Клуб.Опасные игры.

Рафаэль

Насколько я люблю нижнюю развратную часть «Лаш», живущую страстью и похотью - настолько же я люблю и просто ночной клуб этажом выше. Всё это место — отражение меня. Создавать клуб было сродни тому, как если бы я разобрал себя до основания и выстроил заново. «Лаш» - это красота и роскошь, грязь и порок, существующие рядом. И в этом — его магия. Клуб не просто допускает такое соседство — он делает его осмысленным. Он даёт им право на существование. Он даёт мне право быть таким. Благодаря «Лаш» я не одинок в своей тьме.
А что ещё я должен был сделать с деньгами отца? Он и моя мать умерли за них.
Не знаю, понимал ли он, что влез со своим кокаиновым бизнесом на территорию одного из крупных итальянских кланов, но уж точно выбрал не тех, с кем можно ссориться.
Не помню, чтобы когда-либо видел его плачущим - до того момента, когда изуродованное тело моей матери рухнуло на пол с глухим стуком. А я…Я не плакал в тот момент. Я просто в оцепенении смотрел на происходящее с того места, где меня привязали. Не понимал тогда, что именно говорят моему отцу – про то, как собираются продать меня какому-то Коллекционеру, про то, каким ценным лакомым товаром станет двенадцатилетний мальчик с таким хорошеньким личиком.
Странно – я отчётливо помню лица многих мужчин из моего прошлого, но не могу вспомнить его. Будто оно стерлось. Зато в памяти остался его нежный, вкрадчивый голос. Как он говорит мне, что не собирается «отдавать» меня сразу. Что я – особенный. Что сначала он хочет меня обучить быть идеальным.
К тому времени, как он всё-таки «отдал» меня на Остров, я и правда был хорошо «обучен». Тогда я ещё не выносил боли. Ещё не любил ее. Это пришло позже. Поэтому на Острове я был идеален - туда приезжали мужчины со всего мира, все они были звеньями в международной криминальной цепочке Общества. Они приезжали туда… поиграть. А я был желанной идеальной игрушкой.
Ноа не одобрил, что я вложил деньги отца в «Лаш». Он хотел, чтобы я поступил в Джульярд . Думал, что музыка поможет меня восстановить и спасти.

Джульярд (Juilliard School) — один из самых престижных в мире университетов искусств, расположенный в Нью-Йорке. Специализируется на музыке, театре и танце. Поступление в Джульярд считается крайне конкурентным и престижным, особенно для классических музыкантов. – прим. переводчика

