Глава 1. Тьма
Тьма. Такое странно и одновременно притягательное слово. Никогда не знаешь, что в ней скрывается. Иногда это границы прошлого, которые напоминают о себе в моменты, когда вспоминать о них не хочется больше всего. А иногда это и будущее, темное будущее, неизведанное следующих дней.
Она никогда не любила тьму.
Часто тьма ассоциируется с чем-то загадочным и страшным, наподобие темных углов в комнатах ужасов или чужих мыслей. А кто-то считает ее достаточно привлекательной, поскольку именно в темноте можно встретиться с гениальными и столь яркими мыслями, которые обязательно скрываются в толще загадочного небытия.
Тьма всегда представляется, как что-то недосягаемое, желанное и в то же время отталкивающее. Это тот самый запретный плод в райском саду Адамы и Евы, то самое яблоко раздора, которое обязательно заставит кричать в ночи, если углубиться в таинственный мрак, не ожидая того самостоятельно.
Она всегда говорила, что никогда не понимала, почему для других темнота может быть хоть немножечко адекватна. Почему другие по собственному желанию могут подняться на крышу дома и взирать на необъятное ночное небо, полное всё тех же загадок и бесконечной темноты. Она всегда задавалась вопросом, как можно часами напролет укутаться в теплый плед, включить любимую музыку на полную и просто не обращать внимания на звонкую темноту, которая кричит в сознании при любом нажатии на точки принятия ужаса. Разве в такие моменты не хочется просто включить свет обратно?
Тьма. В одном лишь слове ощущается столько паники и отвращения от самого понятия, что вытерпеть хоть минуту пребывания в царстве Эреба - бога мрака - становится невозможно. Она всегда ненавидела темноту. И бежала от нее при первой возможности.
Ощущался страх темноты, как задержанное дыхание под водой, когда точно знаешь, что не сможешь сделать хотя бы еще один маленький глоточек необходимого воздуха, потому что иначе нахлебаешься воды и обязательно задохнешься. Когда вместо сна по телу пробегались мурашки, ты закутывался в одеяло покрепче, чтобы ничто, никакая земная сила была не в способности выхватить тебя из укрытия и уничтожить так же, как уничтожалось спокойствие, которое мимолетно вглядывалось в темноту. Когда ты уже практически засыпаешь, но понимаешь, что сон тебе не подвластен, как и то, что, возможно, скрывается в толще бесконечного мрака. Когда сердце твое начинает стучать в сотни, нет, тысячи раз быстрее, потому что ты ощутил пронзающий холод тьмы, который никогда не мог бы ощутиться в подобном закрытом пространстве. Темнота. Что же скрывается внутри нее?
Она могла позволить себе смотреть на далекое небо только тогда, когда оно заливалось звездной пеленой очарования глаз. В таком случае небо не было черным и матовым, как темная пелена перед глазами, когда взираешь на безоблачное ночное туманное небо, не позволяющее разглядеть даже луну. Звезды всегда были приятны ей, поскольку не боялись окунуться во тьму и остаться с нею навеки. Они не были пленными страха темноты, они сами внушали страх своей силой и возможностью противостоять возникшей внезапной истерии. Звезды всегда дарили надежду, что завтра небо не будет столь мрачным, как и сейчас. Они сами были, как те же надежды и мечты, которые остаются таковыми до истечения коварных дней. Они были ярче. Они были в тысячу ярче тех надежд, которые тускли при контакте с неистовым мраком жизни. Поэтому и встретить девушку эту можно было только тогда, когда на небе загорались дурацкие звезды.
Я не помню, какой это был день или год. Какое время дня или прочая дата существования. Я встретил ее недалеко от университетского общежития, но и не слишком близко к мосту, рядом с которым она обожала стоять и выглядывать тусклые звезды.
Набережная была очерчена вдоль теплым пляжем, где всегда пахло соленой водой, слегка перемешанной с привкусом ламинарии, бурой водоросли, которая хоть и не касалась ног обывателей, частенько выбиралась на сушу, видимо, полностью уставши от водяного плена.
