мрамору нарушал этот хрустальный покой. Она была уже одета: белая рубашка со стоячим воротом, чёрные брюки со стрелкой, волосы — убраны в гладкий пучок, как на судебное заседание. Ни грамма макияжа, только ровный, матовый тон.

Лицо — камень.
Движения — точные.
Внутри — буря.

Кристин стояла у кофемашины, элегантная, с бокалом апельсинового сока.Карло читал деловую газету, сидя за столом с видом на сад.

— Ты рано, — заметила мать, бросив взгляд на дочь.

— Я не спала, — ровно ответила Бель. — И не хотелось терять время.

Карло поднял глаза от газеты:

— Это из-за того, что сегодня приедут Холлы?

— Не совсем, — коротко.

Кристин обернулась, чуть напрягшись:

— Что ты хочешь этим сказать?

Бель подошла к столу, положила ладони на спинку стула. Говорила спокойно:

— Сегодня будет разговор. Важный.И я хочу, чтобы он состоялся за столом. В присутствии всех.Не задавайте мне вопросов до этого. Я скажу всё. Но в своё время.

Кристин прищурилась, как женщина, чувствующая контроль ускользающим между пальцев:

— Бель... — начала она, но Карло поднял руку.

— Если она говорит — значит, так будет. Дадим ей слово. За столом.Раз разговор — значит, повод есть.

Бель кивнула благодарно. Но не улыбнулась.Её лицо было как маска, вырезанная из мрамора.И в этом спокойствии...было страшнее, чем в любой истерике.Потому что сегодня она собиралась перевернуть стол, за которым они годами делали вид, что всё под контролем.

Солнце уже стояло высоко, пробиваясь сквозь витражные окна столовой. Комната была идеально накрыта: сервировка с золотой каймой, графины с водой и апельсиновым соком, тонкие чашки, сверкающие вилки. Всё — так, как положено для «важного разговора между семьями».

Дверь открылась.

На пороге — Стефани и Ричард Холл.
С ними — Эштон, в тёмных брюках и белой рубашке, без пиджака, но собранный, гладко причёсанный. Лицо — каменное, губы плотно сжаты. Он почти не спал.

Кристин с Карло встали. Приветствия были вежливые, выверенные, сдержанные:

— Стефани, Ричард, рады вас видеть.
— Спасибо, что приехали.

— Взаимно, — отозвалась Стефани, сдержанно улыбаясь.

— Мы... удивлены, что инициатива исходила от Бель.

Эштон перевёл взгляд на неё.Она уже сидела за столом — ровно, как королева на троне.Руки сложены.Подбородок чуть приподнят.Волос ни в чём не выбивается из линии.На лице — тишина. Не покой. А именно тишина, опасная, как перед бурей.

Все расселись.Тарелки остались нетронутыми.Еще даже не успел подать первое блюдо — атмосфера была слишком... заряженной.

Молчание.
Все ждали.
Все — на неё.

Но Бель молчала.Смотрела в чашку, потом перевела взгляд на окно.Медленно, нарочито.Потягивала воду.Как будто тянула время.Как будто даёт всем осознать, что не они управляют сценой.

Эштон смотрел на неё, но не говорил ни слова.Он чувствовал:что бы ни было —это будет точкой невозврата.

И тогда Кристин, не выдержав, тихо сказала:

— Бель... все здесь. Может, начнём?

Бель положила ладони на скатерть, провела по ней пальцами — будто выравнивая ткань, но на самом деле выравнивая внутри собственную решимость.И заговорила спокойно, чётко, без надрыва.Словно всё это уже давно прожито — теперь только формальность:

— Я пришла к этому решению не за день. И не за месяц.Я долго обдумывала.Очень долго.С каждым разом, когда мне приходилось делать вид, что всё нормально. Когда я приходила на приёмы, улыбалась, слушала, как обсуждают нашу «будущую свадьбу». Когда смотрела в глаза человеку, которого никогда не выбирала.

