2. Пламя соединенное
"Брак — это не любовь. Брак — это политика."
— Джордж Р.Р. Мартин, «Песнь Льда и Пламени»
Утро встретило меня суетой. Создавалось впечатление, что весь замок взбудоражился, словно муравейник, и тихо гудел от сдерживаемого энтузиазма. Я же, будто в противовес, застыла. Служанки, трудолюбивые мышки в серых скромных платьях и белых передниках, с убранными под чепчик волосами, суетились вокруг, помогая мне облачиться для церемонии. А я, как бездумная, бессловесная марионетка, только тупо делала то, что мне говорили. Я все еще надеялась, что это всего лишь страшный сон, кошмар, от которого я скоро проснусь и вернусь в привычный уютный мир, где мне не нужно будет становиться женой своего врага. Но я все никак не просыпалась.
Девушки споро и ловко уложили мои волосы. Они подняли их вверх, заплели множество тонких кос и соорудили из них высокую прическу, украсив ее нитями рубинов и серебра. Я послушно переступала ногами, двигала руками, поворачивалась и нагибалась, пока на меня одевали тонкую льняную белую нижнюю рубашку, украшенную затейливой вышивкой из красных шелковых нитей. Она изображала цветы и лозы. За ней последовало платье в традиционном валирийском стиле. Похоже, мой жених, выбирая для меня наряд, хотел подчеркнуть наш высокий королевский статус. Оно было из тонкого шёлка, струящегося, многослойного и полупрозрачного, будто сотканного из дыма и пламени. Корсет, подол и рукава до локтей были красными, ниже, как на юбке, так и на рукавах к верху тянулись черно-багровые языки огня. Серебром и пепельным золотом, чтобы подчеркнуть чистоту крови и драконье наследие, на ткани были вышиты перепончатые крылья и валирийские руны. Все было в традициях нашей семьи и утерянной родины и абсолютно ожидаемым, единственное, что удивило меня — тонкая вязь жемчуга по краю выреза и шнур у пояса цвета морской волны. Выглядело так, будто Эймонд приказал почтить и мою фамилию тоже. Веларион — морские драконы, и всегда ставили жемчуг превыше бриллиантов. Я не знала, что думать об этом его жесте. Было странно видеть не обычную холодность и оскорбления, а то, что можно было назвать… Заботой, быть может? Или сочувствием…
В любом случае, я была слишком потеряна и рассеяна, чтобы как-то на это отреагировать. Служанки нацепили на меня ожерелье из кровавых рубинов и драконьего стекла и такие же серьги. Покрыли плечи черным, подбитым мехом плащом, узор которого повторял драконью чешую. Я смотрела на себя в зеркало, не узнавая. Я была красива. Той холодной, царственной красотой, которой мы достигаем, только повзрослев внезапно. На меня смотрело из отражения бледное прекрасное лицо и несчастные паникующие глаза, которые казались сейчас мне просто огромными из-за бушующих в них эмоций. Одна из девушек присела передо мной и помогла обуть изящные мягкие кожаные туфли. Тоже красные, под цвет платья. Пора было выходить к карете. Я почувствовала, как вспотели мои ладони и судорожно вытерла из об ткань на бедрах. От волнения в груди не хватало воздуха. Я часто и как-то загнанно дышала, от чего начала кружиться голова. Вышла из комнаты. К септе нам с женихом предписывалось ехать по отдельности, за что я не уставала благодарить Семерых, потому что каждая минута отсрочки нашей встречи казалась мне просто божественным даром. Четверо Золотых плащей окружили меня плотным строем и сопровождали до самого двора, где перед ступенями замка уже стояла закрытая карета, запряженная двумя гнедыми лошадьми с белыми гривами. Мои стражи взгромоздились на огромных черных жеребцов, чтобы охранять меня в пути и дальше, а я залезла внутрь кареты и почти расплакалась, потирая руками лицо и отчаянно пытаясь успокоиться.
