Subman2

А я все еще была жива. Так странно мне казалось, что с такими ранами внутри не живут. Но я ошиблась. Оказывается, с ранами можно еще долго агонизировать и страдать бесконечно. После того, как я увидела его с детьми, я отказалась есть.

Я захотела сдохнуть. Здесь, в его долбаной вонючей клетке. Пусть наслаждается моей смертью. Он ведь для этого привез меня сюда. Мне приносили еду и уносили полные подносы, они не могли заставить, не могли даже слова сказать, а Чон исчез. Не приходил и не появлялся в поле моего зрения за окном.

Я отчаянно надеялась, что его не будет достаточно долго, чтоб я успела завершить начатое. С моей анемией и подорванным здоровьем долго не продержусь. И я надеялась, что это конец… я видела его перед глазами в голодных галлюцинациях, измученная мыслями далеко не о еде, а о том, что он посмел иметь то, что отнял у меня.
Посмел иметь детей и семью.

Кто-то называет его отцом, а мой ребенок сгнил в земле, и я даже не знаю, где похоронены ее косточки.
Все эти годы я мечтала, что придет конец этой агонии под названием моя жизнь.

Я вытравливала в себе все живое, я превращалась в мертвеца сознательно и надеялась не проснуться от передоза. Ведь когда-нибудь все же это должно было произойти — моя смерть. Такая желанная и благословенная для меня.

Мои мучения длились годами. Я казалась себе пустой, выпотрошенной дочиста, изможденной и жалкой. Я жила, как живут приговоренные к смерти без срока приведения приговора в исполнение. В постоянном ожидании. За одним исключением — я ее не боялась.

— То есть ты действительно считала, что твоя смерть будет настолько легкой?

Я даже не вздрогнула от звука его голоса. Потому что ждала, что услышу его и, конечно же, намного раньше, чем все закончится.

Разочарование полоснуло по нервам, и с губ сорвался легкий стон. Я приоткрыла глаза и встретилась взглядом с его бесовскими черными радужками. Ноздри раздуваются, и хищник явно наслаждается запахом страдания жертвы.

— Я попыталась. Оно того стоило.

Чонгук улыбнулся, странная улыбка. В ней нет триумфа, но в ней отражается какое-то злорадное восхищение. Он склонился ко мне, опираясь рукой на жесткую подушку.

Долгие дни голода и моральное истощение все же играли со мной злую шутку, и вместо ненависти мне до боли хотелось искать защиты в его объятиях, как раньше. Его голос и близость сбивали меня с толку, обманывали все мои инстинкты, нарушали все мои принципы.

От его запаха кружилась голова, я так слаба физически, что не могу бороться с моими эмоциями. Дикая, безумная страсть к этому жуткому существу никуда не делась. Она, как самое настоящее проклятие, жила внутри меня под кожей и змеилась от одного взгляда на него.

И кокаину не сравнится с этим чистейшим кайфом вдыхать и жадно впитывать каждое его слово. Это его я заменяла белым порошком, нашла суррогат, который спасал от бешеной ломки по его рукам, по его тел, у по всему, что являлось им, а следовательно, являлось и мной самой.

Ненависть трансформирующаяся в больную любовь, которая так тесно сплеталась с этой самой ненавистью, что я уже не различала, где одна, а где другая. Только сердце на куски разрывается, когда он так близко.

— Слишком рано. Ведь мы еще даже не начали играть, и ты не видела, сколько всего я приготовил для тебя, моя любимая сука.

Нервно сглотнула от того, насколько близко склонился ко мне и как обожгло его дыхание мое лицо.

— Я даже не сомневалась, что все будет идеально. Ведь ты перфекционист, Чонгук. Даже моя смерть должна быть такой, как ты спланировал.

— О дааа, именно такой, как я спланировал. Я уверен, что ты оценишь мои старания.

Он рывком усадил меня на кровати и кивнул кому-то за своей спиной. В ту же секунду ко мне приблизилась женщина с иглой и катетером. Чон стиснул мое запястье, впиваясь взглядом мне в глаза.

— У тебя есть выбор, ты подчинишься и дашь ей это сделать, а потом начнешь нормально питаться, либо тебя свяжут по рукам и ногам и будут делать это насильно. А если я решу, что этого мало, то тебе засунут трубку в рот и будут заливать в тебя еду насильно. Тебе не понравится. Это будет зверски больно и унизительно.

— Ублюдок. Как же я тебя ненавижу.

— Правильный выбор, Лалиса. Я знал, что ты умная девочка.
Повернул голову к женщине в белом халате.

— Когда закончите, пусть ей принесут поесть что-то легкое. Будешь умничкой, я придумаю для тебя приз.

Усмехнулся. И мне захотелось зажмуриться или даже вцепиться ему в лицо. Я все еще помнила эту проклятую, кривую и злую усмешку. Холодную и циничную, но она раньше никогда не предназначалась мне.