Она подняла взгляд. Прямо на родителей.
Спокойно.Без слёз:

— Я не хочу называть причины, по которым приняла это решение.Не потому что их нет. А потому что я не хочу унижать этим другого человека. Я выше этого.

Стефани Холл чуть вздрогнула.Кристин — сжала губы.Эштон — сидел, как вкопанный. Лицо застыло. Руки — под столом, сжатые в кулаки.

— Я надеюсь, что вы, родители, меня поймёте. И примете мой выбор.Потому что я больше не могу, не хочу, и не собираюсь жить в истории, которую написали за меня.

Пауза.
И удар.

— Я хочу разорвать помолвку. Окончательно. Без возврата.И больше ничего общего не иметь с этим человеком.Ни с этой фамилией. Ни планов. Ни дружбы.

Она выпрямилась.Голос стал чуть звонче — в нём появилась сталь:

— Я хочу в будущем выйти замуж за того, кого люблю.Я говорила вам это раньше — но теперь это не желание. Это условие.Поэтому я хочу поскорее закончить этот дешевый спектакль. Когда мне было пять, никто не спросил — а хочу ли я этого? Тогда мой ответ был бы нет.И сейчас — он такой же.Я никогда не хотела. И не хочу.

Молчание. Такое, что можно было бы услышать, как бьётся чьё-то сердце — или как оно трескается.

Эштон всё ещё молчал.Но в его глазах —впервые за долгое время не было ни дерзости.Ни самоуверенности.Только... пустота.

Бель посмотрела на всех.Потом встала.Чуть отодвинула стул.И добавила:

— Спасибо, что выслушали.

Бель всё ещё сидела за столом. Прямая, неподвижная, как изваяние. Руки сложены на коленях. На лице — ни тени сомнения, ни дрожи. Только безупречная внутренняя дисциплина.

Первой заговорила Стефани Холл.Её голос был высоким, сдержанным, но за словами чувствовалась напряжённая дрожь — не от боли, а от уязвлённой гордости.

— Изабель, то, что ты сейчас говоришь... это не просто личное решение. Это публичное унижение.Ты прекрасно знаешь, что наши семьи были связаны годами. Этот союз — не просто помолвка. Это символ доверия, стабильности, будущего. И ты так легко его отбрасываешь?

Бель не ответила.Она только повернула голову — медленно — и посмотрела на Стефани. В её взгляде не было страха. Только холодное, зрелое равнодушие.Но говорить не стала.

Теперь — Ричард Холл.Тон — как у адвоката, сдержанный, но давящий:

— Мы поддерживали эту помолвку, потому что знали, что Эштон — надёжный.Он бы никогда не сделал тебе больно.Он тебя не оскорблял, не унижал. Вся эта сцена выглядит как желание показать, что ты взрослая, но на деле ты просто рушишь то, что строили поколения.Может, дело не в нём, а в вашей дочери? — он перевёл взгляд на Карло и Кристин. — Возможно, вы слишком потакали ей. Слишком рано дали ей почувствовать, что всё должно быть «по её».

Карло Монро сжал зубы, но не ответил сразу.Кристин повернулась к Бель — и впервые за долгое время в её глазах не было ледяного контроля. Там была борьба. Внутренняя. Сложная.

А Стефани продолжила, не дожидаясь, пока тишина остынет:

— Эштон — не идеальный, но он — мужчина. Он умеет признавать ошибки.Он — не игрушка, которую можно выбросить.Ты — избалованная. Привыкла выбирать, отказываться, прятаться за красивыми словами.А знаешь, что делает брак крепким? Не слова про «любовь» и «выбор». А работа. Терпение. Готовность быть рядом, даже когда невыносимо.А у тебя — первый ветер в голове, и ты уже сбегаешь.

Тишина.
Тяжёлая.
Вязкая.