Тогда я нередко подрабатывал охранником в ночные смены, глядел, чтобы пьяные люди не ныряли в реку. Честно признаться, согласился на эту работу только потому что это был самый лучший вариант из всех - я жил в общежитии недалеко от набережной, сильно нуждался в деньгах, поскольку, поступая в мегаполисный университет, и понятия не имел, что выживать на небольшую стипендию будет затруднительнее учебы в целом. Работа меня эта особо и не устраивала - не самый приятный коллектив, часы работы и условия труда. Единственное, чем успевал успокаивать себя, что варианта-то лучше и нет. А если и есть, то платят там значительно меньше тех денег, что мне приходило.
В обязанности входило патрулирование небольшого берега по правую сторону от моста, куда частенько приходили безумные люди распрощаться с не менее безумною жизнью. В последние месяцы года смертники зачастили из-за новой волны осеннего обострения, по причине чего, собственно, и появилась необходимость в дополнительном патрулировании области, помимо простой отсидки в будке и ожидании неизвестно чего.
Я до сих пор помню день, когда имел возможность увидеть ее впервые. Она стояла на берегу, пока платье, сколько бы и когда бы я его не видел, всегда развивалось лишь в одну сторону от реки, лишь право, на восток, даже будучи невозможным с физической точки зрения материального мира. Будто бы это не планета придумывала правила поведения юбок, а она. Загадочная девушка, в которую не получилось не влюбиться с первого взгляда.
Мысли мои в тот момент были отданы очередному страху неизвестности и предстоящих проблем, которые могут возникнуть, если дама эта резко, что есть силы и мочи, решит рвануть вперед, в воду, туда же, куда уходили и все. Но подобные думы заглушались, когда я понимал, что застрял в чувствах влюбленности по уши и не находил сил выгнать ее с пляжа потерянных мечт. Она как самая настоящая ведьма околдовала меня в первую же секунду пребывания рядом с ней.
Я терялся в догадках, что она делает здесь и что сделает дальше. Но мысли эти перебивались трепетом сердца, которое, водимое безумием прожитых дней, открывало мне глаза и показывало, что леди ночи этой точно была разбита внутри, как тарелка, разлетающаяся на миллионы осколков при легком контакте с человеческой или животной силой. Руки ее тоже были слабыми, как и любые участки тела, на которые только я имел тогда наглости посмотреть.
Рядом с ней всегда можно было ощутить до боли приторный запах тины, который, на собственное удивление, всегда перебивался ароматом ее рассыпанных легких кудрей. И навсегда оставался в сознании, как самый желанный аромат, какой только мог я себе позволить.
Я подошел тогда ближе. Она продолжала взирать на необъятное небо переливающихся звезд, пока я, полностью сжатый от неуверенности в себе и удручающей ситуации жизни (только представьте уровень моей скованности напротив столь привлекательной особы ночных бесед), совершенно и не предполагал, что же делать дальше с ней и дурацким пляжем, который я так невзлюбил. Голос мой сам не желал выходить из уст, язык словно бы онемел, не давая мне и возможности выполнить рабочей долг и распрощаться с незваной гостьей на запрещенной для хода территории. Голос попросту не поддавался прервать ее усыпляющие наблюдения, за которыми, не меньше прочего, хотелось лишь наблюдать.
Ее же мои надменная жестокость и развратность не интересовали вообще, как и не интересовала внешность, которой я так же, как и все остальные, лишь пытался спрятать свои синяки жизни, не интересовало финансовое положение или что-нибудь еще, что вообще может заинтересовать человека в любом человеке другом. И это меня подкупало - рядом с ней я забывал, насколько же был ничтожным всегда в глазах собственного тела.
Я с ней не говорил. Она не говорила со мной. И так продолжалось множество тихих ночей, когда она приходила и когда на небе бывали звезды. Это могло длится невероятно большое количество времени, особенно зная, что разглядеть звезды с каждым годом становится только трудней.