Он ушел, а я, сцепив зубы, позволила вкачать в себя какое-то лекарство, от которого стало намного легче физически и отвратительно внутри. Мне словно душу разодрали, и болела каждая молекула.

Несколько дней меня откармливали, постепенно увеличивая калорийность моего меню.

Мне казалось, что я словно приготовлена на убой, но у Чонгука были планы поинтересней.

Если бы я могла предположить, какую дьявольскую пытку он для меня приготовил, я бы перерезала себе вены ложкой, я бы воткнула ее себе в горло, чтобы пробить трахеи и захлебнуться собственной кровью… но мне было далеко до Чона.

Я представить себе не могла, на что способен этот гений-психопат и что уготовил для меня его изощренный и больной разум.

Он пришел за мной лично перед тем, как мне принесли новую и чистую одежду. Вначале. Когда я ее увидела, я не поверила своим глазам, — этого быть не могло.

Передо мной лежало ситцевое платье в бледно-голубой цветок.
То самое, которое я так часто носила в те времена и которое нравилось объекту под номером 113. Только то платье сгорело вместе с пожаром и не могло находиться здесь… разве что, если его не сшили лично для меня, с точностью воспроизведя и рисунок, и покрой, и самые мелкие детали. Белые носки, босоножки и белая лента.

— Хозяин приказал заплести вам косу.

Моя конвоирша не решалась приблизиться без моего согласия. Нет, я не ненавидела ее. Я знала, что у нее особо не было выбора. Ей приказали, и она выполняет эти приказы.
Повернулась к ней спиной, позволяя уложить свои волосы и вплести в них ленту.

Перед глазами мелькают картинки, как я сама плету косу и думаю о том, как он потянет меня за нее, пригвоздив грудью к решетке и вбиваясь в меня сзади, как захлестнет эту ленту на моей шее, кусая мочку моего уха и хрипя с каждым толчком все сильнее.

А я держусь руками за верх решетки, запрокинув их за голову, прижавшись ягодицами к прутьям, выгнувшись в пояснице, и они впиваются в нежную кожу, оставляют страшные синяки, потому что в эту ночь сменили замки на его клетке, и у меня пока еще нет ключа… мы трахаемся, как взбесившиеся животные, прямо через решетку. Она нам не помеха.

Что значит клетка между нашими телами, если его душа вбивается в мою, и ей плевать на все преграды, когда моя жадно принимает ее в себе?

Вскинула голову, прогоняя воспоминания, унимая дрожь во всем теле. Вышла к нему, стоящему в длинном коридоре, облокотившись о стену. И от меня не укрылось то, как он вздрогнул, увидев меня в этом платье, но тут же взял себя в руки и ухмыльнулся.

— Надо же. Ни голод, ни наркота, ни годы не изменили твоей красоты, Лалиса. Особенно в полумраке. Пойдем. Хочу кое-что тебе показать.

Прикоснулся ко мне, и я невольно вздрогнула. Неконтролируемая реакция на его прикосновение, мгновенная, даже сердце забилось намного быстрее.

Он потащил меня к двери, и я не сопротивлялась. Ровно до того момента, пока мне в глаза не ударил яркий свет, и я чуть не закричала от ужаса.

Не знаю, каким образом, но мы оказались в клинике моей матери. Или в помещении, которое с точностью повторяло то проклятое место.

— Оооо… я вижу, ты оценила. Моя реакция была почти такой же. За одним исключением — я воссоздал декорации для тебя по каждому атому. Добро пожаловать в наш ад, Лалиса. Ты хорошо помнишь те времена? А местность?

Я непонимающе смотрела на него и чувствовала, как панический ужас разливается по венам.

— От этого зависит, как быстро ты сможешь отсюда выйти и получишь ли приз. Да, я, как и твоя чокнутая мать, придумал для тебя поощрительный приз. Если тебе удастся найти выход из этого отсека клиники, найти ключи от каждой из дверей, я тебя награжу.
— В этот момент его лицо напоминало лицо совершенно невменяемого маньяка, и мне казалось, что в нем от моего Чонгука не осталось и следа.

— Да пошел ты. Чокнутый сукин сын.

— Еще какой. Ты пока что даже не представляешь.

В эту секунду он схватил меня за руку, толкнул за двустворчатую дверь со стеклянными вставками и тут же закрыл ее запер снаружи. Я прижалась лицом к стеклу, еще не понимая, что именно меня ждет здесь. А он покрутил ключом и расхохотался так громко, что, кажется, все стены начали трястись.

— Задание, маленькая Лалиса. У тебя всего лишь сорок минут выйти отсюда. А не выйдешь, я тебя оставлю здесь еще на несколько раундов, вместе с призраками всех тех, кого вы с твоей матерью убили. Даже, может быть, ты встретишь и мой собственный. Берегись его, маленькая. Он очень злой и он жаждет разорвать тебя на куски.