И только Бель, всё это время молчавшая, наконец заговорила.Тихо.Ровно.Без резкости — и потому ещё страшнее:

— Спасибо, Миссис Холл. Вы только что очень точно описали, почему я не хочу быть частью вашей семьи.Вы думаете, что терпение — это подвиг. А я считаю, что жить не по любви — это медленная смерть.Вы говорите, что он меня не унижал? А я не собираюсь читать вам список. Я выше этого.Вы считаете меня капризной, потому что я решила выбрать себя.А вы просто привыкли, что женщины должны терпеть.

Она отпила воды, спокойно, как будто только что не провела самую резкую черту между собой и их миром:

— И ещё кое-что. Я — не девочка, которую можно обидеть и потом заставить извиниться. Я — не ребёнок, которого можно вернуть в клетку фразой «он хороший парень».

После слов Бель за столом повисло мертвенно-глухое молчание. Никто не ел, не дышал громко, не говорил. Только звон часов на стене, отмеряющий прощание с иллюзиями.

Карло и Кристин сидели, словно застывшие фигуры на семейном портрете. Только у Карло пальцы подрагивали — он сжимал вилку, будто меч.

Кристин первой подала голос — тихо, медленно:

— И чего ты хочешь? После всего? После того, как поставила нас всех под удар?

Бель ответила сразу.
Не подняв голос.
Не драматично.
А так, как отрезают путы ножом.

— Свободы.И подальше от него.

Карло встал резко.Стул отлетел назад и глухо стукнулся о мрамор.Он обошёл стол.
Остановился рядом.И ударил.Пощёчина была громкая и сильная.Чёткая, как выстрел.

Бель отшатнулась.Голова дернулась в сторону.Щека мгновенно вспыхнула алым.

— Вот же ты... дрянь. У тебя могло быть отличное будущее с прекрасным парнем.Мы дали тебе всё. Деньги, прекрасное образование!!! А ты...

Он толкнул её. Не сильно, но с яростью.
Она упала на холодный пол.Голову не ударила, но... внутри — будто всё дрогнуло.

Кристин не пошевелилась.
Эштон — не дышал.
Стефани и Ричард — ошеломлённо замерли.

Карло склонился над дочерью, как судья над осуждённой:

— Карточки.Ключи от машины, от второй квартиры и ключи от клуба. Живо на стол положила!!

Бель села медленно. Лицо горело, но глаза были ледяные.Достала бумажник и вытащила две кредитки.Кинула на стол.

— А клуб? — прошипел он.

Она подняла глаза.Уже без страха с огнём:

— Ключи от клуба — мои. Я его с нуля подняла. Без вашей помощи.Только я, Люкс и работа до трёх ночи.

Карло скривился. Плевок глазами:

— Забирай свой клуб.И проваливай из этого дома.

Бель медленно встала.Взяла ключи от клуба и подняла подбородок:

— Я уйду.Но только потому, что я сама этого хочу.И никогда... больше не вернусь.

И ушла не оборачиваясь.Только туфли стучали по полу — глухо, резко.Она поднялась по лестнице.Не плакала, не дрожала.Просто шла.В свою комнату чтобы собрать вещи.И оставить за собой не семью — а руины.

На втором этаже — тишина, нарушаемая только щелчками молний и глухим трением колёс по ковру.Бель собрала два чемодана: один — с одеждой, второй — с личным. Не было суеты. Только точность.

Она переоделась в чёрные джинсы, простой серый топ и лёгкое пальто. Волосы — в низкий хвост. Косметики — ноль.Лицо — камень.Спина — прямая.Глаза — как замёрзшее море.Когда она спустилась вниз, он уже ждал.Эштон стоял у входной двери, опершись о стену.Выглядел... непохожим на себя.Без маски. Без иронии.Просто парень в чёрной рубашке и джинсах. Уставший, раздавленный, чужой даже себе.Он посмотрел на неё, на чемоданы, и тихо спросил:

— Ты... правда уходишь?

Бель остановилась. На секунду, но не опустила взгляд:

— Да.

Он кивнул. Губы дрогнули. Но он не отступил:

— Я тебе настолько противен?

Она выдохнула через нос. Тихо:

— Да.

