Боль

– Ты слишком много себе позволяешь.

Сложно соображать даже спустя два часа, сидя над надоедливым учебником алгебры. Делать домашнюю работу в четыре утра Рюноске привык давно, но сейчас сосредоточиться являлось до ужаса сложной задачей. Голова гудела от переполняющих мыслей и эмоций. Разум стыдился до умопомрачения. А тело требовало продолжения.

– Ага.

Губы у Осаму оказались немного сладкие, с ноткой виски и едва уловимым запахом сигарет. И Акутагава готов был поклясться, что тот не был пьян. Был убеждён. Убедил себя. Хотел убедить. Хотел прикоснуться к этой мягкой коже ещё раз, почувствовать, как его руки сжимают кости, жалко и мерзко просить большего.

– Непозволительно для Члена Мафии, Акутагава-кун.

– Я знаю.

Дазай ушёл, оставив мальчика, которому после пришлось самому справляться с собственной эрекцией, одного. Отвратительное ощущение, но выход был только таким. Лучше не стало, только желание возросло.

А о чём думал наставник? Как теперь он будет относиться к мальчишке? Наверняка, будет думать о нём, как о каком-нибудь извращённом ребёнке. Сочтёт глупым и неумеющим себя контролировать. Учитель точно будет над этим едко шутить.

Неописуемый стыд.

Рюноске точно теперь не сможет смотреть тому в лицо. Не сможет, наверное, даже подойти, хоть и будет желать снова почувствовать его губы на своих.

Это не правильно, но с этим ничего не поделаешь.

Когда-то давно Осаму сказал, что находиться рядом с мальчишкой противно. В тот день Рюноске чуть не заплакал, ведь это было больно и неприятно. Но почему сейчас он готов расплакаться от того, что ему нужна эта боль?

Алгебра, физика и ещё история.

***

13:04

Вокруг один невнятный шум, разъедаюший желанную тишину. Невозможно. Думать не получается. Неизвестно какой сейчас урок и когда это всё закончиться, но мальчик каждую перемену молиться, лишь бы его не спросили. Пока что работает.

Акутагава не знает, что случиться, когда встретиться с наставником. Однако, готов был к чему угодно. Главное, чтобы со школы разрешили свалить. Главное, просто не думать о Дазае. О Нём сложно не думать. Обычно этот человек заполняет весь мозг. Рюноске помнит каждое сказанное Им слово, каждый пинок, каждое оскорбление. Рюноске помнит, что Осаму ни за что не придёт к нему из-за собственного желания. Просто потому что мальчишка ему не нужен. Просто потому что Дазай Осаму лицемер.

Как же это больно и неприятно. Аж убить всех хочется.

***

Бесполезность пугала. Она отвратительна и многообразна. Его часто называли бесполезным. Наставник когда-то пользовался другими методами. Каждый день они были разными, пока тот не остановился на одном.

– Бесполезная псина.

Тогда что-то щёлкнуло. В сердечке больно кольнуло. Дазай наконец попал туда, куда хотел. Туда, где пряталось беззащитное создание.

А после создал мир, где стал Богом.

И Акутагава был готов на всё, лишь бы его признали. Чтобы ему сказали, что он хоть немного что-то значит в этом аду.

– Я ведь не заслужил, Дазай-сан! Так зачем?

Глаза сильно щипало, а ледяная вода обжигала кожу. В горле что-то застряло.

Нет, на самом деле мальчик редко плакал. А если такое и случалось, то, как сейчас, только под струёй холодной воды. А сейчас его жёстко избивали собственные мысли. Он всё ещё, как животное, хотел большего. Но от этого только хуже.

– Хорошие дети не плачут, помнишь? – голос, идентичный его собственному, тихонько прозвучал в пространстве.

Рюноске сделал вид, что не заметил, но попытался успокоиться. Попытка неудачная, но всхлипы стали тише, когда что-то мягко коснулось его плеча.

– Уйди. Ты ненастоящий – вздрогнул мальчик.

Чёрное, как тьма, существо не ушло. Наоборот, стало чуть больше, от чего Акутагава закашлялся. Кровь осторожно смыла вода.

– Я настоящий.

– Ты способность.

– Настоящая способность, убивающая тебя.

Мальчишка ненавидел его. Оно напоминало о прошлом и настоящем, никому не подчинялось, безоговорочно убивало всех и вся. Существо называло это «помощью», которой другой не понимал. О том, что расёмон обладает неким разумом не знал даже Осаму, ведь мальчик боялся о реакции мира, который способность смогла бы и уничтожить.