Но Ноа и так спас из обломков меня всё, что вообще можно было спасти. Всё остальное — осколки, сломанные части — нуждалось лишь в том, чтобы где-то существовать. Так появился «Лаш».
Я бы не смог прожить жизнь, играя на рояле в холодных, отчуждённых концертных залах. Мне куда ближе сцена ночного клуба.
И сегодня вечером я играю тут, в моём клубе, в моём доме.
Не могу сказать, что я спокоен. Я никогда не бываю по-настоящему спокоен, по крайней мере, внутри. Но сегодня я достаточно уравновешен, чтобы моя музыка соответствовала изысканной атмосфере «Лаш» в субботний вечер.
И, признаться, мне это даже нравится. Особенно теперь, когда здесь Доминик. Я играю и для него тоже.
Я придумал для клуба сложную, многоуровневую планировку. Сцена, где я играю на блестящем рояле, примыкает к входу на мезонин. С обеих сторон вниз ведут лестницы — новые гости спускаются по ним и попадают в зал, огибая сцену. Всё пространство клуба разбито на ярусы: короткие пролёты ступеней ведут к диванам и столикам, отделённым друг от друга невысокими изогнутыми перегородками. Из плавных линий перегородок формируются уютные затемненные приватные ниши. И во главе всего этого пространства для отдыха, прямо напротив сцены находится на небольшом возвышении безупречно укомплектованный и просто сногсшибательный бар.
Доминик сидит там, на одном из барных стульев, но повернувшись к бару спиной. Я знаю, что он смотрит на меня через весь зал, но не поднимаю взгляд. Гораздо приятнее просто чувствовать его внимание.
Интересно, что именно его привлекает. Музыка, импровизация блюза? Моё тело - в черных кожаных брюках и серебристом корсете поверх черной рубашки? Моё лицо? Мои движения? Заметно ли ему, что у меня в заднице массажёр простаты?
Длинное основание игрушки проходит по промежности и утыкается в нижнюю часть мошонки. Я, разумеется, возбуждён. Он это видит?
Не могу удержаться - и смотрю на него. Пальцы почти путаются в клавишах, когда наши взгляды встречаются. Даже с другого конца зала, даже с одного лишь беглого взгляда - его властная энергия обрушивается на меня, как приливная волна. Господи, какой он красивый.
Я обожаю, как он одевается. Утонченно. Дорого. Мрачно. Мне нравится, как одежда сидит на его сильном, мощном теле. Как она подчеркивает темный цвет его волос и глаз, притягивая всё внимание к его великолепному лицу и беспощадным, жестоким рукам.
И тут он отводит глаза. Удивленный и совершенно не довольный этим, я следую за его взглядом.
Блядь.
В служебную дверь для персонала в зал только что вошел Данте.
Он тут же замирает, как вкопанный. Его взгляд устремлен на Доминика у барной стойки. На секунду он отводит глаза, чтобы оглядеть Тристана, его секс-игрушку или бойфренда, или кто-он-там-ему, работающего за стойкой бара. Тристан, занятый приготовлением коктейля для Доминика, еще не чувствует надвигающейся бури. Но вот он разворачивается к стойке с напитком в руках, и чуть ли не подпрыгивает от неожиданности, замечая Данте.
Данте направляется к Доминику, я же ускоряю темп пьесы, резко обрываю игру и нажимаю кнопку звуковой системы. Томная, медленная мелодия льётся из колонок в зал, пока я иду прямо к эпицентру надвигающегося хаоса. Я не против хорошей драки, но не в моём клубе.
Разумеется, Данте на это плевать. Ему всегда плевать на чужое. Он просто не способен уважать то, что ему не принадлежит. Всегда был таким эгоистичным мудаком. Берёт, что хочет. Делает, что хочет.
Под его внешней маской спокойствия прячется психопат и извращенец, как и все мы.
И всё равно для Ноа он остаётся примерным золотым мальчиком.
Я подхожу как раз в тот момент, когда Доминик встаёт навстречу Данте и готовится к столкновению. Я мягко вклиниваюсь между ними, поворачиваясь лицом к Данте.
Он так же чертовски красив, как и Доминик, и почти такой же садист. Я встаю лицом к нему, потому что, как ни крути, у него больше самоконтроля. Он действует не импульсивно, а холодно и расчетливо выбирает, как и куда направить свой гнев.
- Какого хрена он тут делает? — бросает Данте.
Я отвечаю на его ледяную ярость уверенным категорическим отказом.
- В моём клубе этого не будет.

У Данте играют желваки на скулах. Он ненавидит, что не может меня контролировать.
Вот почему, много лет назад произошла такая эпическая катастрофа, когда мы чуть не переспали. Я не смог подчиниться так, как ему было нужно. А он не смог доминировать надо мной так, как мне было нужно.
С Домиником всё иначе. Мы дерёмся, как надо. Он причиняет боль – именно ту, что мне нужна. Он трахает меня - именно так, как мне нужно.
Я потратил годы, пытаясь разобраться в своих чувствах к Данте. Хотел, чтобы у нас получилось, и не мог понять, почему же никак не получается. Но теперь, стоя между ними двумя, это настолько очевидно, что хочется биться головой о стену от собственной слепоты.
Взгляд Данте становится еще холоднее.
- Ты же знаешь, что он сделал с Тристаном.
За моей спиной Доминик отвечает спокойно, но с вызовом:
- Если хочешь разбираться, Адессо, можем выйти на улицу.
- Нет, - нифига ж себе, а это уже голос Тристана. Он стоит по другую сторону барной стойки, но достаточно близко, чтобы по его смазливому личику можно было прочесть, насколько он взбешён. - Никаких драк. Пойдем в комнату отдыха.
Ах вот как, теперь он, значит, тут главный? Я бросаю на него взгляд. За ухоженной внешностью и отточенными манерами скрывается упрямый, жёсткий засранец – именно поэтому из него вышел отличный бармен и в целом хороший работник. Но с тех пор, как он начал трахаться с Данте, он раздражает меня,
Но Тристану, однако, совершенно похер на моё раздражение. И ведь самое паршивое, что он прав. Доминик и Данте слишком равны по силе и по жестокости. Если дело дойдет до драки, они реально могут убить друг друга.
Я выдерживаю яростный взгляд Данте.
- Ты слышал, что сказал твой парень? Или кто он там тебе, бля.
Кое-как, с ворчанием и злыми взглядами, нам всё-таки удаётся добраться до комнаты отдыха. Диван, пара кресел, примыкающая ванная комната и куча мужских эротических фотографий на стенах. Большинство из них сделаны мною. Когда-нибудь я обязательно устрою съемку Доминика.
- У тебя, блядь, куча наглости, раз ты сюда припёрся, — рычит Данте прямо Доминику в лицо.
Прежде чем тот успевает ответить, Данте резко поворачивается ко мне.
- А ты какого хуя вообще его впустил?
- А мы трахаемся, — отвечаю я.
Все замирают. В комнате повисает абсолютная тишина.
Я пожимаю плечами. Лучше уж сразу выложить все карты на стол. И добавляю:
- И это лучший секс в моей жизни.
По скулам Доминика расползается румянец — такой насыщенный, что он виден даже сквозь смуглую кожу. Только я не уверен, покраснел ли он от того, что я только что раскрыл нашу тайну… или от того, что я его только что похвалил.
Данте фыркает.
- Ну, блядь, это о многом говорит.
В ответ Доминик гневно тычет пальцем в сторону Данте:
- Следи за своим ебаным языком, Адессо.
Данте удивленно приподнимает бровь, впрочем, я тоже. Доминик защищает меня?
И тут опять вмешивается Тристан. За его симпатичной мордашкой скрывается слишком много кипящего гнева, чтобы быть простым миротворцем, но в нашей компании — он, пожалуй, единственная надежда на то, что никто не окажется в луже крови.
Он говорит:
- Всё на самом деле в порядке.
- В порядке?? — эхом повторяет Данте. – Тут ничего не в порядке, Тристан! И какого хрена ты сам так виновато дёрнулся, когда увидел меня?
Лицо Тристана на миг искажается от злости:
- Я вздрогнул от неожиданности, потому что испугался, а вовсе не потому, что виноват в чём-то! Потому что я знал, как ты отреагируешь!
- Ты наливал выпивку мужику, который, между прочим, тебя, блядь, похитил!
- Ну, видимо, у меня высокая терпимость к жестоким психопатам, склонным к насилию! - он бросает многозначительный взгляд сначала на Данте, потом на Доминика, и, наконец, на меня.
Я не могу сдержаться и просто хохочу.
А всё смотрят на меня, разинув рты. Не понимаю, почему. Это же было реально смешно.
Доминик говорит, пытаясь вернуть разговору серьезность:
- Кто бы говорил про наглость! Уж кто-кто, Адессо, а ты точно не имеешь права набрасываться на меня с упреками — после того как убил моего отца.