Первые минуты мне казалось, что все это шутка, и он выпустит меня, или что это все мне снится.
Но свет вдруг погас, и включились тусклые лампы в железных плафонах под потолком. Точно такие же, как были в больнице.

Они мерзко потрескивали, и возле них роились мушки и мотыльки. Я осмотрелась по сторонам.

Крикнула в пустоту. Никто не отозвался. А где-то вдалеке раздался сдавленый стон. О, Боже. Здесь кто-то есть? Я бросилась на звук. По темным коридорам, вниз по лестнице. В подвалы. И пока бежала, позади меня тушился свет. Значит, и это продумано. Меня нарочно куда-то загоняют.
Внизу в темноте в нос ударил запах крови и вонь страданий.

Иногда ты ощущаешь ее кожей, эту вонь безысходности тех, кто побывал здесь до тебя.

А потом я увидела какого-то человека, прикованного за вывернутые руки к балке над потолком, окровавленного, истерзанного, с жуткими ранами по всему телу.

Он находился в стеклянном кубе, прикрепленном цепями к потолку. Я бросилась к нему, ударила кулаками по толстому стеклу и замерла в ужасе. Потрескавшиеся губы несчастного, кажется, шептали "помогите".

Я смутно узнавала этого человека. Он постарел, истощился, но я точно его когда-то видела… Один из охранников в больнице матери.
Я не верила, что все это вижу своими глазами, что Чонгук способен на это. А потом нервно усмехнулась, он способен не только на это… он способен грызть людей зубами. Где-то под потолком затрещало, как радио-связь, и я услышала голос Беса.

— Его жизнь в твоих руках, Лалиса. Вся власть. Как у Бога. Ты можешь его спасти. Для этого всего лишь нужно найти один артефакт.
Это нечто или некто, которое способно открыть любую дверь, влезть в каждое окно без стука и без ключей, взломать любой, даже самый ржавый и уродливый замок, выкорчевать с мясом его сердцевину.

Время пошло. На этот раунд у тебя есть всего тридцать минут, иначе он умрет. В любом случае, этот артефакт откроет тебе дверь на временную свободу.

Вначале я не поняла… вертела головой, пытаясь избавится от наваждения, от ощущения нереальности. Пока в куб не полилась вода… и тогда я поняла, что задумал Чонгук.

Я не знала, что мне нужно искать… не знала, чего он хочет от меня, этот ненормальный, поехавший на своей власти ублюдок. Я носилась по коридору. Толкала запертые двери, била в них кулаками, ломала ногти о дверные ручки.
Подонок. Что искать? Все закрыто.

Здесь только коридор, проклятые лампочки и зеркало, мимо которого я пробегала несколько раз. Я думала, что где-то в стенах, в панелях скрыто углубление с потайным ключом. Как он сказал? Взломать замки, открыть двери, окна. Что это может быть? Взрывчатка? Что, черт тебя раздери, это может быть? Я снова и снова возвращалась к кубу, в котором несчастный погружался в воду и истошно кричал, но я не слышала его голоса.

Я ползала по полу, пытаясь сорвать доски, я отгибала края обоев, я царапала их ногтями и билась в двери. Я крутилась вокруг куба и ничего не могла сделать. Мужчина погружался в воду все быстрее, она уже поднялась до его горла.

— Отпусти его. Хватит. Что ты хотел доказать? Что я идиотка? Что я проиграю? Хорошо, я проиграла, а ты гений. Ты всегда был гением. Отпусти его, Чонгууук. Он ни в чем не виноват. Это только между мной и тобой.

О, я взывала к стенам, я взывала к пустоте и ко льду. И сама понимала, что это бесполезно. Я даже знала, что он получает удовольствие сродни сексуальной разрядке.

Упала на колени. Глядя, как вода уже закрыла пол-лица, и жертва начала захлебываться. Бросилась к кубу и начала бить о него руками, до боли, до хруста.

Он заполнился полностью. Я видела под водой расширенные глаза тонущего и сходила с ума от бессилия.

Внутри что-то оборвалось, и я со стоном сползла на пол, когда человек застыл и перестал биться. Меня трясло, как в лихорадке, зуб на зуб не попадал. Я смотрела на несчастного, и внутри все скручивалось в тугой узел жалости и безысходности.

Я не смогла… У меня не получилось… Как же так? Он обманул меня. Здесь не было артефакта… Солгал. Подонок. Он просто сошел с ума.

Он не человек больше. Медленно подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение — щеки залиты слезами, и волосы выбились из косы. Стучу зубами, глядя самой себе в глаза. Захотелось разбить проклятое стекло.