Дорога через город прошла, как в тумане. Я не смотрела в окно, не замечала украшенных цветами и лентами улиц, машущих руками и желающих нам счастья жителей, которые собирались в группки вдоль дороги. Мысли перескакивали с одного на другое. Внутри нарастала противная дрожь, и я не знала, смогу ли удержаться на подгибающихся ногах и не свалиться без сознания оземь, как только спущусь на площадь перед септой после своего прибытия. Я очнулась от мучительных дум, только когда мой экипаж остановился у места, где моя свобода должна была окончательно закончиться.
Великая септа Бейлора возвышалась над городом, её семь башен устремлялись в лазурное небо, словно каменные пальцы, молящие о благословении Семерых. Каждая из них была сложена из светлого, почти кремового камня и увенчана куполом из зеленоватого малахита, отполированного временем и ветрами до блеска, а также украшена резными изображениями одного из аспектов божества: величественный Отец с книгой, мудрая Мать с младенцем, воинственный Воин с мечом, прекрасная Дева с цветком, справедливая Старица с фонарем, сильный Кузнец с молотом и загадочный Неведомый в тени.
Я ступила из кареты, словно бледная тень самой себя. Монументальная и внушительная септа подавляла ощущением безысходности. Вокруг шумела толпа радующихся граждан, поздравляющих свою принцессу. Они ведь не знали, что поздравлять меня, по сути, не с чем. Мы с моими рыцарями поднялись по широким каменным ступеням к высоким и основательным дубовым дверям. Створки были широко распахнуты, и я запнулась перед ними, чувствуя непреодолимое желание сбежать. Я видела внутри всю знать города в их лучших нарядах, от цветов и вычурности которых рябило в глазах. И я не могла заставить себя переступить через порог и пройти через их изучающие и ощупывающие меня взгляды. Я остановилась и тяжело задышала. Подняла взгляд на высокого и темноволосого Золотого плаща, стоящего справа от меня, который посмотрел на меня сверху вниз обеспокоенно:
— Миледи…
Ему не дали закончить. Неожиданно я услышала знакомый голос рядом и вздрогнула от нахлынувших чувств и мурашек, которые заскакали по моей коже, от безысходности, паники и нервозности. Эймонд вышел встретить меня к входу. Он должен был ждать там впереди, вместе с септоном у огромных бронзовых чаш, в которых пылал священный огонь. Но почему-то решил отступить от традиции.
— Вы свободны. — он сказал холодным скучающим тоном и взял твердо мою ладонь, помещая ее на свою руку у сгиба локтя. — Я сам провожу свою невесту.
Я выдохнула судорожно. Это свершилось. Я была рядом с ним теперь. С одной стороны, я почувствовала себя загнанной в клетку. С другой… Я была ему благодарна. За то, что мне не пришлось делать этого самой. Не пришлось шагать сквозь толпу и дрожать, слушая их перешептывания. Не пришлось ощущать себя породистой кобылой, выставленной на торги. Эймонд мог закрыть меня от этого своим присутствием. И впервые с ним рядом я почувствовала себя защищенной.
Я скосила глаза на его высокую уверенную фигуру, пока мы шли вперед через септу. Он был льдистым, словно выточенным из стали и холода. Прямым и опасным, как заточенное лезвие клинка. Он оделся в штаны и дублет из бархата. Глубокого черного цвета с алыми вставками, как у рыцаря-пламени. По вороту змеилась серебряная вышивка — когти и чешуя — опасно и угрожающе, ему подходило такое полностью. На плечах его лежал тяжелый длинный плащ, тоже черный, с гербом его рода — трехглавым драконом, который держался на массивной золотой цепи. Серебряные волосы спадали свободно на спину, на глазу неизменная повязка. На поясе замысловатые украшенные позолотой ножны с кинжалом. Довершали образ высокие, почти до колена, кожаные сапоги. И, как бы я не относилась к Эймонду, я не могла не признать, что он потрясающе красив.