- Ой, только давай не будем притворяться, что я тебе не оказал услугу – и в личном, и в финансовом плане. И давай не делать вид, будто Рафаэль был ни при чём. И вообще, мы были не единственными, кто пришёл его убрать.
Это правда. Когда похитили Тристана, мы с Данте и Ноа просто последовали за гангстером, у которого были свои счеты с отцом Доминика.
Именно этого гангстера мы с Данте потом схватили и пытали, чтобы вытащить из него хоть что-то о Коллекционере. Всё, что нам удалось узнать — он в Нью-Йорке и до сих пор в деле. Достаточно информации, чтобы запудрить мне мозги, и недостаточно, чтобы что-то конкретное с ней сделать. Мои поиски ни к чему не привели.
Этот спор ни о чём начинает меня порядком утомлять. Мысленно я уже наполовину отключился от него, но из размышлений меня выдергивает вибрация телефона, отдающаяся в животе. Я вспоминаю, что засунул его в спешке между корсетом и рубашкой.
Достаю телефон, проверяю оповещение. Вот же блядь.
- Мне нужно идти, — говорю я. — Не убивайте друг друга и не разнесите мой клуб.
- Что значит - тебе нужно идти?» — огрызается Данте.
- Это значит, что мне нужно идти, — повторяю с нажимом. - вы, два придурка, может, и не на смене, а я, к вашему сведению - на работе. Разбирайтесь сами — у меня нет на это времени.
Все недоуменно провожают меня взглядами, когда я внезапно ухожу, но мне плевать, я сказал именно то, что думаю. У меня нет времени на их разборки в стиле «чей хер длиннее».
Есть один тип, которого я недавно приметил в секс-клубе. И сегодня он снова здесь. В прошлый раз он не стал бронировать приватную игровую комнату. Я засёк его в общем зале. Было в нем что-то… тревожное. То, как он пялился на самых юных, наивных твинков. Что-то в его оценивающем взгляде обеспокоило меня до такой степени, что по коже поползли мурашки.
Когда я пробил его по базе, он засветился как подозреваемый в связях с мафией. Тогда я выбросил его из головы - в Нью-Йорке полно таких говнюков. Слишком мало информации, да и у меня тогда были другие приоритеты.
Но сейчас он в одной из моих игровых комнат, и мне нужно знать, чем он там занимается.
От вспыхнувшего во мне азарта и предчувствия я даже не замечаю, как прохожу путь из комнаты отдыха через зал ночного клуба к витой лестнице, которая ведёт вниз в секс-клуб. Никс отрывается от своих дел в баре, когда я вхожу, видит моё серьезное лицо и не лезет ко мне с разговорами. Я иду прямиком в офис.
Включаю камеру в игровой комнате, но сеанс уже закончился. Парень-твинк, которому должно быть не меньше двадцати одного, но выглядит он лет на шестнадцать от силы - свернулся на кровати калачиком, натянув простыню до самого подбородка. Мой подозреваемый - Антон Сильва - наклоняется и целует его на прощание.
Надо действовать быстро. Я загружаю запись всего сеанса на телефон, одновременно стягивая с себя корсет. Хватаю куртку, ножи и пистолет. Бросаю взгляд на экран — Сильва уже у двери. Беру телефон и запихиваю его во внутренний карман куртки. Торопливо прохожу через клуб и спускаюсь на лифте в гараж. Одеваю шлем, сажусь на свой Дукати и выезжаю.
Плотный трафик в субботний вечер позволяет легко скрыть, что я еду за ним, но в то же время затрудняет возможность оставаться рядом. Я лавирую между машинами, где могу, и всё-таки умудряюсь не потерять его из виду.
Он приводит меня в сомнительный район, паркуется и заходит в стрип-клуб, который буквально орёт «тут тусуется мафия». Я нахожу переулок, откуда хорошо видно его машину. Выключаю фары и задним ходом заезжаю туда на своем байке.
Поднимаю визор шлема, достаю телефон с намерением посмотреть запись сцены из приватной комнаты. Вижу два пропущенных сообщения.
Контролирующий Мудак: ты где, блядь?
И через четыре минуты: ответь мне.
Я не могу отвлекаться сейчас, поэтому не отвечаю. Запускаю видео.