– Ты ведь понимаешь, что он это делает из жалости к тебе? – вкрадчиво спросило существо, а  после развелось, не дожидаясь ответа.

– Заткнись... – прошипел Рюноске, сжимая края умывальника.

Акутагава больше не плакал, хоть глаза поощущениям горели. Он только вышел из ванной, в которую забежал, как только вернулся домой, и заперся в комнате.

16:38

Сегодня он рисует, желательно, никого не видя и ни с кем не общаясь.

***

Мороз болезненно обдувал щёки, а, недавно выпавший снег, громко хрустел под сапогами. Согревал сейчас только горячий шоколад, купленный по дороге в каком-то киоске. В марте такого холода мальчишка не ожидал, и была бы его воля, сейчас бы пошёл на работу в тёплой и мягкой толстовке. Но идёт мальчик в то ли блузке, то ли рубашке, брюках и дорогом ему пальто. Наверное, последнее он ни на что не променяет, ведь его подарил очень значимый ему человек. Человек, о котором думать больно, но не думать невозможно.

Двери склада, если не ворота, открывались очень тяжело. Учитель утверждал, что это потому что Рюноске слишком слаб, но второй в такое верить не хотел. И наконец, закрыв за собой врата, мальчишка смог сесть на деревянный ящик, попивая горячий напиток.

18:40

Он пришёл на двадцать минут раньше, не понимая зачем. Увидеть учителя уже не особо хотелось, но ноги сами потянули его сюда. Как же ему сейчас паршиво. Паршиво от того, что терпеть всё это приятно. Думать о Осаму приятно. Быть ненужным приятно.

Это не правильно.

Чувствовать, что тот рядом всегда прекрасно. Поэтому Акутагава почти не спит – боится пропустить хотя-бы миг с Ним. Мальчик готов на всё, лишь бы у того появился смысл находится с этим никчёмным отродьем рядом. Готов на всё, лишь бы он его признал. Признал стоящим времени и внимания.

Но прекрасно.

Двери резко, с противным скрипом, открылись, и Дазай поспешно вошёл. Он казался немного напуганным.

– Вы рано, Дазай-сан... – немного тихо выразил своё удивление.

Наставник шумно выдохнул, и его лицо снова стало спокойным и холодным.

– Ты тоже, – чуть помедлив ответил тот, – что с пальцем? – неожиданно зацепив своё внимание за какую-то мелочь, подошёл поближе, всматриваясь в покрасневшую вокруг ногтя кожу.

Рюноске застыл от некого удивления, не зная что ответить. Но спустя несколько секунд ответил, поняв что искать смысл в заданном вопросе безрезультатно.

– Заусенецу оторвал, – негромко подал голос мальчик.

– Её отрезают, – заглянув тому в глаза, заявил тот.

Мальчишка захлопал глазами:

– Да-а-а? – протянул он.

Дазай отстранился, цокнув себе под нос и выдохнув очередное «идиот...». На что Акутагава стыдливо отвёл глаза. Первый раз в жизни он услышал, что заусенец у нужно отрезать. А ещё у его учителя взгляд сегодня немного мягче. А возможно, мальчик просто бредит уже.

– Сейчас сколько? – решил сменить тему Осаму.

Достав телефон, Рюноске поспешно сказал, что увидел:

– Восемнадцать, сорок восемь.

Не обращая на другого никакого внимание, Дазай сел на соседний ящик, сложил ногу на ногу и неизвестно откуда достал знакомую Акутагаве книгу.

– Вам так понравилась эта история? – нарушил тишину ученик.

– Да, главный герой на тебя чем-то похож... – задумчиво потянул тот.

– И поэтому она интересная? – неожиданно для самого себя подумал бледнокожий.

В воздухе повисла тишина. Оба смотрели друг-другу в глаза в ожидании чего-то. Хоть вопрос и был достаточно простым, Осаму на него отвечать не спешил в то время, как Рюноске мог наслаждаться его видом. А через ещё несколько секунд из этих двоих вырвался короткий смешок.

– Тупой вопрос, Акутагава-кун, – вперемешку с собственным смехом заговорил наставник, – конечно же нет.

– Я и не ожидал другого ответа... – грустно улыбнулся второй и отвёл взгляд.

...но я надеялся на другой.