Мы прошли практически через всю септу в гулкой тишине, прерываемой лишь дыханием присутствующих, шорохами одежд да редкими шепотками знати. Внутри это было огромное помещение. Высокие арочные окна пропускали внутрь мягкий, рассеянный свет, окрашивая пространство в золотистые тона. Длинный центральный зал был устлан мозаичным полом, где из мелких разноцветных камней были выложены сложные узоры. Вдоль стен располагались ниши, в каждой из которых стояла статуя одного из Семи, выполненная из дерева темных пород и искусно раскрашенная. Перед каждой статуей горели высокие восковые свечи, наполняя воздух тонким ароматом ладана и трав. Я бывала здесь раньше много раз, но сейчас атмосфера была какой-то другой. Более торжественной и благоговейной. Все было украшено гирляндами из свежих цветов и зеленых ветвей, символизирующих новую жизнь и процветание. Я смотрела на это и чувствовала, как виски сжимает словно каленым обручем, а голова начинает болеть все сильнее и сильнее.
В первом ряду гостей стояли наши дорогие родственники. Алисента в неизменном зеленом богатом королевском платье. Ее отец, излучающий превосходство и самодовольство так сильно, что мне захотелось поморщиться. Эйгон в праздничных черных одеждах и с королевскими регалиями. И Хелейна в нежном жемчужно-сером платье и с вуалью на голове, единственная, кого я была и правда рада видеть. Потому что из всех нас она была самой достойной и никогда не делала мне никакого зла. Да и никому в принципе. Она была светом среди нашей тьмы, и я хотела бы иметь возможность общаться с ней намного больше.
Мы остановились напротив Верховного септона. Перед алтарем, выложенным из белого мрамора с семиконечной звездой наверху, выполненной из золота. Седовласый старик в длинной струящейся робе, расшитой священными символами веры, и в высокой митре, посмотрел на нас с кротостью и благочестием, но в глубине его глаз я видела неодобрение. Конечно, согласно его вере, брак между родственниками, которыми являлись и мы с Эймондом, был постыдным. Но привилегированное положение делало свое дело. Королева-мать вероятно хотела проведением церемонии перед ликом Семерых легитимизировать наш союз в глазах вестеросской знати и простого народа, показать, что мы смиренно следуем традициям королевства. Она будучи благочестивой последовательницей веры, настояла на этом, и никто не посмел ей отказать. Септону пришлось смириться.
Он вздохнул и начал возносить молитвы к богам, семикратно благословляя наш брак. А меня начало ощутимо потряхивать. Я смотрела на Эймонда, который стоял напротив меня внушительный и спокойный. Как будто это не его заставляли жениться на отпрыске рода, который он ненавидел. Его единственный глаз скользил по моей дрожащей фигурке лениво и с какой-то затаенной лаской. Уголки его губ изгибались в едва заметной усмешке. Одновременно презрительной, из-за моего явно предобморочного состояния, и веселой, словно вся эта ситуация только лишь забавляла его.
Я не смотрела по сторонам. Зрение было размытым, и я уцепилась взглядом за своего жениха, уже почти мужа. Он неожиданно стал моим якорем, который крепко держал меня в реальности, не давая скатиться в истерику. Все остальное исчезло где-то на периферии моего сознания. Я даже не сразу разобрала в потоке непрерывного монотонного бубнения септона то, что подводило нас к сути церемонии.
— Перед лицом Семерых я сочетаю браком этих двоих, да будут они едины отныне и навеки. — голос старика окреп и вознесся к огромному куполу из стекла, хрусталя и золота над нашими головами. Зазвенел в тишине, которая воцарилась вокруг — все гости замолчали и внимали обряду с благостными лицами. — Взгляните друг на друга и произнесите обеты.
Я открыла рот и поняла, что мне не хватает воздуха. В горле пересохло, мои губы дрожали, я попыталась откашляться. Хорошо, что все восприняли это, как обычную нервозность невесты перед свадьбой, и умилительно заулыбались. Эймонд же нахмурился и смазанным быстрым движением уцепил мою руку. Его пальцы сжались на моей ладони жестко — явное предупреждение не делать глупостей. И я, не отрывая от него глаз, начала повторять слова клятвы. Наши голоса сплелись в звенящей тишине, его уверенный и четкий, и мой дрожащий и жалкий. Я не хотела произносить это, но не могла ни на что повлиять.
