Боль

Не то чтобы Акутагаве это нравилось. Может быть, достовляло немного необычное удовольствие или чувство удовлетворения, но точно не нравилось. Ещё два года назад мысль о таких вещах вообще пугала, казалась чем-то граничищем с безумием. Он ведь никогда не хотел причинять людям боль, заставлять страдать. Даже после того, как встретил Дазая и презирать и ненавидеть этих «мерзких тварей, столь порочных животных» стал. Но так Рюноске мог называть только людей.

– Давай же, в этом нет ничего сложного.

– Нет! Я не буду!

Это была вторая тренировка, которую ему нужно было пережить. Просто убить какого-то жалкого щенка, которого привёл наставник. Но мальчик закатил истерику. Он тогда не знал, что подчинённые и прочее отродье не имеют права на отказ.

Комнату заполнил звонкий выстрел, отчего мальчик зажмурился и зажал уши. Открыв глаза он уже не почувствовал пушистого существа, которое крутилось у его ног. Только тёплая жидкость у ботинков. Только испачканное в собственной крови отродье у ног, которое уже не дышало. Мальчишка пал на колени перед трупом собаки, в горле застрял ком, а слёзы предательски потекли по его мягким щекам.

– Видишь? Ничего сложного.

В тот день этот маленький ребёнок возненавидел псин.

Через год он уже спокойно избавлялся от всего, что скажут. Как и на сегодняшем задании. Ничего сложного. Просто наслаждайся, как трупы падают к твоим ногам. Было сказано всех убить. Тогда... что не так он сделал? Почему он стоит снова стоит на коленях и отхаркивает свою кровь?

– Кто тебя учил убивать?! – голос отвращением разрезал немоту склада.

– Вы... – задыхаясь в собственной жидкости, хрипел мальчик, – вы, Дазай-сан...

Акутагава, правда, не понимал. Все ведь умерли и никого не осталось в живых, как и просил учитель. Неужели кто-то сбежал?

– Я не учил вертеть своей жизнью около каждого дула, – он не орал и даже не кричал, сдерживал всё за яростным шипением. Возможно, если прислушаться, можно услышать скрежет зубов.

Рюноске что-то ответить, но с чужим коленом лицо встретилось раньше, чем он успел открыть рот. Всё, что ему оставалось – упасть и ждать следующего удара. Почему? Потому что мальчик не имел права отвечать, ведь сейчас шла не тренировка, а наказание.

– Отвратительно, Акутагава-кун, – вновь вернувшись к равномерному, холодному тону, Осаму продолжил. – Мне не нужен мёртвый подчинённый.

Суицидник отругал того за неосторожное отношение к своей жизни, и мальчишке приходится умирать от стыда за эту «провинность». Но оба считали во всём виноватым Рюноске, который убивал себя за то, что не сделал то, чего ждал учитель. Собственное сердцебиение всё больше раздражало самого Акутагаву.

– На сегодня всё, можешь идти домой, – с еле заметным облегчением произнёс Дазай.

Наставник развернулся и направился к выходу, не обращая внимания на достаточно громкое кряхтение за своей спиной. Но всё же ему пришлось остановиться.

– Мёртвый пёс никогда не ослушается Дазай-сана, разве не так? – с несдерживаемой хрипотой и слабостью, стараясь говорить чётко и громко, выдавил из себя мальчик.

Осаму замер и не отвечал. Было бы вполне логично, если бы он просто пошёл дальше. Но мужчина стоял и даже не шевелился. А после медленно повернулся. В глазах пылала едва сдерживаемая ярость и сквозь губы ощущалось, как сжаты его зубы.

– Ты какого чёрта меня провоцируешь? – слова с его губ слетели быстро и невинно, буд-то ничего не произошло.

Рюноске невольно остолбенел под взглядом учителя, но поняв, что тот уже не уйдёт просто так тихонько прошептал:

–... Извините.

Голова нещадно загудела, и мальчишка жалко зашипел и поморщился. Он даже не заметил, как его впечатали в стену.

– Какого хрена ты сегодня творишь? – грозно, будто пытаясь выведать спрятанную тайну, и одновременно спокойно начинал срываться Дазай.

Акутагава прекрасно слышал, как наставник объясняет ему кто он и что он, прекрасно чувствовал, как руки, сдерживаясь, сдавливают шею, прекрасно ощущал, насколько близко они сейчас друг к другу находятся, прекрасно понимал, что сделал то, чего делать не должен был. Но это его не волновало. Рюноске наслаждался своими ощущениями, рассматривая лицо своего учителя. Аккуратненькая бровь, что сейчас была чуть ли не на самой переносице. Глаз-зеркало, отражающий только ненависть и отвращение. Небольшие мешки под ним. Наверняка, мягкие, как плюшевая игрушка, щёки. Острый нос с небольшой горбинкой. И влекущие к себе губы. А когда-то в этом человеке завораживали только бинты на правом глазу.

***

01:04

– Извини, ты, наверное, заждался, – хрипло прошептал мальчишка, почти невидимо улыбнувшись.

Эти слова были адресованы серенькому, мягкому, пушистому и бесполезному существу. Если точнее, коту, вечному другу мальчика, что сейчас мило ластился у ног. Рюноске ненавидел собак, да и вообще животных не очень терпел, но эту сущность в виде котика любил. Или не любил, а просто ценил. Или не ценил, а просто что-нибудь ещё. Он никогда себя не понимал.

