глава 14
– Я не буду звонить ему, – отрезала я, наспех сортируя свою одежду: у Виолетты дома не было достаточно места, чтобы забрать все, поэтому я хотела взять только самое необходимое.
– Тогда я позвоню, – сказал отец и принялся тыкать пальцем в экран телефона.
– Между Андреем и мной все кончено. Сколько раз я должна повторить это, чтобы ты понял?
– Все кончено для тебя, но не для него. Ты ушла и даже не потрудилась объяснить ему причину. Бедный парень ночевал здесь, все ждал, что ты объявишься. И уж не знаю, что вы там не поделили, но проблемы надо решать, а не убегать от них!
– Он солгал, если сказал, что понятия не имеет, что произошло. Он прекрасно знает, что произошло! И пусть спасибо скажет, что я не пошла в полицию!
– И что же произошло, ну-ка?
– Я уже рассказала тебе. Жаль, что ты не поверил.
– Изнасилование? – сказал отец с усмешкой. – Ах, ну конечно.
Я проглотила ком в горле, утрамбовала одежду в коробку и попросила Виолетту отнести ее в машину. Но она не услышала меня: смотрела на моего отца так пристально и холодно, словно тот был ее личным врагом.
– Виолетт? – снова позвала ее я.
– Только если ты пойдешь со мной, – наконец сказала она, и я поняла, что она просто боится оставить меня здесь одну.
– А это кто вообще? – отец наконец соизволил заметить ее. – Разве наемным рабочим не следует делать все молча?
– Она моя подруга.
Отец секунду молчал, вытаращившись. Очевидно, крепко сбитая девушка, вся покрытая татуировками, с перебинтованной рукой и разбитым подбородком, никак, по мнению отца, не могла быть моей подругой. Разве что сутенером, в чьи сети я угодила. Или моим дилером, которая подсадила меня на какие-то забористые наркотики, – иначе чем же еще объяснить мое бредовое поведение? Или вообще, о ужас, моей новой любовницей, которая увела меня от идеального, несравненного Андрея.
Мои родители знали о моей, как говорим отец "болезни", ну а если быть точнее ориентации. Моя мать приняла это как факт, а вот отец не принял это вовсе. К сожалению. Но был неимоверно счастлив, когда я связала свою жизнь с Андреем. В тот момент, когда мы начали общаться, он подумал, что наконец! Вот тот парень, который выбьет из меня всю нетрадиционную дурь.
О да, отец так и подумал. Его лицо стало белым, а глаза налились кровью.
– Что ты наделала, Мелисса? Ты променяла Андрея на вот это? И кто же это? – Он повернулся к Виолетте, раздувшись, как индюк. – Твоя новая «подружка»?
– Виолетт, ты бы не могла отнести мои вещи в машину? – запаниковала я, опасаясь, что отец сейчас начнет поливать ее грязью, а я никак не могла этого допустить.
– Нет, – ответила Виолетта, улыбнувшись так, словно я говорила полную несусветицу. – Я не оставлю тебя с ним наедине.
– Лучше себя не оставляй с ней наедине, – вздыбился отец. – Потому что ты загубишь ей всю жизнь. Пустишь под откос. Я вижу таких, как ты. Прощелыги без отца и матери, торговцы наркотиками, уличная шваль, все в наколках, вся битая-перебитая, заканчивающая свои дни в тюрьме рано или поздно.
– Замолчи! Не смей так говорить о том, кого ты совсем не знаешь! – заорала я, вскакивая на ноги.
– Тебе есть что предложить ей? – как ни в чем не бывало продолжил отец. – А ведь она – золотая девочка. Лучшая частная школа Санкт-Петербурга, Тринити колледж, будущая наследница огромной юридической фирмы. Машину-то ее видел? Выгляни в окно и посмотри на вон тот навороченный «Мерс» последней модели. А тряпки ее видел? – Отец подошел, вырвал коробку из моих рук и вывалил все ее содержимое на пол. – Одна эта гора тряпок стоит больше, чем ты сможешь когда-нибудь заработать.
– Я ненавижу тебя! – заорала я. – Боже, как же я ненавижу тебя!
В ту секунду я была готова кинуться на него с кулаками, но Виолетта схватила меня в охапку, как буйного пациента. Она сама молчала все это время, невозмутимая как скала. Только в глазах отражались раздражение и насмешка.
– Вы закончили, мистер Дементьев? – сказала Виолетта, когда отец выдохся и на секунду умолк. – Спасибо за ваше экспертное мнение о Мелиссе и обо мне. Жаль только, что нам совсем нечего делать с этим вашим мнением. Разве что подтереться им.