— Это... — он сжал челюсть, — это потому что я бабник? Потому что... спал со всеми подряд?

Бель посмотрела на него. В упор. Без гнева. Но и без жалости:

— Нет. Это потому, что я не могла делать то же самое. Потому что, в отличие от тебя, я придавала этой помолвке слишком большое значение.Пока ты трахал всё, что двигалось, я не позволяла себе даже флирт.Потому что мне казалось, что я... должна быть верна. Что я уже принадлежу тебе.А оказалось — что ты сам никогда не принадлежал даже себе.

Тишина.Он не знал, что сказать.А она — не нуждалась в ответах.Бель взяла чемоданы.
Открыла дверь.И вышла.

Он остался стоять.Как привязанный к полу. На руках — ничего. На душе — всё.Что он когда-то потерял.И уже не вернёт.

Солнце стояло в зените, палящее, безжалостное — как сама реальность.Бель шла к обочине, катя за собой два чемодана — тяжёлых, громких. На каблуках, но не спотыкаясь. По мрамору, по лестнице, по крыльцу — будто по сцене, с которой она только что ушла навсегда.У ворот уже ждал вызванный такси.Простой чёрный внедорожник.Водитель вышел, увидев её, молча помог загрузить вещи в багажник, почувствовав — не стоит задавать лишних вопросов.

Внутри машины — тишина.Только стук сердца в груди и голова, полная белого шума.На коленях — телефон.Открыт чат: "Люкс".

Три коротких слова:

«Я еду к тебе.»

И ответ почти сразу:

«Дверь открыта. Холодное вино — в холодильнике. Обниму, когда войдёшь.»

Когда лифт открылся,Бель вошла молча.Без звука.Словно тень.Но даже в этом молчании — было слишком много.Люкс уже стоял у входа.Без грима. В домашней футболке и мягких штанах. Лицо — тёплое, но обеспокоенное. Он не обнимал с порога. Он смотрел — долго, внимательно, как будто проверял: она ещё цела?

— Детка... — наконец прошептал он.

Бель не сказала ни слова.

Только шагнула вперёд. И уткнулась ему в грудь силой, почти с грохотом. А он обнял так крепко — словно хотел закрыть ей собой весь мир.

— Ты дома, — прошептал он, уткнувшись в её волосы. — Теперь никто тебя не тронет. Ни один урод. Ни один фантом из прошлого. Только я, Netflix и пицца.

День медленно стекал по оконным стёклам. Солнце выжигало бетон Лос-Анджелеса, но внутри квартиры было прохладно, уютно и безопасно.Люкс уже вытащил бутылку белого вина, две тонкие ручные чашки, и плед цвета марсала, которым накрыл их обоих на диване.На телевизоре — заставка Netflix. Но фильм никто так и не включил.

Бель сидела, поджав ноги, в чёрной футболке Люкса, которую он ей дал вместо её строгой одежды. Волосы распущены. Лицо без макияжа.И на удивление — живое. Уставшее, но настоящее.Она потягивала вино. Молча.

Люкс тоже молчал.Пока она не сказала первой:

— Он даже не остановил меня. Знаешь?
— Просто стоял и смотрел, как я ухожу.

Он посмотрел на неё через край бокала:

— Потому что он не привык бороться. Привык получать. А ты — не приз. И он это знает.

Бель грустно усмехнулась:

— В детстве я думала, что когда вырастаешь — мир становится яснее.Но всё, что происходит — просто становится больнее.

— Мир не становится честнее. Ты — становишься сильнее. — Люкс протянул руку, убрал прядь с её щеки.— А ты, моя королева, сегодня была сильнее, чем весь этот фарс, который они называли "будущим".

— Я боюсь, что мне будет одиноко.

— Тебе не будет. — Он улыбнулся. — Потому что у тебя есть я, винишко, хороший вкус и клуб с лучшей акустикой в городе.