В «Лаш» восемь приватных игровых комнат. Две - для серьезных БДСМ сессий. Четыре – для тех, кто просто не прочь поразвлекаться с игрушками. Одна – простая комната для свиданий в стиле гостиничного номера. И последняя – вот эта. Самая уютная комната, оформленная как спальня в обычном доме. Самая ванильная и самая скучная из всех, которые предлагает «Лаш».
Но именно такая «скучная» атмосфера становится до ужаса пугающей, когда всё идёт так, как в видео на экране.
Сцена длится четырнадцать минут, но у меня уходит почти час, чтобы её досмотреть.
Мне срывает крышу не от насилия. А от приторной липкой нежности.
От этих тёплых, заботливых улыбок. От поглаживаний, ласки, мягких уговоров и сладких слов. От того, как твинк смотрит снизу вверх таким наивным, влюблённым взглядом, пока стоит на коленях, заглатывая хуй Сильвы. А тот смотрит на него сверху вниз через своё пузо и перебирает его светлые волосы, как будто успокаивает котёнка.
Я слезаю с байка и начинаю метаться взад-вперёд по переулку. Шлем приходится снять, я задыхаюсь.
Когда они начинают трахаться, мне становится ещё хуже. Меня трясёт, подступает тошнота. Но член остаётся твёрдым, как камень.
Массажер простаты не отвлекает, не помогает, но я не хочу его вынимать.
Телефон продолжает жужжать от приходящих одно за одним уведомлений, но я не в силах читать. Просто сажусь на асфальт, прислоняясь спиной к кирпичной стене и пытаюсь вспомнить, зачем я вообще здесь.
К счастью, никто не находит меня в этом переулке. Потому что, если бы кто-то сунулся ко мне сейчас — я бы убил без раздумий.
Когда Сильва выходит из стрип-клуба, я вскакиваю. Нахожу шлем, натягиваю его, прячу телефон. Снова сажусь на байк, и когда тачка Сильвы отдаляется на безопасное расстояние, я завожу двигатель. Гул двигателя пробирает всё тело, заставляя массажёр внутри дрожать, заставляя мышцы судорожно сжиматься, пока я выкатываюсь на улицу.
Как-то я всё же ухитряюсь довести эту поездку до конца. Сильва ведёт меня через полгорода — в богатый район, на улицу, застроенную элитными таунхаусами. Тачка останавливается. Сильва выходит вместе с охранником. Они подходят к дому, который, наверняка принадлежит Сильве, судя по тому, как охранник открывает ему дверь

Я держусь на приличном расстоянии, чтобы не засветиться. Наблюдаю, как в доме загораются и гаснут разные огни. Жду. Когда я убеждаюсь, что можно безопасно проехать - объезжаю квартал, осматриваю дом с разных сторон, насколько это возможно, делаю снимки. Запоминаю адрес.
Когда в окнах гаснет последний свет, я разворачиваюсь и еду обратно в «Лаш».