Я сдернула и схватила его в руки, швырнула на пол так, что оно разбилось вдребезги, и в этот момент куб с треском распался на части, из него хлынула вода прямо на пол.

Щелкнул замок в следующей двери. Я медленно перевела взгляд на стену. Под зеркалом на гвоздике висел клочок бумаги. Я схватила его и содрогнулась.

"Это ты, моя девочка. Артефакт — это ты, чья грязная, изощренная ложь просачивается в окна и двери, просачивается в сердце, чтобы разодрать его потом на куски. Твоя красота убивает. И его ты тоже убила".

Я закричала и разорвала бумажку на клочки, швырнула в воду. Вышла за двери, утопая по щиколотку и глядя на длинный больничный коридор.

Потом резко обернулась и посмотрела на осколок зеркала.
Мой взгляд зацепился за него как за якорь, как за спасение, как за мой ответный удар. Ни черта ты не выиграл. Ни черта ты не хозяин положения.

Только я решаю, кто я, какая я и как я буду жить. Его выведет из себя то, что я сейчас собираюсь сделать.

Он будет вне себя. Конечно, это ничто по сравнению с его гениальным изобретением, это всего лишь капля в море его грандиозных планов адского маньяка, но все же это будет как укол иголкой в самое сердце.

Месть. Пусть не только ему, но и себе. Но что есть я? Себя я давно не люблю. Я себя презираю, и мне противна любая мысль о себе.
Сжала осколок, тяжело дыша, глядя прямо в камеру над потолком, вспоминая, как валялась у него в ногах там, в камере. Вспоминая, как он там уже убил меня.

"…— И это не я. Так ведь?
— Ты. Только ты. Твоя она. Девочка, слышишь, Чонгууук? Девочка у нас будет. Маленькая. Наша.

За руки его дрожащие схватить и к животу прижать.

— Скоро шевелиться начнет. Так врач сказала.

И опять наивной дурочкой раствориться в нем, прижаться к его рукам.

— Я так люблю тебя, так люблю. Адвокаты говорят, что, может, и не много тебе дадут, что есть какие-то смягчающие обстоятельства. Я ждать тебя буду. Мы будем. Я и дочка твоя. Не брошу тебя, слышишь? Я приезжать к тебе буду. Ждать буду, любимый. Ты не думай ни о чем. Ты сердце свое слушай… сердце. Оно знает. Забуду слова твои, не было их… не было.

— Ты забудешь? ТЫ?

Подскочил ко мне и навис, глядя на меня… на живот.

— А что так? Бросил тебя хахаль твой? Узнал, что трахалась с нелюдем, и побрезговал после меня-то? Или уже и не от него? А, впрочем, мне плевать.
Думала, нашла лошка, который тебя и с выродком от другого возьмет, если напоешь, что его он? Так ты ошиблась, ДЕВОЧКА МОЯ. Даже у такого ублюдка, как я, гордость есть. Забудешь? Да, ты забудешь. А мне как забыть? Мне?

Опустился на колени рядом со мной. В глаза смотрит жестко, с ненавистью. Так, словно я последняя тварь.

— Ты ошиблась, Лалиса. Даже если бы не было всей этой… грязи, даже если бы не было побега… ничего не было б… скажи мне, Лалиса, зачем ты мне? Тем более с пузом?

Ты еще не поняла, почему до сих пор я за твое предательство не размазал тебя по этим стенам? Думаешь, от любви великой к тебе? Неееет, девочка. В расчете мы. Запомни. Ты использовала меня на пару со своей мамочкой. А я использовал тебя.

Да, маленькая Лалиса… я ведь всегда был для вас обеих просто объектом. Недоживотное. Недочеловек. Разве может он чувствовать?

Ты нужна мне была только для побега… ну и приятным бонусом было потрахивать твое упругое тело.

Так что катись отсюда, пока я не решил, что только твоя смерть сделает нас по-настоящему квитами".

Каждое его слово, как лезвие тогда, касалось моего тела, вырезая из меня надежду, любовь, вырезая из меня все, что мне было дорого, наживую. Что может сравниться с той болью, что он заставил меня испытать, что может сравниться со всей болью, что я пронесла через эти годы?

Не сводя взгляда с камеры, дышала все чаще и чаще. Каждый вздох как последний. Потому что я хочу, чтоб он стал последним. Только бы не промахнуться. Только бы насмерть и сразу.

Замахнулась, целясь себе в горло, и в ту же секунду меня скрутили чьи-то руки, сдавили с такой силой, что потемнело перед глазами, и я заорала от разочарования. Ослепленная едкой ненавистью и бессильной яростью, резко обернулась и полоснула изо всех сил… и тут же встретилась взглядом с дикими глазами Чона.

По его разрезанной щеке течет кровь, струится по подбородку и капает на белый воротник его рубашки. Пальцы сами разжались, и осколок упал всплеском в воду...