Бель вздохнула и уткнулась носом в бокал:

— Я так устала всё время быть сильной.
Каждый раз делать вид, что мне всё равно.
Что я не чувствую. Что не болит.Но, Люкс... оно болит. Прямо вот здесь, — она ткнула пальцем в грудь. — Где-то между гордостью и сердцем.

Люкс прижал её к себе, укутал сильнее в плед:

— Ты можешь быть слабой. Ты можешь реветь в три утра и говорить, что не знаешь, что дальше.Я всё равно тебя люблю. Всю. Даже в слезах, даже в ярости. Особенно — в тишине.

И она, наконец, позволила себе ослабить хватку.Прижалась к нему.Закрыла глаза.И просто — выдохнула.

Вечер был тёплым, с лёгким ветерком, который шевелил пальмы вдоль обочин. Лос-Анджелес, как всегда, гудел внизу: машины, неон, город, где каждый миг что-то начинается — или заканчивается.Бель стояла перед зеркалом в гостиной Люкса.На ней был чёрный топ с глубоким вырезом на спине, широкие брюки с высокой талией, тонкая серебряная цепочка на ключице. Волосы — гладкие, собраны в низкий пучок. На губах — блеск. Лицо — спокойное. Слишком спокойное, чтобы быть маской. Это была уверенность.

— Ну что, малышка, — сказал Люкс, появляясь с ключами от машины, — сегодня ты выйдешь из кокона?

— Нет, — поправила она. — Я вернусь в свое королевство.

Фасад встретил её мягким светом, как будто сам знал — хозяйка вернулась.Вывеска горела ярче обычного.Охрана у входа сразу выпрямилась. Один из охранников — Том — даже нервно пригладил рубашку:

— Мисс Монро?

— Всё хорошо, — кивнула она. — Просто... проверьте, как всё внутри. Я сегодня буду до закрытия.

Двери распахнулись, впуская её внутрь.

Внутри клуба всё было так, как она помнила — но немного иначе.Свет. Музыка. Бар. Люди.Но атмосфера — будто затаившаяся, чувствующая, что в воздухе что-то изменилось.Бель прошла по залу — медленно, как вдоль сцены.И каждый, кто её замечал, сначала моргал, потом смотрел дольше.Слухи ходили. Версий было много. Но теперь она была здесь. Живая. Целая. Сильная.

— Босс вернулась, — прошептал Ник, бармен, когда увидел её. Он сразу вытер руки о полотенце и вышел из-за стойки.

— Ник, — сказала она, мягко, но строго. — Покажи отчёты, расскажи, как справлялись. И кофе мне, чёрный, с корицей. Как раньше.

Он засмеялся, будто сбросил груз:

— Уже бегу, Мисс Монро.

Она поднялась в кабинет на втором этаже.Открыла дверь и вошла, села за своё кресло.Развернулась к залу и посмотрела вниз — через стеклянное окно, на свой клуб.На свой мир, свой ритм, свою территорию.Теперь — больше ничего чужого.Ни фамилии, ни кольца, ни игры.Только она. И её правила.

Клуб жил своей ночной жизнью: музыка плавно перекатывалась из колонок, в баре уже начинали скапливаться постоянные гости, на сцене настраивали аппаратуру под лайв-сет.А наверху, в тишине стеклянного кабинета, Бель сидела за своим столом.Рядом — блокнот, открытый на чистой странице.

В дверь тихо постучали.

— Входи, — сказала она, не оборачиваясь.

Ник вошёл, неся поднос — на нём кофе в её любимой кружке (чёрная керамика с золотым ободком) и маленькое пирожное с вишней, которое она почти никогда не заказывала, но всегда брала кусочек, если предлагали.

— Кофе с корицей, как просили.И немного сладкого. Вы наверное давно не ели ничего, кроме проблем, — добавил он с лёгкой улыбкой.

Бель обернулась. Взгляд — мягкий, но сосредоточенный:

— Спасибо, Ник.

Она сделала глоток, задержалась на вкусе. Глаза прищурились — вспомнилось: этот вкус был с ней ещё тогда, когда клуб был просто идеей в блокноте. Когда она стояла в пыли, обсуждая с Люксом, какие будут люстры.