— Отец, Кузнец, Воин, Мать, Дева, Старица, Неведомый… Я — ее, и она моя… Я — его, и он мой… С этого дня и до конца моих дней.
Откуда-то сбоку полилась, нарастая, нежная, плавная мелодия. Женщины-септы затянули свадебный гимн. В их мягкие голоса вплетались несколько более грубых и низких ноток мужчин-служителей. Эймонд шагнул ко мне, и его ладони коснулись моих плеч, он задержался на секунду, просто держа меня, большие пальцы его невесомо и почти незаметно огладили обнаженную полоску кожи на моих ключицах. А потом он решительным движением снял с меня мой плащ и заменил его своим, накинув его на меня и укутав тяжелой плотной тканью мою фигуру. Вес ткани лег на меня тяжестью каленого железа. Плащ еще хранил его тепло и пах Эймондом. Пряный аромат кожи, сандалового дерева, хвои и горечи табака ввинтился в мои легкие, и я невольно вдохнула еще, полной грудью, заполняя себя его сущностью. Я могла бы подумать, что это вызовет отвращение во мне, но неожиданно осознала, что его запах мне нравится. Он успокаивал и был приятным, и я неосознанно закуталась в ткань плотнее. А Эймонд уже наклонился ниже и говорил, глядя мне в глаза:
— Этим поцелуем я клянусь тебе в любви и признаю тебя моей леди и женой.
Я только успела поспешно прошептать в ответ:
— Этим поцелуем я клянусь тебе в любви и признаю тебя моим лордом и мужем.
А принц уже сократил то малое расстояние, что между нами оставалось, и прижался губами к моим губам. Поцелуй был… Ошеломляющим. Я застыла, не в силах ответить на движения его губ на моих. Они были твердыми, настойчивыми, теплыми и сухими. Эймонд целовал меня без лишних эмоций, спокойно, словно просто следовал протоколу и выполнял рутинные обязанности. Но за этой кажущейся холодностью, я, даже при своей неопытности, смогла уловить тлеющий голод. Он тихо выдохнул мне в губы, наши дыхания смешались, и его вкус, пахнущий мятой и травами, осел у меня на языке. А Эймонд, воспользовавшись тем, что я приоткрыла рот от неожиданности, мазнул своим языком по моим губам и скользнул им внутрь, изучая, пробуя, требуя, подавляя. Я тяжело задышала, когда он наконец отстранился, и увидела в глубине его взгляда удовлетворение. Ему понравился мой растрепанный ошарашенный вид, алеющие румянцем щеки, припухшие губы и захмелевшие глаза. А я смутилась и опустила взгляд, потому что, неожиданно даже для самой себя, целоваться мне с мужем понравилось, и я не хотела показывать ему это, не хотела, чтобы он знал, какое влияние может на меня оказать.
— Пред ликами богов и людей торжественно объявляю Эймонда из дома Таргариен и Вайриссу из дома Веларион мужем и женой. — Верховный септон завершал церемонию, вознеся над головой священный семигранный кристалл, пока я продолжала пялиться в пол с упорством, достойным самых стойких мучеников. — Одна плоть, одно сердце, одна душа отныне и навеки, и да будет проклят тот, кто станет между ними.
Свершилось. Бежать больше было некуда. Я стала женой своего врага и дяди. Укрытая его плащом — символом моего перехода в его семью, и с горящими от его поцелуев губами. И я страшилась того, что ждало меня впереди. Муж мой, по своему обыкновению, казалось, не страшился ничего и никогда. Он твердо и решительно сжал мою ладонь в своей, пока мы выходили из септы и спускались по беломраморным ступеням к уже общей для нас карете. Знатные гости расходились тоже, я видела, как уезжали Алисента с Отто, и как Эйгон со скучающим видом помогал Хелейне усесться поудобнее. Всем им предстояло еще присутствовать на свадебном пире в Красном замке, и я не могла выдержать мысли о том, чтобы сидеть там перед всеми, выставленная на всеобщее обозрение, как покоренный трофей. К сожалению, у меня не было выбора в этом вопросе.