Первая встреча меня смущала, как и вторая. Но чем дольше и чем больше раз имел я возможность любоваться небом лишь рядом с ней, тем скорее проходили дурные чувства и эмоции, так внезапно поразившие мне сердце. Поэтому с каждым разом, с каждой такой неделей, а потом и с каждым подобным месяцем, я только мучительней ждал, чтобы она наконец пришла ко мне. Я отчаянно хотел, чтобы она пришла. Но так проходили дни, наступала весна, а развитие наших отношений никак не происходило.
Всё это время мы продолжали стоять на темном побережье, будто бы понимая друг друга без слов. Слова были и не нужны, они лишь нарушили бы ту тишину, которая в редком случае не сопровождалась паникой ночного неба. Я знал, что этот нежный лепесток вроде нее сильно боялся темноты, но, почему-то, я хотел верить, река никогда не пугала ее настолько, как это делало пустое беззвездное небо над нашими головами. Я просто позволял себе чувствовать такое спокойствие рядом с ней, пока она, я не был уверен в этом, совершенно не страшилась моего присутствия в ее жизни.
Я взирал на ее утонченные черты, пытаясь найти причины происходящего. И был словно бы одурманен ядом дамы ночи, каждый раз, как по новой, не в силах выгнать ее с зоны собственного патруля. Но дни сменялись, как и недели, и ночи. А после я и вовсе, как идиот, начал считать, что говорила она только о небе. Так и не осознавая, что всё это время она говорила лишь о себе.
- С каждым днем звезды только тусклее. - Вырвалось однажды из ее уст.
Это были первые слова, которыми мы одарили друг друга, в который раз молча разглядывая нежные звезды на мрачном небе ночного небытия. Я тут же повернул голову и взглянул на нее, стараясь запомнить сказанную фразу, интонацию и то, как загадочная девушка прозаично растягивала фразы, расставляя ударения практически каждый раз на каждый бессмысленный слог. Мне казалось, что я более никогда не смогу услышать от нее еще чего-нибудь и так сильно боялся выкинуть из головы, как же звучит ее голос и как же нежен он был лишь для моих ушей. Но она повторилась, вовсе и не оправдывая мои страхи и предположения.
- Может быть, звезды тоже начинают бояться тьмы?
Тогда я впервые увидел ее глаза. Стоило ей произнести эти фразы, как она повернула ко мне голову, ожидая, когда же я отвечу хоть что-нибудь на мысли, которые, казалось, были для нее намного значительнее страха, который она несомненно ощущала, снова окунаясь в необъятную пустоту.
Я впервые смог разглядеть ее миленькое личико в профиль и осознать, что в глазах ее отпечаталась некая печаль, ничем не отличимая и не изменяемая с ходом дела. Эта была боль, которая лишь сильнее и сильнее заставляла меня хотеть полюбить ее навсегда.
- Может быть, - Говорил я тогда, испугавшись, что в противном случае незнакомка посмеет отвернуть от меня голову и более никогда не позволит взглянуть в пленительные очи. - звезды просто устали и отправились спать?
- Отправились спать? - Повторила она за мною, слегка улыбнувшись.
Кончики ее губ так забавно поднимались кверху, что с каждой секундой я лишь хотел прижать любимую крепче к себе. Ухмылка ее даже не была похожа на улыбку радости или безумства, это была легкая усмешка умиления непонятно из-за чего. Я же только сейчас начал осознавать, какую глупость сморозил и что совершенно не понимаю наш разговор. Но дама сердца будто бы не обращала на это внимания, продолжая вести диалог:
- Думаешь, и звезды обязательно должны спать в темноте?