Ник всё ещё стоял.

— Что-то ещё? — спросила она.

Он поколебался, потом сказал:

— Мы правда скучали. Клуб был на автопилоте, но это всё не то.Ты — центр. Без тебя тут как будто только свет и музыка, а атмосферы нет.

Бель кивнула. Не благодарно — осознанно. Как капитан, вернувшийся на мостик:

— Я скоро спущусь к бару.Начнём разрабатывать новое меню. Хочу поменять концепт: меньше сахара, больше акцентов. Игру на контрастах — как всегда.— А ещё...

она сделала паузу

— Хочу добавить коктейли, у которых есть история, вкус с характером. Не просто алкоголь а настроение.

Ник засветился:

— Это звучит как Монро стиль.

Бель усмехнулась:

— Это звучит как возвращение.

На нижнем уровне клуба собралась команда: Ник, два бармена из вечерней смены, сомелье по совместительству с идеями и пачкой чистых карточек.Бель стояла за стойкой, как дирижёр у своей сцены. В руках — бокал с новым тестовым коктейлем: острый, с лёгким дымком, и неожиданным цитрусовым финалом.

— Этот... на вкус как разочарование после первой любви, — сказала она.— Слишком сладко в начале, потом жжёт, а в конце — холодно. Называем "Первый выдох".

— Гениально, — протянул Ник, записывая название.

— А вот это? — бармен протянул второй бокал. — На основе чёрной смородины, с вермутом и кофе.

Бель попробовала. Губы дрогнули:

— "Твоя очередь страдать", — сказала она, ставя бокал. — Крепкий, терпкий, но затягивает. И пьётся медленно. Как месть.

Все переглянулись. Кто-то засмеялся, кто-то кивнул с уважением.Она — не просто вернулась.Она снова горела.И все это чувствовали.

Именно в этот момент дверь открылась.
И внутрь вошла — Тея.

Никаких приветствий, никакой попытки быть незаметной.Она шла прямо через толпу.Мимо музыки. Мимо гостей.Прямо к Бель.Официанты притихли. Ник сжал полотенце в руках. Кто-то из барменов сделал шаг назад. Воздух встал, как перед грозой.

Тея подошла и стала напротив.Глаза в глаза.Ни тени вины, ни раскаяния. Только... упрямство:

— Бель... я...

Но та её перебила.Спокойно, но чётко:

— Спасибо тебе, Тея.Ты всегда мне завидовала. Хотя я так и не поняла — почему.У тебя — харизма, у тебя — смелость, у тебя — голос.Но ты всегда смотрела на меня, как будто я заняла твоё место.

Тея напряглась. Но Бель продолжала, не мигая:

— И вот, ты получила его — самоуверенного и пустого бабника. Я ушла из дома, из семьи.Из этого спектакля с помолвкой, которой он никогда не придавал значения.
Так что получай.Я отдала его без боя.Только вот, знаешь, Тея...Один вопрос остался:А нужна ли ты ему?Или ты просто — замена. Временная и добная. На контрасте с тем, кого он потерял.

Тея не ответила.Губы сжались.Плечи — дрогнули.Но слова — не пришли.А Бель повернулась к бару:

— Ник, "Первый выдох" в основное меню.
Скоро будет много тех, кому это нужно.

И вернулась к работе.Потому что боль — временная.А власть над собой — навсегда.

После слов Бель тишина растянулась, как холодный вечер в пустынном квартале.Тея стояла, будто её ударили — не рукой, не криком, а правдой, которая ударяет больнее любого оскорбления.Её губы дрогнули, но она ничего не сказала. Только посмотрела — пристально, как будто искала в Бель хоть намёк на мягкость, на то, чтобы отмотать всё назад.

Но Бель уже отвернулась.Полностью.
Физически и эмоционально.Она поднесла к губам тестовый коктейль, сказала Нику:

— Добавь в «Твоя очередь страдать» щепотку чили. Он должен напоминать о боли, но притягивать сильнее.Скорбь с эффектом повторения.