Ноги сами понесли Акутагаву на кухню, где бледные руки с красноватыми отметенами на запястьях начали заваривать чай. Минуты длились мучительно долго, из-за чего мальчишка чуть ли не заснул в ожидании того, как скипит чайник. Услышав щелчок, Рюноске устало улыбнулся и стал наливать в чашку воду, что окрашивалась в кровавый цвет, чем-то напоминая вино.

Чёрный чай, который красный, или красный чай, который чёрный? Красный чай вообще существует? Если и существует, то мальчик хотел бы попробовать именно такой, но скорее пунцовый. Пунцовый, как сейчас некоторые части его синяков на шее, хотя та, скорее, была пурпурного цвета. Но умиротворённо улыбнувшись своей тупости, Акутагава всё же допил кровавый напиток и направился в ванную, где ему пришлось столкнуться со своим отражением.

Кожа на шее была чем-то похожа на Японию на карте, но в горизонтальном положении и не зелёная, а синевато-фиолетовая. Если добавить белых точек, то будет похоже на космос. Это немного привлекло, и мальчик потянулся к горлу рукой. Отвратительно, мерзко, но он ничего не мог с этим поделать. Кончики пальцев немного надавливали на сонную артерию, вызывая тупую боль.

Рюноске, вдруг резко одёрнул руку. Это не правильно. Хочется уйти уже наконец в спальню, но он замирает, замечая порез на запястье. Жалко, беззащитно. В голову лезут воспоминания о том, как холодное лезвие прислонялось к бледной коже, как нежно и осторожно прошло по ней, оставляя алую речку позади, которая медленно стекала вниз. Хотелось повторить, но Акутагава знал, что дело не в боли, поэтому всё же ушёл в комнату. Хорошая причина, чтобы себя ненавидеть.

Отворив дверь в свой личный мир самокопания, мальчишка увидел слабый свет и наставника с какой-то книжкой в руках. Мальчик застыл с лицом, что было полно удивления, но после выдал:

– Извините, что заставил ждать, – тихий, и немного детский голос прошёлся по комнате.

Получив краткое «угу», Рюноске смог сдвинуться с места и осторожно, буд-то боясь сломать, лечь. Когда ничего не выражающий янтарный глаз глянул на него, бледнокожий словно вздрогнул.

– Слушай, – потянул Осаму, – мне тут твоя книжка понравилась. Я её с собой заберу, ладно? – непринуждённо спросил он.

Акутагава немного сщурился, стараясь разглядеть название в слабом свете, но уже через пару секунд кивнул. Дазай довольно улыбнулся, кладя роман на стол, и выключил светильник. Спальня наполнилась мраком, и мальчишка старался привыкнуть к темноте. Но видно стало лишь ничего.

Гладкая кожа коснулась щеки, от чего Рюноске вздрогнул. Ладонь чуть сильнее прижалась к мальчику, поглаживая пальцами, а после начала спускаться ниже, на что тот прикрыл веки. Осаму спустился к шее, стараясь дотронуться до каждого её участка. Оттягивал кожу, поглаживал, сжимал, наблюдая за реакцией ученика, который рвано выдыхал и чуть выгибался, стоило надавить сильнее. Дазай придвинул мальчишку ближе так, что тот почти упирался губами в ключицы своего учителя. Наставник дышал прямо над макушкой мальчика, который наслаждался своим положением и в то же время желал, чтобы всё поскорее закончилось.

Руки неожадинно оторвались от своего занятия и заползли под растянутую футболку, и Акутагава почувствовал, как покраснел, когда они снова дотронулись до него. Осаму надавливал на каждую косточку, стараясь что-то найти, пока Рюноске выгибался чуть ли не дугой. Услышав тихий всхлип, учитель провёл пальцами между рёбер, впиваясь в кожу ногтями. Мальчик рвано выдохнул, упираясь носом тому в шею. Почти ломая, Дазай сжимал каждую косточку, а после остановился, когда услышал что-то подобное тихому стону в перемешку со своим именем. Осторожно схватив одной из рук мальчишку за подбородок и заставив смотреть на себя, он продолжил. Акутагава зажмурился и сжал зубы, надрывно дыша, на что наставник со свистом выдохнул, надавив сильнее, и чуть не протиснулся между рёбер. С уст мальчика сорвался долгожданный стон.

– Знаешь, я никогда не понимал, как люди находят боль приятной, – ласково прошептал Осаму тому в губы.

–Прекратите... Дазай-сан, – вновь выгибаясь в спине, которая была готова сломаться от таких движений, выдохнул Рюноске.

Учитель выдохнул, опаляя дыханием, и остановился. Одной рукой он держал подбородок, а другую запустил в волосы.

– Не думай, что я поверю, если ты скажешь, что тебе не понравилось.

Мальчик не слушал. Он отчаянно боролся с желанием поцеловать, прижаться ближе, заставить сломать себе все кости. Пытался, но всё же поддался чуть, чтобы они соприкасались, хоть этого и было мало. Дазай опешил, но не отстранился от этого «поцелуя», который больше походил на сухое касание. Наоборот, облизнул нижнюю губу ученика, дразня того, хоть и сам еле держался. Мальчишка слегка укусил Осаму, на что тот надавил на макушку Акутагавы и наконец вовлёк того в нежный поцелуй, аккуратно искусывая ученика.