– Что ты себе позволяешь, соплячка!?
– К сожалению, гораздо меньше, чем вы. Воспитание не то.
Виолетта так тонко намекнула моему отцу, что из них двоих скорее мой отец ведет себя как уличная шваль, что я невольно усмехнулась.
– Убирайся из моего дома, пока я не вызвал полицию, тварь! – побагровел отец. – Тебе вообще стоит помалкивать. Нет ничего, чем тебе в данной ситуации стоит гордиться. Конечно, может у тебя в штанах то самое богатство, ради которого моя дочь бросает лучшего юриста страны, но, поверь, это богатство ее не долго радовать будет. Надоест рано или поздно, и вот тогда она выкинет тебя из жизни, как выкинула Андрея. Ты расплатишься за все, что натворил, той же монетой!
– Дима, прекрати! – выпалила моя мать так громко, что дрогнули стены.
Все это время она молча стояла у окна, переводя глаза с меня, на отца, на Виолетту и обратно. Но теперь выскочила в центр комнаты и встала между мной и отцом, с лицом, перекошенным от ярости. Обычно она никогда не спорила с отцом, а тут бросилась на мою защиту как львица.
– Не смей поносить так собственную дочь! – воскликнула она. – И ты знать не знаешь, что произошло той ночью между ней и Андреем!
– Как будто ты знаешь? – ответил отец, раздосадованный ее отповедью.
– Конечно знаю. Ведь она сама рассказала. И если бы ты не был бессовестным эгоистом, то поверил бы тоже! Потому что глаза у нее в ту ночь были – как будто сам черт таскал ее в пекло!
Мама развернулась ко мне и сказала:
– Не слушай отца. Не ему жить с теми, кого он тебе сватает. Не ему ложиться с ними в постель. Не ему терпеть чужие выходки. Тебе жить, тебе ложиться и тебе терпеть. А значит ты будешь выбирать. А теперь ступай. Возьми то, что можешь взять, а остальное я отправлю тебе службой доставки. Вот ключи от твоей машины.
Отец сплюнул на пол и ушел из гостиной. Я бросилась к маме на шею, обнимая ее так сильно, что наверно даже сделала больно.
– Ну-ну, все будет хорошо, – прошептала она. – В остальном ты в порядке? Тебе хорошо у неё?
Я закивала, хватая воздух ртом и не в состоянии ответить словами.
– Хорошо. Это хорошо. Это самое главное и... – моя мать перевела взгляд на Виолетту и закончила, обращаясь к ней: – Я не знаю, что у вас за отношения, но Мелисса – самое дорогое, что у меня есть. Я на руках ее носила. Я утирала ей слезы. Я учила ее говорить. Если с ней что-то случится. Если с ее головы хоть волос упадет...
– Если с ней что-то и случится, то отныне только хорошее, мэм, – ответила Виолетта. – Вы можете быть спокойны.
* * *
Покидая родительский дом, я едва не плакала. Виолетте даже пришлось пересесть за руль, пока я не приду в себя. Она молчала, мрачно глядя перед собой, рассеянно гладила мое плечо и словно всю дорогу обдумывала чей-то план убийства. Я еще никогда не видела ее таким погруженной в себя.
– Что произошло той ночью, когда ты ушла от своего парня? – наконец спросила она, поворачивая ко мне мрачное лицо. – Он не просто ударил тебя, так?
Я втянула в себя воздух, лицо вдруг стало горячим, как будто было обожжено.
– Все это время я думала, что он бил тебя, но... Боже, мне даже в голову не пришло, что все могло быть настолько хуже. Лисса, поговори со мной. Ты можешь рассказать мне все. Твой отец обмолвился, что...
– Я не могу, Виолетта! Просто не могу об этом говорить!
– Если Андрей насиловал тебя, то ты должна обратиться в полицию. Это серьезно, это...
– Вот поэтому я и не говорила тебе, – оборвала ее я. – Потому что не хотела, чтобы меня подталкивали к тому, что бессмысленно. В моей ситуации все бессмысленно, Виолетт. Андрей на короткой ноге с такими людьми, что не сядет, даже если прикончит кого-то! И он опытный адвокат, который уже много лет защищает всякий сброд, включая насильников. Уж не знаю, почему он это делает – то ли потому, что эти клиенты платят больше всех, то ли потому, что он чувствует с этими ублюдками астральную связь. Но он выйдет сухим из воды, а я... Виолетта, я не готова морально к тому, чтобы кучка присяжных с умным лицом решала, не слишком ли кружевным было мое белье и не напрашивалась ли я на это сама. Даже мой собственный отец не поверил мне, Ви! Спросил, что на мне было надето и не повышала ли я на него голос. Сказал, что изнасиловать может незнакомец на улице, а человек, с которым я в отношениях, с которым живу сама по доброй воле, – нет!