Команда снова задвигалась, жизнь вернулась в ритм.

А Тея, медленно, почти глупо, развернулась.
Шла к выходу, словно в густом дыму.Туфли глухо стучали по полу и никто её не остановил. Ни один взгляд, ни одна рука.Потому что в этом клубе было новое правило.Ненаписанное, но чувствующееся кожей.

«Предатели — не проходят.Здесь — не место тем, кто меняет дружбу на поцелуи.И уважение — на зависть.»

Когда двери за Теей закрылись, Бель поставила бокал и обвела взглядом свою команду: спокойно, чётко, без лишних слов:

— В этот клуб больше не входит ни один человек,который однажды пытался меня сломать. Пусть это будет наш новый девиз.

Ник кивнул.Бармены молча продолжили мешать.Официанты выпрямились.В клубе — словно сдвинулась ось.Бель снова здесь.И теперь — это территория неприкасаемой.

После ухода Теи в клубе будто стало чище дышать. Как будто кто-то вымыл окна изнутри. Воздух стал легче, музыка — громче, смех — настоящим. Люди пили, танцевали, флиртовали.А на втором этаже, за стеклом, Бель стояла с бокалом воды и наблюдала за всем своим царством.

Люкс вошёл без стука.

На нём была белая рубашка навыпуск и очки с тонкой оправой. В руках — её любимые вафли с малиной из кухни:

— Королева ледяного фронта, — начал он, — официально заявляю: ты только что убила предательство и превратила его в брендовый коктейль. Я не знаю, как ты это делаешь, но хочу сдать тебе свою душу на управление.

Бель усмехнулась. Села на подлокотник кресла:

— Слишком громко. Я просто поставила всё на свои места.

— Ты не просто поставила. Ты — вернулась. Прямо на свой чёртов трон. А клуб? Он дышит, когда ты здесь. Он — как продолжение тебя.

Он подал ей вафли. Она взяла кусочек и в первый раз за день — поела:

— Я хочу обновить не только коктейли, — сказала она. — Я хочу, чтобы «Crimson Room» стал больше. Галереи, лайв-выступления, закрытые чтения, мода, вечеринки для тех, кто в городе на вес золота. Пусть сюда заходят не просто пить — а вдохновляться.

Люкс поднёс руку ко рту, будто собирался закричать:

— Внимание, богема! Её Величество строит империю!

Они оба рассмеялись:

— Я не шучу, Люкс. Я хочу сделать это местом, куда мечтают попасть. Даже те, кто в списках Forbes. И при этом — где каждый бармен знает имя гостя. Не просто пафос. А... настоящая культура ночи.

Он вдруг посмотрел на неё, серьёзно:

— Ты строишь будущее, в котором не будет места никому, кто когда-то пытался поставить тебя в клетку.Это страшно для них.И красиво для нас.

Она кивнула:

— Именно так.Я не хочу мстить.Я хочу быть настолько свободной, чтобы они никогда не смогли меня догнать.

Дом Холлов утопал в полумраке. Убранные столы после утренней встречи, тяжёлые шторы, мягкий свет торшеров. Всё выглядело спокойно. Слишком спокойно — как будто тишина здесь не отдых, а наказание.Эштон сидел в кресле в библиотеке.Белая рубашка расстёгнута, галстук на полу. Рядом на столике — бокал с виски, почти не тронутый. Он смотрел в камин, где огонь уже выдохся и лишь потрескивали угли.

Ричард Холл стоял у окна с бокалом, спиной к сыну. Стефани сидела на диване, скрестив ноги и сцепив пальцы:

— Ты осознаёшь, что произошло? — её голос был сухой, отточенный.— Ты позволил девчонке выставить себя и всю нашу семью идиотами на публике.

Эштон даже не вздрогнул. Он смотрел на огонь, будто ждал, что он сожжёт остатки мысли:

— Она была права, — сказал он глухо.