Мы с мужем прошли сквозь толпу горожан, выкрикивающих здравницы в нашу честь и осыпающих нас лепестками цветов. Я взобралась по подмосткам в карету, опираясь на руку Эймонда. Уселась на мягком обитом кожей сидении подальше от двери, практически вжавшись в угол. И принц хмыкнул, опускаясь напротив.
— Lēda daor, ñuha perzys rybagon. Nyke daor rhaenan ao. Skorī dāez (Не бойся, моё маленькое пламя. Я не собираюсь тебя есть. Пока).
Я сглотнула, пальцы нервно теребили тесемки на шнуре, опоясывающем мою талию. Я была уже на пределе своих сил, и его шутки, честно сказать, совсем не помогали успокоиться. Я посмотрела в окно, чтобы немного отвлечься. Наш экипаж двинулся через площадь в окружении эскорта из статных рыцарей, их золотые плащи ярко сверкали в солнечных лучах, и я поморщилась от показной помпезности. Люди вокруг, напротив, и вовсе не смущались ничем. Их тоже ждало угощение за счет короны — принц распорядился раздать бочки с вином и еду из королевских кладовых — праздновать царственное бракосочетание должен был весь город, и мне думалось, что это тешило его эго, знать, что простолюдины восхищаются им и восхваляют его. Поэтому горожане продолжали радоваться, смеяться и размахивать руками, пока мы медленно катились по мощеным булыжниками улицам к месту моих дальнейших злоключений.
— Aemond (Эймонд)... — я решилась наконец прервать повисшее между нами молчание и посмотрела на мужа. Он выгнул бровь и воззрился на меня с насмешливой снисходительностью. — īlva kostagon daor māzigon iā dorolvie (А можно нам не идти на пир)?
Мне показалось, что он и правда обдумывает мою просьбу. Принц расслабленно сидел на сиденьи, устроив одну руку на колене, а второй барабанил пальцами по серой дубленой стеганой коже под собой. Его глаз задумчиво скользил по мне, и резкие строгие черты лица его почти смягчились. Но затем он снова привычно посуровел.
— Skoriot (Почему)? — его губы стиснулись в жесткую линию. И, кажется, он уже обвинял меня в пренебрежении им заочно. — Daor jaelagon tepagon ēdruta bē nyke hen lentor (Не хочешь сидеть со мной рядом у всех на виду)?
Я вздохнула и неловко поерзала на лавке. Я не знала, как подступиться к нему и выйти на какое-то нормальное взаимодействие, учитывая предыдущие годы взаимных обид и подозрений. Но я так устала защищаться от него и сражаться с ним, и поэтому неожиданно ответила то, что думала:
— Нет. Я умаялась, перенервничала и слишком утомлена. Я не хочу сидеть пред очами лордов, как кукла. И не хочу делать вид, что я не просто трофей. Я не уверена, что у меня хватит сил на то, чтобы улыбаться твоей матери и терпеть шутки на грани от Эйгона. Пожалуйста, давай просто не пойдем.
Взгляд Эймонда смягчился, и на мгновение мне показалось, что он даже собирается согласиться. Но затем муж отвернулся к окну и произнес холодно:
— Daor. Īlva ēdruta ēdruta dōrī, īlva daor jorrāelagon ziry, rūklot (Нет. Мы будем соблюдать приличия, даже если тебе это не нравится, принцесса).
Я вздохнула и замолчала, смотря на его гордый прямой профиль, освещенный солнечными лучами. Я знала, что спорить с ним не имеет смысла. Эймонд всегда делал только то, чего хотел он сам, а я не была настолько значимой для него, чтобы прислушиваться к моим словам, даже если теперь я и называлась его женой. Поэтому я просто постаралась успокоиться и настроиться на предстоящие несколько часов ада.