Я зажала рукой рот и согнулась пополам, ткнувшись лбом в колени. Виолетта остановила машину на обочине и помогла мне выйти. Обняла и... вдруг, словно больше не знала, как еще меня успокоить, принялась целовать мое лицо: лоб, глаза, щеки. Ее губы нашли мои и она прижалась к ним так горячо, как будто этот поцелуй мог все исправить и всему вернуть порядок. А я, будучи слишком расстроенной, чтобы думать о последствиях, принялась целовать ее.
– Поплачь, – шептала она. – Боль уйдет, вот увидишь.
Вкус ее губ, аромат духов, ласковые поцелуи вернули меня к жизни. А все, что произошло в доме отца, внезапно отступило под натиском моей новой проблемы: боже правый, как же я смогу жить с ней под одной крышей и не наделать ошибок?
Мимо ехали машины. Некоторые сигналили, завидев целующуюся на обочине парочку. Кто-то даже высунулся из окна и присвистнул. А мы все стояли, как заколдованные, и целовались. Солнце роняло лучи на капот машины, ветер ерошил волосы, мое лицо было залито слезами, но внутри я чувствовала так много счастья, сколько люди обычно чувствуют, лишь сойдя с ума.
* * *
– Если бы мой отец мог представить, как много ты для меня сделала, он бы взяла свои слова обратно, – сказала я Виолетте, когда мы вернулись домой.
Мне было ужасно стыдно. Будь я на месте Виолетты, ошметки моей гордости пришлось бы собирать по всему Санкт-Петербургу.
– Да забудь, – сказала она. – Старик просто хочет, чтобы ты делала правильные выборы в жизни, и если бы не его мизогиния и эмоциональная глухота, то я бы вполне оценила его речь. И еще, если бы не он, то я бы так и не узнала, что с тобой на самом деле произошло.
Виолетта помогла мне снять пальто и повесила его на крючок, смахивая пылинки.
– Ведь так? Ты бы не сказала мне?
– Об этом сложно говорить, – ответила я. – И вдвойне сложнее, когда чувствуешь себя виноватой в том, что с тобой случилось. Я до сих пор не уверена, что моей вины не было. Может мне и правда стоило делать некоторые вещи иначе – и тогда Андрей тоже вел бы себя иначе.
– Типичные мысли жертвы газлайтинга, – прокомментировала Виолетта.
– Думаешь? – спросила я.
– Знаю, – ответила она и повела на кухню. Там предложила мне стул и принялась готовить кофе, закатав рукава.
– Чувство вины – это смертельное оружие, – продолжила она, как только кофемолка перестала шуметь. – Оно заставляет людей думать, что они достойны самого ужасного обращения. Я хорошо помню отношения моей матери с отцом. Он при любом удобном случае пытался посеять в ней это чувство, удобрить и добиться того, чтобы оно цвело пышным цветом. Она без конца извинялась, сомневалась в себе, пресмыкалась, считала себя неисправимой идиоткой, а его – тем, кто пытается сделать ее лучше. Чувство вины стало ее второй натурой. К тому времени она уже боялась лишнее слово сказать. Полностью лишилась своих собственных суждений, своего мнения. Что бы он ни сказал ей – она соглашалась. Что бы они ни сделал с ней – думала, что заслуживает это...
Виолетта сунула мне в руки чашку кофе с густой молочной пенкой и села рядом.
– Выброси в окно свое чувство вины, Мелисс. Какие бы ужасные ошибки ты ни сделала: пригоревший омлет, пролитый кофе, запоздалое возвращение домой, упрямство, твое собственное мнение... – принялась перечислять Виолетта, – ты не заслуживала того, что он с тобой сделал. И точка. Максимум, на который он имел право, – шлепнуть тебя по заднице, да и то аккуратно и спросив разрешения.
Я отпила кофе и посмотрела на Виолетту. Та закончила размешивать сахар в чашке, облизала ложку, и на мгновение мне захотелось стать этой самой ложкой. Чтобы она держала меня в руках и...
– Что? – улыбнулась она, ловя мой взгляд.
– Ничего, – смутилась я, краснея. – Просто ты кажешься мне чем-то таким, чего я никак не заслуживала и получила по ошибке.
– То же чувство, – ответила она. – Один в один. Что сейчас ко мне нагрянет полиция, арестует и скажет, что я похитила то, что никак не может быть моим.