Стефани напряглась:

— О чём ты говоришь?

— О том, что я никогда не придавал значения этой помолвке.Что я делал, что хотел.Что я даже не пытался вести себя достойно.Что она возможно меня любила, а я — пользовался этим.

Он усмехнулся безрадостно:

— Я даже не знаю, зачем... я цеплялся.
Наверное, просто потому, что не привык терять.

Ричард развернулся, подошёл ближе, поставил бокал на каминную полку:

— Ты должен был быть умнее. Мы растили тебя для большего, чем эта эмоциональная импотенция.Бель была твоим идеальным союзом. Сильная, умная, красивая.Такими женщинами не разбрасываются. Их — выбирают, держат и защищают.

— Я не защищал её, — тихо сказал Эштон. — Я только предавал её. И не один раз.

Стефани встала:

— Так что теперь? Ты будешь бегать за ней? Просить не разрывать помолвку? Умолять прощения? Или снова устроишь спектакль, как с той девкой в клубе?

Эштон наконец поднял глаза. Взгляд был усталый, но ясный:

— Нет.Я просто... впервые пытаюсь понять, кем я стал. Без неё.И знаешь, мам? Это мне не нравится.

Тишина.Никто ничего не сказал.Потому что впервые за много лет Эштон говорил не как сын, не как наследник, не как игрок.А как человек, который впервые понял, что сделал больно единственному настоящему человеку в своей жизни.

После разговора с родителями Эштон больше не выдержал. Оделся как попало — чёрная футболка, мятая куртка, волосы в беспорядке — и, не садясь за руль, вызвал такси.Он знал: в таком состоянии — за руль нельзя. Да и не хотелось никуда ехать самому.Он хотел исчезнуть. Хоть на пару часов.

Пентхаус встретил его тишиной и отражением:разбитое лицо в зеркале, грязная обувь на белом полу, виски в горле.Ничего нового. Ничего настоящего.Он упал на диван. Несколько минут просто сидел в тишине, а потом, словно на автопилоте, открыл контакты.Нашёл старый номер."Сандра." Тот тип женщин, что приходят по вызову не за деньги — а за привычку.

— Приезжай.

Она приехала через двадцать минут.Высокие каблуки, кожаная юбка, алые губы, шлейф дешёвых духов и голос, полный фальшивой нежности.

— Скучал, тигр? — мурлыкнула она, обнимая его за шею. — Я могу быть кем угодно. Даже той самой, если хочешь.

Он не ответил. Только молча повёл в спальню, как будто это могло заполнить пустоту.

Они начали. Тактильность. Стоны.Липкие пальцы. Шелест одежды.Она верхом на нём, волосы падают на его лицо, глаза прикрыты, голос становится всё громче.

Но он — лежит. И смотрит.И внезапно... чувствует, как всё внутри него сжимается.Омерзение. Не к ней — а к себе.Он смотрит на неё — и ничего. Только пустота.Как будто он смотрит на кого-то чужого. И впервые в жизни чувствует — это не отвлекает. Это только унижает.

— Слезь, — выдохнул он.

Она не поняла:

— Что?

— Слезь с меня сейчас же!

— Ты чего, Эш? Всё же шло отлично...

Он резко поднялся, оттолкнул её в сторону, встал с кровати:

— Одевайся и проваливай.

— Ты прикалываешься?! Что за цирк?

— Просто уходи. Прямо сейчас. До того, как я выкинул тебя без обуви и без одежды.

Она поняла, что это не угроза — это усталость, доведённая до предела.Сандра молча подняла юбку, нашла туфли, схватила сумку и выскочила.

Дверь хлопнула.

Эштон остался в темноте.Стоял один с кожей, которую, казалось, невозможно отмыть.С горлом, в котором застрял крик.С тенью той,кого он когда-то мог бы назвать своей.Но не удержал.Он упал на кровать.
Лицом в простыню. И наконец позволил себе почувствовать всё. Без секса. Без лжи. Без спектакля. Просто — боль.