Я ничего ответить не мог. Казалось, что, что бы я сейчас не ответил, всё это все равно было бы ложью или издевательством над ней, поскольку она явно знала о тьме, как и о небе, намного больше глупого человека в лице меня. Тогда она отвернула от меня взгляд, так и не дождавшись ответа, и я понял, что более никогда не позволю себе замолчать, только чтобы в лишний раз иметь возможность уловить на себе ее грустную ухмылку. Мне было страшно. Чертовски страшно, что я упаду в ее глазах, и она исчезнет так же, как некогда исчезали на небе звезды. Но страх потерять ее был сильнее неисчисляемого количества другого страха. Поэтому я атаковал.
- Может им вовсе и не темно спать во тьме? - Проговорил я, только чтобы вернуть ее внимание, заливаясь паникой ночного неба.
Девушка ничего не ответила. Ее рассыпчатые волосы лишь сильнее развивались на ветру, совершенно не обращая внимания на ту тяжеленную тяжесть, которая ежеминутно проникала в самую глубокую часть сознания человечьей души. Девушка эта казалась мне невероятной хрупкой, когда на деле же была расплавленным стеклом - то было в миллионы раз прочнее прозрачной части песочной консистенции. Наконец она продолжала:
- А если им не темно, - Снова растягивала фразы, расставляя ударения на каждый слог. - значит они не бояться ее? Тьмы?
Она снова посмотрела на меня. Я онемел.
Сердце мое тут же остановилось и залилось алой бессмысленной кровью, когда, взирая на ее глаза, я осознавал, что всё это время, сколько бы я не стоял рядом и сколько бы не желал узнать ее поближе или получше, понравится ей так, как привыкли нравится нам другие, она плакала. И я, казалось, просто ничем не мог и помочь. И снова пугался сделать что-то не так.
- А зачем же ее бояться? - Не удержался я, заливаясь внутренней паникой. Я и сам не верил в свои слова, сам немного боялся ночи, но не хотел. Не хотел, чтобы она ушла. И понятия в ту секунду иметь, кто же я такой для нее, чтобы раздавать подобного рода советы, не смел.
- Зачем же бояться? - Вновь повторяла она за мной, будто бы осмысливая каждое сказанное слово. - И вправду, а для чего же бояться тьмы? - Она еще раз одарила меня своим загадочным и странным взглядом, который каждый раз казался мне опаснее дурацкой ночи. И ушла.
Она ушла. Развернулась от неба, от меня и, под такт собственной юбки, которая чудом не задиралась вверх, а лишь под движения ее тонких ножек вновь поворачивалась на сторону востока, зашагала куда-то обратно, видимо туда, откуда она предпочитала приходить. Она снова оставляла меня здесь, но теперь, сколько бы я не хотел и сколько бы не рассуждал, всё было иначе. Была недосказанность, была интрига, была идея вернуть ее к капризным волнам и снова заговорить. Я ужасно хотел знать ответ на вопрос, который она задала мне, особенно после того, как я впервые в жизни смог с ней говорить! И это показалось мне таким странным и в то же время заманчивым и необходимым. Я терялся в догадках, что же делать теперь, когда я точно не имел и шанса предполагать, что завтра на небе появятся звезды, а она лишь из следствия этих дел, снова придет. И снова будет со мной говорить.
Я лишь успевал провожать ее взглядом, так и не решившись догнать, остановить, попробовать успокоить и вернуть к капризным волнам и ароматной тине. И впадал в яму настоящего негодования от жизни и самого себя, потому что наконец осознавал, что так было практически постоянно. Каждую глупую ночь, которая имела склонность когда-то заканчиваться, она уходила. А я лишь, не имея достаточной фантазии и каких-либо внутренних сил, так легко ее отпускал. Отпускал девушку звездной ночи. И ненавидел себя от этого еще сильнее.
Но именно после того, когда она впервые заговорила со мной, я наконец понял, почему постоянно молчал на побережье убитых надежд - потому что знал, что я слабак и что никак не смогу помочь ей справиться со страхом собственного мышления!
И с тех пор я сложнее переживал наступающие дни, когда на небе не было проклятых звезд. Но также и больше ждал любого момента, чтобы помочь девушке моей мечты перестать бояться загадочного мрака жизни.