«Очень даже может, – мысленно ответила я. – Оно очень даже может быть твоим».
Я сказала Анастасии, что приболела, и она разрешила мне поработать из дома. «Но все статьи чтобы были в срок», – прибавила она и пожелала мне скорейшего выздоровления. До конца недели мне нужно было закончить две статьи, и я взялась за работу. Первая была почти готова, осталось только пройтись по ней свежим взглядом и отправить Вике и Диане для вычитки. И еще я дала ее Виолетте. Ее рассуждения об абьюзе, нездоровом чувстве вины и о психологическом насилии – все это произвело на меня впечатление, и я подумала, что вдруг ей тоже будет интересно прочесть мою статью.
Она не отказалась. Взяла мой ноутбук, села на балконе, выпросила у меня сигарету и принялась читать. Что-то жутко сексуальное было в том, как она сидела, закинув ногу на ногу, держала сигарету и вчитывалась в мою статью. Пожалуй, это было некой формой взаимопроникновения: ее мысль погружалась в мой текст, а мой текст проникал в нее. В ту минуту даже телесное единение не выглядело для меня столь горячо.
Я пошла на кухню, сделала две чашки кофе и вернулась на балкон. Вечер выдался теплый и тихий. Низкие облака были пронизаны заходящим солнцем. В воздухе чувствовался легкий привкус дыма и дождевой влаги.
Я написала статью о контрацепции. Задалась вопросом, почему именно женщины обязаны принимать таблетки, использовать противозачаточные пластыри, ставить спирали, расхлебывать последствия, решать проблемы со здоровьем. В то время как мужчины, всего лишь надев презерватив, могли бы избавить своих возлюбленных от стольких мытарств. Они могли бы просто пожертвовать небольшой частью своих ощущений, но не делают этого. А женщины, не задавая вопросов, предпочитают пить препараты, которые полностью перестраивают их гормональную систему и имеют такой огромный список потенциальных побочных эффектов, что те даже не умещаются на одну страницу медицинского вкладыша. Мне казалось странным, что вещи сложились именно так и никто не задает вопросов. Никто не кричит, что это несправедливо, хотя это действительно несправедливо.
– Ты снова показала мне то, над чем я никогда раньше не задумывалась, – сказала Виолетта, передав мне ноут и задумчиво стряхивая пепел с сигареты. – И, пожалуй, я согласна, что контрацепция полностью легла на плечи девушек... Ну а парни...А они просто получают удовольствие и делают вид, что так и должно быть.
– Правда? – спросила я. – Ты правда согласна? Мне было интересно узнать твою точку зрения.
– Если отбросить эмоции и брать в расчет только факты, то трудно наверное им не согласиться. Такое отношение и правда не имеет ничего общего с заботой. «Дорогая, не могла бы ты полностью перестроить свою гормональную систему таблетками, чтобы мне было приятнее кончать?» «Милая, тебе не сложно постоянно носить в матке инородный предмет, лишь бы я не надевал презерватив на пять минут?» «Детка, не могла бы ты вживить себе под кожу капсулу с гормонами, лишь бы мой оргазм был сильнее?» – Виолетт рассмеялась, потерла лоб ладонью. – Просто дичь какая-то.
– Вот именно.
– Рискну предположить, что в твоих отношениях бремя контрацепции тоже легло на тебя? – спросила она.
Я кивнула, отвела глаза и принялась искать сигареты по карманам. Почему-то мне было стыдно. Стыдно, что я пишу такие злободневные, пылающие праведным гневом статьи, но сама при этом ношу спираль в матке.
Виолетта помолчала, коснулась моей ладони и сказала:
– Ничего, это тоже был опыт. Ты прошла через него, осознала что-то новое и теперь поделишься этим с миром.
– До сих пор прохожу через это, – призналась я.
– Тогда ты можешь прекратить принимать их, не так ли? – сказала Виолетта, поняв, о чем я. – Теперь ты сама можешь распоряжаться своим телом и никому не угождать.
– Я не пью таблетки. У меня спираль.
– А, окей, – просто ответила она, словно мы говорили о каких-то совершенно банальных вещах. И то, что говорить с ней об этом было так просто, внезапно поразило меня до глубины души.
— концепция долгого неторопливого секса, в котором нет принуждения, а значит, необходимости сделать все быстро — объяснила мне Виолетта.
Эта новость была для меня чем-то новым. Я не представляла, чем же именно можно заниматься долго. И что еще могут делать руки мужчины, если им нет нужды удерживать и причинять боль...